– Да ты вон туда посмотри!
Я обернулся налево, на право, вокруг себя и посмотрел на все уголки этого маленького края, но ничего не увидел.
– Да ты вон туда смотри! – а мой спутник продолжает указывать пальцем и говорить, чтобы я туда посмотрел.
Целых две минуты я стоял с раздраженным взглядом и думал, что мне порядком надоели эти все загадки. У меня появилось огромное желание начать кричать в поисках ответа на интересующий вопрос. К этому я уже подготовился, повернулся в сторону Смерти и хотел уже сказать что–то, но меня остановило то, что происходило дальше.
И что же я увидел? Те самые огни, о которых говорил дед Милза. Синие, зеленые, они мерцали как новогодние гирлянды. Многие из них поднимались высоко–высоко в небо, а затем опускались на землю. Но после, они приобретали форму людей. Рука, нога, голова и наконец, черты лица и полноценный силуэт человека. Один из таких людей подошел ко мне, и начал заводить со мной беседу.
– Доброй ночи! Не правда ли, чудная погода!? – спросил мерцающий силуэт.
Его лицо было до боли мне знакомо, на нем был старый серый сюртук, под которым виднеется коричневый жилет, на котором висели золотые карманные часы.
– Доброй…А вы…? – здороваюсь, правда я не знаю, кто этот человек.
– А вы что, меня не узнаете?
– Не имею чести…к сожалению…
– В таком случае, разрешите представиться, Говард Холланей!
– Оу…рад познакомиться с вами!
А ведь и правда, я именно таким я его и видел, на портрете в нашей городской ратуше. Только что он здесь делает?
– Он что, призрак? – подойдя поближе к ангелу, спросил я.
– Нет. Воспоминания…Это место хранит воспоминание… – отвечает ангел.
– А вон те…? Девушка с парнем, которые между деревьев сидят?
– Это призраки… Они отличаются друг от друга. Фантомы – это воспоминания, они четкие, с зеленым блеском. А призраки – сияют голубым.
– Не может быть…
– А ты приглядись…
Мой таинственный спутник указал мне на одну из луж. Это означало, что мне предстоит посмотреть на свое отражение в воде. Мой вид в воде все подтвердил. Я ужаснулся, увидев себя таким, каким являются местные духи, но меня притягивало смотреть и смотреть.
– Зачем вы, все–таки, меня привели сюда? – задаю вопрос я, не отрывая взгляда от своего отражения на водной глади.
– Взгляни на этих призраков… Кто–то из них погиб здесь, кто–то пожелал сам оказаться в моем списке… У них разные судьбы… – обратившись к моему отражению, стал отвечать на мой вопрос ангел.
– Почему ты не можешь отправить их на небеса?
– Они не хотят этого сами, они затаили злобу на этот мир, или же, у них осталось что–то, чего они не успели совершить. Поэтому, эти ночные призраки избегают встречи со мной…
– А…как же…сейчас…?!
– Они и не видят нас.
– Я все равно не понял…вашей загадки…
– Во–первых, я хотел показать тебе, что ты не один такой. Во–вторых, я хотел показать тебе, что не стоит держаться за прошлое… Многие здесь…уже очень давно… И именно из-за тени прошлого. Оно – как веревка держит их здесь…
Смерть говорил правду, вокруг каких только людей не было. Помимо первых переселенцев, здесь были и индейцы. Множество огней кружились в танце, в этом туманном месте. Сквозь туман, если хорошенько присмотреться, думаю, всегда можно увидеть один бесконечный фокстрот. В фокстроте кружатся и живые люди, правда они вовремя не замечают, что ритм становится слишком быстрый.
А переспросить успеть я, к сожалению, не успел, когда я повернулся с нужным вопросом, моего темного и молчаливого спутника уже не было. Я остался один, наедине с местными призраками. Зато я прекрасно помню инструкцию, необходимо оказаться в школе до восхода. До того, я смогу, наконец, прогуляться по городу. Посмотрю, каков он, город будущего. Такой же, как его представляли мы? Или же все выглядит иначе…
Знаете в чем плюс, единственный плюс в том, что ты долгое обходился без всякого рода общения и музыки? Концерты учеников и начинающих рокеров не в счет, я нахожу их не совсем интересными, хотя даже среди них можно найти стоящую вещь. Так вот, я отвлекся, плюс в том, что хорошо работает воображение. Вы даже и представить себе не можете, насколько может вырасти уровень твоего воображение. Какие только бредовые идеи оно не воплощает в твоей голове. Об этом, я, разумеется, умолчу, не слишком приятная тема. Но факт остаётся фактом – воображение у меня великолепное.
После того, как многоуважаемый образ смерти меня покинул, я решил с пользой провести оставшееся время. Надо было только время узнать, а для этого я решил отправиться в город.
– Нет… Как–то слишком медленно, я даже успел что–то разглядеть… – вскоре, я обнаружил, что мой прием быстрого появления на нужной точке слегка замедляется.
Вероятно, ночью, за пределами моей тюрьмы, мои "функции" угасают и становятся медленными. Все сводиться к тому, что я становлюсь похожим на живого человека с двумя поправками: меня все еще не видно, и я могу двигать вещи, это точно. Проверил на небольшой палке.
На часах, что стоят в магазине бытовой техники, было 2:35 минут. Времени еще предостаточно, и я поймал себя на мысли – пойду, осмотрюсь. А город не сильно изменился, изменился лишь его дизайн и техника вокруг. Появились новомодные машины, но мне кажется, папин кадиллак был куда роскошнее, а при описании этих овальных и сплюснутых ванн точно нельзя использовать слово "фешенебельно". Зато бытовая техника поражала, и картинки на товарах, они более прорисованы. Кинотеатр изменился, а церковь Святого Петра так и стоит на своем месте, даже еще чище стала. Но самое интересное, это особняк Хейли, тот самый, про который мне Глен рассказывал.
– Никто, думаю не будет против, если я осмотрюсь. – сказал сам себе, когда вошел в дом своей семьи.
Про это поместье можно смело сказать, не дом, а дворец. Бывшая плантация основателя города прекрасно подошла под дорогую и роскошную резиденцию богатой семьи. Повсюду предметы роскоши, куча бесполезной ерунды, которая, думаю и моему дяде то не нужна, но это как дань традиции богачей. А вот некоторые вещи явно были из старого дома моего отца, включая фортепиано. И самое трогательное, что я смог обнаружить – семейные фотографии. Все вещи, связанные с одной большой семьей Хейли удостоились своих почетных мест в кабинете дяди Луи, включая даже мой снимок, стоящий под гитарой, висящей на стене. Поразительно, на этом снимке мне лет двенадцать, а я этот момент помню, словно он был вчера. Фотография сильно выцвела, но вполне хорошо выглядит. Рядом стоит мой престарелый отец, он на фото рядом с братом, правда Луи улыбается, а папа был крайне грустным, хоть и пытался выставить улыбку. Пыли очень много, давно его тут не было.
– Эх дядя, как же ты давно здесь не появлялся… Здесь надо убраться, пыль даже на книгах… Кошмар! – говорю про себя я, пока осматриваю вещи в семейном поместье.
После осмотра домика своего дяди, я решил посмотреть, где похоронен отец. Одновременно, я был в бывшем доме родителей. Музей получился неплохой, однако, между нами, из такого помещения получился бы отличный мотель, раз уж передали дом в фонд города. Отдельным экспонатом был стеллаж с изображениями моих родителей и историей Хейли–шоп, как–никак, главная достопримечательность города, после особняка Холланея–Хейли и старой разрушенной мельницы у озера. Если так подумать, не очень–то у нас интересная история.
Кладбище было недалеко, я добрался довольно быстро пришел на место. Рядом с моим нелепым, абсолютно безвкусным камнем, был камень и отца. На нем было написано «Любящему мужу, отцу и дорогому брату. Итан Лоуренс Хейли» и даты его жизни – 1921–1995. Ну а я, с нелепыми датами – 1943–1960, паршивые даты жизни и даже ничего не смог сделать. Сам на себя зол, а сейчас еще хуже стало, стал еще больше ненавидеть себя. Волосы бы на себе рвал бы, если бы мог, а пока что, просто стою и смотрю на собственный идиотизм. Невероятно противно и обидно осознавать то, что всего этого не было бы.
Неприлично долго я задержался на кладбище, забывая, что время летит незаметно, а устать стоять возможности не имею. Однако мое внимание привлек странный предмет, который своим блеском сбил меня с толку. Согнувшись, чтобы увидеть, что за вещь попалась мне на глаза. Я не поверил своим глазам, но это был медиатор на брелоке в виде гитары. Обычно, я вешал свой мини–инструмент на браслет из синих ниток и носил его на руке. Но тут, он был на хорошем брелоке с гитарой красного цвета, на которой написано «Элвис». Удивительная вещь, интересно, кто его тут оставил. Хотя, я сейчас этого уже не знаю. Ну, брелок, старый, слегка проржавел тут и врос в землю, медиатор правда не ржавеет, Ив мне его на заказ заказал. Конечно, ведь прошло тридцать девять лет. Может его дядя положил, в один день пришел проведать и оставил подарок, либо отец, либо еще кто–то. Мне на глаза попался лишь маленький краешек ржавой металлической штуки, пожалуй, медиатор я заберу с собой, поиграю. Пальцам, правда все равно, играю я плектром или ими самими, но все же…
– Ой, черт…а не дыхание ли солнца я ощущаю сзади!!! – оторвавшись от своего «именного камня», я заметил, что небо стало светлее, очень скоро восход.
Мгновенно, я решил переместиться назад в школу. Это у меня получилось, но оказавшись в школе, я обнаружил непомерно дикий взгляд Глена. Смотрел он на меня с открытым ртом, будто в первый раз видит меня.
– Глен…а ты чего…призрака увидел? А–а–а! Стоп! Что ты тут делаешь, солнце восходит в пять или шесть утра…уже не помню, но не важно! – я осознал, что моего друга тут быть не должно, как и не должно быть тут и других учеников, мне стало интересно, что произошло.
Потом только до меня дошло предположение. Взглянув на солнце, я заметил факт – восход уже был. Быть может, Глен смог заметить мое быстрое перемещение с улицы в школу? Ведь я, судя по восходу, делал все эти манипуляции часа два. Только солнце меня не тронуло, я все еще в своем месте заточения.
– Эй, Ен! – помешал ответить ему Палмер, держащий пакет для завтрака. – Ты чего застыл…как будто Анну–Марию увидел, и куда ты все время таращишься?!
– А–а–а–а! Да…я…т–а–а–а–к…задумался. На чем мы остановились?! – отвлекаясь, вернулся в беседу со своим другом Глен.
– Анна–Мария планирует сходить на выставку твоих этих…живописцев. Мой совет, действуй, пока вон тот вероломный змей не пустил в ход свои серебряные и отточенные клыки! – указывая на Уильяма, который стоит в 20 метрах от «нашей» компании и беседует с какими–то девчонками, наставляет Глена его лучший друг.
Ен неуверенно посмотрел на павлина, что зовется Уильямом, прочертил взглядом все движения его богатой мимики лица и жестов его рук. Я заметил, как мой невольный собеседник вдруг резко вспотел. Причем вода на его лбу была не очень теплой.
– Ты что, объелся сэндвичами моей мамы? Это на тебя мексиканский соус так действует!? – стал громко упрекать Палмера Глен, периодически переходя на истерический фальцет.
– Не, ну, а что тут такого?! Взял и позвал на прогулку! – говорит Палмер, издевательски поедая второй сэндвич.
– Хватит! Ну, ребят! Не надо говорить про мексиканскую еду…про еду вообще! Я не ел 38 лет! И вряд ли смогу когда нибудь снова ощутить вкус еды… – вставляю свой жалостливый комментарий я. – Да и твой друг прав!
– Но ты то вообще заткнись!
– Что?!
– Что?!
– Что?! – мы синхронно, начиная с Палмера, повторили одно и то же слово–вопрос, в надежде получить какой–то ответ.
– Ты к кому сказал, заткнись!? – спросил раздраженный Палмер.
– Тебе конечно… И ты надоел уже со своей Анной Марией! Постоянно одно и тоже, на другие темы что–ли не поговорить?! – слегка истерически и противно спрашивает Глен.
– Мммм....Нет… – невозмутимо и слегка наиграно отвечает друг. – Слушай ты, нытик! Живо пригласи Анну Марию! Либо я расскажу твоей маме, что ты не съедаешь все ее бутерброды! Ты же знаешь, какую казнь она тебе устроит…
Я стоял и долго смеялся над тем, как лучший друг шантажирует лучшего друга. И я вспомнил, как шантажировал также Гордона в свое время. Один раз, он едва не спалил ковер в своем доме, когда мы с друзьями пробовали создать бомбочку из хлопушек. Ох, как я долго ему это припоминал, его мать в таком случае отобрала бы у него эту здоровенную скрипку с грубым звуком. Для нашей группы это была бы не сильная потеря, а для него это был бы сильный удар. Чтобы Гордон и без контрабаса, смотрит на наши прогоны. Ха! Не в жизнь! А однажды, Гордон стащил пистолет отца, чтобы мы поиграли в охоту на уток. Итог – мы чуть не утопили его в болоте, а отец едва не убил его. Пришлось убеждать, что остатки тины в патроннике – это результат того, что мы пролили воду с рыбалки на него, когда Гордон достал его показать. Было нам лет 11 точно, уже не помню. Но было весело наблюдать, как папа Гордона кричал на него. И таких воспоминаний у меня очень много, пока мой омут памяти еще что–то может воспринимать, я буду долго хранить в себе картину этих прекрасных событий из моей жизни.
Пока я вспоминал свою молодость, глядя на этих друзей, я не заметил, как дурацкий сигнал к началу урока дал о себе знать. Глен и Палмер отправились на уроки, но спорить по дороге не закончили. Шли и болтали так громко, словно все должны были это слышать. Будто они не в школе, а на сцене и играют спектакль для всех. Этот дуэт действительно смотрели все, в коридоре было очень много людей, а их громкие голоса не могли быть потеряны в толпе. Масса из детей помладше, старшеклассников и здоровающихся с детьми учителей стали хором, который подыгрывает двум артистам.
Пока это все происходило, я незаметно проскользнул в коморку. Такое странное ощущение пришло ко мне, как только я переступил порог моей «персональной резиденции». Теперь я буду находиться здесь как всегда, но при этом во мне что–то изменилось, ощущаю какую–то легкость. Первый раз за три десятилетия я чувствую легкость, свободу и ко мне впервые вернулась надежда. Может быть, я и останусь здесь навсегда, даже когда школу закроют, сожгут и построят на ее месте небоскреб как в Нью–Йорке, но все равно чувствую надежду. Даже не знаю, как поступить дальше: продолжить радоваться или вернутся к тому, что я все равно заперт здесь, не могу попробовать сэндвичей мамы Глена и лимонных пирожных? Что делать? Понятия не имею, думаю, все же, пока есть возможность, порадоваться, я займусь этим.
Прибывая в объятиях хороших воспоминаний своей прошлой вылазки из особняка роковой ошибки всей своей жизни и смерти, я забыл, что сегодня последний день сдачи картины на конкурс. А уже послезавтра сам конкурс и лучшие работы будут висеть на всеобщем обозрении, на небольшой импровизированной выставке перед музеем. Глен обещал мне доставить это произведение искусства, списанное с натурщика призрака, куда следует, и мы все будем довольны. Я второй день его не вижу, а с учетом выходных вообще четыре и мне интересно, выполнил ли он свое же собственное задание или же нет. Не то чтобы я волновался, не хотелось бы, чтобы единственное мое «зрелое» изображение пропала просто так на чердаке или еще хуже, в качестве дров для барбекю, когда Глен, будучи уже тридцатилетнем занудой, решит экономить на дровах. В школе он вообще не появляется, для меня не проблема найти живого человека даже в толпе. Он другой способ знает – вовсе не приходить.
– Вот уж дудки! Либо он придет сегодня ко мне…либо я ночью приду к нему домой! Конечно, я не знаю…где ты живешь, Глен Петти! Но никто не запретил мне влезть куда следует, к директору и выяснить твой адрес! У тебя четыре часа! А потом…я начну действовать! – мысленно, сказал я себе.
Пробовав, еще несколько раз выйти ночью на улицу, за территорию школы – я обнаружил, что могу повторять свое ночное и темное рандеву по городу. А поскольку, в нашем городе совершенно не прибавилось ничего нового в плане застройки, кроме нескольких жилых домов, найти дом Глена, имея адрес, думаю, будет не проблематично.
Часов в моей коморке нет, пришлось сидеть в коридоре, чтобы дождаться Глена. Усевшись поудобнее, я, стал ждать истечения четырехчасового срока. Проводя свое время в публичных местах, а точнее в единственном таком месте нашей школе, коридоре перед входом, я частенько сажусь посередине. Зная логику людей и просматривая свой опыт в таких делах, я уверен, что все любят садиться с краю, либо слева, либо справа. Поэтому, сейчас я нахожусь посередине этого диванчика.
Ровно через полчаса прозвенел громкий звонок с урока. Поток детей хлынул в коридор, многие отправились на улицу гулять. Но одному из них приспичило сесть на скамейку, именно на меня. От веса этого старшеклассника, который проник сквозь все мое тело, мне слегка стало плохо. Вернее, огромный разряд тока прошел сквозь меня, чувство именно такое. Я когда рождественскую гирлянду чинил вместе с папой, меня током ударило, это неприятное ощущение очень быстрой вибрации во всем теле я на всю жизнь запомню. Плюс она еще взорвалась у меня перед глазами, и воздух пропитался запахом паленых волос и горящего пластика.
– П…п…п…по твоему…э–т–т–о приятно!? Черт…побери! Встань с меня, о боже…как неприятно…Ты что, налегаешь на китайскую еду?! – я продолжаю сидеть и, сидеть продолжают на мне, от этого парня чертовски пахнет китайской лапшой.
Тут подошел уборщик Фрэнк и внезапно крикнул – эй, вставай живо!
– Почему я должен вставать, эй вы! – раздраженно кричит на уборщика этот парень.
– Юноша! Эйкать будешь своей девушке, а если не хочешь получить от меня мокрой шваброй по голове, быстро встань! – грозно и смело заявляет парню мистер Каннинген.
– Вы не имеете права! Вас уволят и осудят!
– Если бы ты был черный, то тут другое дело. Но твоя итальянская физиономия тебя не спасет! Вставай, черт возьми!
– Как ты смеешь старик, я американец!
– Оу, неужели…особенно твой отец! Быстро вставай грубиян! – мистер Каннинген не стал церемониться с этим действительно грубым парнем, и быстро схватив его за шиворот, оттащил со скамейки.
Парень, которого Фрэнк называет итальянская физиономия, как я его и буду называть далее, быстро изменился в голосе. Его говор стал более тоньше, показывая его слабость. Он быстро стал более вежлив, а его «патриотичная» и «элитарная» спесь быстро сошла на нет. От бывалой гордости не осталось и следа. Схваченный уборщиком юноша быстро встал с положенного места, а вернее, с меня, прикрикивая при этом – ай, ладно…ладно…встаю, мистер Каннинген! А Фрэнк улыбнулся и пошел за своей тележкой.
– А зачем вам вообще эта скамейка!? – спрашивает итальянская физиономия, поглаживая свою шею.
– Ах…я собираюсь ее протереть! А моющее средство сквозь тебя не проходит! – подмигнув, сказал уборщик, прикатывая свою тележку к месту прошлых действий.
– Это что…потому что я прозрачный! Идиот! – иронично крикнул я в сторону уходящего парня, который до этого сидел на мне, подобно на призрачном кресле.
Я вздохнул с облегчением, не спеша встал и, решив ожидать моего друга стоя, отошел подальше. И хотя, самое смешное, я легко мог бы встать и уйти, освободив себя от этой ноши. Но меня так пронзил разряд, что я не смог верно сообразить. Возможно это был импульс его мозга или нервной системе, понятия не имею. Чего только не узнаешь, когда читаешь книги в школьной библиотеке, до учебника по анатомии я добрался в начале 1970–ых, когда вся музыкальная, русская и художественная литература исчерпались и когда комиксы учеников стали повторятся. Столько смешных моментов было с этими комиксами, особенно когда я забывал их вернуть и их находили в моей каморке учителя или уборщики…
Второй час, третий час и наконец, четвертый. Нет, его действительно нет, он не придет. Глен прогуливает школу? Что–то слабо в это вериться, неужели у него какие–то проблемы! Может быть, дружки Родса его в конец достали, и он решил прятаться дома. Хотя, доучился же он как–то до последнего класса. Да и сегодня я Уильяма видел, Палмера тоже, ничего такого, его друг вообще ничего о нем не говорил, я бы знал, ведь я шпионил за ним весь день. Родс и подавно ничего не упоминал.
Ради интереса, я решил последить за Эн Мари, правда, ничего не нашел. Девушка мечтательная, рисует у себя в тетрадке точно также как Глен, правда последний, лучше рисует, разумеется. Не знаю, по мне так они идеально подходят друг другу. Думаю, мой статус позволяет мне лучше чувствовать связь людей между собой. Или, я переоцениваю себя…
А мистер Родс сегодня активен как никогда. Осыпая комплиментами, он пытался снискать внимание девушки, превращаясь в павлина. Как только он не изводился, и так практически каждый день, если с ней пересекался. Скажу вам, что этот, во всех отношениях «идеальный американский павлин», постоянно что–то предпринимает, чтобы склонить Анну Марию к свиданию. Один раз он ее даже позвал в кино.
– Я думаю, что не смогу пойти…к сожалению. – тактично и вежливо отшила парнишку Вилли девушка.
Не сказать, что это выбило его из колеи, скорее наоборот. Доводя до полного абсурда свои подкаты. Но Анну Марию это не впечатляло. Она спокойно и мило ему лишь улыбается, и в этой улыбке чувствуется лишь прохлада. Я долго ее изучал, она любит сидеть во дворе школы и читать, например, сегодня, девушка читает «Гордость и предубеждение», а в ее глазах я вижу мечты. К сожалению, эти искры из глаз пропадают мгновенно, когда появляются так называемые подружки, кроме Деборы, против нее я ничего не имею. Если они приходят, это все, типичные разговоры о парнях, плюс они спрашивают Анну, почему у нее нет парня и почему она до сих пор не с Уильямом. Короче говоря, об этом можно говорить вечно, разговоры одни и те же. А в этой школе я много не знаю, мне уже надоело запоминать все эти события, они из года в год одни и те же, поэтому в моей голове информация отрывочна.
И так, я отвлекся, Ена в школе не было. А это значит, что есть отличный шанс прогуляться по городу в поисках искомого объекта. Мне не составило труда порыться в бумагах, когда директор, как обычно курить выходил. Глен живет неподалеку от моего дома, то есть музея, буквально через три дома, судя по бумагам. Дойти туда пешком не составит особого труда.
– Что же…мистер Петти, принимайте поздних гостей…Ха–ха–ха! – сказал вслух я, в процессе разглядывая карточки с информацией о Глене.
К несчастью директор вернулся слишком быстро.
– Вот черт… – по старой привычке, я кинул бумажку в сторону и спрятался под стол, но затем понял, зачем я это сделал. – Секундочку…тьфу…я же мертв…а–а–а–а–у–у–у, зачем я это делаю! Пффф…
Я с уверенностью встал из подстола и, как ни в чем не бывало, присоединился к директору в его невозмутимости. Чуть позже директор, поставив кружку со своим кофе заметил, что у него в кабинете, слегка…погром.
– А–а–а–а! Что…что за…какого…?! Чертовы дети… – сказал раздраженно директор, поднимая с пола все разбросанные мною документы. – узнаю кто это, ей Богу, отчислю…
– Да действительно… Можете прямо сейчас. Слышите! Я…вот…я вот он! Вышвырните меня из школы! Давайте! – иронично, с глубоким сарказмом, стою прямо перед директором и выступаю я.
– Твою ж…как можно было все здесь разворотить то…А–А–А–А! Попадись мне тот, кто это сделал. – продолжал кричать директор, пока ему не постучали в дверь, тогда его голос резко изменился. – Да–да! Сейчас, одну секундочку…(пауза) входите, пожалуйста!
– Вежливый, ничего не скажешь… – иронично сказал я, медленно покидая кабинет.