Твой след
#тюрьма #абьюзивные_отношения #психологические_травмы
Моего мужа Дмитрия посадили за непредумышленное убийство на производстве. Зная его, я уверена, он с пылу пробил человеку голову. Во избежание проблем, полиция всё списала на нарушение техники безопасности и несчастный случай, но как человек вышестоящий по должности над убитым, Дмитрий всё-таки получил срок.
Мы тяжело перенесли разлуку. Моя любовь ничуть не угасала, а вот что произошло с ним, я долгое время только с тревогой отмечала про себя…
На середине срока его взгляд стал меняться, сереть и терять огонёк интереса. Но не только ко мне. Он проявлял “ничего” ко всему на свете. Понятия не имею, что он пережил в заключении, он и не рассказывал, но мне было тяжело видеть любимого человека настолько угрюмым, настолько безжизненным.
Я пообещала себе наполнить жизнь Дмитрия красками и любовью по освобождении. И вот, преисполненная любовью, с ангельским терпением я приехала за ним в колонию. Мы забрали документы и в пугающей тишине добрались домой на такси.
Выйдя из машины, муж медлил что-либо делать. В лифт зашёл неспешно, словно под конвоем. Дома осмотрел все углы прежде, чем поставил рюкзак на тумбочку. А потом и вовсе сказал:
– Дай мне время. – Он ушёл на балкон и пару часов просто не отсвечивал, позже в тишине принял душ и вышел "в свет" только к вечеру, когда я колдовала на кухне сытный ужин из индейки и риса с овощами.
Первым его вопросом было:
– С кем говоришь?
– С Фисой, помнишь, она была у нас на свадьбе? – Я не отрывалась от телефона, продолжая добавлять блюду новых вкусовых красок из специй.
– Поставь на громкую.
– Что?
– Дай сюда. – Дмитрий отобрал мой телефон и поздоровался. С того конца провода бодро затараторил женский голос и тогда он снова вернул мне трубку. Посуетился над столом, а потом, словно заставляя себя, выдал. – Я поем на балконе, принеси тарелку туда. Пожалуйста.
Выразить шок будучи на трубке с Сол я не могла, но грусть поразила меня молнией до кончиков пальцев ног. С подругой мне пришлось скоро попрощаться и продолжать выполнять супружеский долг. Хотя, так, наверное, чаще говорят о сексе?
– Милый, можно к тебе?
Стучаться в двери собственного балкона я не стала и дала о себе знать голосом.
– Заходи. – Прогремел равнодушный голос.
– К десерту хочешь чай или кофе?
– Воды.
– Эй, у нас есть абсолютно всë: сок и водка, кола и кофе с молоком. Шампанское ты не любишь, но оно тоже есть.
– Воды.
– Как скажешь.
В этих пустых разговорах-уточнениях, только принимать его выбор казалось разумным решением. Но когда Дмитрий попросил и постелить ему на балконе, я заволновалась и предложила лечь с ним.
– Достанём надувной матрас? На скамье-то мы не поместимся.
– Поэтому ты идёшь в спальню.
– Хорошо, милый, сладких снов. Поцеловать тебя?
– Угу. – Дмитрий угрюмо кивнул и опустил голову. Я оставила поцелуй на затылке, ведь, другие места для моих губ были вне доступа.
– Спи сладко, медвежонок.
В ближайшие пару недель мы так и жили “по отдельности”: он, за редким исключением, на балконе, а я в остальной части дома продолжала заниматься привычными делами. Одно напрягало – Дмитрий постоянно контролировал куда я выбираюсь, с кем говорю и почему за три года его отсутствия вещи остались на прежних местах.
Казалось, его смущала даже чистота в доме. Может стерильность у него ассоциировалась с чем-то из прошлого, но он ни о чём не рассказывал и выглядел спокойным, лишь убеждаясь в правдивости моих слов.
– Кто за это время приходил сюда?
– Наши матери, Фиса, мм… Мисс Эй чинила нам краны и меняла лампочки, сам знаешь, я не достаю до потолка даже с лестницы.
– Хорошо. – Ровное выражение лица говорило о непродолжительном спокойствии мужа. Правда в какой-то момент, меня утомило вести себя тише воды, ниже травы и отыгрывать супер-хозяйку. Моя тёмная сторона хотела трахнуть собственного мужа, предварительно расшатав обоим нервы алкоголем.
Примерно через месяц после освобождения, я так и сделала. О чём пожалела неоднократно за ту ночь. Вышедший из душа Дмитрий был пойман врасплох обольстительным комбо: мягкий виски со льдом стоял на столике, а полуобнажëнная я таяла в ожидании, когда смогу затянуть его в объятия и увести в постель.
Что-то пошло не так. Милый будучи у себя на уме разозлился и перевернул столик, а потом и меня. Без всяких поцелуев и прелюдий, он в прямом смысле брал секс. Несколько часов мы кончали в агонии, как животные, без любви, будто просто болезненно сбрасывали пар.
Эта ночь стала началом секс-избиений меня Дмитрием. Он часы без остановки исполнял безумную волю, даже не знаю кого? Богов ли или своей новой тёмной стороны? Кто заставлял его так жëстко обходиться со мной: насиловать до бессилия и синяков?
На работе мою измученность списывали на большой объём работы, только внимательная коллега заметила следы побоев и после смены повезла меня к себе, не веря отмазкам про "всë нормально, я поеду домой, чтобы он не волновался". Защищая его при ней, я не заботилась о себе, ведь в какой-то момент смирилась с положением. Мне казалось, сейчас за пару месяцев Дмитрий выпустит из себя всю боль и отпустит её. Скоро нам двоим обязательно станет легче, но становилось хуже.
В тот день он сидел в ровной позе перед часами. Время шло, а я не возвращалась домой. Пользоваться телефоном Дмитрий отказывался и узнать о причинах моего отсутствия не мог. Ему оставалось лишь гадать и злиться на этот счёт.
“Неправильное ощущение” собиралось у него в груди, стягивая дыхание. Он уже испытывал подобное и чувство это ненавидел, правда, как вернуться в норму не знал. Невыпущенная вовремя агрессия проявлялась у него жжением на коже, затруднением дыхания и потерей контроля над сознанием. Это приводило Дмитрия к зверствованиям во время секса.
Сейчас меня не было рядом: ни сорваться, ни освободиться от “неправильного ощущения” в одиночку он не мог.
Как Дмитрий рассказ потом, когда он пошёл меня искать, то следовал за запахом духов. Сперва до работы, а оттуда таким же образом вычислил дом коллеги, подъезд и квартиру. Жëлто-фиолетовая нить с ароматом сахарного персика оборвалась перед тяжёлой металлической дверью.
От звонка в дверь мы с Никой вздрогнули и переглянулись, она ещё пошутила, мол, не мог же человек без телефона и точного адреса найти свою жену. Дмитрий смог. Более того, напугал женщину своим внешним видом, ибо явился он в домашней одежде и тапочках, бездумно отодвинул её и прошёл в комнату, где я скривилась над парой бутылок виноградного самогона:
– Почему ты плачешь? – Спросил мой громадный муж, ставший в чужой квартире словно в два раза выше.
– Всё нормально, милый, просто устала.
– Тогда почему не пошла домой? – Клянусь, в его голосе звучало равнодушие к происходящему и одновременно болезненный интерес ко мне.
– Может она боится идти домой из-за тебя? – Ника встала в дверях, готовая вот-вот вызвать полицию. – У нас на работе уже в курсе, как ты её колотишь, такие глубокие ссадины просвечиваются из под её белых блузочек. Иисусе! Кого там бить? Она прекрасный человек, а вот ты? Что ты за чудовище? Уголовник! Уйди отсюда, иначе я сделаю один звонок и тебя заберут снова!
– Не надо, пожалуйста, мы пойдём домой. – Я поднялась с дивана, стёрла солёные слёзы со щёк.
– Не отказывайся от помощи, Эва! Потакание насилию не приведëт ни к чему хорошему! Не покрывай убийцу своим к нему отношением!
– Ох, голос разума, прости меня. Прости, что мы доставили тебе неудобство. Всё будет в порядке, обещаю. – Не знаю почему я действительно защищала его. Любила так сильно или боялась? В нашей с ним связи всё было куда сложнее переплетено.
– Спокойной ночи. – Кивнул перед выходом Дмитрий, взяв мою протянутую руку.
Дома мы сидели в тишине и почти без света. У меня не было сил или оправданий для происходящего, а потому я откинулась на спинку кресла и чуть не задремала. В какой-то миг я услышала тихий голос мужа:
– Я заволновался, когда ты не вернулась домой вовремя.
– Ника увезла меня.
– Знаю.
– Откуда? Ты следил за мной?
– Нет, сначала не следил. Когда вышел из дома, я увидел нить твоего запаха. До работы она тянулась одна, а там уже смешалась с неприятными бабскими духами.
– Не понимаю. Что значит “нить запаха”?
– Твой след.
– Можешь нарисовать это?
– Угу.
Заинтересованная его открытостью, я отбросила от себя накатывающий сон и отлучилась за блокнотом с фломастерами. Дмитрий медвежонком склонил голову вниз и стал рисовать точную перспективу улицы в месте моей работы, а в центре рисунка вился фиолетово-жëлтый дымок.
– Это твой след. Такой есть у всего в доме. Вокруг каждого предмета. Только на балконе из-за близости с улицей, вещи не принадлежат тебе. Там нет следа.
– Поэтому ты там спишь?
– Нет. Мне нравится оставаться одному, это помогает концентрироваться на спокойствии и сдерживаться.
– От чего?
– Чтобы не навредить тебе.
– Каким образом? – Я пересела с кресла к нему на пол, проявляя бесстрашие к сказанному.
– Любым возможным.
– А навредить – это навязчивая или осознанная мысль?
Пользуясь вспышкой откровенности, я хотела узнать: что, нахрен, изменилось в его голове за три года тюрьмы?
– Какая разница, если просто хочу? Я не понимаю многое из всего, что вижу и чувствую.
– Может у меня получится объяснить, если ты поделишься своими видениями.
– Сейчас не лучшее время для этого. Твой след ослаб. Иди отдохни. – Он ушёл на балкон. Наверное, опережал новый приступ ярости.
На утро я еле открыла глаза. Крепатура поигрывала в мышцах и до капризного хотелось остаться в кровати. На всякий случай взглянув на часы, убеждаясь в возможности поспать ещё немного, вместо электронных цифр я увидела заслонившего их своим телом Дмитрия. Скорее всего, меня разбудил именно его точный взгляд.
– Доброе утро, милый. Чем занимаешься?
– Смотрел с тобой сны.
– Что?
Медвежонком он снова повесил голову, дав понять, что отвечать на вопрос в текущей формулировке не хочет. Мне пришлось пойти на хитрость.
– Это были следы?
– Да, фиолетово-жёлтые пятна, сдавленные густым белым дымом, висели над кроватью.
– Белый туман что-то означает?
– Меня.
– Всё верно. Я видела кошмар про нас, спасающихся от зомби.
– Боишься их?
– По правде говоря нет, но называю сны про них кошмарами, они же ненормальные.
– А чего боялась тогда? – Дмитрий пересел с пуфика на постель, отодвинул одеяло и вкрадчиво посмотрел мне в глаза.
– Потерять тебя в толпе мертвецов. Да и среди живых тоже боюсь, но уже наяву. – Сказала я это более уверенно, сжав его огромные пальцы своими.
– М-м. – Он словно дал себе время приглядеться к невидимым следам над моей головой и подытожил. – Не врёшь.
– Откуда знаешь?
– От лжи расползаются зелёные змеи следов. Я видел много маленьких завитков, когда ты говорила с коллегами по телефону или отвечала Фисе, что не хочешь идти с ней в кабак.
Стыд кольнул мои щёки. Он знал, что на самом деле я хотела увидеться с подругой.
– Милый. А с закрытыми глазами можно увидеть всё это?
– Нет, становится хуже. Без возможности видеть – мои обоняние и слух усиливаются.
– Получается, ты супергерой. Как Сорвиголова.
– Кто такой?
– Слепой боец с обострённым восприятием картинки мира. Это из комиксов Марвел, вобщем, ерунда. Не забивай себе голову.
– И как он справлялся по жизни?
– Спал в железной ванне полной солёной воды, чтобы на немного приглушить городские звуки.
– Чушь собачья.
– Согласна. Твоей красивой коже не понравится постоянный контакт с водой.
– Какой коже? – Он спросил тихо и громко одновременно, его вопрос был глухим, словно опускающийся на дно корабль.
– Красивой. Ты прекрасен, милый. – Никаких зеленых змеек возникнуть не могло, я искренне считала лицо и тело Дмитрия живым изваянием.
– Знаешь, Эва, – он резко помрачнел голосом и поднял взгляд в потолок, чуть поводил взглядом и вернулся к постели, – почему я убил Айнца Ваймера?
– Это был несчастный случай, милый.
– Нет. Ублюдок сказал правду, сказал, что ты спишь со Стефаном за моей спиной. Издеваешься, плюёшь на брак и даже этого не стесняешься при живом муже. Тогда сцены вашего секса заиграли у меня перед глазами, остановить их я мог только в счёт крови провокатора.
– Почему ты не сорвался на мне или Стефане? – Губы мои задрожали от стекающих слёз, говорить становилось сложнее. Я только сейчас поняла, что он знал, но никогда не говорил об этом.
– Тебя – люблю, а в нём искал причину, делавшей его особенным в твоих глазах. Вот и скажи, чем он заслужил твою любовь?
– Прости, тебе не понравится мой рассказ. Но так будет честно. – Наспех утерев глаза, я продолжила – Стефан и я встретились спустя 10 лет после школы. В нас заиграла эйфория первой любви, не значившая на самом деле ничего. Измена не казалась мне чем-то по-настоящему серьёзным. Господи… Вся жизнь до твоего заключения ощущалась как одна большая потеха, игра с возможностями и безнаказанностью за ошибки. Я никогда не отказывалась даже от лишнего куска торта, мне срывало крышу от тяги к жизни. И я не понимала своей ответственности за брак. Прости, Дмитрий.
– Почему ты остановилась на мне? – Его взгляд становился осмысленнее. – И не ушла потом?
– От настоящей любви никуда не деться.
– Скажи по-другому.
– Я люблю тебя и не хочу видеть с собой рядом никого другого.
– Ещё раз.
– Я люблю тебя, Дмитрий.
– Ещё раз.
– Мало, да? Я люблю тебя.
– Не могу наслушаться.
– Значит, скажу снова: я люблю тебя, Дмитрий Вальтер. Ты мой самый любимый человек на планете, незаменимый, крутой, сильный и красивый. Самый особенный. Кроме тебя я никого и никогда не полюблю. Ты лучшее, что было в моей жизни. Пожалуйста, останься её частью и я помогу тебе справиться с болью.
Он заплакал. Наверное, впервые в жизни. Как ребёнок протянул мне руки, сказав, что они горят огнём. Я взяла маркер и написала в нескольких слова “прости” и “люблю тебя”, а сверху приложилась к ним поцелуями, тогда Дмитрий успокоился, его личный кошмар перестал существовать, но травма головы, полученная в тюрьме ещё до смерти мучила его видениями.
Я хочу поговорить
#числа #случайности_и_выбор #притча
Один. Один лайк от старого друга. Одна улыбка девушки из метро. Одна пропущенная встреча с одноклассниками. Одно зеркало, одна кровать и одна тарелка. Всего по одному и сам он один. За столиком кафе и на пробежке. Дома один, один в своей голове.
Тит последние десять лет убеждал себя, что “два” – это неоправданно энергозатратно. Нужно самому ставить лайки, улыбаться в ответ и соглашаться на встречи с одноклассниками. Разбавлять досуг случайными знакомствами и покупками, терпеть компанию глупых людей ради глупых разговоров. Да, глупых, ведь, вряд ли кто был преисполнен, чтобы говорить на уровне Тита. На самом деле, это не кто-то не дотягивал, это не дотягивал Тит.
Вечно с претензией к миру, убеждённый в неправильности чужих укладов, раздражительнй и грубоватый всезнайка. К нему никто никогда не тянулся – не за что, ничем он никому не был интересен, а парень обманывал себя как мог, будто, это ему никто не нужен.
Отметил он свои 30 на работе, потом в спортзале. Поздравили его только те, кто знали о дне рождения – телефонный оператор, кадровик и необыкновенная случайная женщина. Она курила за углом пекарни, в которой трудилась (это Тит понял по фартуку и чепчику), и разговаривала с ластящимся в ногах котом.
– Буду звать тебя Тутси, ты же такая милашка. Если подождёшь меня, сбегаю за кусочком мяса и угощу тебя. Молоко у нас осталось только сухое, поэтому вынесу обычной водички. Тутси, ты в такую жару не обалдел? Голова не кружится? Хотя у тебя же 4 точки опоры, в отличие от меня, не может жара бла-бла-бла-бла… – С какой любовью она обращалась к животному, так никто не обращался к Титу. Он позавидовал и захотел как-нибудь стать участником происходящего.
– Давайте я покараулю Тутси, а вы сходите пока?
– Давай, сынок. – Женщина потушила сигарету о мусорку и велела Титу подойти ближе. Он взял на руки кота и улыбнулся, ибо в этой ситуации не было ничего неправильного. Что-то уютное происходило здесь и наполняло душу.
– Мелкий, рассказывай, откуда ты пришёл?
Кот вопроса не понял и вытянулся на руках так, чтобы ухом задеть подбородок держащего мужчины. Зверёк искал ласки и мир отвечал ему взаимностью: привёл ко встрече с людьми, которые могли о нём позаботиться. Почесать за ушком, покормить, утешить добрым словом.
Что ещё нужно чистой душе? Тит недоумевающе застыл, на секунду позже заметив выход работницы пекарни. Женщины, внешностью и умением заботиться, очень напоминавшей хорошую мать.
– Может заберёшь его домой? – Спросила она, расставляя миски на асфальте у мусорки. Тутси тут же спрыгнул с рук и успев благодарно поддеть её хвостом, взялся рвать маленькими зубками кусочек сырого мяса. Наверное, очень вкусного, потому что оторваться Тутси не мог, ещё и успевал вдогонку мурчать.
– Не знаю, у меня дома даже миски для него нет.
– А ты думаешь, большая дружба с миски начинается?
– Ну да, к ней же нужно быть готовым: купить всё необходимое для содержания, потом отмыть кота и съездить к ветеринару, потом заняться воспитанием и…
– Какой ты зануда, – честно сказала мамовидная женщина с бейджем “Люси”, – сначала появляется дружба, а потом всё остальное. По дороге домой купишь и миску, и шампунь кошачий, и лоток! Для начала вам хватит. – Люси хохотнула, закуривая сигарету.
– А вы почему не возьмёте его себе, вы же лучше знаете, как за ним ухаживать?
– Я уже трое таких домой привела, муж ругается.
– Конечно, они же ему, наверное, спать мешают. А вот дети должны быть счастливы?
– Ты, сынок, небось, решил что я молодая совсем. Нет. У меня сын твоего возраста в путешествие по ЮАО уехал и там без вести пропал. Утонул или прикопали где, не знаю. Пока ни следочка не нашли, мы с мужем надежду потеряли найти его.
– А тут я…
– Чего?
В табачной дымке, на фоне вечереющего неба, Люси казалась очень приятным, ровным, полным по жизни, человеком, несмотря на случившуюся когда-то трагедию. Она вот с мужем осталась, а умри и тот, останется она с тремя котами и никакого продолжения у их семьи не будет.
Гадкое, противное чувство зародилось в душе Тита, которое обещало пройти после спасения кота Тутси от уличной жизни.
– Говорю, вам нельзя брать кота, а я подвернулся.
– Это точно, давай я тебе сверху пирога отрежу, отпразднуете сегодня новоселье.
– И мой день рождения.
– Это заслуживает целого пирога, сынок.
Через 10 минут возни, ругани за дверями пекарни, Люси вновь вернулась на улицу, где её ждал Тит с перевешенным на грудь рюкзаком, из которого торчала рыжая довольная морда.
– С днём рождения, сынок, – женщина протянула бенто коробку и тепло-тепло улыбнулась. – Я тебя тут часто вижу, будешь в следующий раз из спортклуба идти – заходи рассказать как Тутси приживается в новом доме.
– Спасибо, обязательно зайду.
Тит обзавёлся новыми привычками: дважды в неделю заходить в пекарню и дважды в день высыпать корм в миску Тутси. Потихоньку в жизни одного стало появляться ещё больше двоек. Две прочтённых книги в месяц, звание “второго сына” от Люси, в два раза больше социальной активности.
Незаметно для себя, Тит оправился от хандры и занудства, всё-таки сходил на встречу одноклассников, завёл девушку и с ней поехал в отпуск на море. Девушка настояла на городе ЮАО, где, как мы помним исчез сын Люси. Хорошая женщина, светлая и заботливая работница пекарни не знала о своей особенности – море забирает её сыновей. Её первый после кутёжки утопился, а второй, названный попал под волны и разбился о камни. Девушка вернулась в город одна и решила не забирать себе Тутси, дабы не тянуть память прошлого в новую жизнь.
Кот прожил ещё 15 лет у Люси и только перед самой её смертью рассказал женщине о проклятии. Галлюцинации часто мучили её под старость, потому она сначала в разговор с котом не поверила, а потом и вообще суть его позабыла от старости и слабоумия.
Вот и о чём была история? Об одиночестве? Или том, как доверие порождает доверие? Нет, она о случайностях. Одни случайности нам подстраивают боги, другие выбираем мы сами. Наибольшее их количество нашу жизнь делают насыщенной, интересной, сложной, стыдной, глупой, да много какой она может быть. А чем меньше случайностей мы допускаем, тем спокойнее и “безопаснее” наша жизнь. Вот вы, что выберете, заведомо зная об одинаковом для всех финале?
Аргольд
#оружие #средневековье #проклятие
Оружейный подвал старого каменного донжона при всей своей величественности не смог удерживать наглости позднеосеннего морозца. Сквозняк то и дело бился через щели в стенах внутрь выделанной глиной комнаты и с прицельной меткостью тянулся к усталому рыцарю, раздираемому душевной болью. Будто бы не он был ранен, а сам весь стал открытой раной.
Нуждающийся в утешении, должном последовать за тысячей битв, сэр Аргольд разглядывал искомое в сливовой бездне сладанского. Таких вин уже лет двенадцать не выпускали, однако, епископ Краточ из бывшей Сладании имел такое и вручил рыцарю бутылку за помощь в одном неразгаданном деле.
Семь лет назад девки из Емилово повадились собираться по ночам у реки Иржи, нагими собираться в круг и до рассвета шепотом своим Иржу гневить. Отчего буйствовала река – никто так не узнал, девки в колдовстве не признавались даже под жестокими пытками, отчего их и пришлось пережечь всех в ночь на Рождество Иоанна Крестителя. История эта мрачная, безответная вспомнилась Аргольду лишь с обнаружением бутылки на полке среди прочих трофеев, да так и забылась им на десятом глотке.
Не к погоде раздетый до пояса мужчина сидел поверх мощного сундука раскинув по сторонам босые ноги, пропуская мимо себя тот самый злобствующий сквозняк. Вокруг него тихонько позвякивали его (да и не только) верные боевые товарищи: тевтонские кольчуги, да панцири доспехов, разноразмерные арбалеты с алебардами, трофейные булавы и шлема соотечественников – тамплиеров, топорики и мечи с копьями. Много чего Аргольд добыл в своих походах и сложно сказать, чего из орудий не было в оружейной. Нет-нет, да и аравийский ятаган нашёлся бы в одном из сундуков. И у каждого предмета здесь, был свой голос.
Один из них, самый разговорчивый, принадлежал ухвату с говорящим названием Человеколов. Ухват ранее принадлежал группе наёмников, промышляющей кражей людей, должно быть, от того он и знал множество людских историй, песен, а что-то слагал и сам на ходу. Не первый раз он заговаривал с Аргольдом, а сейчас поймав настроение нового хозяина, занялся его развлечением.
– Благословенною рукой
Я вознесу над Бенедиктом
Благословенной амбры чашу,
В коей зловещи тени пляшут
Из тысяч лиц почивших с миром
Оставшихся лишь в поле дымом.
Я их знавал и с ними бился
Плечом к плечу против врага
Среди песчаной Палестины
Господень гроб им стал могилой.
Из этой чаши выпью я вина,
Ведь, только в нём могу найти ответ:
За всё ту сотню лет войны
Где я оставил веру леди Эржебет?
– Признаюсь, эта твоя новая баллада пришлась мне очень по душе. О какой леди ты мне поёшь, плут? – Отпив до середины, сэр Аргольд поставил бутылку в ноги и опёрся громадными ладонями о колени, пристально вглядываясь как в свете нескольких толстых свечей Человеколов легонько покачивался на стене.
– Уж сколько вёсел не меняй, а лодка никуда не догребёт. Неужели, ты так набрался что позабыл Эржебет, пёс Господень?
– А ну говори, – порванные шрамами брови сошлись в переносице мужчины, – знаешь же, мне тебя переломать и перековать ничего не стоит.
– Крушить и переиначивать наружнее тебе легко даётся, а ты попробуй в себе такое повторить.
– Ещё больше путаешь меня. А ну говори прямо. – В нетерпении рыцарь вытянулся в семь футов телесной мощи, обмакнул пальцы в холодном лампадном масле и растёр его по рукам. Грубым, иссохшим от непритязательного ухода. – И тебя смажу, только продолжай свой балаган.
– Балаган, балаган… – Вторили эхом забрала шлемов.
– Что ж, напомню тебе про даму, из-за которой ты причислился к ордену с шестнадцати лет.
– Не помню никакой такой особы.
– Конечно, душа твоя давно обнищала и забыла о любви.
– Почему это забыла? Я многих баб любил за сотню лет.
– А имя хоть одной вспомнишь?
Задумчивую паузу заполнил гвалт ворвавшегося внутрь сквозняка, облизавшего грубые мужские стопы.
– Нет.
– Вот и говорю, Аргольд, нищ ты духом стал. Первый вояка короля, верховный подданный церкви, ты научился не считаться ни с чем человеческим, ни с чем отличающимся от примитивных приказов своих магистров.
– Притворщицкая рожа, думаешь ты, что знаешь обо мне больше Господа или меня самого?
Здоровенный кулак обрушился на стену возле ухвата. Не мог рыцарь слышать что-либо супротив слова своего единственно верного. И раздражала его манера нахальная над ним. Какие могут быть издёвки над первым и последним воином Святого ордена? Любой человек знал сэра Аргольда здесь и за пределами континента, страшился, уважал, в ноги кланялся. Ибо знали – за ним стоял исход многих сражений и походов. С такой громкой славой не могли тягаться ни Папа, ни короли европейского континента.
Хоть сколько тех сменилось за долгую жизнь Аргольда?
– Знаю. Я всё обо всех знаю, кто меня касался.
– Тогда говори не собачьими уловками, а полно да по делу.
– Расскажу-расскажу, только сказ выйдет длинным. Вернись на сундук и обними бутылку, она тебе поможет пыль памяти стряхнуть.
Сел Аргольд на сухой обветший сундук, да так бодро, что тот испустил недовольный, болезненный скрип. Не нравилось ему в темнице холодной железо обнимать. Не для того создавали его искусные ремесленники-мебельщики. Впору было б наряды хранить и девичий глаз радовать, не зря ж таким количеством серебрянки древки облили и ручку из рога африканского зверя приделали.
Эх, не слышал хозяин мольб изящного сундука. Куда отзывчивее сэр с оружием беседы вёл.
И вот Человеколов болтовню свою начал, столь искусную, что заслушались и все остальные предметы – даже сквозняк поутих.
– Пора распутывать клубок событий, который ты мотал бесконечное количество дней. Глотни покрепче, Клычок. Погружайся в былую явь.
– Помнится, Клычком меня старушка называла?
– Нянечка, верно помнишь. Я всё знаю и самое интересное расскажу, не перебивай только. Негоже Аргольду Первому держаться псом из подворотни и лаять поперёк.
Со скрежетом зубов Аргольд обхватил горлышко бутылки. Пусть уж магия делается, послушать было крайне занимательно, раз уж некого больше здесь. Один он остался на своей земле и вперёд миль на сто.
– Заглянем в детство твоё ещё смертное. Когда Луминица-на-Жармани здравствовала людьми, кормила край урожайными хлебами, маки выращивала ростом с жеребёнка и водами чистыми славилась. В те чудесовые года не угадаешь, какой сезон стоял: тыква плодилась из под снега, весенние дожди рыбу вымывали из Жармани и прям на поля бросали – рыбачить не надо было для обеда, помнится тебе такое?
Отрицательным кивком головы Аргольд сбросил русую косу себе на грудь, ссутулился словно бы меньше делаясь на голову. Подобрал одну ногу поближе и упёрся в неё лбом.
– Как с братьями вспахивал поля, так и крепчал под солнцем, всю деревню перерос в пятнадцать лет! Сразу скажу, природа постаралась лишь на половину, другую часть взяла на себя молитва Эржебет из семьи Велошей с Низовья реки. – Увлечённым наблюдателем вещал ухват. – Чувствую, тяжело тебе её отыскать в головёхе, ну уж постарайся.
Особой она была вытянутой, в плечах сухой, нескладной, а на грубом рыбьем лице бледнели все краски. Родители сразу поняли – замуж такую не выдать, вот и отправили дочь на служение ордену. Двух её младших сестёр, да и те старше тебя были, наверное, лучше вспомнишь – синеокие Чара и Бэлла. С этими близняшками-красавицами ты на пруду женское тело познавал. Но не об них речь, хотя вижу ты оживился. – Насмешливый тон Мэнкетчера вновь переменился на повествовательный. – Эржебет. Девушка полжизни обучалась врачеванию, но не складывалось ничего. Доктором она слыла никудышным: внимательности на страницу книги не хватало, огромные её пальцы обращаться с инструментами не могли. Поэтому кроме как на роды скота, никуда её больше не брали. Обижали, а она не обижалась и с пустотой времени обращалась вот как.
Если не за тобой приглядывала, то заклинания сочиняла. Дёрнет в библиотеке страницу с молитвой, все слова в обратную сторону прочитает, перековеркает и ждёт сидит, когда пакость сбудется. И скажу тебе, Аргольд, всё сбывалось от малого и до твоего… Обожди. Не ту особу ты представил.
– Да чтоб ей пусто было, не помню никаких рыбьих лиц! – Злился рыцарь, взволнованно потея лицом. Тайна леди Эржебет покоя не давала ему, дразнилась, на ходу по лодыжке и плечику обнажала, ускользая от взора всё дальше.
– Ну что ж, мне ею обернуться, чтоб ты понял?
– А можешь?
– Если слово дашь руками не трогать, обернусь.
– Именем Господа, клянусь.
Прозвучали эти слова молнией. Громовой, решительной и верной. Засуетился Человеколов, задрожал перед взглядом рыцаря. Дымки напустил, из которой в минуту платье сформировалось, а из под суконной полы по пыли туфельки заиграли, словно разминаясь.
Явилась из ничего печальная дева, от сельди отличавшаяся лишь наличием и шириной плеч, вышагнула из магического тумана, прошлась вдоль стены и завела легенду противным, металлическим голоском.
– Частью быть моей судьбы
От рожденья проклят ты.
Моё счастье было в том -
Воспылать к тебе огнём,
Сердцем, травами и светом,
Тьмой, погибелью и бредом.
Знала лишь, не будешь ты
Ласков к солнцу как цветы
Ни к душе моей, ни к телу,
С просьбой я пришла к Зибелу…
Рыцарь поднялся за видением, желая то ли тайну разгадать, то ли девицу схватить да рассмотреть. Больно диковинно она выглядела, больно грустную песню вела, и, чего хуже! Кажется, любила его, Аргольда.
– Что же ты такое? – Немо шептал он, в несколько шагов дойдя до подола незнакомки. Она без оборота отступила вперёд.
–…Не за любовь, но от любви,
За нас молилась за двоих:
Мне, чтобы дали Силы силу
Тебя отвадить от могилы.
Не знала только, что отдам
И город весь, и горожан.
Зибел просил не только души,
Навлёк на землю он удушье.
Цветов, воды, зверей не стало,
Ему мучений было мало.
Уплочено было сполна,
Неделю смерть витала над Жарманью!
Все умерли, я тоже умерла,
Чтоб ты обрёл бессмертия сиянье,
Хоть стало то твоим проклятьем
Зато ты жизни сын извечный,
Храня свой облик человечий
Остался жив, носить распятье. – Девушка дальше отбежала вперёд и наконец обернулась, всем видом являя ужас обрушенной правды.
История игрою не казалась. Давила силой тысяч океанов на плечи могучего воина, отчего упал он коленями на каменный пол и причитал, всё больше вспоминая долголетнее прошлое: