– Может быть удастся слить это дело на прокурорских или на муровцев?… – начал было я…
– Может, Лёша, может, – Сергей сделал рукой жест, отметающий все вопросы, – но, ты пойми: два трупа, в одном районе… Не считая заявлений о пропаже граждан… Ротный теперь на наших костях плясать будет… про батю, я молчу: товарищ Фабрици тоже от всяких упырей страдает… Статистика, понимаешь…
………………………………………………………………………………………………
Собака понюхала кусок белого хлеба, промоченного в кефире, и отвернула свой чёрный кожаный нос.
– Ну, как знаешь, – сказал я, аккуратно хлебнув из фляжки с коньяком «Юбилейный», и запив кефиром.
Солнце светило ярко, и я щурил глаза, сидя на лавочке – у меня был выходной, и весенний город отвлекал меня от мрачных мыслей. Я сидел в сквере, глядя на высокую арку жилого дома, к которому вела дорожка, покрытая треснувшим асфальтом, обрамлённая свежевыкрашенными жёлто-зелёными поручнями, на которых сидели нахохленные воробьи. Эхом в колодцах дворов раздавалось далёкое карканье ворон, и шорох шин редких автомобилей с проезда Стратонавтов.
Я закурил сигарету, но в моём мозгу продолжали прокручиваться образы последних дней. Лукавое лицо Лихвинцева, его рассказы про одноклассников, кости в траншее, лицо Мишки Скуридина… «Да и вообще, этот Рыхлый меня сам боится: я про него знаю много нехороших вещей, так что…» – это сказал Дима, сказал уверено. Значит действительно знал что-то такое, что, по его мнению, защищало его от бандита Кузяева…
В арке показалась фигура человека, который был одетый в лёгкую болоньевую куртку, спортивные штаны, и кроссовки. Орлиный нос его выступал на узком скуластом лице, покрытом жёсткой чёрной щетиной. На голове его была натянута вязаная шапка, с надписью «Олимпиада-80». На плече висела дерматиновая сумка на молнии.
Он протиснулся между двумя молодыми женщинами, которые катили по дорожке детские коляски, и пересёк сквер.
Когда он проходил мимо меня, я старательно изучал свои ботинки, но когда он развернулся ко мне спиной, я окликнул его:
– Как жизнь, Заур? Как здоровье?
Фигура медленно остановилась, и человек плавно повернул шею в мою сторону, затем повернулся сам. Какое-то время он молча смотрел на меня своими тёмно-карими глазами.
– Хочешь коньячку? – спросил я, протягивая флягу.
– Здравствуй, Алэкс, – ответил он с лёгким акцентом, – харащё здаровье, спасибо! А всё потому, щто я нэ пью, извини…
Он сел на лавку рядом со мной и закурил сигарету.
– Это ты молодец, что не пьёшь, это ты правильно делаешь, – я кивнул, прищурясь на солнце, – а у меня вот выходной, решил: почему бы не выпить немного? День-то свободный.
– Ты вэдь со мной в одном районэ живёщ, а в моём дворе я тебя рэдко вижу, – ответил Заур, выдыхая струю дыма: на его пальце сверкнул перстень, и татуировка З. А. У. Р., – Ты навэрно заблудился?
– Я соскучился, – сказал я, изобразив на лице искреннюю улыбку.
Он, смерил меня подозрительным взглядом, и хмыкнул.
– Ты, паломник1, а я путешественник, – я пожал плечами.
– Щто ты хочешь от мэня?
– Я? – переспросил я, – хочу? Я просто собирался поболтать с Рыхлым, и решил тебя спросить, а где он сейчас?
– Зачем тебе Рыхлый? – он поморщился.
– Да понимаешь, спросить у него надо кой чего, – ответил я, – одноклассника моего кто-то придушил, понимаешь? Мне и стало интересно: он как раз к Рыхлому шёл, денег ему нёс, которые был должен. Зачем его душить было? Никак не пойму…
– Халва… – Заур оглянулся по сторонам, – слыщал… сочувствую… Он фраерил много… Борзел частенько… Но Рыхлому было плевать на него, нэ думаю, что он его замочил…
– Ну, так я и хочу, чтоб он мне это сказал, честно глядя в глаза, согласен, Заур? – я отхлебнул коньяка.
Он бросил на меня тяжёлый взгляд.
– Ты глупый, или просто страха нет у тебя?
– И то и другое… – я хлебнул кефира, – хотя вру: я отчаянный трус, значит просто глупый…
– Ну, тэбе виднее, – мимо прошла женщина с красной коляской.
– Так как? – я почесал затылок.
– Пока нэ как… – Заур вновь посмотрел мне в глаза, – Второй дэнь Рыхлого нэт на районе: куда девался – никто нэ знает, понимаешь?
– Не понимаю… – я посмотрел на него.
– Что-то нэ так с этими всеми делами, нэ знаю, что, но чуйка у мэня нэ добрая…
– А конкретнее, Заур?
– Куда конкретнее, Алекс? – тот посмотрел на меня, вскинув свои орлиные брови, словно птица собиралась взлететь, – ти жэ сам мэнт, слушал небось: люди на районе пропадать сталы, и ны кто нэ знает, куда… А если тебе интэресно – проверте с ващими бойцами подвал дома сэмнадцать: там бомжи мэстные, что-то больще не появляются…
Он встал с лавочки и зашагал прочь…
………………………………………………………………………………………………
В подвале пахло сыростью… хорошо, что я сходил домой за фонариком и отмычками. Форму я решил не одевать, чтоб не привлекать лишнего внимания, поэтому пришлось подождать, пока бабушки уйдут с лавочки, чтоб проникнуть в подвал дома номер 17-ть.
Это была башня в шестнадцать этажей, и подвал был не большой. Тем не менее, бетонные панельные блоки, делили пространство подвала на сегменты, с овальными прорезями, исключая лишь центральную часть, с водопроводной, отопительной и канализационной магистралями, вдоль которых я и пробирался, стараясь не задеть головой металлические крепления для коммуникаций.
Страха я не чувствовал, но, почему-то напевал про себя популярную в шестидесятые песенку, из кинофильма «Мечте на встречу»:
Я со звёздами сдружился дальними,
Не волнуйся обо мне и не грусти.
Покидая нашу Землю, обещали мы,
Что на Марсе будут яблони цвести!
Внезапно, тело тряхнуло, словно электрическим разрядом, хотя я не находился возле силовых кабелей, в глазах потемнело, а сердце учащённо заколотилось в груди. В тёмном углу лежала куча брезента, угол ткани с одно стороны был отогнут, а из-под него сияли ярко в луче фонаря, сложенные в кучку человеческие кости…
Я развернулся, и быстро полез к выходу…
Внезапно, где-то слева раздался шорох, и скрежет цементной крошки.
Я обернулся на звук, отразившийся эхом от бетонных стен, и почувствовал резкий удар по затылку… Жгучая боль окатила меня с ног до головы, в глазах потемнело, фонарик выпал из рук, и я начал оседать на пол…
………………………………………………………………………………………………
Как-то раз, поступил вызов, об уличной драке возле ресторана «Машук» на проспекте маршала Жукова. В результате был задержан и доставлен в наше отделение, некто, гражданин Кузяев, Павел Андреевич. Это был человек, очертаниями своего туловища, напоминающий детского персонажа известной сказки Винни-Пуха. Только вот во всём остальном связанным с ним, ничего близко не было детского или весёлого.
После возвращения из мест не столь отдалённых, куда он попал по статье 146 – разбой, Рыхлый, через своих дружков, устроился в мясной отдел гастронома: место тёплое и доходное. Выбившийся из простых уголовников, в «бригадира» местной приступной группировки, которая контролировала мелких частных торговцев и некоторые кооперативные магазины, Рыхлый показал себя как матёрый хищник. Он был умён, изворотлив, и, тем не менее, груб, беспринципен и жесток. Рэкет, торговля наркотиками и контроль местных проституток, нелегальных казино, вот далеко не полный список его «деяний». Он без жалости уничтожал своих конкурентов, и быстро набирал вес в преступном сообществе своего района. Он умело действовал чужими руками, используя взятки и разнообразные связи в местном исполкоме. Таким образом доказать его преступления было весьма проблематично, хотя все прекрасно всё понимали. Скуридин, как-то выпив со мной изрядное количество спиртного, пообещал мне, что обязательно пристрелит его лично сам, чтоб очистить район от «этой мерзости».
Лицо его состояло из трёх складок кожи и жира. У него был скошенный лоб с залысиной, и выпуклые брови, что создавало первый козырёк-складку. Щёки и каплевидный нос, покрытый рытвинами и крупными порами (откуда и кличка), составлял вторую складку, а чуть ниже свисал широкий двойной подбородок. (я, пытаясь высмеять круг общения Халвы, говорил, что, если он будет иметь дела с Рыхлым, им нужно придумать название «Банда Мордоворотов»).
Маленькие злые глазки Рыхлого прикрывали свисающие брови, рот с тонкими губами имел всё время вздёрнутую верхнюю губу, словно у рычащего бульдога, (последствия травмы, полученной в местах лишения свободы). Многие утверждали, что под его жировыми складками имелось изрядное количество мышечной массы. В общем, если бы его увидел сеньор Ломброзо2, он прыгал бы от восторга, так как гражданин Кузяев являлся ярчайшей иллюстрацией его теории. При одном взгляде на него слегка передёргивало. Говорили, что где-то за городом у него есть дача, записанная на кого-то из его шайки, где он оборудовал некое подобие штаба и пыточных камер.
После той драки, возле «Машука», Рыхлого довольно быстро отпустили, а двоих человек отправили в больницу в тяжёлом состоянии, но ни один из них, так и не написал на Кузяева заявления в милицию.
В общем, такой вот краткий портрет…
Влияние партии, за последнее время весьма упало: начался период либерализации в СССР. На последнем, 23 съезде КПСС, был провозглашён курс на демократизацию и введение, так называемой «венгерской модели» для государственной экономики, то есть возникновение мелкого и среднего частного предпринимательства. В стране начались изменения, и вместе с ними, граждане стали волноваться: расцвели рыночные спекулянты, «челночные» торговцы заполонили прилавки магазинов и ларьков пёстрыми яркими, но не самыми качественными зарубежными товарами. Подняли голову криминальные группировки. Конечно же, в такой обстановке, работать в органах стало значительно сложнее, количество преступлений росло, и, зачастую, мы и сами не знали, виновен ли человек согласно еженедельно меняющемуся законодательству, или же нет. Но при всём этом хаосе, мы, рядовые сотрудники милиции, были единственными, кто мог хоть как-то противостоять волне беспорядка. Генеральный секретарь партии, Брежнев, был дряхлым старцем, и его смерть маячила не за горами. За власть будут бороться сразу несколько групп партийных лидеров, а значит ещё долгое время им будет не до страны. Это печально, но факт. Я надеялся, что к власти придёт Юрий Владимирович Андропов, директор КГБ – вот кто мог бы навести в стране порядок. Ну, а пока, можно было надеяться только на самих себя. В подобной обстановке, раскрытие серии убийств в нашем районе, было дело чрезвычайной важности, вот по какой причине, я, в нарушение должностных инструкций, решил поработать в свободное время, на манер частного детектива: бюрократическая машина МВД скрежетала ржавыми шестерёнками чиновничьих препонов.
Мой лучший друг, Мишка Скуридин, был человек кристальной честности, добрый, умный, начитанный. Но при всём при этом, такой же резкий, принципиальный и конфликтный, в вопросах порядка и закона. Для него не существовало оттенков: он делил мир на чёрное и белое.
– Какого хрена ты делаешь?! – крикнул он, вскинув брови, – Лёх! Я тебя не узнаю! Что это за детская самодеятельность?
– Миш, может ты немного остынешь? – мне было как-то не по себе, когда он начинал так со мной разговаривать.
Затылок ещё сильно болел, а мой череп украшала повязка. Рана была не опасная, но голова ныла тупой пульсирующей болью.
– Лёша! – он хлопнул по столу папкой, да так, что подпрыгнула трубка на дисковом телефоне, чёрного эбонита, – я остыну, когда ты напишешь несколько объяснительных!!! А потом я влеплю тебе выговор! Чтоб до тебя дошло! Ты должен действовать согласно закону! Ты должен был рапорт написать! Доложить, и написать рапорт! Тут не глупее тебя люди работают! А у многих, ещё и опыта по больше…
– У меня сейчас перепонки треснут, товарищ старший лейтенант, – я молитвенно сложил руки на груди и сделал брови «домиком».
Он посмотрел на меня с откровенной злостью.
– Тебя, дурака, прибить могли, ты понимаешь?
– Так не прибили же… – я вздохнул.
– Это нелепая случайность, – процедил он сквозь зубы.
– Я очень рад, что ты так счастлив по этому поводу, – ответил я обижено.
– Тебе нельзя в органах служить, ты понимаешь? – он подошёл ко мне, и склонился сверху, напоминая фигуру подъёмного крана, – ты считаешь себя главным умником. И это не в первый раз уже. А мы работаем в команде.
– Слушай, прекрати на меня орать, – я, наморщив лоб, поглядел на свисающее с подъёмного крана, гневное лицо товарища, – я же не знал, что я найду в подвале…
– Поэтому и взял с собой отмычки и фонарик? – он скривил губы, досадливо поморщась.
– Вот и хорошо, – кран качнулся и вновь стал Михаилом, – посидишь на больничном, подумаешь о жизни, может башка соображать начнёт, после того, как по ней съездили.
– А знаешь, почему у меня нет сотрясения мозга? – спросил я вяло.
– Конечно знаю! Трясти не чего! – он сверкнул глазами, совсем, как вспышка электросварки, – вот сейчас людей не хватает, а я настоял, чтоб тебя на больничный отправили… Всё, свободен!
Я встал и поплёлся к выходу.
– Некоторых людей, власть развращает, – пробормотал я, как мне казалось, совсем тихо.
– Иди к чёртовой матери отсюда! – донеслось сзади…
…………………………………………………………………………………………..
Маша долго меня ругала за то, что у меня такая ужасная работа, она договорилась даже до того, лучше бы я полетел в космос. Только не дальше орбиты. Это заявление едва не спровоцировало новую вспышку конфликта, но, я с трудом сдержался.
Конечно же, потом мы помирились, и, учитывая её навыки в медицине (она работала в 67 клинике медсестрой), она немедленно принялась лечить мне голову, не смотря на все мои заверения, что она неизлечима. Окончательный мир и покой в отношениях воцарился после того, как я пообещал, что на выходных мы обязательно пойдём в «Балтику», на фильм «Через тернии к звёздам», а потом погуляем по Парку Культуры Северное Тушино, где будут гуляния, и концерт, посвящённый Дню Космонавтики.
Я ничего не имел против, к тому же мы редко виделись, последнее время, и надо было как-то украсить наши отношения, пусть и простой, но романтикой праздника. Маша сказала, что придёт вечером, сменить повязку. А пока, она советовала мне взяться за книги. За книги я не взялся, хотя и хотелось бы. Вместо этого, я купил в ларьке разливного пива, взял блокнот с химическим карандашом, три жаренных сосиски, баночку горчицы. Затем отрыл на балконе бабушкин шезлонг, напоминающий деталь древнего планера Братьев Райт, ещё прихватил с собой старую списанную милицейскую рацию, настроенную на нашу частоту. Всё это я красиво расставил на крыше нашей девятиэтажки. День обещал быть тёплым и солнечным, а в свой первый выходной, я собирался сделать очень многое. Весь созданный комфорт был необходим мне, чтоб расслабиться, отвлечься и подумать, как следует.
Я начал рисовать в блокноте схему, в которой обозначал такие пункты, как «Халва», «Рыхлый», «деньги», «таксопарк», «кости»…
По ярко-голубому небу плыли рваные салфетки не частых облаков, скользили силуэты ворон. Внизу шумел город.
Я связался по рации с Авакяном.
– Лёх, ты же на больничном? – ответил он, – погоди, сейчас отойду в сторонку… – захрипело из динамика, – ну, чего тебе, герой-инвалид советского сыска?
– Меня интересует этот свидетель, как его, ну, который Антипова, этого космонавта, водитель…
– А, Калач, Валерий Георгиевич? Как же-как же… Ничего он интересного не рассказал, кроме, как про тех ребят, с водкой. Но их так и не нашли… может не местные они были, а может и те, кто закапал косточки… хрен его поймёшь…
– Такой вопрос к тебе, а он сам обратился? Или его опросили тогда же?
– Да ни то, ни это, – хмыкнул Сергей, – одна бабушка там, дозорный… спит по ночам плохо, а в окошко смотреть любит. Сквера-то самого ей не видно, и времени она не помнит, но ночью видела, как останавливалась чёрная «Волга», испугалась, бабуся, решила, что из КГБ кто-то нагрянул, и, на всякий случай номер запомнила: у неё дальнозоркость, и живёт она на первом этаже. Ну, мы и нашли, чья машина. Калач подтвердил, что подвозил Антипова ночью из ресторана, и поехал домой. Остановился пепельницу в урну вытряхнуть, чтоб ночью салон не пропах, вот и увидел каких-то типов. Не обратил на них внимания и поехал домой.