Зарево. Пекло

– Это пустые слова, Сэм.

– Не пустые. Роберт почти никому не позволяет ловить передачи в приемнике.

– Их почти и нет.

– Это ты так думаешь. Может, он просто заставляет нас в это поверить?

– К чему ты пытаешься клонить? – я начинала злиться.

– Откуда нам знать? "Горгона" – правительственная группа. Горгоновцы находятся в подчинении Главнокомандующего. Может, Роберт даже близкий приятель Трех? Может все это спланировано…

– Большей глупости в жизни не слышала! – всплеснула руками, хмурясь. – Конспирология не уместна здесь, Сэм! Ты взращиваешь свои подозрения лишь потому, что не перевариваешь военных и пытаешься найти в них оправдание всему этому ужасу. И я тебя понимаю, я сама пытаюсь во всем увидеть знак или причинно-следственную связь, но то, что сейчас ты говоришь, это бред. Несуразица и глупость.

Я слышала сердитое дыхание Сэма.

– Мне страшно остаться один на один с этим миром. Но и с "Горгоной" мне не менее страшно. Они ведь расстреляли тех ребят на дороге…

– Тех ребят? Мародеров, которые первыми по нам открыли огонь?

Сэм замолк почти на минуту. Поднялся, начиная мерить комнату шагами.

– Может, я и не прав в чем-то. Но горгоновцы – опасные люди, ты сама это знаешь. Даже жнецы не рисковали с ними сталкиваться.

– Поэтому именно с "Горгоной" для нас сейчас безопаснее всего находиться.

– Но это не меняет того факта, что мы не двигаемся с мертвой точки. С таким же успехом мы можем отсидеться сами.

– Мы не можем сами, Сэм, – уверенно возразила.

– Но разве ты не чувствуешь, что Роберт затягивает нас в дела группы? – осторожно проговорил парень, присаживаясь рядом со мной. – Сегодня мы занимаемся вылазками и починкой машин, а что завтра? Я не хочу иметь руки по локоть в крови.

–И я этого не хочу. И никогда этого не будет.

– Но ты уже выстрелила, Штеф, – я дрогнула, тяжело сглатывая. Слова Сэма ударили в грудную клетку, выбив воздух из легких. – "Горгона" плохо на нас влияет. Я думаю, мы должны двигаться сами. Штефани, – мужчина покачал головой, – я знаю… А, кого я обманываю! Не знаю, ничего не знаю, Штеф! Мир рушится вокруг нас, но я не хочу, чтобы мы разрушились! Нам не нужно становиться похожими на горгоновцев; тебе не нужно перенимать их опыт, нам не нужно уметь убивать зараженных.

– Сэм, – сжала губы, силясь не заплакать. – Мне тоже страшно. Очень страшно. И очень давно. Я стараюсь не думать и не вспоминать, как медленно и постепенно жизнь становилась хуже, тяжелее и опаснее, пока этот кошмар не взошел к апогею и перешел черту. Но… Нам нужна "Горгона". Мы не сможем сами. Пока не сможем, понимаешь?

– Сможем, – с мольбой протянул Дорт, но я упрямо мотнула головой.

– Нам нужно время обвыкнуть. Перестроиться под нынешнюю ситуацию, научиться защищать себя. Нам нужно понять, что делать дальше и как жить дальше.

– Это не твои слова.

– Это мои слова, – твердо отрезала. – Нам нужна "Горгона", и мы не уйдем сейчас. Я не уйду. Дай мне время.

– Только чтобы не было поздно, – почти неслышно проговорил Сэм. Я кивнула.

Несмотря на сумбурность речей Сэма, я понимала, о чем он волнуется и что его гложет. Конечно, его пугала "Горгона" и горгоновцы. Пугало то, что под их влиянием и под воздействием обстоятельств мы потеряем остатки человечности и милосердия. Но стать жестче, не значило стать бесчеловечным – к сожалению, для Сэма эти понятия были синонимичны. Да и не знал он, что Старые рубежи пали, и что авиаудары по многим городам наносили по приказу уже Штиля, который Сэм считал последним оплотом, да и то, что сам Штиль перестал выходить на связь, Дорт тоже не знал.

Пока Сэм пытался найти способ жить с более-менее привычным для него ритмом и мироощущением, я считала часы до конца сущего.

Окончательно запуталась. Сбилась. Потерялась. Ощущала себя безвольной куклой, выброшенной на волю судьбы в ураган… И этот ураган окончательно затянул меня внутрь, начиная медленно, но верно разрывать.

 Всю ночь дождь не заканчивался. Барабанил по крыше и окнам. Завывал ветер в щелях, раздавались раскаты грома, и яркие вспышки молний освещали мрак комнаты – но в этих всполохах света виделись мне озаренные светом черные небеса после взрывов. Я вздрагивала каждый раз, когда ударяла молния или когда гром рычал над нами.

Почти не спала. Крутилась в состоянии полубреда по кровати, то впадая в болезненную дрему, то без сна смотря в белый потолок. Сотни мыслей переплетались в сознании. Я много думала о словах Сэма, вспоминала тихий безмолвный ужин с горгоновцами. Все думала и думала о том, как следует поступить.

Дорт, быть может, был в чем-то прав. Мы слишком погрузились в "Горгону", завязли с военными, будто не было другого пути… А был ли он?

Сэм хотел лишь переждать бурю, а я хотела научиться с этой бурей бороться.

 Уже под утро, когда начал утихать дождь, я провалилась в сон, и виделись мне правительственные казематы, охваченные огнем города и едкий черный дым, пожирающий догорающее алое солнце.

***

– Поднимайся! Семь утра, подъем! – я еле приоткрыла глаза. – Поднимайся, Штеф, я и так дал тебе поспать подольше! – Норман, уже бодрый, бесчувственно тормошил меня. Толком и проснуться не успела, как горгоновец уже тащил меня за собой вниз по лестнице. – Дождь прошел, везде грязюка страшная, тем более в лесу, но побегать вокруг дома мы всегда сможем! Святой человек, придумавший асфальт и твердое покрытие! Первые дни, так и быть, без утяжелителей; но послезавтра я уже не буду так милостив. А после бега приступим к силовым…

Именно так начались мои тренировки по физподготовке.

Резкий подъем, пробежка. На улице прохладно, сыро, я еще не до конца проснувшаяся. Прыжки, приседания, отжимания, подтягивания и прочее, прочее, прочее… Первый день – все по минимуму, но Норман сразу же обозначил план тренировок и наращивание объемов упражнений. Тренировка два раза в день – в ускоренном темпе, но чтобы утружденные мышцы не сделали из меня бездвижную марионетку. Занятия с Крисом откладывались, так как Роберт предпочел, чтобы холодное оружие и рукопашный бой я освоила после того, как изучу "основную программу".

Завтрак. Я все еще не успела прийти в себя. Сразу после – инструктаж у Стивена. Дэвис, как и обещал, показал свою коллекцию "вскрывателей". Начал рассказывать. Я, как школьница, конспектировала нюансы. Краткий отдых. Занятие у Сары. Большой объем теоретической информации об оружии. Наглядное представление – передо мной арсенал, которому позавидовал бы любой военный музей. Обозначение плана того, что нужно будет знать, сколько оружия нужно будет освоить. Получасовой передых, во время которого я почти без сознания упала на постель и сразу задремала. Разбудил Стивен. Обед. После обеда занятие у Михаэля. Много записей в блокноте. Очень много записей. Занятие у Стэна. Затем перехватил Норман – уж не чувствовала собственного тела. Все волнения забылись, растворились в нагрузке. Ужин. Еле добрела до своей постели. Легла и сразу же уснула, без привычного вечернего разговора с соседями по комнате. Провалилась в темноту. Кажется, мне даже ничего не снилось. По крайней мере, я не запомнила ни одного образа. Снег разве что.

Три дня пролетели по щелчку пальца. Я не успевала полноценно проснуться и сразу мчала на тренировку – в течение дня краткий отдых, полудрема и перекусы. Все остальное время – занятия, инструктажи, практика и записи. Ноги уже сами меня несли на пробежку, губы сами беззвучно повторяли за Михаэлем последовательность наложения бинтов, руки сами разбирали пистолет двенадцатого калибра. И во сне я видела карты, таблетки и патроны. Все мешалось в единую кучу, абсолютно не давая времени оправиться и хоть на секунду задуматься о чем-то постороннем. Я даже не успела разболеться после холодного дождя – мой организм, мое сознание было постоянно занято бесконечными уроками с горгоновцами, которые и сами с удовольствием принимали участие в этом "экспресс-курсе молодого бойца".

Периодически моросил дождь, но к концу третьего дня земля в целом успела просохнуть. План большой вылазки к тому моменту был продуман до мелочей; вещи собраны, и рано утром, еще до рассвета, на четвертый день начала моих тренировок, горгоновцам предстояло выдвинуться в путь.

В ночь перед вылазкой не могла уснуть; даже физическая усталость не стала спасительным снотворным – каждый участок в теле отзывался тянущей свербящей болью, – и я бодрствовала, встревоженная и переживающая, будто с утра мне самой надлежало уезжать на встречу с неизвестностью. Лежала, отвернувшись к стене. Мысли клубились неповоротливой бесформенной массой, запутанные и дурные, а под ребрами скреблось и кусало. Тихо посапывала Сара, раздавалось парное сопение Сэма и Нормана (последний привычно прихрапывал). Когда посреди ночи Льюис поднялся и вышел из комнаты, я поначалу не обратила на это никакого внимания. Прошло минут десять-пятнадцать, а горгоновец все не возвращался. Первую половину ночи дежурил Стэн, а потому Крис не мог задержаться на задушевную беседу – он явно не стал бы тратить драгоценные минуты сна на беседу с Тарэном.

Поднялась на кровати, огляделась. С секунду помедлила, затем осторожно опустила ноги на холодный пол. Натянула берцы и бесшумно нырнула в дверь. Темно и тихо. Вслушалась, неспешно направляясь к лестнице. Ноги гудели, напряженные мышцы превращали движения в угловатые. Спустившись наполовину лестничного пролета, замерла. Льюис сидел один на кухне, вальяжно развалившись на стуле и вертя в руках тлеющий окурок сигареты. Крис откинул голову к стене; на столе стояли наполненная окурками стеклянная пепельница и открытый термос. Я помедлила, не зная, стоит ли сейчас беспокоить мужчину, но Кристофер, лениво приоткрыв глаза, уже заметил меня.

– Ты чего не спишь? – спокойно проговорил он, поднося сигарету к губам. Я вздохнула, начиная спускаться. Льюис сделал глубокую затяжку, затем направив изящным движением очередной окурок в пепельницу.

– Бессонница.

– Не устала после учебного дня? – саркастично хмыкнул мужчина, на что я закатила глаза, присаживаясь напротив. – Кофе?

– Не откажусь, – Льюис придвинул мне термос, и я, не раздумывая, отпила. Кофе был холодным, крепким и без сахара. В первую секунду скривилась, отпрянув от термоса. Военный с интересом наблюдал за мной, в легкой ухмылке натянув уголок губ. Я фыркнула, вновь отпивая кофе. Глоток, второй, третий… Горечь заполнила, ударила в голову, прочищая мозги и взбадривая. Внутри словно все загорелось. – Отвратительное пойло. Рецептом не поделишься? – тряхнула волосами. Льюис хохотнул, да и я сама искренне улыбнулась. – А ты чего полуночничаешь?

– Никогда не мог нормально спать перед выездами, – нехотя ответил Крис. – Пытаюсь мысли в порядок привести.

– Хреново у тебя получается, судя по наполненности пепельницы и облаку дыма вокруг.

– Вероятно, придется с тобой согласиться.

– Позволь поинтересуюсь из чистого любопытства, ты со всеми нехотя соглашаешься, или это исключительно моя прерогатива? – в глазах Льюиса мелькнула лукавая чертовщинка; он сощурился, улыбаясь хищно, а я театрально замахала руками. – Хотя, нет-нет-нет, можешь не отвечать! Это одна из черт твоего паршивого характера.

– О, Штефани, как иронично с твоих уст слышать о паршивости характера, – настал мой черед пренебрежительно усмехаться, а Льюису играючи зеркалить мои слова. – Позволь поинтересуюсь из чистого любопытства, ты во всех жизненных сферах такая строптивая? – он не говорил, почти урчал; тембр голоса и обольстительная ухмылка придавали словам Льюиса абсолютно двусмысленное значение.

Обаятельно улыбнулась. Притянула к себе термос. Сделала ещё пару глотков.

– Вот видишь, как хорошо, что я пришла. Тебе не пришлось бороться с кашей в голове. Будешь мучить свою голову другими не менее увлекательными вопросами.

Крис прыснул от смеха – понятное дело, он лишь согласился сыграть со мной в очередной обмен любезностями; но мы друг друга тем и спасали, не все же время задушевные речи толкать. К тому же, порой смех, ирония и цинизм были единственным лекарством борьбы с гнетущей действительностью.

Откинув голову, горгоновец тяжело выдохнул. Задумался. Побарабанил пальцами по столу. Посерьезнел. Посмотрел на меня внимательно.

– Что?

– Очень уверено оружие в руках держишь, Шайер. Ты ведь в тире занималась не ради удовольствия и спортивного интереса?

Ответила не сразу.

– Нет.

Горгоновец вновь кивнул, продолжая выжидательно смотреть.

– Я знакома со жнецами не понаслышке, – вырвалось из меня. Льюис напрягся. – Глупо же надеяться, что, озвучивая точку зрения, отличную от официальной, в один момент в твои двери не постучат блюстители режима, – еще помолчала. – В какой-то момент страшным стал не образ гипотетической тюрьмы, следственного изолятора или дознавательных камер. Стало страшно идти утром в издательство и вечером возвращаться домой. Ты первый, кому я заикнулась об этом. Но обговаривать детали или обсуждать это я бы не хотела. Ни сейчас, ни позже.

Отвернулась. Перевела взгляд за стекло. Темно, прохладно и сыро. До рассвета еще долго. Меня немного потряхивало. Пахло табаком, кофе, кремом для обуви и маслом для чистки пистолетов.

– Хорошо. Я не буду ничего спрашивать, – он чуть склонился в мою сторону, – но, с твоего разрешения… – горгоновец взял меня за пальцы и провел ими по коже под воротом футболки, ниже своей левой ключицы, где темнели причудливые линии татуировок. Я вздрогнула. Подушечками пальцев ощутила рубцы. – Одному ублюдку показалось забавным оставить мне такую напоминалку о том, кем он меня считал. "Монстр", – Льюис отпустил мою руку. – Я бывал в плену и в Штиле, и у "Анцерба", но после радушного приема жнецов те разы казались мне раем.

– Жнецы посягнули на горгоновца?!

Льюис мотнул головой.

– Я тогда еще не был частью группы. Непослушный мальчишка, только пришедший на службу и позволявший много и жестко говорить о том, о чем не следовало, – мужчина усмехнулся. – "Урок будет повторяться, пока ты его не усвоишь". И я усвоил. Но интерпретировал иначе. Перенял опыт, так сказать.

Не знала, что ответить. По позвоночнику расползлось внезапное ощущение холода. Дернулась. Взяла Льюиса за руки и крепко сжала – эмоциональный порыв.

– Будьте осторожны в поездке, – сказала почти шепотом. – Я знаю, что все будет хорошо, но… Будьте осторожны. Мне еще нужно у тебя поучиться, так что обязательно возвращайся с вылазки, – не получилось сказать иронично; голос подрагивал. Я опустила взгляд, с секунду помолчала, затем перехватила термос и допила за один раз остатки кофе, стараясь сбить сжавший горло спазм.

– Мы вернемся дня через два, – буднично ответил Льюис. – Спешить не будем, все внимательно осмотрим. Не накручивай себя. Все нормально будет, – он махнул рукой, удобнее устраиваясь на стуле. – Главное и вы оставайтесь начеку. Не ходи без оружия, ладно?

– Сэма постоянно передергивает, когда он видит у меня в руках пистолет, – горгоновец в немом вопросе вздернул бровь. – Просто… У Сэма очень жесткие моральные рамки. Он убежден, что можно избежать любого кровопролития. Сэм не сторонник насилия в любом его проявлении. Даже в теоретическом, – Льюис в задумчивости кивнул, ничего не ответив, и я тоже промолчала. Затем разговор возобновился и медленно перетек абсолютно в иное русло, далекое от крови, убийств и рушащегося мира.

Мы много говорили. Поток мыслей, баек, шуток на грани, размышлений обо всем на свете. Незаметно пробегало время. Стэна сменил на дежурстве Михаэль, мы с Крисом выпили еще один термос кофе, который в потемках заливали еле теплой водой, наспех нагретой разожженными на улице газетами. Я чувствовала легкую усталость, представляла, как утром вновь будет нужно нестись на тренировку с Норманом.

Откровенно говоря, я боялась даже предполагать, как грядущий день проведу на ногах.

Оставалось часа полтора до подъема, когда мы с Льюисом все-таки решили пойти вздремнуть. Крис замер у входа в комнату, повернувшись ко мне.

– Судя по тенденции, мы собрались поочередно вытаскивать друг друга из эмоциональной ямы?

– Наверное именно на этом и строятся крепкие дружеские отношения.

– Что ж, в таком случае спасибо, что не оставила меня наедине со своими мыслями.

– И тебе. И отдельное спасибо за кофе, – Льюис улыбнулся, распахивая передо мной дверь.

Ещё темно. Ещё осталось время немного отдохнуть перед ранним подъемом. Опустилась на кровать, натянула до самого лица одеяло… Не чувствовала ни рук, ни ног. Закрыла глаза, ощущая, как покачивало от пульсирования крови по организму. И минуты не прошло, как провалилась в сон. Жизнь умолкла, время остановилось.

***

Роберт давал напутственные распоряжения Михаэлю, пока участники вылазки перепроверяли готовность к выезду. Остальные горгоновцы вместе со мной и Сэмом стояли поодаль, дабы не путаться под ногами.

На удивление, спать совершенно не хотелось – утренняя тренировка отлично приводила в бодрое состояние; а вот Дорт стоял, кутаясь в плед и не переставая зевать.

Финальные сборы завершились минут за пятнадцать. Горгоновцы разместились в машине, Норман открыл им ворота.

Сердце билось где-то в горле. Я смотрела на уезжающую машину, молясь всем известным мне богам: пусть все пройдет удачно. Благоволите Небеса, убереги Богиня Матерь!

Роудез закрыл ворота, Михаэль махнул рукой. Всё возвращалось на свои места. Все возвращались на свои места. Я понеслась на занятия, Сэм направился досыпать, пока солнце не покажется из-за туч.

День проходил в движении. На месте никто не сидел, у всех были свои дела и свои обязанности, а потому времени думать и переживать не оставалось. К тому же, Норман сохранял позитивный настрой и подбивал всех остальных соответствовать. Я дежурила вторую половину дня, и тогда же вновь упражнялась в разборке, чистке и сборке четырех разных пистолетов, винтовки и полуавтомата – то, что Сара мне объясняла в предыдущий день.

Сборт дважды выходил с нами на связь. Все шло по плану, а потому даже к вечеру мы оставались в бодром и приподнятом расположении духа. Стэн приготовил свои "фирменные" макароны с тушенкой, и в тот миг мне казалось это лучшим и вкуснейшим блюдом во всей моей жизни. Сэм мирно беседовал с Михаэлем о книгах прошлого столетия. Иллюзия нормальности была настолько реалистичной, что я поверила в нее на несколько часов.

В сравнении со спокойным днем ночь далась мне значительно тяжелее: сначала я задремала, уснула плохо и чутко, и проснулась сразу же, когда на дежурство второй половины ночи ушел Норман, сменивший Михаэля. Мы остались с Сэмом в большой комнате вдвоем, и пока Дорт тихонько посапывал, я крутилась на постели в немом страхе. Липкий холодок струился по спине, всюду мерещились тени и образы ночных кошмаров. Спящий рядом Сэм не успокаивал и уверенности не придавал.

Воображение подбрасывало всякое неприятное и угнетающее. Тягостные минуты тянулись нестерпимо долго. Повернулась на спину, уперлась взглядом в высокий потолок; повторяла заученную мантру: да, как бы страшно не было признавать, но уже ничто не будет, как прежде. Время вспять не вернешь, обратно не отмотаешь. Из сердца бури дороги не существует. Остается только ее выстоять. Пускай эта буря лишь сделает нас сильнее.

Солнце все не поднималось, я мучилась от собственного бессилия, с воющей тоской ожидая рассвета. Только над горизонтом забрезжил свет, я тут же подорвалась с кровати, стремглав мчась вниз, на утреннюю тренировку. Первую из трех в наступающем дне. С новыми препятствиями и нагрузками. Все сложнее и труднее. Но я не чувствовала уже тяжести в теле, боли в мышцах – теперь мысли оказались сильнее и глушили физическое восприятие. Отдавалась делам полностью, дабы отвлечься.

Время летело. Я хваталась за все задания, пыталась быть везде и сразу, помогая Стэну и Сэму проверять машины, вызываясь на дежурство во второй половине дня. Тренировалась с Норманом, затем с ним же перечищала оставшееся оружие. Впервые за все время с начала эпидемии я чувствовала себя настоящей, наконец-то вырвавшейся из-под власти страха и эмоций. Сэм тоже неунывал, погрузившись в работу. Он даже изредка шутил, вспоминая забавные истории, связанные с издательством и нашими коллегами. На улице было жарко и солнечно; на небе ни тучки.

Роберт сообщил, что все в порядке, но возвращение может немного сместиться от первоначальных временных рамок: новые задачи требовали разрешения; содержательнее командир не распространялся.

Вечер. Тренировка. Повторение изученного. Без сил упала на кровать. Подумала об уехавших. Уснула. Проснулась, когда Норман уходил часа в два на свою смену. Напросилась с ним. Оставшуюся половину ночи разговаривали. О моем обучении, о "Горгоне", о том, что происходит в мире.

Горгоновцы мало знали о прошлом друг друга. Впрочем, это и не было нужно – вступая в группу, военные перечеркивали предыдущую жизнь, полностью посвящая себя "Горгоне", которая становилась семьей. Это помогало целиком отдаваться работе. Горгоновец не должен был бояться терять: что-то или кого-то. Понятное дело, уставом не запрещалось иметь семью, но негласное правило рекомендовало принимать в ряды группы тех, кто не мог своей кончиной кому-то принести чрезмерную боль и невосполнимую утрату. Да и горгоновцам проще было бросаться на амбразуру, зная, что никому не обещали вернуться. Обязан "Горгоне" и самому себе. Так проще, так легче не бояться ни смерти, ни Всевышних сил, не всевидящих властей, ни озлобленных недругов.

В группу приходили либо отчаявшиеся, либо чрезмерно амбициозные, а чаще – сочетающие в себе обе ипостаси. Быть горгоновцем – почетно, но не каждого принимали в группу; да, откровенно говоря, и не каждый смог бы принять условия, соответствовать требованиям, которые "Горгона" выдвигала. В частности, покинуть группу можно тремя путями: смерть (самый частый); почетная пенсия за особые заслуги (почти подарок судьбы и командира); и позорное исключение – а исключение из "Горгоны" ставило крест на любой дальнейшей карьере, связанной с военной или силовой деятельностью. Впрочем, исключение становилось клеймом всей жизни. Единственными горгоновцами, имена которых просачивались в массы, становились изгнанные или кончившие жизнь на военно-полевом трибунале. Командир судил, командир приводил приговор к исполнению.

И не было более профессиональных и подготовленных бойцов, чем преподносившие свою жизнь на жертвенный алтарь Змееволосой Девы.

Мы сидели с Норманом на крыше, вдыхая терпкий аромат разнотравья. Где-то на подкорке ощущалось близкое приближение осени; прохладный ветерок налетал внезапно, заставляя поежиться. Норман говорил о том, что мне необходимо понять, для чего я сейчас получаю знания от горгоновцев. Убеждал, что нужно побороть эмоции, подчинить себе страх, и тогда я смогу справиться со всем. Но особенно сильно Роудез акцентировал мое внимание на другом: "Позитивный взгляд на жизнь спасает от сумасшествия и боли".

Миру, наверное, приходил конец. Может, это и был апокалипсис, конец света – не уж точно не в наших силах что-то переменить. Оставалось только подстроиться, смириться и… Двигаться дальше? Как бы то ни было, мы с Норманом сошлись на том, что, вполне возможно, Государство действительно заслужило хорошую чистку от людей. Слишком уж прогнило всё вокруг. И хотя нельзя было унять боль за множество невинных жизней и несчастных судеб, затянутых и перемолотых в этом зловонном круговороте, но и отрицать, что в каком-то кармическом смысле все логично и обоснованно пришло к коллапсу, тоже было невозможно. Нам же оставалось только сохранить человечность, сохранить себя и двигаться дальше. Двигаться вперед. Продолжать бороться.

Но даже философствовать с Норманом в серьезной манере не удавалось. Он был экспрессивен, любую драматичную ситуацию или сложный вопрос превращал в ироничный каламбур; впрочем, вполне в духе каждого горгоновца – превращать свою боль в идеальную тему для очередной шутки.

Утром после тренировки и у меня выдалось свободное время. Пошел третий день вылазки Сборта, планируемая дата возвращения горгоновцев. Норман, уставший после ночного дежурства, пошел передремнуть; я, почему-то, усталости пока не чувствовала – в этом было виновато и легкое волнение, и кофе, настоянный по любимому рецепту Криса: чем крепче и горче, тем лучше. К тому же, я задумала небольшую авантюру (в сущности, просто глупость, но в нынешнее время это ощущалось покруче взлома административного документационного хранилища).

Я выждала, пока Михаэль погрузится в свои дела, Стэн, вышедший на дежурство, будет делать обход внутренней территории, и Сэм наконец-то оставит меня наедине – с последним помогла сама судьба, и Миха позвал Дорта для какой-то помощи. Не теряя ни секунды, я рванула наверх, в комнату, к рюкзаку. Тихо проскользнула, стараясь на разбудить спящего Роудеза. Забрала рацию, взяла пистолет запрятала его за пояс штанов, прикрыв низом майки. Также бесшумно и скоро спустилась вниз, сверила часы – как можно незаметнее вышла во двор и, всё перепроверив, с бешено бьющимся сердцем выскользнула в железные ворота за пределы базы.

Щебетание птиц лилось безмятежной песнью. Я неспешно продвигалась вперед по поляне, внимательно посматривая по сторонам и держа пистолет наизготовку. Высокая трава доходила мне до бедер, шуршала под ногами шепотом мифологических духов и сказочных образов. Бьющееся точно в горле сердце медленно успокаивалось – огромный мир распростерся передо мной, открыл объятия; никогда бы не подумала, что свобода может ощущаться так.

Казалось бы, что страшного – выйти за пределы ворот. Но я впервые оказалась совершенно одна с момента, когда Северная зараза накрыла привычный мир агонией хаоса. Никто не знал, где я, никто не присматривал, никто не мог кинуться мне на помощь в ту же секунду, когда она могла потребоваться. Спасать здесь, пожалуй, было и не от кого – но сам факт: оказаться одной и постараться ощутить себя в безопасности. Я четко осознавала, насколько важно как можно скорее распрощаться с нахлынувшими дезориентацией и деперсонализацией. Ощутить себя в себе и себя в мире.

А мир чувствовался иначе. Он продолжал существовать, не подозревая о горестях людей. В том была и непоколебимая прелесть, и неописуемый ужас.

Запахи. Звуки. Цвета. И ничего не сковывало и не туманило разум. Размеренный шаг и сжатый в руках пистолет. Впрочем, я, наверное, и не выстрелила бы в зараженного, даже попадись он мне на пути; скорее бросилась бы бежать прочь. Но с пистолетом перебарывать страх внезапно столкнуться с чем-то или кем-то было проще.

Одна. Как прежде.

Трава шелестела, солнце припекало. Прошло минут десять, как я миновала ворота. Оглянувшись назад, увидела высящееся здание. Стекла сверкали на солнечном свету, слепя глаза. Я выдохнула, убирая пистолет и присаживаясь на прогретую теплую землю. Чуть поодаль журчал маленький ручеек; наверняка дальше он впадал в ту самую лесную реку, у которой мы разбивали лагерь. Вода поблескивала, были слышны редкие трели птиц где-то позади. Там же, метров через сорок, начинался лес.

Я скрылась в траве, утонула в этом шуршащем покрове. Тихо. Спокойно. Дрожь прекратилась, сердце полностью успокоилось. Дышала полной грудью, чуть прикрыв глаза и стараясь нагнать на себя спокойствия и расслабления. Все, что было вокруг меня – лишь треск жучков и еле различимый шум воды, все остальное – иллюзия, дурной сон.

Не удержалась, легла на спину. Воздушные недвижимые облака замерли среди невероятной красоты голубого небосклона. Мне кажется, никогда прежде я не видела такой живописной картины; хотя, быть может, просто никогда не воспринимала окружающее так, как в ту секунду.

Время стало тягучим. Я прислушивалась к каждому звуку, греясь под теплыми лучами. Чувствовала каждый участок тела. Свежий воздух обволакивал изнутри.

Внезапно, позади раздался шум. Резким порывом я перевернулась, прижалась к земле, заводя руку к пистолету и всматриваясь сквозь траву на лесную дорогу.

Мышцы напряглись за долю секунду, сжались, как тугая пружина. Вдох-выдох. Я вся напряглась, готовая броситься в любую сторону в любую секунду. Из леса резко вылетела машина "Горгоны".

Сердце оборвалось, я выругалась, вжимаясь в землю и переставая дышать, будто бы Сборт мог услышать мое дыхание. Горгоновцы пронеслись к базе. Я поменяла позицию, дождалась, пока окажусь в слепой зоне, и бросилась, что есть силы, следом.

Главное незаметно проскочить в ворота! Благо, стараниями Стивена обучить меня универсальным и классическим приемам взлома замков, они стали легко открываться для меня и изнутри, и снаружи без вспомогательной помощи.

А ведь это было только начало. Я быстро училась, когда того желала.