– А кто же ты?
– Будет время, расскажу. Довольно длинная история…
– А я никуда не тороплюсь!
– Ты что, вернул мне мою же фразу!?
– Учусь у мастера. Ха!
– У тебя там вроде был урок.
– Учитель по рисованию отличный мужик, добрый, он меня поймет.
– Гррр… – я направил в сторону Глена указательным пальцем, но затем опустил его. – Ладно. Будь по–твоему, пойдем!
– К–к–к–уда?
– В коморку конечно… Или ты хочешь, чтобы кто–нибудь увидел.
Оказавшись в комнате, я думал, что и как объяснять.
– Так ты будешь говорить? Или я зря урок прогуливаю! – спрашивает занудно Глен.
– То же мне урок…рисование… – со скептицизмом ответил я.
– А что, лучше сидеть здесь и наблюдать затем, как ты ходишь туда–сюда, проходя сквозь коробку, которая стоит посредине.
И правда, коробка стояла посередине того места, вокруг которого я ходил. Я пнул ее в сторону контрабаса, чтобы она не мешала.
– А–а–а. Так вот…кхм…! Один раз, Ангел дал мне выйти за пределы школы чтобы увидеть…(пауза) похороны. – начал рассказывать я
– Погоди…тебя что, отвели свои же похороны смотреть? – спрашивает изумленно Глен.
– Да! Но не суть. Вот именно тогда, он сказал мне кто я – душа, запертая в наказание в этом мире, как в чистилище. Самом то я не осознаю, что я умер, получив лишь те возможности, которые ты видишь. А–а и я потерял все чувства, кроме эмоций. Это ты помнишь.
– И как оно, на похоронах своих быть?
– Грустно…неприятно…и все с угрюмыми лицами. А еще очень страшно. Страшно видеть своих родных близких в таком ужасном состоянии. Груз вины автоматически ложится на тебя. Хах. А после этого месяц в школе ходили слухи о призраке, чему я чуть–чуть поспособствовал…
– Подожди…это все? И ради одного слезливого рассказа ты меня вытащил? Какого черта я прогулял урок рисования! – очень быстро, в мои мысли, как паровоз на полной скорости врезалась реплика Глена.
– А ты что, хотел услышать библейскую историю?! Это не по моей части, уж извини друг… – ответил я, отворачиваясь в сторону связанных между собой картин. – а чего ты на рисование так спешишь? Да и…я думал рисования нет в старших классах…
– Это дополнительные уроки. Я стал на них ходить, когда этот предмет перестал быть обязательным.
– Ясно…в мое время на рисование спешили по трем причинам…(загибая пальцы) первая – отдохнуть от математики; второе – поболтать и третье – поглазеть на учительницу.
– У нас учитель мужчина… как бы… – с легким шоком говорит Глен. – Дэйв, вы пялились на препода по рисованию?!
– Нет!
– Не смей врать!
– Нет!
– Ты врешь! Давай быстро рассказывай!
– Не знаю о чем ты, я это просто так сказал…
– Дэвид!
– Ну ладно. Да! Но ты бы ее видел! Миссис Синклер, она производила впечатление как натурщица художника.
– Какого еще художника?
– Ну этих самых, которые обнаженных женщин рисуют…
– Черт возьми, Дэвид!
– Мы были подростками! А ей и тридцати не было и она превосходила по красоте Мэрилин Монро…
– Боже мой, Дэйв…а ведь производил впечатление…хм..
– Кого? Ангела? – прервал я Глена. – То, что я начитался литературы мистера Брауна, это, к слову…наш учитель музыки…тот еще эстет… Не важно, так вот! То, что я много читаю подобного и говорю речью персонажем старого романа, не делает меня персонажем этих книг…
– Оу…ясно.
Я снова обернулся в сторону этих старых картин, и вновь вспомнил о том вопросе, на который, перебив меня, не ответил Глен.
– Тьфу ты…мы отошли от темы! Зачем тебе рисование? – спрашиваю я.
– Мне это нравится, я хочу связать свою жизнь с этим. Жизнь сложная штука, а в картине ты можешь отобразить свои желания. Представить мир, каким ты хочешь его увидеть. – проясняет ситуацию Петти.
– А-а-а-а! Понимаю, грезы.... Хотя…ну не знаю… для этого есть музыка.
– Музыку мы слышим…а так хочется увидеть, прикоснуться, разглядеть…
Я, пытаясь не слушать Глена, стал играть на пианино. Мой навык игры га этом скучном инструменте теперь на высоком уровне, отчасти из–за того, что я просто уже не могу ошибиться, так как физически, мои движения идеальны. Видел бы меня сейчас Джо, думаю я про себя. Составил бы я ему конкуренцию, как бы это цинично по отношению к другу не звучало.
– Ты меня не слышишь… – ноет у меня за спиной парень.
– Все можно выразить путем использования музыки. Мелодия – универсальный язык человека, можно передать радость, горе, злость, ярость и любовь. Достаточно лишь подобрать нужное сочетание и все! Готово послание! – говорю я, параллельно играя на пианино, но затем, в процессе разговора, я невольно вспомнил Эми. – Хочешь, скажи, что тебя радует; хочешь, покажи что ты зол; а хочешь, покажи что…влюблен…
– Дэйв…? Ты чего замолчал? – реагирует на мое томное молчание Глен.
– А–а…да так, вспоминал как там дальше. – очнулся от воспоминания я, продолжая играть.
– А мне уже пора на мои настоящие уроки. Английский не ждет. Пока Дэвид! Я еще вернусь, если конечно нигде не задержусь. – Глен встал со стула и начал собирать свой рюкзак.
– Или, если мимо пройдет Анна–Мария… – иронично говорю я.
– Отстань!
– И не забудь батарейки для плеера… А…уже ушел, и дверь закрыл! Чертов Пикассо… – крикнул я вслед.
Вот он вечно убегает так быстро и резко, что это можно смело окрестить "Законом Глена Петти": если он придет, мы по душам поговорим, а затем он уйдет. В принципе, я не против такого общения, оно у меня вообще есть и за это большое спасибо. Но! Я все равно провожу здесь ночь один, и я не знаю причину, почему меня видит лишь он.
Конечно, эгоистично с моей стороны, когда–либо попросить его остаться здесь ночью и со мной говорить. Поэтому я этого не сделаю, это уже слишком. Но вот почему именно он? И почему именно только он? Пожалуй, один раз меня, возможно, услышала девушка, которая неумело пыталась себя убить. А Глен то почему меня видит, или это очередная шутка ангела.
– Как от этого всего мне становится не по себе…черт возьми! Почему нет одной универсальной инструкции: как, зачем и почему! – крик души, исходящий от меня был смешным со стороны.
Напротив, возможно, что все просто, но мне этого понять, пока не дано. Или я просто не могу найти ответ. Хотя где мне его искать, если я сижу в старом, практически, чулане, в кладовке с мусором и старыми вещами, которые изредка навещает уборщик. Может ответ в одной из коробок? Нет, там только старые и пыльные вещи, а я как на свалке. Что, в принципе, заслуженно мной, я считаю. И, конечно же, я забываю про старые сломанные музыкальные инструменты, которые сюда отправили как ненужные вещи. Плюс огромное окно, выходящее в окно.
Я вспомнил, как Джо прятал там свои ноты Джерри Ли Льюиса, потому что элементарно забывал их дома. Здесь он учить пытался, а потом забывал эти бумажки под подоконником. Подоконник, к слову, явно не красили тридцать лет.
Вспоминая просьбу в адрес Глена о том, чтобы тот принес батарейки, я с этого свой день и начал. Хотя, фраза, что я начинаю свой день, не подходит ко мне, ибо мертвые не спят, для меня это один сплошной день. А для того, чтобы выяснить количество дней, которые я тут просидел, мне также нужен Глен.
На первом этаже был представитель Глена, его рюкзак, рядом с сумкой Палмера, но самих их не было. У меня ощущение дежавю когда я вновь стал копаться в сумке Глена. Там сразу же нашлись батарейки в яркой прозрачной коробке и калькулятор Глена. Юноша также как я и относился к этим урокам с пренебрежением. Грубо говоря, мы оба не дружили с математикой. Но Палмер, похоже, иного склада ума, у него на спортивной сумке открытая книга лежит – Как решать задачу авторства Дьёрдь Пойа. Эту книжку я помню, где–то в библиотеке видел, даже один раз читал.
– Спортсмен! Математик! Это что–то новенькое… – воскликнул я от удивления.
Мороз по кожи…сказал бы я, имея бы возможность это почувствовать. Больше четырнадцати тысяч дней я тут сижу. Это практически половина всей жизни человека.
– Бррр…лучше не буду думать об этом, того и гляди одной тенью останусь, пока я хоть себя вижу! – сказал я про себя.
Наконец я извлек батарейки и использовал все свои способности, чтобы скрыть от посторонних глаз летающую коробочку. То есть как, способности, протащил их по краю скамейки и резко рванул в сторону лестницы, чтобы там от всех скрываться. И у меня бы мог получиться этот маневр, если бы две девчонки, которые хотели пнуть коробку с моими батарейками. Пришлось синтезировать неприятность, чтобы их отвлечь и незаметно утащить ценный груз. И самая главная опасность, это Фрэнк, наш добродушный уборщик, от чьего взгляда не ускользнет ни одна вещь на полу. Вот его миновать было сложнее всего, его простым шорохом не спугнуть. Я решил сдаться и оставить батарейки на шкафчике, а после звонка я их заберу.
– Черт…надо же Глена предупредить… – вспомнил я о том, у кого эти самые батарейки и свистнул.
Я быстро оказался на месте. Палмер и Глен уже ищут на полу, вероятно украденную мною, пропажу.
– А что ты потерял то? – спрашивает сидящий на корточках Палмер.
– Да говорю, батарейки… – отвечает сующий руку за скамейку Глен.
– Это то понятно! Как выглядит?
– Коробочка…обычные батарейки.
– Угораздило же тебя…черт возьми!
– Может их кто украл!?
Палмер вскочил из под скамейки, куда он залез, посмотрел на Глена слегка унизительным взглядом и сказал – Ен! Кому нужны твои…батарейки?
– Может Билл со своими дружками? – спрашивает задумавшийся Глен.
– И что, унес мелочь но не стырил твой телефон…Вот негодяй! – с высокой долей сарказма и артистизма произнес эту фразу Палмер.
– Ен? Так ты…Ен? Успокойся ты, это я свистнул батарейки, они на шкафчике сейчас лежать… – и тут вовремя появился я.
Глен повернулся в мою сторону и стал смотреть на меня, словно хотел меня сжечь.
– Ен? Ты чего уставился на…дверь? – спрашивает Палмер, смотря на взгляд Глена.
– Палмер! Я тут кое–что вспомнил…я их дома забыл. – отвечает Ен.
– Тьфу…окей! Ладно, только в следующий раз записывай…художник.
Глен улыбнулся, показывая своим видом, что ему немного стыдно за свою, якобы, забывчивость. Хотя извиняться ему было, не за что и он это прекрасно понимал. Палмер пожал плечами, махнул рукой, улыбнулся и сказал – ладно, с кем не бывает…художник.
Затем юноша отправился к лестнице, позвал с собой и Глена. Только он сказал, что догонит, ему надо сделать какое–то дело.
– Ты какого черта…! – пытается накричать на меня Глен.
– Да, да, да, я тоже рад тебя видеть… Спасибо за батарейки, Ен! – выхожу из ситуации я.
– П–о–ж–а–л–у–й–с–т–а! – прокричал Глен, хватая свой рюкзак.
– А ты что, Ен?
– Да! Это мое сокращенное имя…
– Ну звучит уже больше похоже на рок–звезду. Ен Хейли…неплохо!
– Очень смешно!
– Да нет, я серьезно! Я уже мысленно вижу обложки газет с заголовком, что молодой музыкант Ен Хейли выпустил новый альбом! – с сарказмом рассказываю я.
– Рок…и музыка…для хулиганья всякого! – резко, с негативом отвечает Глен.
– Эй! Ты меня сейчас очень обидел… Я же не говорю, что художники даже знаменитыми в наше время не бывают!
– Много ты понимаешь!
– Кто я такой…я всего лишь старый призрак… Эх…ладно, удачи!
Грядет очередная пара выходных, на которой мне нечем будет заняться. Конечно, благодаря плейеру, я смогу выстроить себе более новый досуг, нежели чем неделю назад. Да и Глен, он же Ен, доставил мне определенное удовольствие, достав Элвиса Пресли и Роя Орбисона, эти двое достигли хороших успехов после. Хотя, Элвис явно опопсел, ударился в одну сплошную поп–музыку к концу своей жизни. Но и это не важно, главное, что мое существование приобрело определенный смысл и разнообразие.
И возвращаясь к плееру, я вновь возвращаюсь к грезам. У каждого свои грезы, свои мечты и свои желания. Мое единственное желания это получить тот покой, который мне нужен. Возможно, когда–нибудь, вселенная или Бог смилуется надо мной и мой рассказ закончится, но вряд ли это наступит слишком скоро. Во многом, мне понятно, о чем мечтает Глен, не только о той самой девушке, которая ему нравится.
– О чем это ты думаешь, сидя у этой старой развалюхи? – и все–таки, меня продолжает удивлять Глен, который прерывает полет моих мыслей.
А в прочем, возможно, что я просто теряю ход времени иногда, дает о себе знать, так называемый возраст и осознание того, что для тебя время бежит быстро, когда видишь каждый день одно и то же.
– Я просто думал…это мое излюбленное занятие! – легко и непринужденно отвечаю я.
– А–а–а–а! Я то подумал, что ты снова играешь на этом дурацком пианино…
– Вой–вой! Слышал бы тебя мой друг Джозеф, он бы за такие слова тебе бы голову откусил! А потом сделал бы из тебя пианино и с удовольствием играл бы!
– Не друг, а какой–то маньяк…
– Не без этого, ведь он копировал Джерри Ли Льюиса!
– Я понятию не имею, кто это!
– Ой да ладно, я забыл… Это был такой классный музыкант. Играл на пианино так…(пауза) что буквально в порошок стирал. А один раз Джо говорил, что этот безумец вообще рояль поджег! Я представляю как его возненавидели все пианисты мира… Но Джо это нравилось, а вот миссис Пул нет…
– А это кто?
– Миссис Лиза Пул? Наша учительница, отвечала за многие конкурсы и праздники. Постоянно тащила меня на сцену, на рояле играть. Родители один раз захвастались по полной программе на тему: «какой наш сын великий пианист».
– Да уж…веселое было время. У меня никто в семье с музыкой не связан. Разве что…дед, он играл на банджо.
Я заметил на лице Глена нотки грусти или плохого настроения. Мне стало интересно, в чем причина, но Ен молчал, лишь поддерживая беседу со мной. Правда, весьма скудно, словно действовал на автомате.
– Ен, за тридцать с лишним я столько людей сквозь свои глаза пропустил. Видел суицидников и подростков–наркоманов. Сотни раз в моей коморке видел секс! А поэтому, со всем присущим мне опытом и не желая никого обидеть, заявляю! Черт возьми, что с тобой! – перехода из тона в тон, пытаюсь узнать причину плохого настроения Глена я.
– Секс? И как часто? – апатично спрашивает у меня парень, явно пытаясь сменить тему.
– Даже не думай! Этим ты меня не отвлечешь! Именно потому, что я о–о–очень часто это видел, меня не тянет разговаривать об этом! Живо говори причину своего кислого настроения!
– Ты…ведь…совсем ничего не понимаешь!
– Правильно! Еще бы я что–то понимал… А ты сделай так, чтобы я все понимал, расскажи мне и все. Я тебе обещаю, что твоя тайна умрет вместе со мной.
От небольшой нотки юмора, у Глена на лице появилась улыбка. Меня это очень подогрело, я стал близок к своей победе. Теперь это мое персональное соревнование с кретинизмом моего друга.
– Ты помнишь Эми? – спрашивает тихо Ен.
– Спрашиваешь… Не проходит ни дня, чтобы я о ней не думал. Это мое проклятие… Ну, помимо того, которое сейчас терплю я.
– Как бы это ошибочно не звучало…(пауза) я тебя понимаю. Я тоже много думаю, иногда даже слишком много. Настолько много, что это съедает изнутри.
Я все помнил сразу же, речь идет о девушке. Иначе, зачем ему спрашивать меня об Эмели. Анна–Мария, вот в чем причина его не очень хорошего настроения. Эта мысль разъедает его, подобно кислоте из кабинета химии. Мне хочется немедленно его поддержать, поэтому я говорю ему с доверительной интонацией – друг, что я тебе могу сказать, случается всякое. Я не попытался даже что–то ей сказать, теперь я жалею. А ты молодец, держишься лучше, чем я. Хотя глядя на Вильяма, мне жаль тебя!
– А–а, я не понимаю тебя…о чем это ты? – удивленно спрашивает Глен.
– Об Анне–Марии и Вильяме, ты разве не об этом?
– Да нет, я то об этом. Но…они не вместе, или я тебя не правильно понимаю? Просто ты очень странные вещи говоришь.
– Погоди…а чего ты тогда кислый?
– Я сегодня заметил их двоих…точнее, как двоих, она, ее подруги и этот гордый индюк, который строил ей глазки. А Эн Мари смеялась…
– То есть ты что, из–за этого ноешь что–ли? Без причины?!
– Ну понятно чего она смеялась, он ей значит нравится и все такое…а я…
– Ты идиот! Ты дурак! Остолоп! Пародия на Бадди Холли! Художник хренов! – резко, прервав Глена, начал кричать я, попутно швыряясь в него бумагой, что в избытке валялась в коморке. – Ты что, ноешь только из–за собственных мыслей! Вы серьезно!
– А что…нет? – испуганно проронил Глен.
– Ох, Ен! Реальность, как бы, сильно отличается от того, что мы у себя в голове придумали. А ты опускаешь руки…просто из–за того, что опускаешь руки? ЧТО?!?! Как вообще можно додуматься до этой бестолковой мысли! Я ожидал лучшего…
– Наверное ты прав…вот! Я даже думать о ней не могу без…нытья, уже все плохо…
– А ты попробуй повернуть свои мысли в другую сторону! Все равно нечего терять! Да и у тебя есть друг Палмер, попроси у него помощи, может быть, он чего подскажет…
Глен задержался у меня тут до вечера, этот маленький разговор перерос в настоящий полноценный диалог, какого не было даже при нашей первой встрече. Рассказал Глен и о Палмере, этот парень рушит все мои понятия по поводу спортсменов. Он играет в футбольной команде, но при этом ярый любитель учебы, отличник и хочет в будущем стать экономистом, отсюда и любовь к математике. Мы также затронули тему и так называемого врага Ена, Уильяма. Вот этот парень удивляет еще больше, чем футболист–отличник. Популярный парень с садистскими наклонностями и с интеллектом выше, чем у многих звезд местного образования. Он умело пользуется своими знаниями, вытаскивает своих друзей из ямы плохих оценок. Редкостный бабник по рассказам Глена, и наглая эгоистичная и холодная машина.
Что же, этот разговор я могу считать одним из самых лучших моментов моей жизни. Мы многое рассказали из своих биографий, хотя в основном, моя биография состояла из смешных моментов в школе, как тот момент, когда Эшли Миллер, ученица 9 класса неудачно попыталась соблазнить учителя по физике, а в итоге фотографии полуобнаженной девушки оказались на руках у половины парней школы. Плюс выговор и неуд, разумеется. Но стоит сказать, она была весьма хороша собой…
Как можно много узнать, спросив человека лишь о его грезах. Мечты говорят сами за человека, словно полный справочник в картотеке ФБР на столе у президента США. Забавный факт.
Глава V. Случайный гость
В нашей старой доброй конституции все кратко и понятно написано, а вот конституции личности или жизни нет. И после этого многие люди задают вопрос, почему люди так сложны? Никак нельзя зафиксировать человека, чтобы было все четко и понятно, а тем более просто. Так не бывает. Можно лишь каждый раз добавлять по статье в ваш один большой закон судьбы. Собственно, эта мысль возникла у меня прямо сейчас. 23 ноября 1999 года показывает календарь, а Фрэнк делает уборку спортивного зала, где я сижу.
– Так держать дружище! – в данный момент я перечитывая конституцию США, которую притащил с собой уборщик и комментирую его работу. – Какого черта ты меня облил! А–а–ай… свою же книгу разбрызгал!!!
Совершенно не ясно, зачем она ему, но она как раз лежит в раскрытом виде, около его куртки и пакетом контейнером для завтрака и глаз тянется пересмотреть. Как вдруг, из-за неудачно попытки достать до ведра шваброй, он обрушивает поток брызг на свою книгу, а вместе с ней и на меня. Заглянув под обложку, я увидел надпись – Законы США. Выбор довольно скучный, ведь есть более интересная литература. А если вспомнить, что Советский союз рассыпался в пух и прах, на полках должна появиться новая русская литература. Но вряд ли руководство школы будет меня слушать. Рассвет уже стучится в окна зала, а значит скоро придут детишки – мои излюбленные книги. Их истории интересны, у каждого она своя, но чем старше они становятся, чем скучнее и однообразнее становятся их секреты, которые я подслушиваю.
Глена еще нет, у них уроки позже начинаются. Чувствую, этот вторник пройдет интересно, вроде как Глен обещал мне сюрприз сделать, об этом еще в понедельник сказал. Вспоминая Ена, я как раз невольно наткнулся на Уильяма.
– Ну, осторожно! Если не видишь, это же не значит, что нет! – кричу я свою крылатую фразу, реагируя на то, как Билл прошел сквозь меня.
Но я услышал, очень интересный разговор и меня тут же потянуло следовать за ним.
– Победа очень скоро будет в моих руках! – сказал с необычным пафосом Уильям. Не сказать, что он и раньше не использовал этот "аристократичный" тон, просто сегодня он был очень сильным и явным. Да и что меня привлекло, он со своими друзьями Анну–Марию обсуждал. Причем не в очень милом и вежливом тоне. Хотя этот разговор показался до смеха противным, я уловил важные для себя знания. Уильям– влюблен в Анну–Марию, но сухо, по сравнению с Гленом. Для него она как достижение и не более. Появление лишь такого соперника как Ен ему дает дополнительный интерес.
– Ой…Вильям…ты не любил похоже никогда по–настоящему! – иронично комментирую я, наблюдая за ним.
– Разве тебе не все равно, что этот Ен в нее втюрился? – спрашивает один из друзей.
– Нет! Абсолютно нет! Ена я даже не рассматриваю как угрозу. Она – королева красоты нашей школы, а я – ее король! – с улыбкой на лице пояснял все это Уильям. И причем с такой иронией он это произнес, дурно бы стало, не будь я собой.
– Какой–то…странный у тебя мотив приятель, откуда в такой голове столько…непонятно чего?! – с удивлением говорю.
Трудно сделать правильный анализ, когда твои данные отрывочные, не имеют четкой предыстории. Даже Глен темнит, я много не знаю, в чем тут посыл их отношений с Ульямом. Но при всем тумане, мне это определенно нравиться, эта игра стоит свеч. Не каждый день сваливается такой шанс играть с судьбами. По крайней мере, не мне…
Только я собрался идти, как увидел, что Уильям направился в другую сторону от своих соратников, прямо к шкафчику. Открыв шкафчик, он достал какую–то штуковину, разглядеть я не успел, да это и не важно. Я обнаружил очень интересную находку, фотографию одной особы. Это была Анна-Мария.
– Ах ты хитрый! Все–таки влюблен! – говорю за спиной я. – но как лицемерно с твоей стороны называть это победой! Какие–то у тебя…не светлые чувства… Или как это говориться…? Ай, не так в принципе важно!
Очень быстро, я понял ошибочность своих первых фраз. Мотивы Уильяма мне стали понятны, спасибо учебникам по психологии для выпускного класса, под редакцией 1990 года. Втюрился, также как Глен и решил не показывать этого, он же "крутой парень" и все–такое. Они не влюбляются, они побеждают. Плюс Ен, сама возможность ее общения с ним его раздражает. Такое было даже у нас, это очень идиотская практика, показывает насколько мы можем быть тупыми в молодости, но тридцать с лишним лет назад не все было так сильно понятно, как сейчас, после целой библиотеки одиноких дней. И сразу понятна неприязнь к Глену, помимо раздражения, он его неосознанно побаивается, видит в нем соперника. Его задевает еще сам факт появления такового, у него не может быть соперников, он же король.
– Времена меняются, а люди по характеру такие же… Дьявол! Как все запущено! – говорю я, глядя на уходящего Уильяма.
Между тем, мне надоели, эти чертовы, бежевые стены. Они меня так нервируют, что я забываю о том факте, что спать не могу – кажется, что кошмары снятся. Дом моих родителей был светло–зеленый, какой он сейчас, я не знаю. За пару десятков лет обстановка может порядком надоесть, но если они из года в год, при ремонте используют одну и ту же краску, одного и того же цвета – это ад.
Я этот запах запомню на всю жизнь, эта ужасная краска пахнет, как и любая краска. Но какие-то особенные оттенки всегда подскажут мне, что это она. Воображения у них, что ли не хватает, я не знаю. Но меня это сильно задевает, я сижу в холе и только об этом и думаю, ибо снаружи – школа чистая, белая, а внутри…сами понимаете. После легкого срыва из-за краски, мне почему–то вспомнился бейсбол и как отец возил меня на игру Янки в Нью–Йорк, когда мне было 10. Тогда они с дядей Луи были дружны. Интересно, что стало с моим отцом, дядей Лу, было бы неплохо найти информацию. Ведь Хейли–шоп то существует.
Как–то забавно, дети скидывают верхнюю одежду, в то время как ты можешь выйти и зимой в том же наряде и ничего не почувствовать. Даже долгая и холодная зима 1975 года не затронула меня, прогуляться вокруг школы мне ничего не мешало. Да и под снегом стоять это такое наслаждение, он помогает отвлечься от последствий наказания – постоянной паники и психоза. Особенно, делать это надо ночью, когда свет фонаря делает снег серебристым. Отличный фон для наших силуэтов…
Так о чем я, надо перестать уже сидеть в холе. Немедленно отправляюсь обратно в свою темницу. А здесь как всегда пусто, слишком тихо, даже криков детей не слышно, тут такая звукоизоляция, что за Фрэнком следить не успеваю. Этого парня мне не хотелось бы травмировать, уж слишком хорошо он делает свою работу, даже гитару мою протер. Правда я думаю, он хочет ее себе забрать, а пусть даже и так, зато он следить за ее частотой.
– Фрэнк блестящи, следить за моим инструментом,…хотя от кого он его чистит? Отпечатков пальцев не оставляю я! Ха–ха! – думаю про себя я, когда беру в руку старую гитару.
Старый усилитель уже давно фонит, но мне не перестает нравиться ее звук. Этот скрежет струн создает ностальгический момент для моего существования. Не судите строго, что я постоянно ностальгирую или грущу, просто заняться тут, простите меня, ну совсем нечем. Да и на моем месте вы поступили бы по–другому? Мой совет, когда за двадцать лет рутинно работы вы начинаете сходить с ума, тащите свою пятую точку в магазин музыкальной ерунды и найдите свою душу в одном из таких кусков дерева с металлической проволокой в комплекте! Либо как Глен, в магазин за красками, кто знает, где ваш талант. Хотя мнения я не поменял, на мой взгляд, музыка все равно была, есть и будет универсальным хобби.
– Everyday – it's a gettin' closer
Goin' faster than a roller coaster
Love like yours will surely come my way
A hey – a hey hey…
Everyday… – взяв гитару, подключив ее к усилителю, я предварительно сделал громкость по тише, но мое легкое пение прервал Глен.
– Что это ты напеваешь?
– Я? Старая песенка Бадди Холли. Хотя меня удивило, что ты не знаешь ее. Я думал, хотя бы такой легкий мотивчик будет вирусом, который трудно выбросить… – держа в руках гитару, говорю я.
– Музыка не мой конек…
– А ты обещал какой–то сюрприз…или снова забыл?
– А! Точно! Слегка забыл секунду. Вот! – Глен указал рукой на огромный кусок холста, завернутый в коричневую ткань, обвязанную бечёвкой.
– Кусок…холста, и? Или ты свистнул картину из музея, и решил похвастаться какой ты ловкий вор? Ой, и правда…что же я, до ближайшего музея километров сорок… – с присущим мне утренним сарказмом, говорю я, продолжая дергать струны гитары, наигрывая какое–то соло.
– И ты считаешь это смешным?
– А кто сказал, что это шутка? У нас и правда, нет музея!
– Он уже лет двадцать как есть!
– У нас…кхм…кхм…есть музей?! – с завышенным голосом и слегка фальшивым удивлением спрашиваю я, дернув вторую струну.
– С 1970 года. Исторический музей округа Винсенс, штат Техас. – серьёзным видом говорит Глен, показывая пальцами в воздухе несуществующую табличку с надписью.
– И что там вообще есть? Портрет Говарда Холланея и рассказ о том, как молодой житель, американский авантюрист с ружьем, женой и детьми в придачу нашел наше озеро? Которое теперь называется озеро Холланей…
– Там вся история нашего города!
– Ты с такой гордой миной рассказываешь про этот музей! Тебя не смущает, что наш город напоминает захолустье, а не исторически важный объект!
–Да ты сноб…Если бы знал, где открылся музей…
Со смехом, я посмотрел на моего друга, и мне хотелось задать вопрос – Неужели они восстановили поместье Холланей?
– Нет, в доме Хейли.
– Где? В доме моего отца?!! – с неподдельным и удивленным шоком интересом спрашиваю я.
– Да…о и кстати! Я узнал о твоей семье! Сейчас компанией руководит твой дядя Луи, он то и передал дом в фонд города с целью организации музея.
– Погоди! А мой отец? И какой из дяди Лу бизнесмен! Он музыкант до мозга костей, я думал он сейчас в Нью–Йорке, концерты всякие проводит и все такое… Но чтобы компанией руководить!
– Итан Хейли умер в 1995 году, от сердечного приступа. По словам его брата Льюиса, он так и не смог простить себе потерю сына, то и сказалось на его здоровье еще в далеких 60–ых годах… – Ен читал эту информацию из папки с документами, из газетных вырезок и других источников, откуда он только сумел это выяснить.
Мне стало ужасно грустно и в тоже время интересно, как изменилось все, что я видел. Особенно удивила история моего дяди, который из отвязного музыканта превратился в руководителя фирмы. Но факт смерти моего отца ненадолго выбил меня из колеи, затронув остаток моих эмоций. И хотя, слезы мне по прежнему не знакомы, я могу вообразить, какого это состояние.
– К слову, ты упомянул поместье Холланей…(пауза) там живет твой дядя сейчас! Он его выкупил и отреставрировал и теперь это его дом. Как правило, он здесь зимой живет, а летом он пропадает в Нью–Йорке. – сказал Глен, протягивая в мою сторону фотографию нынешнего вида поместья Холланей.
На фотографии было совершенно новое, чистое и ухоженное здание, совершенно не похожее на то, в котором мы с Гордоном играли в янки и дикси. Большое зеленовато–бежевое поместье с белыми, как редкий техасский снег окнами. На фасаде дома четыре окна и такая же белоснежная дверь. Отдельно можно описать его белые балконы, как бы сошедшие со страниц учебника по истории, когда ты видишь особняки английских дворян. Плюс, от этого дома исходить явная энергия зеленоватых бумажек с портретами отцов основателей США. Хотел бы я провести свои каникулы в этом замечательном доме, скажем на Рождество, пригласив своих друзей и родственников.
– Ого (свистит), сразу видно, дела у моего дяди пошли в гору! Думаю, в данном контексте принято будет называть его поместье Хейли… – удивленно говорю я.
– Мы называем его Хейли–Холланей. Как сам Льюис называет свой дом, понятия никто не имеет. Он редко в последнее время появляется в городе… – поясняет Глен.
– Ты же сказал, что он здесь живет… Или я чего–то не до понял!?
– Жил… в последние месяцы его уже никто не видел, после смерти брата он все чаще пропадает в Нью–Йорке. Поместье пустует, вечно закрытое и темное. В скаутской среде говорят, что там видели призрак отца и сына Хейли, поэтому Льюис не хочет там жить.
– Кстати о легендах? Ты когда–нибудь, обо мне слыша? – задаю вопрос я.
– Нет…до того момента ни о каком призраке я не слышал! – ответил коротко и ясно Глен, хотя он пытался что–то вспомнить. – Я могу поспрашивать у старшего поколения, кого встречу.
– Было бы не плохо! Не интересно существовать, если твои проделки никто не может оценить…
Ен смотрю заинтересовался моим делом. Такое ощущение, что до меня его жизни была настолько скучна и рутина, что теперь он готов играть в детектива ради незнакомого призрака. Что же, с высоты моего мертвого взгляда и правда любая жизнь кажется интересной, даже момент в жизни, когда ты идешь куда–то и чихаешь, кажется мне смешным и интересным. До чего дошел я вы скажите? Может вы и правы.