Синдром Шишигина

Донор

Предложили стать донором

Поделиться

Думал, что антителами

У меня их много (96)

Мне не жалко

Попросили поделиться

телом

Высоким (186)

Спортивным (качалка три раза в неделю,

строго по расписанию)

Поделиться (по-братски)

голубыми глазами (но я настаиваю, что они

всё-таки серо-зелёные)

недурным мозгом (вот здесь не факт, не факт)

etc. etc.

Просьба об этой малости

была озвучена

моей подругой

буднично, легко (так обычно говорят,

когда долго не решаются сказать)

Сначала подумал – для себя спрашивает

Оказалось – для подруги

Мы пару раз были с этой подругой в одной

компании

Подруга была вместе со своей партнёркой

Обе счастливые, уверенные, со стальным

стержнем внутри

Они будут прекрасными родителями

Я же должен выступить этаким суфлёром

Быстро подать реплику из суфлёрской будки

чтобы никто из зрителей не дай Бог не услышал

Артист – отец семейства не вышел на сцену

Уснул в пыли закулисья

Или вообще послал театр к чертям собачьим

И другие артисты, его партнёры, пытаются как-то

спасти ситуацию

в отсутствие бойца

На сцене в тот день шла «Безотцовщина»

Мурня эдакая

Пропажи никто не заметил

Когда я спросил подругу той подруги

почему не обратятся в банк

(а мои деньги в другом банке)

Подруга сказала:

– Там на…ют

На фото – Делон

на деле – анон

Ведь есть же такая профессия в с/х – осеменатор

Я честно думал, что этим можно поднять деньги

Нет

И тут копейки

И тут денег нет, но вы держитесь

А как быть, если нет сил держаться

И хочется поделиться

Мир тотального воздержания,

чего молчишь?

Вот если бы мы жили не в одном городе

Она, например, жила бы в Сочи

А я – в Москве

Или же наоборот

Не суть

У нас бы всё получилось

Потому что мы бы ни о чём не договаривались

Мы бы импровизировали

Это как в спектакле

Никогда не знаешь

выстрелит ли в этот раз смешная реплика

получит ли в ответ зрительский хохот

Здесь бы выстрелила

Уверен

И всем бы было

счастье

И всем была бы

радость

Я, конечно, на просьбу ответил – нет

У меня и так сидят по лавкам нерождённые —

Кира, Стёпа и Даша

и ждут свою маму

(все имена вымышлены, любые совпадения

с реальными людьми чистая случайность)

И да, не буду скрывать

я был польщён таким спецпредложением

Я знаю, что

подруга моей подруги будет счастлива и без меня

Я – пас

Пока же могу поделиться антителами

Это предложение в силе

Писать в личку

Сезон потерянных перчаток

Искал на «Римской», потом на «Марксистской», но так и не нашёл. Перчатки – не дети.

Для них нет специального места в центре зала. «Если потерялся, стой здесь, жди, когда за тобой придут».

– Не подскажете, какая станция? – спрашиваю человека в маске.

Человек отвечает мне на ходу, не глядя. Из-за гула поездов и маски я не смог разобрать, что он мне сказал. Отвлёкся на сообщение в телефоне. Написала Лена и спросила, помню ли я слова в песне, которую она когда-то пела.

– Ты про какую песню? Про эту?

– Нет, эту я помню, я про ту.

– Я ту не помню, помню только эту.

Голосовые тонут в подземном гуле. Я переслушиваю их, потому как Лена спросила:

– Голос потерянный. Ты в норме?

– Да, – отвечаю. – Но потерял перчатку и не могу её найти.

– Сочувствую. В карманах смотрел?

– Нет.

– Может, там?

– Может.

– А ты сам где? Мне показалось, что я видела тебя на «Таганской», но из-за маски не разобрала, ты ли это.

– А, так я на «Таганской». Спасибо тебе. Я вспомнил слова песни, о которой ты говорила.

– Я тоже. Вопрос отпал.

Голос справа:

– Молодой человек, вы обронили перчатку?

– Спасибо.

– Хорошего дня.

Мне показалось, что это была ты. Забери меня отсюда, слышишь?

Андерсен

Ясно утро

Ясен пень

Красна утка

Красен селезень

Народная песня

1

– Не пищи! рано!

– Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи.

– Только когда я скажу, пищи, понял?

– Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи.

– Когда я тебе скажу: «наконец яичные скорлупки затрещали», сразу ты —

В ответ – молчание.

2

Спросил у продавца «Магнолии»: «Скоро ли снесут?» Ответил: «Вчера должны были». И засмеялся. Напугал меня этим своим – «вчера». И карту на скидку не спросил. А я и сам о ней забыл. Обычно всегда помню. Вечерняя скидка на кулинарию. Представил на секунду, что говорю с продавцом, спрашиваю его о чём-то, и как «бац-бабац» меня экскаваторным ковшом. Пот прошиб. Вышел из магазина, смотрю – утка идёт по тротуару, а за ней в шеренгу десять утят. «Вот это да», – говорю ей. Не ответила мне ничего кряква, даже в рифму не ответила. Молча шла вперёд, уверенно так. Будто знает куда. А утята видно, что не знают, трясутся, смотрят в хвостик товарища и даже не пискнут. Эй, вы куда? Валят. А если бы всё вчера случилось, где бы вы теперь были, а? Ушли. Уточка-вострохвосточка вывострохвостила своих вострохвостят. Скороговорка такая есть. С института знаю. Пока домой иду, скороговорю.

3

Половину завода снесли. Я и не заметил. И продавец «Магнолии», по-видимому, тоже. Как буханку хлеба разломали. Неровно. Осталась меньшая часть. На последнем этаже компьютерный стол завис в падении. Подошёл ближе. Что-то в этом есть. Смотреть на то, чего скоро не будет. И сожаления нет. Пусть сносят. И надежды нет, что съедешь из съёмной в новостройку. Пусть строят. Через два года на этом самом месте будет 30 этажей. Сталинку, где снимаю, вряд ли снесут. А если снесут, то не скоро. Пищит кто-то рядом. Ха. Утёнок. Крошечный. Застрял под арматурой. На моё «вот это да» – пропищал. Пи-пи-пи-пи. Взял его на руки. Лёгкий такой. Коричнево-серый. На вид как горсть грязного тополиного пуха. Не бойся. Это и есть вострохвостёнок? Кинули тебя твои, да? Это ведь твои были? Пищи, пищи, не держи негатив в себе. Я тебя понимаю. Обматери мамку, братьев, сестёр, весь мир. А вот этого делать не надо было. Ну и вонючка ты.

4

Пусть мама услышит, пусть мама придёт, пусть мама меня непременно найдёт. Она о тебе сразу забыла, как ты вылупился из яйца, Андерсен. Как тебе твоё имя? Кто знает, может быть, ты никакая и не утка, а лебедь. А лебеди вроде в одиночку не могут. Пара нужна. Тебе пока о паре думать рано. Да, Андерсен? Пищишь. Не рано? Я тебя домой взять не смогу, прости. У меня кошка. Она вообще-то не моя, а Ленина. Но пока живёт у меня. Скоро съедет к хозяйке. Так что я тоже без пары. И нормально, знаешь, спокойно. Чудно, конечно, я даже не знаю, какого ты пола. Наверное, мужик. Раз пищишь постоянно. Если бы ты был уткой, затих бы у меня на ладони, а ты не унимаешься. Я не враг тебе, Андерсен, и не конкурент. Иди, не бойся. Это пруд. А это утка с утятами. Вот только они чуть больше тебя. И у них своя мама. Но вдруг? Пропищи утятам: «Пацаны, возьмите меня в игру?» А почему я решил, что там одни пацаны. Пищи лучше так: «Ребята, я такой же, как и вы, только чуть меньше. Давайте играть вместе!» Над прудом кружит чайка. Орёт, хочет есть. Утка громко крякнула утятам и тут же булькнулась в воду, один хвост торчит. Утята последовали её примеру. Чайка сразу увидела Андерсена. Сначала услышала. Секунда – и чайка в пике летит вниз, курс прямо в траву, туда, где Андерсен. Не успела. Кричи не кричи. Шиш тебе. Маленький ты мой, возьму тебя домой. А не то для чайки станешь ты едой.

5

Кошку закрыл на кухне. Положил корм. Не ест. Пребывает в протесте. Мяукает, скребёт дверь. Она и так ко мне не очень, а тут и вовсе. Посадил Андерсена в коробку из-под Лениных вещей. Другой не было. На улице нарвал сухой травы, положил на дно коробки. Отварил пшено. Поставил тарелку с кашей Андерсену. Загуглил и понял, что пшено утятам нельзя. За это время Андерсен успел его попробовать. Не на вкус, на ощупь. Извалялся в нём. Стал похож на пушистую шишку. Умыл его влажными салфетками. Всё это делал под дикие кошачьи вопли. Если бы Лена узнала, как я поступил с её кошкой, она бы от меня ушла. Снова. И кошку бы забрала. Сразу. В Инстаграме (соцсеть запрещена на территории РФ) нашёл аккаунт «Спасаем животных. 24/7», написал в директ. Так вот и так. Выслал видео. Снял Андерсена после помывки. Милее ничего в жизни не видел и вряд ли увижу. Ответили:

– Какой хорошенький? Как назвали?

– Андерсен!

– Как мило!

– Сможете забрать?

– Конечно! Могли бы и сегодня, но у нас срочный вызов в область. Мини-пига нашли на улице.

Я представил, если бы у меня сейчас в квартире оказался не утёнок, а поросёнок. Я бы назвал его Пятачок. Я бы не стал далеко ходить.

– Ваш случай уникальный. Мы можем сделать из этого очень трогательную историю. Вы же понимаете, как нам важны лайки и охват аудитории. История про утёнка Андерсена – просто огнище.

– Да. Будем на связи. Я вам завтра позвоню, хорошо? Его надо забирать как можно скорее. У меня кошка. И она сидит на кухне. Понимаете?

– Конечно! До связи. Спасибо за ваше доброе сердце.

6

Прошло десять дней. Четыре сообщения в директ в «Спасаем животных. 24/7», и все без ответа. Хорошие 24 на 7. Пост про мини-пига вышел и набрал 1245 лайков. За это время Лена забрала кошку, сказала, что та очень похудела и перестала её узнавать. Меня она тоже не узнала. В смысле, Лена. Сказала, что мой дебилизм прогрессирует день ото дня и меня уже не спасти. Только дебил может держать взаперти утёнка. «Его съедят на улице», – сказал я ей. «Скорее он сдохнет с тобой тут», – ответила Лена. Ещё сказала, что в квартире воняет. Хотя я купил самый дорогой ароматизатор и поставил в него сразу пять палочек. Наверное, Лене просто не понравился запах «морского бриза». Я помог загрузить коробку с её вещами в такси. Подмены коробки она не заметила. Я бы тоже не заметил. Коробка была точь-в-точь такой же, как и была, нашёл возле помойки. На этом мы с Леной и её кошкой расстались. Навсегда. Там же на помойке увидел четыре картины Шишкина. Репродукции, конечно. В деревянных крепких рамах. Из них сделал Андерсену небольшой загончик. Положил в него сена. Поставил канистру с тёплой водой, чтоб было тепло. Андерсен ходит по загону, тычется клювом в шишкинский лес. Домашний зал Третьяковки. Стал важный такой, уверенный, холка вперёд. Но продолжает пищать так же громко. Заменил мне будильник. Хотя будильник мне не нужен. Я теперь на фрилансе. Точнее, без работы. Сезон в театре кончился. Занавес закрылся. Какие-то разовые подработки появляются, но их мало. В основном аниматорство. Вообще, надо в режиссуру уходить. Создавать свои миры и не ждать, когда позовут в чужой. А то сидишь себе прямо как Андерсен, прижатый арматурой, пытаешься как-то выбраться из всего этого, пробуешь, пищишь помаленьку, а стая избранных уже утопала. Далеко-далеко. А ты сидишь там, где забыли, там, где любили, там, где не искали. Да, Андерсен? «Вот это да», – говорю на его высокий прыжок. Скоро полетишь, что ли? Бросишь папку? Чего молчишь? Даже не пикнешь. Не бросишь?

7

– Ты представляешь, какой у нас будет успех! Дети в зале будут визжать от восторга. Это будет спектакль на двоих. У тебя главная роль, старик, поздравляю! А я буду на подхвате, на подлёте, так сказать. Теперь, когда ты подрос и превратился из желторотого птенца в селезня, ты можешь сделать эту роль.

Не всем же становиться прекрасными лебедями. Нам не нужна сказка. Нам нужна реальная история. Это будет по сути своей документальный спектакль с вкраплениями Ганса Христиана, твоего тёзки. Чего ты притих? Много незнакомых слов, понимаю. Но ведь надо с чего-то начинать? Гусь у Чехова в цирке работал! Чем ты хуже? Это несложно. Первый шаг на сцену самый трудный. А потом – как по маслу. Ну, давай. Когда я скажу: «наконец яичные скорлупки затрещали», ты радостно запищишь. Главное, не смотри в этот момент на меня. Смотри туда, где зрители. Они там, где окно. Видишь, где листья на ветках качаются. Сделаем первую пробу. Эх, ну что ты натворил! Мы же репетируем, а ты. Метаболизм ходячий. Я ничего не видел, ты ничего не делал. Не обращаем на это внимания. Поехали! «Наконец яичные скорлупки затрещали». Ну! Молодец, умница, да, можно ещё смелее, ещё громче. Это самое начало спектакля, нам нужно ввести зрителя в историю, поэтому и надо чуть громче, чуть смелее. Давай закрепим успех!

8

– Привет! Есть работа на вечер. Свободен?

– Привет! Что за работа?

– В ТЦ «Беляево» открывают рестик «Красна утка». Работы на два часа. Ростовая кукла – Утка. Не особо жаркая вроде, с прорезями. Ставка – 2К. Норм?

– Норм. Но мне не с кем оставить Андерсена.

– Это ещё кто?

– Тоже утка. Селезень. Я с ним репетирую новый спектакль.

– Зоофил, что ли?

– Нет, режиссёр. Начинающий. Это будет спектакль-коллаж. Соединение реальной жизни и сказки. Я нашёл его ещё утёнком в руинах. Выкормил, вырастил, приручил. Я смогу сегодня вечером. С собой его возьму. Какие явки-пароли?

В ответ – молчание.

9

Мы снова съехались с Леной. Ей негде было жить, и она попросилась ко мне. Её кошка месяц назад умерла от рака. Лена была в таком отчаянии, что даже не спросила меня, живу ли я до сих пор с уткой. Она так называла Андерсена. Всегда. Сколько бы я её ни поправлял. К тому времени Андерсена со мной уже не было. Ему стало тесно в квартире, в нашей репетиционной комнате, и я отдал его в «Птицеводство» на ВДНХ. Когда расставались с Леной, а мы много раз расставались и всегда плохо, я ни разу не расстраивался. Хотя она говорила очень обидные вещи. А там, в «Птицеводстве», не сдержался. Плач у меня, как писк. Странный. Хотя я взрослый мужик. Прости меня, Андерсен. Загон из Шишкина стоит нетронутым. Как память. Я ни перед кем в жизни не извинялся. Только перед тобой. Лену я не люблю. Я приютил её у себя на время. Спас. Из жалости. Но скоро это всё кончится. Вчера она сказала, что я занимаюсь шутовством, а сегодня приготовила на обед утку с черносливом. Она ничего не понимает в жизни, Андерсен, ничего. Уточка-вострохвосточка вывострохвостила своих вострохвостят. Уточка-вострохвосточка вывострохвостила… Скороговорю, наращиваю темп. Надо держать себя в форме, надо держаться. Скоро новый сезон.

Я, дед и Люба в отсутствие мечты

Я не помню, чтобы я когда-то

думал о мечте так долго и подробно, как сейчас.

Я не помню, чтобы я когда-то

не делал что-то в срок.

И этот текст мне хотелось написать

раньше дедлайна.

Но он родился сегодня,

когда я оставил Москву на каких-то четыре дня

и приехал в родной Екатеринбург.

В город, где все мечты берут своё начало

(и свой конец).

Пять лет назад, окончив театральный институт

с красным дипломом (неважная,

но тогда важная деталь),

я приехал «покорять столицу».

Первым делом поехал на «Мосфильм»

и встал в актёрскую базу.

Сделал портфолио у крутого фотографа,

приехавшего недавно из Америки.

Я был уверен, что завтра мой телефон

будут обрывать

агенты, продюсеры, кастинг-директора.

Вот какой я красавЕц.

Берите, хватайте, налетайте.

Сыграть, станцевать, спеть.

Всё могу!

Уральский самородок-золото!

Правая рука подписывала воображаемый контракт.

В левой – двойной эспрессо со сливками

(его принесла ассистент по актёрам,

симпатичная блондинка с каре).

Впереди многочасовая смена.

Надо беречь силы, слова и эмоции.

Я благодарю ассистентку небрежным кивком головы.

Делаю вид, что повторяю сценарий.

Скоро в кадр.

Камера!

Мотор!

Начали!

Но назавтра не было ни одного звонка.

Я подождал неделю, другую.

Глухо.

По три раза на дню звонил родителям.

Слёзы подкатывали, но я держался молодцом.

Я не мог дать слабины.

Я говорил, что всё зачудительно.

Что всё очуденно.

Открыть истинное положение вещей я решился

только своему педагогу:

– Хочувернуться-мнездесьплохо-одиноко-

– здесьбезсвязейникак…

– Ты всего неделю в Москве!

– Немогунемогунемогу…гугугугу (неразборчиво).

– К тебе кто-то приставал?

Моя истерика резко обрывается.

И я абсолютно спокойно и твёрдо ей отвечаю:

– Нет… и не пристанет…

С тех пор прошло больше пяти лет.

Я редко бываю дома.

Эти вылазки всегда кратковременные.

Вот как сейчас – всего какие-то четыре дня.

В Екатеринбурге я не думаю о дедлайнах.

За эти четыре дня происходит самое важное.

Я сижу в кабинете моего деда.

Достаю из ящика стола запылённую аудиокассету.

Подкручиваю ручкой ленту.

На кассете написано фломастером:

«Дениска, 4 года».

Вставляю кассету в приёмник (чудом не выбросили).

Сначала громкое шипение.

А потом, как будто издалека, прорезается диалог:

молодой и звонкий (как мне кажется) голос деда

и лепетание ребёнка.

Я не узнаю себя.

Это не я.

– Дениска, ну давай спой нам!

К деду присоединяются ещё голоса

(шумно, весело, неразборчиво).

– Фто спеть?

– Что хочешь, давай!

– Просим, просим!

Аплодисменты (жидкие, от силы зрителя три,

не больше,

но плёнка плюсует).

– Люба уфпенска кабряалет

Запись прерывается.

Грубая стыковка.

Затем снова оживает.

И детский голос поёт (ну как поёт):

– А я сяду в кабряалет

И уеду куда-нипуть

Если фпомниф

Меня забууууудь

Если вспомнишь.

Вспомнил…

Остановил кассету.

В это время в кабинет заходит дед.

– Поехали в сад, – говорит.

И мы едем в сад.

Бабуля осталась дома (устала, давление).

Деду – 83 года.

Он водит машину.

Аккуратно-медленно-очень медленно —

не нарушая правил.

Не обращая внимания

на мат и клаксоны подгоняющих водителей.

От дома до сада 15 минут езды.

Мы едем добрых сорок.

И успеваем прослушать весь альбом

Любы Успенской.

– Если вспомнишь, меня забудь,

А вернёшься, меня здесь нет, —

Поёт наше святое трио —

Я, Люба и дед.

Жаль, что в дедовском «Лансере»

нет окошка на крыше.

– А я сяду в кабриолет… (проигрыш соло

саксофона)

Мы приедем с дедом на дачу

и будем подвязывать старую яблоню.

Ветка не выдержала урожая.

Надломилась.

Держится, как говорится, «на соплях».

В прошлом году не было ни яблочка.

А в этом…

Куда столько – пропадут…

Несколько слоёв синей изоленты.

Бессмысленный паллиатив.

Жалко ломать.

– Ещё одним слоем пройдусь, – говорит дед.

– Давай, – говорю.

Сам держу ветку.

Отпускаю – держится.

Я не помню, чтобы я когда-то

не думал о мечте так долго и подробно, как сейчас.

У меня нет желания брать в руки телефон.

А вдруг звонят с «Мосфильма»?

Нет, там теперь нет актёрской базы, всё закрылось.

А вдруг это Михалков-Бондарчук-Бекмамбетов?

Перезвонят.

– Дениска, у тебя сотовый, – кричит дед из дома. Кассета «Дениска, 27 лет».

Запись идёт.

Беру трубку.

Бабуля:

– Деня, купите слойки с яблоком и хачапури

в «Лавашной».

– Хорошо, бабуль.

Обратно в город мы едем час пятнадцать (пробки).

Я, дед и Люба Успенская

три слойки с яблоком

хачапури (было два, одно съели в дороге)

Жаль, что в «Лансере» нет окошка на крыше

Жаль, что самолёт в 6:50 утра

Как я был Петром Первым

1

Пётр Первый пёрнул первый. Не лучшее начало для текста, соглашусь с вами. Можно давать занавес. Эта первая фраза сразу выдаёт во мне человека недалёкого, не обременённого интеллектом. Но прошу, не спешите делать выводы. Эта первая фраза дорога для меня. Как первое бранное слово, услышанное в детстве во дворе, которое потом с гордостью повторяешь в домашней обстановке, не задумываясь о смысле сказанного. Потом получаешь за это дело по губам от кого-то из домашних. У меня такого человека, кто дал бы мне по губам, не было. Меня очень любили и постоянно прощали. Любовь – это прощение. Прощение – это очень хорошо. Первой фразе про Петра Первого меня научила мама. Это такая считалочка родом из далёкого маминого детства, поэтому с неё можно начинать текст. Даже нужно.

2

Это было ещё одно безденежное лето. Промежуток между старым и новым театральными сезонами. Простите, что забыл вам сказать, что я актёр. О, не спрашивайте меня, в каком театре можно увидеть спектакли с моим участием или же в каком фильме можно меня посмотреть. Да вы и не спрашиваете. И правильно делаете. Потому что хорошие, стоящие спектакли, в которых я играл, давно сошли со сцены, а фильмы с моим участием ещё не снимались, да и вряд ли. Не хочу прогнозировать, тем более плохое. Этот текст не о моих театральных и киношных работах, хотя об этом можно говорить долго и подробно. Даже нужно. Но здесь речь пойдёт о конкретном лете. И в нём не было ни театра, ни кино, ни денег.

3

Я с шести лет знал, что Пётр Первый был женат на Екатерине Первой. Первые – это была такая фамилия в моём понимании, одна на двоих, как у нормальных супругов, живущих в уральской полосе. И вообще, они не были для меня какими-то важными людьми в истории нашего государства. Они были двухэтажными коробками конфет в форме трапеции. Не помню, как называется эта фигура. Похожая из гипса стояла на полке в школьном кабинете математики. Пётр был красной коробкой, отделанной картонной яшмой, а Екатерина – зелёной, под малахит. Найти коробку конфет «Пётр» было нелёгким делом. Я видел её два раза в жизни, первый – вживую (кто-то подарил семье), второй – на баннере городской кондитерской фабрики «Конфи». А вот «Екатерина» стояла на витринах в каждом кондитерском отделе. Стояла, скучала, потому как была недешёвая. «Пётр» был ещё дороже. Цена «Екатерины» была оправдана. Целых два этажа самых разных конфет: с начинкой и без. Больше всего я любил грильяж. Он трудно доставался из пластмассового углубления и был похож на толстую сигару. Я вставлял орехово-шоколадную сигару в рот и «курил». Грыз грильяж, стачивая его. Другие конфеты в «Екатерине» меня мало волновали. Но не станешь же покупать дорогую «Екатерину» ради двух грильяжных палочек. Как-нибудь перебьёшься – могли сказать мне родители. Но так не говорили. Потому что любили.

4

Мне написал очень хороший человек. В дальнейшем будем именовать его Заказчик. Я понимаю, что это звучит очень сухо и на договорном языке. И вы сразу же перестаёте мне верить, что человек был действительно хороший, даже исключительный. Он вытащил моё лето из дырявого безденежья. Подкинул работу. Я обычно не соглашаюсь на аниматорство: ростовые куклы, странные костюмы, сшитые из недышащей синтетики. Вы поняли, о чём я. Но тут я согласился. И даже дело не в отсутствии денег. Дело в роли. Пётр Первый. Заказчик написал мне, зная, что я высокий. 185 см в длину. Ширина тоже подходящая. Для молодого Петра, только что вступившего на трон, – в самый раз. Заказчик выслал мне текст, который нужно было выучить. Текст напоминал тронную речь. Я очень быстро выучил текст. И дело не в том, что мне предстояла скорая репетиция с Заказчиком, дело в моей памяти. Она быстрая и хваткая. Хватает всё что ни попадя. И нужное и совсем ненужное. И так же быстро выпускает из рук. Нужное выпускает. Ненужное держит всем, чем только можно держать. Я не помню, как прошла репетиция. Это говорит о том, что на ней было сказано очень много важного и нужного перед будущей поездкой. Да, я снова забыл вам сказать. Играть Петра Первого надо было в самой лучшей среде, которую только можно себе представить. В Питере. Об этом можно было только мечтать. И гонорар был прекрасный. Спасибо Заказчику – очень хорошему человеку. Он купил билеты на «Сапсан». Для себя и для меня. Я тоже был покладистым и хорошим. Сделал всё, о чём мы договаривались с Заказчиком. Побрился, убрал всю лишнюю растительность с щёк, оставив одни усы. Такие усы были у наших отцов в девяностые. Это достаточно милое, но пугающее зрелище на любителя. Я говорю сейчас за себя. За свои усы и лицо, на котором они смотрелись, как будто приклеенные нетрезвым гримёром. Правый ус был длиннее левого. Я заметил это, когда сделал контрольное селфи на память.

Я человек малостеснительный. В поезде я не узнавал себя. И в этом неузнавании проехал все четыре часа до Питера, прикрывая рукой щёточку над верхней губой. Тогда ещё не было ковида и масок везде и всюду. Маска бы меня тогда спасла. То, о чём я пишу, было давно. Недавно в Фейсбуке (соцсеть запрещена на территории РФ) всплыло воспоминание. Увидел год и тут же его забыл. Запомнил только, что воспоминание погрузило меня в грустную меланхолию. Я не люблю воспоминания в соцсетях. Но что-то репощу, репощу.

5

В 2003 году я впервые посетил Санкт-Петербург. Мы ездили туда с мамой вдвоём на экскурсии. Тогда был юбилейный для города год, триста лет, и весь центр города вылизали, позолотили. С того момента город на Неве упал в меня, разлился всеми реками, затопил. Каждый год я мечтаю переехать в Питер насовсем. Всё бросить и свалить из Москвы. Каждый год у меня ничего не выходит. Хотя нет, что-то выходит. Но точно не то, и точно не в Питере. Тогда в 2003 году меня поразил памятник Петру Первому, сделанный скульптором Михаилом Шемякиным. На нём Пётр лысый. Я помню, что грустная меланхолия снова тогда настигла меня. Это были её первые схватки со мной. Мне было по-детски жаль Петра. Я знал, что такое быть лысым. Нет, речь не про мои волосы, они, слава Богу, на месте. Моя бабушка всю сознательную жизнь прожила лысой. Она закрывала лысину шиньоном. По её словам, она сожгла волосы в молодости пергидролью, передержала краску. И осталось вместо волос – гладкое выжженное поле. Мне было жалко бабушку. К тому же, однажды в одном из шкафов, куда мне нельзя было заглядывать, я увидел толстую, туго заплетённую косу. «Это твоя коса?» – спросил я бабушку на свой страх и риск. «Да, – ответила мне она и добавила: – Не лазь туда больше». Я долго смотрел в лицо шемякинскому Петру. Потом перевёл взгляд на его ноги. Экскурсовод сказала нашей группе, что у Петра был маленький размер ноги – тридцать восьмой. И тогда мне снова стало жаль Петра. Так жаль, что даже захотелось присесть на его костлявую, вытянутую коленку. Но я не успел этого сделать, потому что группа пошла в Петропавловку. У меня сейчас сорок шестой размер ноги. Мне трудно подобрать обувь. Даже Заказчик не смог. Туфли, предназначенные для моей версии Петра, были сорок пятого размера и поджимали.

6

Это был корпоративный праздник одной из крупных фармацевтических компаний. Руководитель компании решил провести его в Северной столице. Все тридцать человек, находящихся в штате, ехали тем же «Сапсаном», что и мы с Заказчиком, только в другом вагоне. Они не должны были увидеть Петра до празднества. Хотя Петра бы они и не увидели. Они бы обнаружили молодого человека с пунцовыми щеками, прикрывающего юношеские усики. Не усики – а пропуск в… Я делаю успехи. Я не договариваю фразы, которые услышал когда-то в пору уральского детства.

Я не помню, как прошло моё выступление. Помню то, что было за кулисами. Конечно, там не было кулис. Это был кабинет, в котором я зубрил текст помимо тронной речи. Кстати, тронная речь прошла на ура. С первых слов: «Бояре, слушайте меня, бояре» – я понял, что мне вторит и помогает эхо, делая мой голос неживым, мемориальным, сошедшим со страниц учебника по истории. Такой голос вполне мог быть у шемякинского Петра. Он бы подошёл к лысой голове и маленькому размеру ноги. После тронной речи мне предстояло объявлять сотрудников отделов, точнее темы их выступлений. Дезоксирибонуклеиновая кислота – самое лёгкое слово, которое фигурировало в тексте, данном мне Заказчиком. Предложения состояли сплошь из медицинских терминов, которые должны были отлетать от моих зубов, касаться непропорциональных усов, а уже потом лететь в зал и разноситься эхом. Хорошо, что между каждым выступлением отделов у меня было чистых сорок-пятьдесят минут, за которые я успевал вызубрить сложносочинённый (для меня и Петра) текст. Мой большой гонорар за петровскую работу был оправдан, и даже в какой-то момент, вероятно под конец праздника, показался мне малым. Взыграла лихая Петровская кровь. Взыграла и тут же остыла. Заказчик доволен, служители фармацевтики тоже. Намозоленные ноги предпочли остаться индифферентными к прошедшему.

7

Один мой очень хороший друг, давно живущий в Питере, как-то рассказал мне о своём первом поцелуе с девушкой, которая приехала к нему, чтобы съехаться. Они давно были знакомы по сети, а первоначально нашли друг друга в Тиндере. Друг рассчитывал на быстрое, необременительное, но в то же время тесное знакомство. Не знаю, почему он выбрал для поиска Тиндер. Мне, кажется, в Питере не составит труда наладить мимолётную связь, перекинуть мост и наутро его развести. Но из песни слов не выкинешь. Всё бы ничего, если бы девушка, понравившаяся моему другу (они сразу отлайкали друг друга), жила не в Питере, как было указано у неё в анкете, а где-то под Архангельском. Зачем она указала в профиле Питер? Хотя я её понимаю. С тех пор у моего друга и лжепитерки закрутился сетевой роман, продлившийся полгода. И вот наконец онлайн-знакомству пришёл конец. Она в Питере. Он тоже в Питере. Стоят, оба-два, красивые, молодые, продуваемые ветрами, у «Медного всадника» и целуются. И тут мне стало завидно, так же как и Петру, смотрящему на всё это. Конь пожелал остаться индифферентным. И правильно сделал. Зависть – это очень нехорошо.

8

Заказчик поселил меня в отеле рядом с Адмиралтейством. Это входило в наш с ним договор. Холл на первом этаже напоминал филиал Эрмитажа. Мускулистые атланты с лёгкостью и даже некоторой иронией держали на себе потолок, украшенный взбитой лепниной. Это был и есть самый шикарный отель, в котором мне доводилось когда-то жить. Жаль, что всего один день. Вечером меня ждал «Сапсан». Самое обидное, что Заказчик по какой-то случайности снял номер на три дня. После сыгранного Петра Первого я мог спокойно отдыхать в шикарных, поистине имперских условиях. Но завтра у меня был спектакль, детская утренняя сказка, в 10 утра сбор на грим, в двенадцать – выход на сцену. Я не помню, кого я играл тогда. Спасибо, память. Лежал перед отъездом на огромной четырёхместной кровати в номере, смотрел в стену. На ней висел портрет. И кого же вы думаете? Правильно. Петра Первого. Карандашный рисунок, срисованный скульптурный бюст. Только верхняя часть Петра. Хорошо, что присутствовал парик. Хорошо, что грустная меланхолия вцепилась в меня только в «Сапсане». Я думал о расчленении. Себя. Мечтал: вот бы оставить мою верхнюю часть в отеле, а главное в Питере, а нижнюю часть отправить играть утренний спектакль в Москве. Какую же роль я играл? Правую куриную лапку у домика Бабы-Яги. Грустная меланхолия, отвяжись от меня. И брось эту привычку перекидываться с прошлого на сегодняшний день.

9

Забыл сказать, что я чуть не опоздал на тот вечерний «Сапсан». И не потому, что я замешкался, желая оттянуть своё пребывание в Питере. Да, я действительно тянул до последнего, но заложил сорок минут на дорогу до Московского вокзала. Меня подвело бритьё. Я уже собрался выходить из номера, нахмурив бровь по-петровски, как вдруг вспомнил про усы. Я забыл их сбрить. Катастрофа. Второй поездки «на сапсане с усами» я бы не перенёс. Усы должны были остаться в Северной столице незамедлительно. Когда на мне был чёрный парик, усы смотрелись более или менее органично, конечно в рамках образа. Без парика – даже о пропуске куда-то там… говорить было бессмысленно. Только если… побриться наголо, вот тогда, может быть, усы бы и выстрелили. Но нет, нет, нет. Ещё не нашёлся такой Заказчик, а самое главное – такой гонорар. Хотя, конечно, всё обсуждаемо и ради роли возможен компромисс. Главное, чтобы роль была очень хорошей.