Герцог Чёрная Роза (I)

– Послушай, Флоранс! Черная Роза приехал сюда с пажами. У них три лошади. Мы могли бы ускакать на них.

– Разве их не охраняют?

– Если кони уже в конюшне-то, скорее всего, никто. А если во дворе-то двое пажей; но это просто мальчишки, и к тому же, – прибавила Дом не без гордости, -один из них ранен. Мы легко справимся с ними.

– Пойти на убийство?!! Сестра! Что ты говоришь!

– Мы бы переоделись в мужские костюмы, – вдохновенно продолжала развивать свой план Доминик, – чтобы на нас никто не обратил внимание, а женские платья взяли с собой, вышли бы во двор, заговорили бы этим мальчишкам зубы – и оглушили бы их! Фло, это неплохая идея, поверь!

– И куда бы мы отправились, завладев герцогскими лошадьми?

– В картезианский монастырь. Он всего в трех лье отсюда. Монахини приютили бы нас, ненадолго, ведь Монсегюр и граф Дюваль, я уверена, уже близко!

Флоранс невольно усмехнулась словам сестры: Дом, не верящая ни в Бога, ни в черта, вечно сквернословящая Дом, – в строгом картезианском монастыре, где монахини дают обет вечного молчания! Это трудно было себе представить.

– Нет, – подумав немного, сказала Флоранс, наконец, – ты опять забыла, сестричка. Анжель страшно боится лошадей, упав два года назад со старой кобылы.

– Да, правда, забыла.

– Значит, её придется оставить здесь, в замке.

– Что ж, ведь её можно спрятать и здесь. Элиза могла бы это сделать.

– А если нашу сестру найдут?

– Если Бог существует, – он не допустит этого! – горячо воскликнула Дом.

– Послушай… Ведь и мы втроем можем не добраться до монастыря. Даже если мы похитим герцогских коней, – не думаешь же ты, что Черная Роза будет сидеть сложа руки и не пустится за нами в погоню? За стенами замка у него двести человек! Они легко догонят нас и схватят!..

– Но бежать – это все, что нам осталось, Фло!

– Нет-нет, это чистая авантюра. И потом, – если мы все же спрячемся в монастыре, и Анжель тоже не найдут… Не подумала ли ты о том, что Черная Роза, разъярившись, прикажет вырезать всех обитателей замка?

– О, Флоранс, этот дьявол… он на это способен! – прошептала, ужаснувшись, Доминик.

– Но, в таком случае, бегство невозможно… Что же придумать ещё?

– Надо, все равно, попытаться протянуть время, сестра, – сказала Доминик. – Обмануть проклятого герцога! Вот смотри. Что, если вместо тебя с Черной Розой обвенчается кто-нибудь другой?

– Кто же?

Дом напряженно размышляла.

– Например, Филипп. Он одного с тобой роста, и худенький… К маминому свадебному платью мы подберем густую вуаль, такую густую, что Черная Роза не заметит подмены. Я уверена, Филипп не откажется нам помочь!

Сестра опять усмехнулась. Да, фантазия Дом была поистине безгранична!

– Возможно, герцог не сможет по фигуре отличить мальчика от меня… Но ведь невеста должна ещё говорить, должна произносить брачные обеты. А уж голос у Филиппа не такой, как у меня!

– Ну, пусть это будет не Филипп, – не сдавалась Доминик, – а какая-нибудь девушка. В замке сейчас много деревенских женщин, мы бы могли щедро заплатить ей, если бы она согласилась изобразить тебя перед алтарем!

– Да… и кузен короля, вместо благородной дочери графа де Руссильон, получит в жены крестьянку-нищенку? Неплохая месть для этого негодяя! Но вот беда – времени у нас очень мало, а девушку надо найти – и ещё уговорить.

– В маминой спальне, в шкатулке, много драгоценностей, Фло! Я готова отдать их все, без сожаления!

– Но – ты опять забыла, сестричка, -все эти несчастные крестьяне, сбежавшиеся в замок, жутко боятся Черную Розу и считают его дьяволом во плоти! Возможно, все наши драгоценности окажутся бессильны перед их суеверным ужасом.

– Да, пожалуй… – пробормотала Дом.

– И ещё. Если мы и найдем ту, которая согласится встать вместо меня перед алтарем, – что будет после венчания, ты подумала? Ведь будет свадебный ужин, и потом, герцог собирается провести в замке первую брачную ночь… Неужели ты полагаешь, что он позволит своей невесте все время прятаться под вуалью?

– Вот тут я, кажется, отлично придумала. Ты, Флоранс, должна будешь хорошенько спрятаться. А заменившая тебя девушка сразу после венчания уж сможет, я надеюсь, как-нибудь улизнуть от жениха. Она снимет свадебное платье и, естественно, все начнут искать тебя, а не её… И негодяю-герцогу уже не останется ничего другого, как или найти тебя, свою законную, как он будет полагать, жену, или покинуть замок несолоно хлебавши! Мы можем даже подстроить так, как будто ты бросилась в ров с водой, чтобы не разделить с ним ложе. Вот будет потеха, когда бедняга всю первую брачную ночь проведет, обшаривая ров в поисках твоего тела!

– А ты понимаешь, каково будет нашему отцу, Дом?.. Нет, нет, я на это не согласна! И потом, ты напрасно думаешь, что крестьянка способна хорошо сыграть роль благородной графини. Манеры, походка, жесты, – всё выдаст Черной Розе, что перед ним – простая вилланка. Твой план никуда не годится, герцог может в любую секунду обнаружить подмену, – и тогда уж никому из нас не уйти от его бешеного гнева!

– Сестра, тогда нам остается только один выход, – вздохнув, сказала Доминик. – Ты должна сама обвенчаться с герцогом. В конце концов, ты уже замужем… и этот обман тебя ни к чему не обяжет.

– Выйти второй раз замуж?!! – потрясенно воскликнула Флоранс. – Дом, да ты понимаешь, что ты сказала?!!

– А что? Тебе не надо ничего делать – только сказать «Да», и все. А сразу после венчания мы уж тебя с Элизой так спрячем – никто не найдет.

– Опомнись, сестра! – с ужасом сказала юная графиня. – Совершить такое кощунство?!! Да как у тебя язык повернулся предложить мне такое?

Дом смущенно замолчала. Она не понимала Флоранс. Ведь, когда она предложила оглушить оруженосцев Черной Розы, и даже переодеться мужчинами, – Фло восприняла это достаточно спокойно. А тут взвилась! А в глазах Доминик ударить человека было гораздо большим грехом, чем произнести перед алтарем какие-то пустые фразы.

Но Фло было не переубедить, – она была как кремень!

– Нет-нет, никогда я не пойду на такое святотатство! – повторяла она.

И тут – Доминик осенило!

– Хорошо, Фло, послушай! Раз ты не можешь сказать это чертово «да», то я сделаю это за тебя. Я пойду под венец вместо тебя, и герцог женится на мне… то есть, на тебе…

Флоранс со вновь вспыхнувшей надеждой посмотрела на младшую сестру.

– Пожалуй… пожалуй, Дом… возможно, это выход! Но не будет ли считаться этот брак законным?

– Как же он будет законным, сестра, если священник будет называть твое, а не мое имя? А уж я отвечу «да» столько раз, сколько будет нужно, и даже с удовольствием! Это ведь просто как игра в переодевание.

– Все намного серьезнее, Доминик! Произнести священные обеты – это ты называешь игрой?

– Я не собираюсь спорить с тобой, Фло! Времени у нас слишком мало! Итак: ты прячешься, я венчаюсь с Черной Розой, затем под каким-нибудь предлогом исчезаю, снимаю платье, – и вот я вновь – Мари-Доминик, и никто не заподозрит, что в часовне была не ты, а я! Герцог уверен, что женился на тебе, все тебя ищут, время идет… А потом – я уверена в этом! – появляются Монсегюр и Дюваль, – и герцога ждет смерть, или же позорное бегство!

– Но наш отец помирился с королем… Он не допустит, чтобы его зятя убили!

– А ты не думаешь, что, возможно, отец просто схитрил, согласившись на примирение и этот брак, чтобы выиграть время?

– Он не таков, он честный и благородный дворянин, Дом!

– Но в борьбе с Черной Розой, этим мерзким чудовищем, все средства хороши, сестра.

В конце концов, даже если папа действительно решился на этот союз, – мы выиграем время, и брак будет незаконным. Отец поймет нас и простит за этот обман. О, Фло, только не говори, что и этот план не годится!

– Наоборот, сестричка! Он с каждым мгновением кажется мне все лучше… Доминик! Ты так хорошо умеешь копировать мой голос; у нас с тобой похожие фигуры и ростом ты всего чуть-чуть ниже меня! Ни батюшка, ни отец Игнасио, ни, тем более, Черная Роза не заметят обмана.

Дом вдруг рассмеялась и, подражая голосу Флоранс, который был немного ниже, чем у неё, произнесла нараспев:

– О да, монсеньор герцог, я согласна стать вашей верной и покорной женой… – и прибавила, уже своим голосом: – Скорее ты провалишься прямо в преисподнюю, чем я выйду за тебя!

Старшая сестра тоже улыбнулась. Теперь, когда решение было принято, и план окончательно созрел, напряжение в комнате немного спало.

В это время вновь приоткрылась дверь, и в комнату заглянула Элиза.

– Госпожа! – возбужденно сказала она, – во дворе повозки, а на них столько всего съестного! И хлеб, и дичь, и бочонки с вином! У всех слюнки так и текут… Дожить бы до вечера! А ещё там красавчик-блондин пригнал целый табун лошадей для графской конюшни. Просто загляденье, а не лошадки.

– Много ли народа покинуло замок, Элиза?

– Почитай, почти все, моя голубка. Все боятся до смерти Лангедокского дьявола. А он – вот чудно-то! – приказал всем, кто уходит из замка, давать по хлебу и наливать вина…

– Странно, – сказала Флоранс. – На Черную Розу – Дьявола Лангедока – это не похоже!

– Если только вино или хлеб не отравлены, – едко добавила Дом. – Наверное, это он просто старается для тебя, Фло: хочет показать, что он совсем не такое гнусное чудовище, каким мы его считаем… Но нас ему не обмануть!

– Элиза, – произнесла Флоранс. – Сходи в мамины комнаты и принеси оттуда свадебное платье нашей матушки.

– Что же вы надумали, радость моя? – тревожно спросила служанка.

– За герцога выйдет замуж Доминик, – отвечала Флоранс.

– Пресвятая Дева! – всплеснула руками кормилица.

– Не бойся, Элиза, это не на самом деле, – быстро сказала Дом. – Я надену платье и встану к алтарю, но все будут думать, что это не я, а Фло… И отец Игнасио будет произносить имя Фло, а не мое, поэтому этот брак не будет настоящим. Все будет понарошку, понимаешь?

– Ох, девочки мои, – покачала головой кормилица, – боюсь, вы задумали худое дело, и ещё пожалеете об этом! Мало вы, госпожа Флоранс, плакали да молились, выйдя за вашего Гийома тайно, без согласия батюшки! А тут – обвести вокруг пальца самого герцога Черная Роза! Такой обман он ни за что не простит!

– Не каркай, Элиза, – прервала её Дом, – прошу тебя. Все должно получиться. Твое дело – помочь Фло нарядить меня, а потом спрятать её от герцога. Иди же за маминым платьем!

Служанка ушла, бормоча себе под нос что-то недовольное.

– Иди сюда, Доминик, – сказала Флоранс и, взяв младшую сестру за руку, подвела её к большому дорогому венецианскому зеркалу – пожалуй, единственному предмету роскоши в этой комнате, напоминающему о том, что её хозяйка – не монашка, а высокородная графская дочь. – Посмотри, как мы с тобой похожи.

Дом, насупившись, недоверчиво уставилась в зеркало. Оттуда на сестер смотрели их отражения – две девушки, обе рыжеволосые и синеглазые, стройные, с гордой осанкой.

Но у одной кожа была белая и нежная, у другой – обветренная, загорелая, покрытая россыпями веснушек: у одной волосы красиво вились, у другой – непослушно кудрявились.

– Ты шутишь, Фло? – спросила Доминик. – Ты такая красивая!

Это была не зависть – а просто констатация факта. Доминик была весьма невысокого мнения о своей внешности, что, впрочем, мало её тревожило.

– Ты будешь гораздо красивее меня, сестричка, – улыбнулась ей Флоранс из зеркала.

– У тебя такие волосы… а я без конца расчески ломаю! И кожа – я вся в веснушках, а у тебя такая белоснежная!

– Дом, разве ты забыла, – несколько лет назад и у меня были веснушки. Просто Элиза варит мне отвар из трав и кореньев, и я купаюсь в нем каждый день. Он прекрасно отбеливает кожу. К тому же ты целыми днями бегаешь по солнцу! И волосы у меня тоже курчавились и были непокорные, но и тут Элиза помогла. Недаром мать и бабка у нее были знахарками и травницами. Поверь: стоит тебе захотеть, и ты превратишься в настоящую красавицу! Тебе надо бросить скакать по лесам, стрелять из лука и размахивать мечом… Тебе тринадцать, и папа напрасно позволяет тебе своевольничать и одеваться и вести себя как мальчишке. Мы – графские дочери, не забывай, Доминик. Ты почти ничему не училась, слава Господу, что схватываешь все на лету и умеешь читать и писать!

– Я и латынь знаю, – немного обиделась младшая сестра. И тут же вспомнила про девиз Черной Розы. – Фло, ты не помнишь, откуда эта строчка: «И после смерти – постоянство»? Что-то знакомое.

– Боже, Доминик, как ты необразована! Это латинское изречение. Если перевести на французский, получится:

О честь! Будь спутница моя,

Презрев и время, и пространство;

При жизни верность мне храня,

И после смерти – постоянство!

– Красиво, – задумчиво сказала Дом. Про себя она подумала: «Вот уж неподходящий девиз для этого гнусного мерзавца!»

– Да; мой Гийом читал мне эти стихи… Только вместо «честь» он говорил: «любовь», – вздохнула Флоранс.

– Любовь – будь спутница моя? Нет уж, Фло, «честь» гораздо лучше. И правильнее.

– Ты еще слишком мала, сестричка; когда-нибудь ты поймешь, что нет ничего важнее любви!.. Ну, – поправилась она, – и веры в Бога, конечно…

– Флоранс… Ты очень любишь Гийома Савиньи?

– Как я могу не любить его? Он – мой супруг…

– Но почему ты тогда так страдаешь? Почему так изменилась после его отъезда? Ведь он вернется к тебе, и очень скоро! Может, ты боишься папиного гнева? Но он так добр и, конечно, простит вас. Все равно вы уже – муж и жена, и это не изменишь!

– Ах, сестричка, не знаю, могу ли я сказать тебе… Это… это так ужасно!..

– Да говори уж, Фло! – нетерпеливо сказала Дом.

– Видишь ли… После того, как нас обвенчал священник, Гийом пришел в мою комнату. До рассвета было еще далеко. Элиза убрала постель и оставила нас вдвоем. Гийом начал целовать меня, а потом положил на кровать… И стал раздеваться… О Боже! Я никогда не думала… никогда не думала, что первая брачная ночь – это такой ужас! Он был голый… и страшный, Дом, незнакомый! А то, что я увидела внизу… между его ног… это был просто кошмар! И я не смогла лежать спокойно, как он меня просил… Я вскочила и начала убегать от него, а он… он бегал за мной. А, когда он меня настиг, – я его расцарапала, Дом, я вцепилась ногтями ему в лицо! А потом он плакал… и говорил, как он меня любит… и что я совсем не люблю его. Мне было так его жаль, сестричка! И наступил рассвет, и он уехал… О, я не могу себе этого простить, не могу!

Доминик чуть не расхохоталась. Вот так веселая первая брачная ночь была у Флоранс! Она живо представила себе всю эту сцену: голого Гийома, бегающего за сестрой по комнате… И как она вцепляется ему в физиономию.

Так вот почему утром юный паж графа Дюваля прикрывал щеку платком! Кто бы мог подумать, – её расцарапала Фло, тихоня и скромница Фло, не обидевшая в жизни и мухи!

В отличие от застенчивой и стеснительной старшей сестры, которая и купалась-то только в рубашке, Доминик часто плавала с мальчиками из замка в реке, и не раз – голышом. Мужская нагота не слишком её интересовала, и Дом воспринимала как должное, что тела её и её друзей отличались друг от друга.

– Поэтому ты так переживаешь, Флоранс?

– О да… Я плакала, я молилась в часовне каждый день, чтобы Господь вразумил и направил меня на путь истинный. Просила простить мне грех непослушания воле мужа, который теперь навеки стал моим повелителем…

– Ну, Фло, не расстраивайся! Гийом скоро вернется – и ты сможешь доказать ему свою любовь!

В этот момент вошла Элиза. Она торжественно, на вытянутых руках несла свадебное платье, принадлежавшее Мари де Шеном, в замужестве – де Русссильон. Платье это было роскошное одеяние из пурпурного атласа, богато расшитое белым и розовым жемчугом, с высоким воротником, длинным алым шлейфом и широкими рукавами. Кормилица положила его на постель Флоранс, и младшая сестра, подойдя, благоговейно коснулась прохладной шелковистой ткани. Кто бы мог подумать ещё несколько часов назад, что она, Доминик, сегодня вечером наденет его!

– Вы обе очень похожи на свою мать, – сказала Элиза. – У вас такие же прекрасные волосы и синие глаза. И фигурки – точь-в-точь такие!

– У меня маленькая грудь, а у Фло – большая, – возразила Дом.

– Мы тебе что-нибудь подложим. Ну же, снимай свое тряпье!

– Подождите. Нужна ведь ещё вуаль! И венок из флердоранжа! Уж изображать невесту – так чтобы все было как должно!

– Вуаль у меня есть, – промолвила Флоранс. – И такая густая – герцог ничего не увидит.

– А флердоранж… Надо попросить сестричек, пусть сплетут мне венок!

– Девочки в вашей комнате, госпожа Мари-Доминик.

– Я схожу туда… я быстро! – И Дом выскочила из комнаты сестры и побежала к себе.

5. Подслушанный разговор

Доминик, действительно, застала Анжель и Николь у себя в комнате. В отличие от голубой спаленки младших сестричек и кельи Флоранс, здесь как будто жил мальчишка, а не графская дочь. Не было ни столиков с рукоделием, ни распятия в алькове. Посредине комнаты стояло чучело рыцаря, облаченное в доспехи, изрядно измятые и исколотые мечом. Доминик частенько упражнялась и дома. На стенах висели ковры с изображением поединков и охот; а одну из них украшала коллекция мечей, топоров и кинжалов.

Сестры Дом сидели на кровати и, болтая ножками, поедали большой белый хлеб, разломанный напополам. Увидев его, девочка сразу почувствовала урчание в пустом желудке, – она не ела со вчерашнего вечера.

– Дом! – закричали одновременно Николь и Анжель. – Папа сказал, что Мари-Флоранс выходит замуж! Мы хотим быть подружками невесты!

– А за кого, не сказал? – спросила Доминик, набрасываясь на хлеб и запихивая в рот изрядный кусок.

– За Черную Розу, – прошептала, оглядываясь по сторонам, Анжель. – Сестрица! Мы его видели! Представляешь – у него нет рогов… и копыт тоже… Только черная маска. И он говорит по-окситански так же хорошо, как мы!

– Но вы ведь не испугались его, мои ангелочки?

– Я – нет, – с достоинством сказала Николь. – И он совсем не такой страшный! Наоборот, у него добрая улыбка и такие красивые светлые глаза.

Доминик, скривив губы, посмотрела на неё. У Николь всегда было свое мнение, хоть она и была ещё так мала.

– Дом, мы сегодня спим в твоей комнате, – проговорила Анжель. – А нашу спальню папа отдал Черной Розе…

«Вот почему он был там во время нашего боя!» – мелькнуло в голове Дом.

– А нам Мюзетта принесла хлеб, и сказала, чтоб мы сидели тихо, как мышки. А сама она и толстуха Клэр носили воду в нашу комнату, потому что Черная Роза захотел принять ванну!

– Вот как? – спросила Доминик. И вдруг – последняя фраза младших сестричек как будто сдернула с её глаз некий покров!

«Принимает ванну! Один!»

– Девочки, – быстро сказала Дом, – у вас ведь есть ключи от вашей спальни?

– Один взяла домоправительница, – ответила Николь. – А второй – у меня.

– Дай его мне.

– Зачем?

– Давай, давай! А теперь вы должны пойти и нарвать померанцевых цветов для венка Мари-Флоранс. И скажите папе, что меня на венчании не будет!

– Но ведь это же свадьба Фло! – в один голос воскликнули Николь и Анжель.

– Да, но за кого она выходит, вы забыли? За это гнусное чудовище, за Дьявола Лангедока! Нет уж, ноги моей, черт меня побери, не будет в часовне! Ну, а вы, ангелочки, конечно, будете подружками невесты, обещаю! – она ласково потрепала сестричек по белокурым локонам. – Мамино платье такое красивое, с длинным шлейфом… Вы его понесете, девочки! А сейчас бегите, нарвите побольше цветов! И пусть за ворота с вами пойдут Пьер и Филипп, а то там рыщут люди Черной Розы, и я не хочу, чтобы с вами что-то случилось!

Сестрички Дом с веселыми криками выбежали прочь. Она же горько усмехнулась, глядя им вслед. Бедняжки, для них свадьба Мари-Флоранс просто забава, развлечение, и они не понимают ужасной действительности, – того, что старшую сестру вынуждают выйти за самого дьявола в человеческом обличье!

Оставшись одна, девочка бросилась к коллекции оружия и сорвала со стены небольшой итальянский стилет с серебряной рукоятью и тонким лезвием. Спрятав его за поясом под рубашкой и сжимая в руке ключ, она вышла из своей комнаты и направилась к спальне Анжель и Николь.

Как ей раньше не пришло это в голову! Она придумывала, хитрила, строила коварные планы… А самое простое решение лежало как на ладони.

Ведь хотела же она бежать из замка со всеми своими сестрами. Нет невест – нет свадьбы! «А нет жениха – и свадьбы тоже не будет, – думала Дом, целеустремленно шагая по коридору. – Если Черная Роза умрет – мы, все четверо, будем свободны!»

Конечно, он – кузен короля… и вряд ли Людовик посмотрит на это убийство сквозь пальцы. Но его величество далеко на севере, в Париже; пока эта весть дойдет до него, может многое случиться. В Руссильон приедут барон Дюваль и граф де Монсегюр… и отцу, волей-неволей, после убийства герцога, придется вновь встать на сторону правого дела!

Дом постаралась холодно и ясно представить себе, как убьет Черную Розу.

«Он лежит в ванне. Я тихо открою дверь, прошмыгну в спальню, подкрадусь сзади… Я схвачу его за волосы, запрокину ему голову назад – и полосну по горлу! Кровь, наверное, ударит фонтаном до потолка. Его тело забьется в предсмертных судорогах. Но я сорву с него его проклятую маску, – если, конечно, он её не снял, – буду смотреть, как тускнеют и закатываются его глаза, – и сердце мое не дрогнет жалостью, как было с его оруженосцем! Я не облегчу его муки, не вонжу кинжал ему в сердце! Это чудовище не заслужило «укола милосердия»!

Но, как ни настраивала себя Доминик, когда она подошла к комнате сестер, ноги у неё подкашивались, сердце трепыхалось, как птичка, попавшая в сеть, а кулачок, сжимавший ключ, стал мокрым от пота. Правда, к чести Дом, все это было следствием скорее не страха, а волнения.

Она уже протянула руку с ключом, чтобы вставить его в замочную скважину, – но дверь вдруг приоткрылась изнутри, и до девочки донеслись голоса. Дом застыла на мгновение, а затем метнулась в темный проем между дверью и стеной… Проклятье! Она опоздала! Герцог был не один!

Мужской голос – это был де Брие, он стоял по ту сторону двери, в двух шагах от Доминик, – произнес, продолжая начатый разговор:

– …Извини, что не дал тебе понежиться в ванне. Но ты должен сам посмотреть на них и выбрать…

– Подожди, Анри, – отвечал второй голос, гораздо более низкий и глубокий, и Доминик поняла, что он принадлежит её заклятому врагу Черной Розе, – эти застежки… Я отвык носить такую одежду, черт возьми!

– Да, это тебе не рубашка, а сверху кольчуга, – отвечал граф. – Но придется привыкать. Скоро войне конец! А что касается этого наряда, – и пусть это послужит тебе утешением, – сегодня вечером его будет снимать с тебя твоя молодая жена.

Дом криво улыбнулась. Не дождетесь, монсеньор!

Послышался звон шпор, и де Брие, не закрыв плотно дверь, отошел в глубину комнаты.

Но у Доминик был тонкий слух и, хотя мужчины говорили негромко, она слышала каждое их слово.

– Что мои оруженосцы? – продолжая одеваться, спросил Черная Роза.

– Граф разместил их в нижней комнате донжона. Жан-Жака осмотрел капеллан Руссильона, – кажется, священник у них в замке и за врача, – и сказал, что ничего серьезного нет, правда, крови вытекло порядком.

– Кровопускание Жан-Жаку полезно; уж слишком он горяч и задирист, этот юный парижский петушок!

– Он страдает, похоже, не от боли в ране, а от смертельно уязвленного самолюбия. Над ним одержала верх девчонка! Для сына графа де Сю это страшное унижение! А Жерар де Парди трясется от страха из-за твоего знамени, которое растоптала эта же девица!.. Вот, наверное, было зрелище! – весело сказал де Брие.

Доминик ожидала, что сейчас Черная Роза разъярится, заскрежещет зубами или разразится страшными проклятьями в её адрес, – ведь рыцарское знамя было символом доблести и чести, и почиталось как святыня, – но вместо всего этого герцог искренне расхохотался.

– Анри! Я давно уже так не смеялся! Эта девочка – просто ураган! За какие-нибудь полчаса она умудрилась растоптать мой стяг, ранить моего оруженосца и, наконец, плюнуть мне самому чуть не в лицо! Кровь Христова! Если бы это был мужчина – он не прожил бы и трех минут! Рыжая бестия!.. А как она сражалась! Как ускользнула из-под венецианского удара! А ведь Жан-Жак неплохой мастер, и я сам кое-чему его научил… Чтобы какая—то девчонка так владела мечом!..

Дом вся обратилась в слух. Похвала герцога её воинскому мастерству, помимо ее воли, приятным теплом разлилась по телу.

– Хотел бы я это видеть, – промолвил граф. – Вот с такой женой ты бы точно не соскучился!

– Что ты говоришь, Анри? Она меня ненавидит – так, что даже не пытается скрыть это! От такой чертовки можно ждать чего угодно: яд в кубок с вином или кинжал в грудь в первую брачную ночь!

«Да, ты прав», – подумала Дом, невольно сжав рукоять стилета.

– О, такая женщина, монсеньор, умеет и ненавидеть, и любить! Надо только суметь разгадать её и направить чувство в нужное русло, – и самая жгучая неприязнь превратится в столь же пылкую любовь!

– Или наоборот, – мрачно произнес Черная Роза.

– Ты о Бланш?

– Да. Разве её необузданная и дикая страсть не истерзала меня? Она как пожар, оставивший за собой мертвое пепелище…

«Кто такая эта Бланш? Наверное, одна из его мерзких женщин», – скривившись, с отвращением решила Доминик. Хотя она легко могла незаметно покинуть свое укрытие и убежать, – тем более, что уже поняла, что не сможет совершить задуманное ею, – она не собиралась делать этого. Конечно, знала Дом и то, что подслушивать очень нехорошо, но разговор за дверью становился все интереснее.

– Но там, где по земле прошел огонь, трава вырастает ещё гуще и сочнее, чем прежде, – сказал де Брие. – Так и ты возродишься к новой жизни!

– Надеюсь. Но мне не хочется больше ни пылких страстей, ни юношеских безумств. Сейчас я предпочитаю ровную привязанность, уважение, взаимопонимание. Я хочу мира и спокойствия, Анри! Война бесконечно утомила меня, мне надоело спать и есть в седле, неделями не снимая с себя лат; мне осточертели ханжеские проповеди отцов-инквизиторов, оправдывающие пытки и сожжение еретиков-катаров… А больше всего мне ненавистен Монфор, эта бездушная жадная скотина, похваляющаяся своими насилиями и грабежами, как самыми блистательными победами!

«Он лжет даже своему другу», – с презрением сказала себе Дом.

– Будьте осторожны в выражениях, монсеньор, – переходя на «вы», тревожно промолвил молодой граф. – Не забывайте: инквизиция не дремлет! А Монфор, как вам известно, послан в Лангедок не Людовиком, как вы, а самим Папой, освятившим его миссию как Крестовый поход против еретиков. Вспомните и о позорной участи графа Раймонда Тулузского, обвиненного в пособничестве альбигойцам и распространении ереси; в Сен-Жиле его, обнаженного по пояс, били плетьми на городской площади, как жалкого раба. Я боюсь за вас; боюсь, что и ваш кузен, король Людовик, не сможет защитить вас, если обнаружатся ваши мысли… и, что еще опаснее – ваши деяния!

Доминик затаила дыхание. О чем говорит этот Анри? Какие такие деяния совершил Черная Роза?

Но герцог решил сменить тему разговора.

– Не будем об этом сейчас. У нас впереди куда более радостное событие – моя свадьба. Так поговорим лучше о моей невесте. Как ты думаешь – она тоже ненавидит меня, как та девчонка?

– Что тут можно сказать, монсеньор? Она выглядит тихой, кроткой и застенчивой; к тому же это Евангелие и крест на груди… Я бы не хотел иметь такую набожную жену, клянусь честью! Конечно, моя Розамонда тоже скромна и тиха; но эта – просто настоящая монашка!

– Что ж, возможно, ей удастся замолить мои грехи? Я вижу в приказе короля и в выборе графа Руссильона божественный промысел, Анри! Неужели за все, что я перенес, я не заслужил, наконец, тихого семейного счастья? С этой девушкой меня соединяет сам Господь! И, если даже сейчас она ненавидит меня, – клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы растопить эту ненависть, сделаю все, чтобы она меня полюбила!

– У тебя впереди всего одна ночь… а потом вы расстанетесь и, может быть, надолго…

– Но не навсегда! И даже одна эта ночь должна изменить мнение моей невесты обо мне. Кем она меня считает? Дьяволом во плоти, чудовищем без души и сердца? Она вся сжимается от страха, когда думает, что ночью ей придется остаться со мной наедине. Но она увидит, что я не таков, как говорят! Я буду нежен, буду ласков и осторожен…

– Она, конечно, девственница. Тебе будет нелегко преодолеть её страх, робость, стыдливость.

– Я не буду торопиться, Анри! Я никогда не брал женщин силой; а ведь это моя жена, и если я поспешу или причиню ей слишком сильную боль, то и потеряю её доверие, и у неё может возникнуть отвращение к таинству любви.

– Что же ты сделаешь? – поинтересовался де Брие.

– Пусть это останется моей тайной… и тайной моей жены.

– Конечно. Но я уверен, что вам все удастся, монсеньор! Кто посмеет усомниться в вашем знании искусства любви, так же как и в искусстве владения мечом?

– Иди, Анри. Я через минуту присоединюсь к тебе, – промолвил, рассмеявшись, Черная Роза.

Дом услышала шаги графа и прижалась к стене. Де Брие вышел из комнаты и направился к лестнице. Девочка сжала стилет. Не воспользоваться ли наступившим моментом?.. Но проклятый герцог уже на ногах… И, даже если он безоружен, – наверняка этот дьявол всегда наготове!

«Я могла бы как-нибудь обмануть его, – лихорадочно соображала Доминик. – Но как?.. Как?..»

И тут она услышала голос герцога. Он разговаривал сам с собою, как делают иногда люди глубоко задумавшиеся. Как бы отвечая на вопрос друга, он произнес:

– Ты хотел знать, как бы я поступил, Анри?.. Когда-то мы с принцем Людовиком ездили на Кипр. Там, в горах Троодоса, я познакомился с одним отшельником-монахом, который в молодости был большим знатоком женщин и великолепным любовником. Он сказал мне следующее: «Женщина подобна сосуду, в котором не видно дна. Если ты будешь тороплив, вливая в неё свою страсть, то вся вода вытечет из неё, как из Пифагоровой чаши, и ты не сможешь напиться.. Но, если ты будешь осторожен и будешь наполнять её влагой медленно и постепенно, то наградою тебе послужит полный сосуд, из которого ты сможешь утолять свою жажду долгие-долгие годы». Поэтому за ужином я дам моей жене выпить немного вина, -чтобы у неё чуть-чуть закружилась голова. Когда мы войдем в спальню, мы начнем раздевать друг друга – очень медленно, чтобы не испугать её и дать ей привыкнуть к виду моего обнаженного тела. Затем я положу её на постель – и начну целовать. Я начну целовать её с кончиков пальцев на ногах, постепенно поднимаясь все выше по её нагому телу; я исследую языком и губами каждую ложбинку и впадинку. Сначала она замрет в испуге и оцепенении, но постепенно тело её расслабится и начнет отвечать на мои ласки, с изумлением и восторгом, по-новому ощущая себя; и мы пустимся вместе в это сладостное путешествие. Я буду как первооткрыватель неизведанной земли, исследующий самые затаенные её уголки… и, когда я доберусь до груди, а затем до шеи, и прильну к жилке на ней, моя жена уже будет извиваться подо мной, дрожа от неведомых для неё ощущений. Я хочу, чтоб её бледные щеки раскраснелись, а опущенные долу глаза широко открылись – и засияли, словно две синие звезды. Чтобы она изгибалась и трепетала, как цветок, попавший под сильный, но живительный дождь. Чтобы её руки сами притянули мою голову к её голове, мои губы – к её полуоткрытым устам, с которых будут срываться сладострастные стоны. И – только когда она сама взмолится: возьми меня! – я сделаю это…