– Прости! – сказала Настасья. – Я не знала…
Течение подталкивало ее вверх. Но нельзя вынырнуть, тогда превратится она окончательно, а русалочка погибнет.
– Глупая! – раздался голос колдуна. – Одна должна умереть! Так пусть это будет глупая русалка.
Но Настасья не сдавалась. Она ринулась вслед за русалочкой, но та была ей не рада. Цапнула когтями по лицу, кровь разводами взмыла перед взором, и зло рассмеялась:
– За свою жизнь переживай, несчастная. Я свою спасу. Своими руками задушу городскую девицу. За это Страхосвет помилует меня да отдаст ожерелье. А ты… сгинь.
В ужасе остановилась Настасья.
– Ты говоришь про Милену?
– Не смогла я юношу убить, слишком уж он прекрасен. А сестра его глупая мне не нужна. Зато нужна Страхосвету. Как-то еще при жизни он спас женщину при родах, и отец в горячке обещал за это отдать ему одного из близнецов. Да сбежал, не смог с дитем расстаться… Но как жена снова заболела, пришлось вернуться. А Страхосвету надо жизнь после смерти поддерживать. Вот и нужны ему души… Я подарю ему душу той девицы. Душа! Она делает людей такими глупыми!
Слушала Настасья русалочку и не могла пошевелиться. Руки ее вдруг прилипли к камню, ноги спутались с тиной – она и сама не заметила, как оказалась на недавнем месте русалочки. И сливалась она с морем и пеною, растворялась в камне и водорослях – день за днем и ночь за ночью. Уже совсем не различить очертаний девушки, только смутный образ, и то виден лишь в полнолуние.
Но не погибла Настасья, не погибла душа. Навсегда она прикована ко дну, и к камню, и к морю. Но осталась печаль, осталось и тянущее чувство – уже не любовь, но тоска. И нет покоя ей, и все думает она и о русалочке, и о Милене – и знает, что не удалось спасти девушку. Знает, и иногда пытается вырваться из пут. Но как вырываться, если и тела у тебя больше нет?