А потом он опять уйдет, я снова буду разбавлять молчание огромной комнаты шагами, цоканьем каблуков, шуршанием одежды, а затем засну. Наутро это покажется мне повторяющимся сном, день пройдет так, как вчерашний, а когда ночь снова войдет в свои права, куранты заново начнут отбивать двенадцать раз и я в очередной раз услышу твой нахальный, но ласковый и совсем родной голос.
Глаза постепенно стали влажными, а затем по щеке резко скользнула слеза – самая первая и нетерпеливая, желающая донести до окружающих свое отчаяние.
– Рита! – он поворачивается ко мне перед самым зеркалом, нежно улыбается, тянет ко мне руки, будто желает обнять и кричит, совсем не беспокоясь о том, что нас услышат. – Идем со мной, Рита!
Он… он услышал меня? – беспокоится моя душа.
Но я не могу! – пытается заставить МЕНЯ опомниться уже мой собственный рассудок. – Из нас двоих только я не могу пройти через зеркало!
Однако тело не слышит ни плача счастья и надежды души, ни голоса разума. Оно бежит – бежит, теряя эти дурацкие цокающие туфли с каблуками по пути, запинаясь о подол не менее дурацкого вычурного платья…
А затем девушка, наконец-таки обретшая блеск в глазах, тонет в объятьях своего возлюбленного, похожего на нее как две капли воды. Оба лучезарно улыбаются от счастья, смеются, девушка продолжает плакать – и все затихает.
Солнце медленно показывается в окне, встает над горизонтом, освещает своими первыми шустрыми лучами пустую комнату, а в коридоре за дверью слышится частый стук каблуков, быстрые шаги, раздраженный голос хозяев дома и беспокойный гул всполошившейся прислуги. Двери резко раскрываются на распашку, слышится их удар об стены и Рите, устроившей шум в такую рань, вот-вот не поздоровится.
Но дочери герцога нет. Сердце, наполненное любовью, и глаза, наконец искрящиеся жизнью, прошли сквозь отражение, оставив после себя в серой, скучной, тесной комнатке лишь смятую, взбитую постель, осколки бедного зеркала и пару надоевших туфелек.