Паутина

– Ваше величество, – вмешался Нащокин. Он поднял с пола брошенный Аней пистолет и показал его императору. – Я не зря позвал вас, услышав звук выстрела. Здесь явно произошло преступление. – Он торжествующе посмотрел на Раднецкого, и тот понял, что недооценивал Нащокина: тот был не просто шпион, но и враг его.

– Андрей Иннокентьевич, вы что-то видели? – спросил император.

– Ваше величество, я увидел через стеклянную дверь графиню. Она лежала на полу, господин Раднецкий стоял над нею. Я немедленно поспешил за вами…

– Так что же здесь произошло, граф? – спросил император, обращаясь к Сергею. – Отвечайте немедленно!

Молчать далее было бессмысленно; и Раднецкий спокойно и твердо произнес:

– Ваше величество, я стрелял в свою жену. Но промахнулся. Пуля лишь задела висок.

Генеральша хотела вмешаться, но Сергей бросил на нее предостерегающий взгляд.

– Елизавета Борисовна, а вы? – обратился к ней император. – Как вы очутились здесь?

– Я… ваше величество, я… случайно. Как и господин Нащокин, услышала звук выстрела, и решила посмотреть, что здесь… – промямлила та.

Лицо государя медленно наливалось кровью. Он грозно посмотрел на Раднецкого:

– Вы стреляли в жену? Но… за что?

– Из ревности, государь.

Император немного смешался. Но тут же смущение сменила ярость.

– И вы так хладнокровно признаетесь в этом? Я вижу, что напрасно попустительствовал вам! Прощал вам эти дуэли… Я должен был давно заняться вами и наказать по всей строгости! Как вы могли стрелять в собственную жену, мать вашего сына, в беззащитную слабую женщину? Вы, русский офицер, дворянин? Да я вас за это… под трибунал! в Сибирь! в кандалы!

Ирэн поняла, что ей надо приходить в себя, иначе бешенство императора могло зайти слишком далеко. Она застонала и открыла глаза.

– Мадам, – сказал ей император, наклоняясь над нею, – как вы себя чувствуете?

– Благодарю вас, ваше величество, – пролепетала Ирэн, – голова болит… немного.

– Это правда, что ваш муж стрелял в вас? – спросил государь. Генеральша с Раднецким переглянулись.

– О… я не помню… – пробормотала Ирэн.

– Как не помните? – удивился император.

– Вернее… да… наверное, это был Серж… Голова болит… простите…

Сергей усмехнулся про себя. Ирэн можно было понять: сказав всю правду и обвинив Анну Березину, она ничего не выигрывала. А, указав на мужа, как на стрелявшего в нее, она могла добиться многого.

– Серж… не так виноват… – продолжала Ирэн угасающим голосом, – простите его…

– Ваше величество, – сказал Нащокин и, когда император оглянулся к нему, начал что-то шептать ему на ухо. До Сергея долетели тихие слова: «последствия», «репутация», «честь семьи». Постепенно естественный цвет лица возвращался к государю. Он кивнул Нащокину и обернулся к Раднецкому:

– Граф, ваша жена нуждается в осмотре врача и отдыхе. Немедленно распорядитесь.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Мы считаем, что ранение графини лучше всего приписать случайности: стало плохо, упала, ударилась головой… об угол этого столика, например.

Сергей кивнул.

– Однако это не значит, что вы прощены или что не будете наказаны за ваш… отвратительный поступок, – продолжал сурово император. – Сейчас я сажаю вас под домашний арест. Из дома ни ногой, граф. Вам понятно?

– Да, ваше величество. – Сергей вновь наклонил голову.

– Позже мы решим, как поступить с вами… А пока мы возвращаемся на бал. Никто не должен узнать о произошедшем здесь инциденте. Елизавета Борисовна, господин Нащокин, – следуйте за мной. Граф, надеюсь, позже вы появитесь в бальной зале также. Вы проводите гостей и извинитесь за супругу, которой немного нездоровится.

И он, сопровождаемый невозмутимым Нащокиным и растерянно оглядывающейся генеральшей, вышел из библиотеки.

13

Через каких-то минут двадцать (бал еще был в разгаре) Ирэн уже лежала в своей спальне, и Карл Витольдович Швейцер, семейный врач Раднецких, живший совсем неподалеку, осматривал ее.

Переодевшийся у себя Сергей нервными большими шагами мерил смежную комнату; он не ожидал услышать от доктора ничего нового, – царапина на голове Ирэн не могла дать повода для каких-то особых тревог. Но рука, которую он кое-как перетянул выше раны, начала болеть, и эта боль с каждой минутой становилась все сильнее.

А Карл Витольдович что-то задерживался, и Раднецкому пришла в голову совершенно нелепая мысль: не смазала ли Аня пулю ядом. Для верности, – почему бы нет? Эта странноглазая девчонка на все способна. Он криво улыбнулся и потер руку. Черт побери, почему такие несерьезные раны всегда так невыносимо болят?

О последствиях выстрела и угрозе императора наказать виновного Сергей почти не думал. Он знал, что Ирэн сделает все, чтобы защитить его от гнева государя.

А вот Анна Березина… Где она сейчас? Когда она увидела, как из-за портьеры появилась с окровавленной головой и рухнула на ковер Ирэн, она пришла в неописуемый ужас, бросила пистолет и опрометью выскочила из библиотеки. Но, не вскрикни жена, Раднецкий знал наверное: Анна убила бы его. Ее рука бы не дрогнула, и она бы не промахнулась. Какие молнии сверкали в ее глазах, каким решительным было лицо! И… как же она была хороша в тот миг! Удивительно.

– Ваше сиятельство, – врач приоткрыл дверь, оторвав Раднецкого от мыслей о прекрасной мстительнице, – можете войти.

Сергей шагнул в спальню жены. Он был здесь всего один раз – в ту ночь, когда Ирэн родила Колю. Да, тогда он так же вышагивал по соседней комнате, и так же был позван врачом… Ирэн мечтала о сыне, он же, – частью в пику ей, частью из других соображений, – хотел девочку. Но, едва взяв на руки мальчика, понял, что ничего дороже этого малыша у него нет и не будет…

Ирэн сидела в кровати, прикрытая по пояс атласным голубым одеялом. Золотистые волосы ее, мелко вьющиеся, красиво рассыпались по плечам и груди, нежно-голубая ночная рубашка на тонких бретельках, из полупрозрачного батиста, почти не скрывала соблазнительные округлости тела.

Когда муж вошел, Ирэн слегка, будто невзначай, повела плечом, – и одна из бретелек упала, а грудь почти обнажилась. Раднецкий видел ее отчетливо – высокую, упругую; видел темные выпуклые пуговки сосков и более светлые ореолы вокруг них… и в который раз поразился самому себе, что ничто в этой очаровательной женщине не будит в нем естественного желания.

Он повернулся к врачу, лицо которого было торжественно; даже стекла пенсне на носу излучали некую важность.

– Итак, Карл Витольдович, ваше заключение? – отрывисто спросил Сергей.

– Что касается раны на виске, тут все будет в порядке, – сказал доктор. – Я обработал ее, швы накладывать не нужно. Шрама не будет, госпожа графиня может быть совершенно спокойна, так же как и вы.

– Я рад, – сухо произнес Раднецкий. – И, если это все…

– Это не все, – таинственно улыбнулся врач, – есть еще кое-что, о чем ваша супруга разрешила мне сообщить вам.

– Что же? – недоуменно спросил Сергей.

– Головокружение и обморок, которые привели к этой маленькой травме, – дело естественное. Ваша супруга в положении. Поздравляю вас, ваше сиятельство: через шесть месяцев вы вновь станете отцом!

От такого «приятного» сообщения у Сергея все поплыло перед глазами. Он, наверное, сильно изменился в лице, потому что врач взял его за руку и спросил встревожено:

– Вам нехорошо, граф?

– О нет, все в порядке, – выдавил Раднецкий. – Просто… не ожидал.

– Я так обрадовалась, услышав от Карла Витольдовича эту новость! – услышал он счастливый голос Ирэн. – Я бы хотела подарить вам дочь, Серж, а нашему дорогому Николя – сестренку. Но, кто бы это ни был, – мальчик или девочка, – это будет долгожданный ребенок, господин доктор. Граф давно мечтает об еще одном малютке.

Сергей скрипнул зубами. Однако хладнокровие возвращалось к нему, и он подумал, что Ирэн специально попросила врача сообщить ему эту новость; в присутствии постороннего он не мог позволить себе ни одного лишнего слова и движения. И еще пришло ему в голову, что она не зря так старалась эти последние недели заманить его в свою постель; она, конечно, не сейчас узнала, что беременна; и, если бы он поддался ей…

Хотя – какая разница, поддался бы он или нет? Судя по ее безмятежному виду, она прекрасно понимает, что является хозяйкой положения.

– Полагаю, – сказал доктор, – вы хотите остаться наедине с супругой, ваше сиятельство.

Сергей кивнул.

– Я пока, если позволите, напишу рецепт и пошлю к аптекарю за лекарством для вашей жены. Ей нужны обезболивающее и успокоительное, и на желудок она пожаловалась.

– Вас проводят в мой кабинет, Карл Витольдович. Там есть все письменные принадлежности. Благодарю вас, – произнес Раднецкий.

Едва дверь за врачом закрылась, он подошел к кровати жены.

– Поздравляю, мадам, – он отвесил Ирэн шутовской поклон. – От всей души. Один маленький вопрос, не сочтите за дерзость. Чей это ребенок? – Он был уверен, что ребенок не от императора; тот давно охладел к Ирэн.

Она надменно вскинула голову.

– Это ваш ребенок, Серж. Мой и ваш. И другого ответа вы не дождетесь!

– Признаться, и не ждал. Есть такая русская поговорка; едва ли вам она будет, конечно, понятна… Назвался груздем – полезай в кузов. Я назвался им слишком давно. Так что деваться мне некуда, полезу в любой кузов, который вы изволите мне подставить. – Он разразился смехом – не истерическим, а самым настоящим, искренним. Ирэн, не ожидавшая такой реакции, растерянно смотрела на него, и это веселило Сергея еще больше. Шлюха, глупая шлюха – и больше ничего! Ей самое место в борделе Ольги Шталь!

Наконец, отсмеявшись, он произнес:

– Мадам, неужели ваша наглость не имеет границ?

– Не смейте меня оскорблять, – холодно отчеканила Ирэн, натягивая, однако, одеяло повыше. – Учтите, ваше будущее зависит только от меня. И вы сами виноваты в этом. Вы были настолько глупы, что признались в покушении на мою жизнь, защищая эту сумасшедшую девчонку, – и теперь его величество очень зол на вас. Одно мое слово – и вы пойдете под трибунал, а, может, и на каторгу. Но я могу и заступиться за вас, придумать что-то, что вас оправдает. Например, скажу, что вы учили меня стрелять, и случайно меня ранили… Я скажу так, но только… только если вы обещаете быть отныне полностью покорным мне.

– О, даю вам честное и благородное слово, ваше величество, – он снова насмешливо поклонился. Но в следующее мгновение оказался на постели, над женой, и сдавил руками ее горло. Она испуганно вскрикнула. – Вздумали мною манипулировать? Каторгой пугать? Да я с удовольствием отправлюсь туда! Это будет отдыхом после жизни с вами! – Он сжал пальцы чуть сильнее, и она забилась под ним, – не от недостатка воздуха, а от ужаса, какое, наверное, внушило ей его лицо.

– Серж… прекратите… остановитесь… – прохрипела она.

– Убью тебя, гадина! – Но пальцы его уже разжались. Нет, боже правый, он не мог!..

– П-простите… – раздался позади еле слышный дрожащий голос, и Сергей, пробормотав сквозь зубы проклятие, обернулся. Дверь, ведущая в будуар и гардеробную жены, была открыта, там стояла бледная как полотно горничная, Таня, или Тати, как называла ее Ирэн, – последняя из длинной череды служивших у нее девушек. Она была тиха, кротка и незаметна. И Сергей в припадке злобы совсем забыл о том, что она может быть где-то рядом!

Раднецкий соскочил с кровати.

– Чего тебе? – грубо спросил он, хотя обычно был всегда очень ласков с Таней. Она побледнела еще больше:

– Я… платье ее сиятельства убирала. И на завтра новое приготовила… Прикажете идти?

– Нет, Тати, остань, – сказала Ирэн на плохом русском. – Будь в будуар, я зваль, если нужно.

Горничная присела и скрылась в будуаре, плотно закрыв дверь.

– Ну, что, Серж? – с торжеством спросила Ирэн уже по-французски. – Тати видела, как вы пытались меня задушить. Она будет свидетельницей, если я захочу.

– К черту вас и ее, – равнодушно сказал Раднецкий. Рана пылала; казалось, там развели огонь, и кто-то, находящийся в ней, то и дело перемешивал угли кочергой.

Тут вернулся Карл Витольдович. Он принес два пузырька и поставил их на столик в изголовье кровати Ирэн, которая тотчас позвала горничную, чтобы та запомнила, какое лекарство от чего и как его давать.

– Тут от изжоги средство, – объяснял врач Тане, – а здесь, в темном пузырьке, – лауданум. С ним надо быть очень осторожным. В малых дозах он обезболивает и успокаивает, в чуть больших способен вызывать галлюцинации, а в больших дозах это смертельный яд. Запомните хорошенько: пять капель на полстакана воды, не более. Вот пипетка. Пять капель принять на ночь. Утром, если боль не прекратится, можно еще три.

Таня послушно кивала.

– Она не перепутать, – благосклонно сказала Ирэн, – она есть девушка умная. Тати, сделать мне. Я скоро пить и спаль.

Таня осторожно накапала настойку из пипетки в стакан, налила воды из графина, взболтала и поставила на столик.

…Сергей проводил врача и вновь вернулся в бальную залу. Вечер между тем продолжался; но, как бывает с человеком, в жизни которого за очень короткое время происходит много разнообразных событий, Раднецкому казалось, что он вернулся сюда из страшного далека.

Он был крайне возбужден, рука очень болела и, возможно, поэтому все вокруг виделось ему каким-то неестественным, ирреальным: веселые улыбающиеся лица, смех, звон бокалов, стук каблуков по паркету, музыка… И все вызывало в Сергее отвращение, словно он присутствовал на очень плохом спектакле, разыгрываемом бездарными актерами.

Он увидел государя, непринужденно беседующего с двумя пожилыми матронами; Нащокина не заметил. Но не они сейчас занимали мысли Раднецкого. Он искал в этой толпе Аню. Елизавета Борисовна наверняка уже успокоила ее, сказала ей, что Ирэн всего лишь легко ранена. Сергей не собирался подходить к ней; теперь он знал причину ее ненависти к себе и понимал, что никогда не сможет перед ней оправдаться. Однако ему очень хотелось увидеть ее; быть может, в последний раз… Но он не видел ни девушки, ни ее тети, хотя несколько раз в котильоне мелькнуло перед ним лицо Алины Березиной, раскрасневшееся, счастливое.

– Ваше сиятельство, как чувствует себя ваша супруга? – раздался вдруг позади тихий голос. Раднецкий обернулся. Позади него стояла Марья Андреевна Березина. Лицо ее было бледным и напряженным.

– Благодарю вас, ей уже гораздо лучше, – ответил он, чувствуя, что этот вопрос задан не просто так. И оказался прав, когда она вздохнула с облегчением:

– Я очень рада. – И тут же брови ее гневно сошлись на переносице: – Этот безумный поступок Анны… Как она могла?!

– Вы знаете?

– О, да. Она сказала об этом мне и Елизавете Борисовне, перед тем, как убежать.

– Она убежала?

– Да. Лакеи сказали: выскочила из дома так быстро, что еле шубку ей подать успели, и в одних туфельках… Сумасшедшая девчонка! До Большой Морской не близко. Елизавета Борисовна, когда вернулась из библиотеки, тотчас поехала за ней.

Раднецкий смотрел на эту женщину, не зная, что сказать ей. Он убил ее сына. Знает ли она об этом? Если нет, то скоро узнает. Аня, конечно, скажет, почему она стреляла в него.

Он неожиданно подумал, что Марья Андреевна очень хороша собой. Они с дочерью похожи: обе высокие, статные, русоволосые. И глаза одного цвета: голубовато-зеленые, большие, обрамленные длинными ресницами… И покойный Андрей Столбов был тоже очень похож на мать, – вдруг вспомнилось Сергею. Те же русые кудри, светлые глаза, – они так и остались широко открытыми, когда он упал на спину на мокрый снег и умер. В них застыло удивление, – Раднецкий навсегда запомнит этот взгляд…

– Не понимаю, как она могла пойти на такое? – повторила меж тем Марья Андреевна, нервно обмахиваясь веером. – Какое безумство! Я так благодарна вам, ваше сиятельство, за то, что вы взяли вину на себя. Это было так благородно! – В ее глазах сверкнули слезы, а он смутился и даже, кажется, покраснел. – Но Анна… Я растила ее, граф, воспитывала, любила, как собственную дочь. И вот чем она отплатила мне за все! Немедленно отправлю ее к отцу в деревню! Завтра же! Ваше сиятельство, вы можете быть спокойны: вы больше ее не увидите!

– Она не так виновна, мадам, как вам кажется сейчас, – мягко возразил Раднецкий, подумав вдруг про себя: «А буду ли я спокоен, не видя ее больше?.. Скорее, наоборот!»

– О, нет! Что бы ею ни двигало, – как могу я простить такое? Принести на бал заряженный пистолет… Это все было приготовлено заранее, это не было спонтанно. Мерзкая девчонка! А мы-то с Елизаветой Борисовной так радовались, что нашли ей достойного жениха!..

– Как? У Анны Ильиничны есть жених? – неприятно удивился Сергей.

– О, – спохватилась и замялась Марья Андреевна, – это еще не совсем решено…

Раднецкий неожиданно почувствовал болезненный укол в сердце. У Ани есть жених! Интересно, кто он? И знает ли его он, Сергей?

– Могу ли я навестить вашу жену, граф? – спросила Марья Андреевна. – Я бы хотела извиниться перед нею за безобразный поступок моей падчерицы.

– Она приняла лекарство и, наверное, уже заснула, мадам. Быть может, завтра… Но, будьте добры: никто не должен знать о происшедшем. Ирэн просто упала и ударилась головой.

– Я все понимаю, ваше сиятельство, и вы можете на меня положиться. Даже моя Алина ничего не будет знать, – с готовностью заверила его Марья Андреевна.

Он молча поклонился и отошел. Рука… Нет, лауданум нужен вовсе не Ирэн, а ему!

Но кто же, черт возьми, жених Ани Березиной?..

– Маменька! – Алина подошла к матери, и Марья Андреевна поняла, что что-то случилось: дочь была подавлена, так недавно сиявшее лицо ее заволоклось.

– Что с тобой, моя дорогая? Ты же только что танцевала с князем Янковским и была такая счастливая!

– В этом все и дело, – чуть не со слезами отвечала Алина. – Князь сказал мне… – она всхлипнула.

– Что? Что он сказал?

– Он намекнул… что у него близится помолвка, – она снова всхлипнула.

– Глупышка, – улыбнулась Марья Андреевна, – он, видно, имел в виду как раз помолвку с тобою. Мужчины порой так неловки и не знают, как сделать предложение, вот и говорят обиняками.

– О, нет, – Алина с тоской смотрела на мать, – я бы поняла, если б речь шла обо мне… Но Янковский ясно дал понять, что его невеста – другая девушка. Мама! Что же делать?? Я так несчастна!

Лоб Марьи Андреевны прорезала тонкая складка. Губы сжались в узкую полоску.

– Ангел мой, только не плачь, – сказала она мягко, – Алина, ты не должна. Князь не один во всем мире; вспомни, есть еще барон…

– Он старый, и у него бородавка на носу! – воскликнула Алина. – Я не хочу за него! Хочу за Янковского! Почему, почему он передумал?? Я уверена, что он любил меня, что готов был жениться хоть завтра!.. – И вдруг она ахнула: – Маменька, я догадываюсь, в чем тут дело! Это графиня Раднецкая. Помнишь ее угрозы? О, наверное, это она, она наговорила на меня князю, за то, что я…

– Что ты? – спросила мать.

– Да нет, ничего, – смешалась Алина, и лицо ее пошло пятнами.

– Девочка моя, – промолвила мать, – ты ведь одна осталась мне на свете после смерти Андрея; ты – единственная моя радость. Мне горько, что ты мне не доверяешь.

– Я доверяю, маменька, – пробормотала Алина. – Но я, правда, так просто сказала… – И спросила, надеясь сменить тему разговора: – А Аня где? Я ее давно не вижу.

– Не знаю. Наверное, отошла в туалетную комнату.

– Слава богу, что ее здесь нет. Представляю, как бы она обрадовалась моему горю… Ах, маменька! Но надо что-то делать! Неужели эта женщина разрушит мою жизнь?!

– Не разрушит. Обещаю, – твердо ответила мать. – Никто не посмеет помешать твоему счастью. А пока вытри слезы, припудрись и посмотри в карне. Кто твой следующий кавалер? Ты должна выглядеть так, будто ничего не случилось.

Алина послушно полезла в ридикюль за пудреницей; Марья Андреевна же обвела залу холодным взглядом, и вновь складочка появилась на ее чистом, как у молодой девушки, лбу…

Генеральша Лисицына появилась вновь на балу ближе к полуночи. Раднецкий увидел ее – и понял: случилось что-то нехорошее. Сердце его сжалось от недоброго предчувствия.

– Ани нет, – первое, что он услышал от тетушки. – Ее дома не было вовсе. Серж, она не здесь? Не вернулась?

Он покачал головой.

– Вот беда-то! – всплеснула руками генеральша. – Куда ж она могла пойти?

– Не волнуйтесь так, – сказал Сергей, сам не зная, кого больше хочет успокоить: ее или себя. – Верно, к какой-нибудь подруге пошла.

– Да нет у нее никаких подруг! Я точно знаю. Она ж четыре года безвыездно в Шмахтинке просидела. Есть кузины, по отцу, так они сейчас в Москве… Я одна здесь ее родственница. Серж, ах, плохо дело! Она же такая безрассудная! Беды бы какой не случилось, не дай бог… – Она мелко закрестилась.

Сергей нахмурился, машинально потирая вновь заболевшую рану. Что Аня выскочила из дома в состоянии невменяемом, было несомненно. На ночь глядя, зимою, в одних тонких туфельках, – куда могла она направиться? Он вспомнил рассказ Ольги, как та нашла переодетую мальчиком Аню на кабацкой улице, когда к ней приставали какие-то мерзавцы. Вдруг Аню и сейчас занесло куда-нибудь в такое же место? И, возможно, сейчас она в лапах таких же негодяев, беззащитная и хрупкая…

Он вдруг испытал прилив дикой ярости, представив себе эту картину. И эта ярость неожиданно открыла ему глаза на его отношение к Ане: это было не просто желание защитить слабую женщину, тут было нечто гораздо более глубокое… Неужели это любовь? После того, как Ирэн разбила его сердце, он не считал себя более способным на столь сильное чувство; как же могло оно вновь завладеть им, – и к кому? К невзрачной худышке, смуглой, странноглазой девчонке!..

– Серж, а вдруг она… избави нас, Господи! – грех на душу взяла? – отвлекла его от этих мыслей генеральша.

Он и сам боялся этого. Не бросилась ли Аня где-нибудь в прорубь? Или еще как-нибудь не наложила на себя руки?

– Елизавета Борисовна, она не могла так поступить, – твердо сказал он. – Она вернется домой. Непременно. Но вы обязаны держать себя в руках.

– Да я понимаю, понимаю… Знать о том, что было, никто не должен. Марье Андревне-то я всю правду скажу, а вот что Алиночке говорить? Куда сестра ее подевалась?

– Придумайте что-нибудь.

– Придется, – вздохнула генеральша. – Серж, ты уж, коли об Анюте узнаешь что, немедленно мне известье пошли! Хорошо?

– Обязательно, тетушка.

– Ну, а что жена твоя?

– С ней все нормально. Врач осмотрел, царапина. Лекарство выписал. – Он вспомнил о беременности Ирэн и мрачно усмехнулся. Поздравляю, граф, скоро у вас будет еще один ребенок!..

– Ладно, я Марью Андреевну пойду поищу, – сказала генеральша. – Что-то ее не видно. Так не забудь, Серж: коли об Ане что станет известно, сразу мне сообщи!

Она отошла. Сергей вновь потер руку и даже заскрипел зубами от боли. Нет, терпеть он больше не может. Надо что-то принять, иначе он и гостей не сможет проводить достойно.

И он отправился к жене. Каково же было его изумление, когда у двери комнаты Ирэн он увидел Нащокина! Тот с самым наглым видом загородил Сергею дорогу.

– У вашей супруги посетитель, – сказал он значительно. Раднецкий тотчас понял – кто. Но молчать или уходить он не собирался; он уже поднял руку, чтобы оттолкнуть наглеца, но тут дверь открылась, и появился император. Лицо его вспыхнуло, когда он увидел Сергея, но он тотчас справился с собою.

– А, – только и сказал он отрывисто. – Это вы. Мы… зашли узнать, как чувствует себя графиня. Она спит. Мы уезжаем. Не нужно провожать нас. – Повернулся и зашагал, а вслед за ним отправился и Нащокин.

Раднецкий вошел к жене. Она лежала на боку, спиною к нему, прикрытая до подбородка одеялом. Но он не собирался будить ее; он подошел к прикроватному столику, налил из графина воды в пустой стакан, затем взял пипетку, наполнил ее лауданумом и накапал из нее наугад в воду. Взболтал и выпил.

Когда он ставил стакан на столик, дверь в будуар слегка приоткрылась, и в нее выглянуло очень бледное и словно испуганное лицо горничной Тани. Раднецкий заметил девушку, но не придал значения этому подглядыванию; он еще раз бросил рассеянный взор на спящую жену и вышел.

Отъезд императора положил, как было заведено, конец балу. Гости начали отбывать, вскоре все кареты разъехались. Одними из последних были генеральша Лисицына и Березины. Прощаясь с ними, Раднецкий заметил, что Марья Андреевна очень бледна и как будто даже в легкой лихорадке, – рука ее, поданная ему, слегка дрожала. Алина тоже была подавлена и мрачна.

Сергей даже подумал, что напрасно он считал Марью Андреевну плохой мачехой; несомненно, она переживает за Аню не меньше генеральши.

Наконец, особняк опустел и затих.

Раднецкий еще не чувствовал действия лекарства, хотя руку немного отпустило, а голова слегка отяжелела. Он направился в свои комнаты, желая одного: немедленно, даже не раздеваясь, броситься на кровать и забыться в сне. Но сбежавшая Анна Березина и неизвестность того, что с нею, терзали его. Где она? Жива ли?..

14

Но он не дошел до своих покоев. Один из лакеев вдруг окликнул его, когда он поднимался по лестнице:

– Ваше сиятельство!

– Ну, что там еще? – недовольно обернулся Раднецкий.

– К вам дама-с.

– Какая дама? – Но Сергей уже понял, какая, и сердце его радостно забилось. Аня здесь! Она нашлась!

Однако лакей опроверг его предположение. Он ответил:

– Не имею чести знать-с. Вроде как не из простых, а вроде… – Лакей замялся. – Под вуалькой-с, – добавил он, будто это могло объяснить хозяину, из какого слоя общества посетительница. – Хотела раньше вас видеть, да вы его величество провожали и гостей, и она обождать попросила в передней-с. Говорит, дело крайне важное. Там и сидит уж, наверное, полчаса-с.

Сергей нахмурился. Дама под вуалью, с важным делом… и это в полпервого ночи?

– Я иду, – сказал он и начал спускаться.

Но в передней никого не оказалось. Он оглядывался вокруг, постепенно закипая.

– Похоже, ушла-с, – сказал слуга. – Вот здесь сидела, на диванчике-с. – Он указал рукой.

– Ушла, так ушла, – зло произнес Раднецкий, добавив про себя: «И черт с ней!».

– А шубку-то оставила-с, – произнес лакей, и снова указал рукой, и Сергей увидел на стуле рядом с диванчиком черную короткую шубку.

Сергей с недоумением смотрел на эту вещь, как вдруг из боковой двери появилась женщина в темном платье, в меховой шапочке с густой вуалью.

– Ваше сиятельство, – сказала она с легким акцентом, слегка приседая, и Раднецкий тут же узнал ее.

– Иди, – бросил он лакею. Тот мигом исчез. Сергей подошел к женщине, глядя на нее в замешательстве и удивлении: – Ольга! Что ты тут делаешь? И в такое время?

– Слуга не сказал? Дело есть. Важное. – Она откинула вуаль.

– А где ты была сейчас?

Она усмехнулась.

– Комнату искала. Женскую. Ждала долго, захотелось. Но что за дело, – тебе интересно или нет?

– Интересно. Однако видеть тебя здесь и сейчас…

– Все объясню, – перебила она его. – Скажи сначала: твоя жена живая? Слуга не говорит. Я спрашивала, он молчит.

– Живая, – удивился он этому вопросу. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что… помнишь мальчика Катю?

– Да. – Он начал понимать.

– Она у меня.

– У тебя?? – поразился Сергей. – Аня… у тебя?

– У меня, – повторила Ольга, внимательно на него глядя. – Прибежала ко мне на Итальянскую. Гуго проводил до меня. Плачет, истерика: «Я убила графиню Раднецкую!» В бальном платье под шубкой, в туфельках. В таком виде ко мне никто еще не прибегал, хотя я много что повидела. Я оставила ее с девушками, сама с Гуго сюда. Ты извини, я не хотела тебя компрометировать, но делать было ничего. Ты скажешь, что случилось? Кого она убила?

– Ее надо срочно отправить домой, к тетушке, – решительно начал Сергей, игнорируя Ольгин вопрос. – Пусть Гуго немедленно отвезет ее на Большую Морскую в дом генеральши Лисицыной.

Ольга покачала головой.

– Она не поедет. Я говорила. Плачет, трясется. «Убила!» повторяет. Я к тебе собираюсь, – меня за руки хватает, держит. Ты, говорит, к маменьке моей хочешь ехать, не пущаю. Никто не должен знать, где я, говорит. Я сказала: дела у меня, еле ушла. Ты скажешь или нет: что случилось здесь у тебя?

Раднецкий кусал губы.

– Аня стреляла в меня. Но случайно попала в Ирэн, – вернее, пуля чиркнула по виску, все обошлось. Аня испугалась, бросила пистолет и убежала. Тут ее родные обыскались.

– А почему стреляла? – спросила Ольга.

– Я убил ее брата на дуэли пять лет назад.

– О! Девушка горячая. Пять лет ждать – долго. Понимаю, почему она тебя следила. Но, Сергей, делать что с ней?

– Поезжай, успокой ее, скажи: Ирэн жива. Пусть возвращается к родным, они с ума ведь сходят от неизвестности.

– Она не поверит мне, – покачала головой Ольга. – Ты должен ехать, убеждать.

– Я не могу, – хмуро произнес Раднецкий. – Я признался государю, что стрелял в Ирэн, и он велел мне находиться под домашним арестом.

– Ты признался? Мой благородный Сергей. За то тебя и люблю. Но ты должен ехать со мной. Или за тобой здесь следят?

– Кажется, нет. Но я дал слово императору… – Однако Сергей уже колебался. Аня действительно могла упереться и не захотеть вернуться к тете. И она могла не поверить словам Ольги, что Ирэн жива… Было и еще одно обстоятельство: ему очень хотелось увидеть ее. В последний раз, – если мачеха впрямь завтра отправит ее, как обещала, в деревню к отцу.

Он взглянул на напольные часы: был без пятнадцати час.

«Придется поехать, – решил он, наконец. – К черту приказ императора! Я вернусь через час, если не раньше. Никто ничего не узнает». И он твердо сказал Ольге:

– Едем.

Всю дорогу до Итальянской он зевал. Глаза слипались, нестерпимо хотелось спать.

– Что с тобой? – спросила Ольга. Он не ответил; не хотелось рассказывать о своей ране и о том, что принял лекарство. Наконец, они приехали и поднялись на второй этаж, в Ольгину квартиру.

Мысль об Ане и тревога за то, как бы она не убежала и отсюда, немного взбодрили Сергея. Но Аня была в комнате; она металась из угла в угол, как волчица по клетке. Глаза ее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем. Две девушки, на лицах которых профессия уже оставила свои следы, встали при входе хозяйки.

– Ну, что? – спросила Ольга, вошедшая первой, кивая на продолжавшую быстро ходить по комнате Аню. Раднецкий остался за дверями; он не хотел при Ольгиных девушках какой-нибудь сцены.

– У меня уже в глазах рябит от нее, мадам, – недовольно молвила одна, постарше.

– Говорила что?

– Молчит.

– Чаю налили бы ей.

– Ничего она не хочет, мадам.

– Хорошо. Идите. – И, когда девицы удалились, сказала: – Сергей, войди.

Раднецкий вошел. Аня остановилась и остолбенело уставилась на него, как на ожившего покойника.

– Добрый вечер, Анна Ильинична, – произнес он.

– Что… что он здесь делает? – наконец, сказала она хриплым голосом, обращаясь к Ольге. Но ответил ей Сергей:

– Я приехал за вами. Моя жена жива, вы ее ранили, но очень легко. Пуля просто царапину на виске оставила.