– Такое со всеми сейчас, это нормально. Нами управляет телефон, он заменил всех богов, даже фанатики, вон – в телефоне сидят дни и ночи напролёт. Закинут нам позитив туда, и будем все радостные ходить, забудем о пандемии.

– Ты в «Хиппохае» поедешь?

– Не знаю, машину пока не пригнали. Надо сначала пышку, а потом будем дела решать.

Макс достал башик из баночки.

– Нашёлся, родимый! – воскликнул он.

Пока закипал чайник Макс умело свернул косячок, и мы отправились на склад курить. После первой тяжки, Макс достал телефон: – «Вот теперь можно и дела делать» – он улыбнулся и набрал номер. Он говорил на киргизском языке, но по разговору было понятно, что он договаривается о машине. Макс положил трубку, докурил косяк.

– Ух, хорошая трава. Машина будет, осталось травы найти, чтобы не скучно было.

– Так ты едешь? – Я волновался, как бы нам попасть в «Хиппохае».

– Мы все туда едем, расслабься, Диса, ща привезут машину, траву и поедем, Птаха звонил, попросил пивка взять, нас уже ждут. Пока вы спали, всё решилось.

Не успели мы допить кофе, как приятели Макса пригнали машину Субару Форестер, турбированный, праворульный, ещё и механика, поднялись с ребятами на крышу и принялись укуриваться через бульбулятор, мы с Юлей отвалились уже после второй хапки.

– А? – спросил с широкой улыбкой, тот, который меня прозвал Будулаем. – Как трава? Хорошая, да? Я сам тёр сегодня утром, свежак.

– Убойная. – У меня плыло пред глазами. – У меня аж перед глазами поплыло.

– Во-от. – довольно улыбаясь, продолжил он. – Это потому что я тер не у дороги, а вчера мы курили с дорожной пылью, у дороги не чистый получается гашиш. У нас видишь, индика растёт, её только тереть, солома не цепляет.

– Это индика, да?

Меня больше всего волновало, как Макс в таком состоянии поведёт машину, потому что я не мог сконцентрироваться на одной точке, всё кружилось вокруг меня, а он всё курил и курил, расплываясь в улыбке и по стулу, глаза его налились кровью и прикрылись, сделавшись ещё уже.

– Хорошо, как. – промямлил Макс. – Да, Диса?

– Очень, аж плохо. – ответил я.

– Не волнуйся, сейчас поедем, жена придёт и поедем.

Мы выпили ещё по чашке кофе, дождались вторую жену Макса, загрузили рюкзаки в багажник, постояли с ребятами на улице, выкурили по сигарете, поговорили ни о чём, посмеялись, Макс закапал «Нафтизин» в глаза – он сужает сосуды от этого проходит краснота, сели в машину и поехали. Когда выехали из города на трассу вдоль южного берега озера, Макс положил стрелку на спидометре, я так сильно был накурен, что дорога у меня ушла в одну точку и закружилась голова.

– Классно, да? – Макс сбросил газ. – Люблю ездить накуренный. Концентрируюсь на дороге, вот по буху не получается, всё плывет перед глазами.

– У меня от этой травы плывёт всё. – Я еле дух переводил, сердце билось, как воробей в клетке.

– Страшно?

– Очень.

– Бывает.

Мы свернули с трассы на грунтовую дорогу через поля пшеницы, сурепки, картошки, они сменяли друг друга, ровными и разноцветными квадратами, потом поля сменились забором с колючей проволокой, за которыми находится военная Российская база, и смотровые вышки по периметру.

– О, вертухаи стоят. – сказал Макс.

– Караульные, Макс. – поправил я его. – Ты как зэк общаешься.

– Как научили, так разговариваю, у нас в городе все русские по понятиям общались, а в России я с зэками работал, где мне научиться нормальному языку?

– Книги читай.

– Книги не получается читать, я засыпаю.

– Это дело привычки, сначала через силу, а потом без чтения не сможешь. Меня отец в детстве заставлял сквозь слёзы читать, говорил: – «Сейчас привыкнешь читать, будешь читать всю жизнь, а не будешь читать – жизни не узнаешь» – я обижался на него, думал, он мне всё желание отобьёт навсегда, а оказалось, он прав был, приучил меня книги читать. Может поэтому я и писать начал.

– У меня не хватает терпения, не моё это. Да и потом люди, которые книги читают, грустные какие-то, вот и ты тоже грустный, начну читать и таким же стану.

Хиппохае

Мы подъехали к воротам, я вышел из машины, толкнул их и они раздвинулись в разные стороны, ко мне подбежал толстый пёс боксёр, я замер, он меня обнюхал, виляя хвостом, и побежал к машине.

– Садись, Диса. – крикнул Макс из машины.

– Езжайте, я ворота закрою и пройдусь.

Вдали на пустыре, среди кустов облепихи виднелись постройки из контейнеров, идти до них было немного, да мне и не хотелось возвращаться в машину, тем более, навстречу шёл Миша, тот самый из Казахстана, у которого во дворе были скульптуры из покрышек.

– Приветствую. – он протянул мне руку. – Какими судьбами?

– Добрый день. – я пожал его мозолистую ладонь. – Вино вам привезли.

– А, так это ты винодел, мы все уже ждём.

– А ты как, давно здесь?

– С весны, я пришёл через горы, как всегда из Алма-Аты и застрял в локдаун, варю кашу собакам. – он скривился. – Уже мочи нет варить её.

– Зачем-то тебе это надо, нам всем надо пройти ровно то, что дано, и не даётся больше, чем мы можем. Смирение – ключ к просветлению.

– Если чувствуешь, что не следует идти по этому пути, то не надо по нему идти.

– Единственный способ побороть страх – не убегать.

– Победи себя и выиграешь тысячи битв?

– Можно и так. Но это не закончится, пока не поймёшь, для чего это происходит.

– Все мы учителя или ученики.

– Все мы путники и как бы мы не шли, идём все к смерти, её не избежать, как и того, что мы были рождены.

Мы подошли с Мишей к машине, возле которой стояли Юля, Макс с младшей женой и Птаха, возле них крутился пёс, а они его боялись.

– Джони, фу! Нельзя! – строго сказал Миша, и пёс убежал по своим делам. – Вы, может, чаю хотите, перекусить?

– Надо пышечку. – сказал Макс.

– Тогда вот, что у меня есть. – Миша достал из кармана трубку, сделанную из цветного стекла, красно-жёлто-зелёная.

– А это кстати. – Макс взял трубку.

– У вас сигаретки не найдётся? – спросил Миша.

– Найдётся. – Я достал пачку сигарет из кармана и открыл. – Бери парочку.

Миша вытянул две сигареты, улыбнулся и отправился подкидывать дрова в огонь под кастрюлей, в которой, по-видимому, варилась каша для собак. А мы скурили трубку, поздоровались с Птахой, и пошли в заросли облепихи ставить палатку.

«Хиппохае» – это облепиха на латыни (hippophae), а ещё так называется туристический лагерь – коммуна, где живут в основном хиппи, ребята, которые так и не вошли в двадцать первый век, которых цивилизация выкинула в колючие заросли облепихи на берегу озера Иссык-Куль. Они неплохо устроились, живут на то, что летом принимают отдыхающих, размещают их в палатках и индейских типи, готовят еду вегетарианскую, но не запрещают привозить с собой и готовить мясо. Из примечательного в лагере большая летняя кухня, ребята её сами сделали из досок, длинный стол из спила, ещё у них чайный домик для церемоний – двухэтажная, открытая беседка с гамаками. Вечерами этот домик превращается в кормушку для комаров, и там сидят самые отважные и просветлённые, либо, у кого есть спрей от москитов.

Облепиха занесена в красную книгу, поэтому вырубать колючие заросли запрещено, но ребята нашли выход и вырубили небольшие полянки, на которых поставили палатки, посадили фруктовые деревья и повесили гирлянды на солнечных батареях. В общем, атмосфера там спокойная, дружелюбная, обитатели коммуны заняты своими делами целыми днями – что-то строят, сажают, закатывают банки с консервацией на зиму.

Первым делом, после того, как мы поставили палатку и перекусили, я прошёлся на пляж, поздороваться с Иссык-Кулем. На ряби воды плясали лучи заходящего солнца, сверкая золотом на синеве озера, небо уже сменило голубой на синий, облака окрасились в персиковый цвет и кое где загорелись звёзды. Закат – это магия, которая завораживает каждый раз, когда смотришь, день уходит и наступает ночь – время сновидений и бессонниц.

Солнце закатилось за горизонт, изрезанный зигзагом гор, но тьма ещё не наступила. Я отправился в туалет, прошёл мимо нашей палатки, заглянул в неё – Юля лежала, укутавшись в спальник. Я ничего не сказал, залез поцеловал её и направился по своим делам. Туалет в «Хиппохае» деревянный, без света, с очень глубокой ямой, неприятно стоять на досках и понимать, что под тобой бездна, с говном на дне. Возвращаясь по тропинке среди колючих зарослей с кислыми оранжевыми ягодками, я встретил Юлю, она ждала меня на развилке.

– Прогуляемся? – предложила она.

– Конечно, что-то тут скучно, даже в какой-то мере грустно, не находишь?

– Нахожу. Всему виной пандемия, все грустят сейчас.

– Я всё время забываю об этом, привык. Хах. А ведь, да, так оно, наверное, и есть.

Мы прошлись по песчаной тропинке, под тёмным небом, густо усыпанным звёздами, большими, маленькими, тусклыми и яркими, они помигивали, преломляя свой свет в слоях атмосферы. Так наступила ночь, со всеми её тенями, шорохами, страхами и тишиной, присущей только ночи, когда никто не смеет нарушить порядок мироздания. А здесь в облепихе, у озера, которое тоже не решалось шелохнуться, где ещё живут духи природы и вера в них, шестое чувство обостряется, и ты уже воспринимаешь мир ощущениями тонких миров, это знакомо каждому, это то, что тянет нас на природу, то, что иногда проносится мыслью: – «Может уехать из города» – и растворяется в суете, это то – без чего нам тоскливо.

Я остановился и закинул голову, устремил взгляд туда, где вселенная уходила в бесконечную перспективу, в космос, который начинался прям от моих зрачков со всеми его чёрными дырами, галактиками, солнцами, непостижимыми расстояниями и просто фантастическими планетами. Там, в космосе, холодном, смертельном, рождаются звёзды и умирают, проносятся на огромных скоростях небесные тела мимо планет и каким-то чудом, они не падают на Землю.

– О чём ты думаешь? – Юля прижалась ко мне.

– О нас. – я улыбнулся. – Таких бесконечно сложных и не постижимых, как космос. Внутри каждого целая вселенная, но мы не замечаем её, мы забыли о себе, о друг друге, о любви. Как грустно, что мы забыли о любви. – я заглянул Юле в глаза. – Зачем мы всё это делаем?

– Это называется прогресс, эволюция, цивилизация.

– Мы затерялись в иллюзиях. Что мы наделали? – Я вновь устремил взор в бездну. – Как ты думаешь, там есть кто-то ещё?

– Не знаю. Это имеет какое-то значение?

– Пока мы этого не знаем – не имеет. Разве что любопытство сидит занозой в голове. Хах… Как же мы мелочны, имея вселенную внутри себя – мчимся за пустотой, что окружает нас.

Мы зашли в столовую, сели на деревянную лавку за длинный стол из спила, предусмотрительно накрытый прозрачным полиэтиленом. Какое-то время мы сидели одни, в электрическом свете, его рассеивали круглые светильники под треугольной крышей, об эти самые светильники бились мотыльки, бабочки, жучки, они постукивали, ударяясь о стекло. Я заметил книги на полке под стойкой, отделяющей кухонную зону с газовой плитой, мойкой, баночками, коробочками, пакетиками и посудой, я подошёл к книгам, наклонился, я всегда изучаю литературу на книжных полках, где они есть, конечно, по книгам на полке можно многое сказать о месте и людях, которые там обитают. На узких полках, сколоченных из грубых, неотёсанных досок, стояли книги Ошо, Кастанеды, по дзэн буддизму «Нет эго, нет проблем» и книги Виктора Пелевина, что меня сильно удивило, хотя, он, наверное, где-то рядом и должен стоять, между Ошо и Зеландом. Скажи, а? Узнав, какие книги стоят на полке, сразу стало понятно, что это за место и какие люди там живут, замечательные люди, я люблю их, они стараются достичь гармонии с миром, с каждой птичкой, залетевшей на их территорию, с каждой душой, заехавшей к ним на побывку, и всё это искренне, не деньги ведь главное, они лишь средство существования всего этого места.

В столовую вошёл Макс с женой и с пакетами еды. Он поставил пакеты на стол и принялся вытаскивать – колбасу, лепёшки, майонез, кетчуп, пепси, сыр.

– Чё, Диса? – спросил Макс. – Как вы?

– Отлично. – ответил я. – Вы как?

– Зашибись. – Макс нарезал колбасу толстыми кружочками. – Давайте с нами?

– Да, нет, спасибо. – Мне, конечно, хотелось есть, но было неудобно, я вообще стеснительный иногда бываю, находит на меня и ничего не могу с собой поделать. – Мы уже поужинали. – соврал я.

– Нельзя отказываться. – Макс улыбнулся. – По кусочку хоть скушайте.

– Ну, если только по кусочку.

К нам заглянул Миша – «Не помешаю?» – спросил он.

Макс пригласил его к столу, а Миша налил в бокалы чай из трав, которые растут в горах – это чабрец, душица, зверобой, ромашка и поставил на стол вазочку с мёдом.

– Угощайтесь, мёд свежий, вчера только взял у пчеловода, тут неподалёку пасека, может, видели, когда ехали?

– Не, не видели. – отрезал Макс. – Угощайся.

– Если вы не против, то я с удовольствием. – Миша прямо-таки просиял. – По мясу соскучился, эти вегетарианцы меня замучили.

– А ты ешь мясо? – удивился Макс.

– Конечно. Я и собаки едим мясо.

Мы уплетали колбасу, запивали травяным чаем и довольно улыбались друг другу. Макс был счастлив, что смог нас всех сделать счастливыми, он из тех, кто получает огромное удовольствие от того, что доставляет радость окружающим. Таких людей мало, на вес золота, что говорится, с ними всегда комфортно и легко, вообще это редкость, когда кто-то думает о ближних, тем более о комфорте окружающих, не знаю уж, что это – воспитание, черта характера или просто хорошие манеры. Сам-то я не отличаюсь ни тем, ни другим, я считаю, что довольно груб и не отёсан, могу иногда натянуть маску интеллигента, но мне не комфортно в ней, уж больно все напирают, хотя опять-таки всё от социума, это бытие всё-таки определяет сознание, а не сознание бытие. Хотя «Хиппохае» – это то место, которое создано сознанием, и социум здесь тоже создан искусственно. Наверное, такое возможно только в закрытом социуме, вдали от скопления людей, вдали от мегаполиса. В отшельничестве можно играть в просветлённых, и создавать свой мир со своими причудами. Попробуем разобрать на примере этой, на первый взгляд, добродушной и приветливой коммуны, где, казалось бы, царит у всех мир в душах и улыбки не натянуты, а искренни, да и всё искренне, и уклад жизни, полностью устраивает их, они ведь сами его себе выдумали.

– Я вот как-то автостопом ехал через Урал. – перебил наше довольное чавканье Миша. – Ехал вместе с девушкой, совсем молодой – девятнадцать лет. Дело было зимой, представляете, Урал, зима. – Миша поджал ноги под себя, уселся поудобней на дощатой лавке. – Мороз, пронизывал до костей, а мы по трассе в степи, вьюга завывает и ни одной машины. Она бедная напугалась, плачет, говорит: – «Сгинем, Мишенька, мы здесь. До утра околеем» – да я признаться и сам труханул, у нас ведь палатки то с собой не было, спальники, да горелка. Смотрю я – в поле что-то темнеет, думаю: – «Сена стог, может в него зарыться». Пошли мы к этому стогу, я вырвал солому из середины, сделал норку, в общем, забились мы туда, от ветра спрятались, вход заткнул, надышали и стало довольно тепло, по крайне мере, был шанс выжить до утра. Подруга моя совсем продрогла, ей бы горячего чая выпить, а внутри стога страшно разводить горелку, мы то может, и не сгорим, а вот укрытия нашего лишиться как раз плюнуть. Я откопал выход, обложил сеном вокруг, что бы горелку не задувало и закипятил чайник… Да, вот такое приключение было. –Миша замолчал, громко отхлебнул чай, причмокнул и спросил. – Как? Понравилась история?

– Да. – ответил Макс. – Прям так всё и было?

– Это вы сами как хотите, я же сказочник, просто рассказываю, чтобы было не скучно. – Миша хитро улыбнулся, так, что мы и не поняли, что это было, правда или вымысел. – Может кому ещё чай? – Он встал.

Все вежливо отказались и приступили к уборке со стола, после трапезы движения были заторможенными, а общее состояние, подверженное обстановке, находилось на самом высоком уровне умиротворения и пофигизма. Но как ни крути вокруг нас декорации, внутри мы всё равно оставались теми маленькими мальчиками и девочками, которым страшно находиться в этом огромном и таком безразличном мире. И всё это спокойствие – это всего лишь подсознательное притворство, чтобы не выделяться из общей картины придуманного мира этими хиппи, которые жили в кустах облепихи. Мы всегда и всюду, таскаем ворох своих проблем, комплексов, обид, страхов и усталости, мы сильно устаём от работы, от уборки, от приготовления еды, от друг друга, а это самое грустное. Если бы не страх одиночества, где мы остаёмся наедине со своими мыслями, с болью от ран, ведь мы такие нежные существа, но боимся это признать, со всей этой ерундой, которую творили и продолжаем творить. В одиночестве мы сталкиваемся со всем тем, что не пережито, а просто запихано в дальний угол, потому что было некогда; потому что это непосильно пережить, но жить то как-то дальше надо, да ещё и бороться с искушениями – алкоголизмом, курением, наркоманией. А помимо зависимостей, столько желаний, да, хотя бы съездить на море отдохнуть, но некогда, нет денег, а ещё болит что-то, да и в зеркале уже совсем не то отражение, и вроде надо просто взять себя в руки, сесть на диету, начать бегать. Какая к чёрту диета, мне бы для начала надо начать питаться нормально, да и бегать, с утра, что ли? Раньше вставать надо, а когда спать-то, на том свете, что ли отосплюсь, а вечером я еле до кровати доползаю. Да и зачем мне хорошо выглядеть, и так сойдёт, мне бы колени вылечить, зубы проверить, что-то болят, да ещё и отдышка, а после коронавируса, я не то, что бегать, я спать не могу – не восстанавливается организм. Ну, как-то так. Узнаёте? Наверняка знакомо! Где брать силы на всё это? Как натягивать улыбку? Превозмогать себя, побеждать каждый день на войне внутри головы, бороться и двигаться к цели маленькими шажками, только так. Это очень сложно, но оно того стоит…

– Пойдёмте к нам в типи. – предложил Макс. – Мы там ночуем. Костёр разожжём, посидим, погреемся, пышечку скурим.

– Да, отличная идея. Я никогда не был в типи. – Я прикурил сигарету. – Веди Макс, в какой фигвам нам идти?

– Да, вон, самая дальняя. – Макс махнул рукой в сторону огромного треугольного силуэта. – Вы идите, а я приду сейчас.

Макс отправился в сторону туалета, а мы все в типи. Ночь на удивление тёмная, луна так и не появилась, но зато звёзды усыпали всё небо, невозможно было не смотреть на них, они как что-то запретное, как голая девчонка вынуждали украдкой взглянуть, а взглянешь – уже приковано внимание. Я вот не знаю, на всех так влияет звёздное небо, заговорщически, или это только для меня эти маленькие огоньки являются чем-то магическим, у меня будто связь с ними какая-то, я могу подолгу стоять, запрокинув голову и разглядывать, словно в душу вселенной смотрю; мне кажется, что через созерцание звёздного купола, я прикасаюсь к чему-то священному, кажется, что вот-вот и мне откроются все тайны мироздания, я получу ответы на все вопросы, только вот нет у меня никаких вопросов, перед лицом неба всё мирское меркнет. Мы медленно телепались в сторону типи, глядя вверх, мы шли словно бы по небу, наслаждаясь мгновением. Ах, какое же это чувство, когда просто получаешь удовольствие в «этом моменте», когда находишься здесь и сейчас, ведь здесь и сейчас всегда всё отлично, вот если всё откинуть, всё то, что было, всё то, что будет, всё, что может быть. Вот прям сейчас, сию минуту, всё так хорошо, что не передать словами, правда, ведь? Как мне хочется, чтобы каждый мог испытать это чувство, перестал гнаться за фантомными ценностями, за мнимыми убеждениями. Если бы мы могли просто взять и, хотя бы на один день, все вместе, перестать выдвигать свои требования друг другу, отстаивать свою точку зрения, меряться богами и богатством, а взять и написать в комментариях, что-то доброе, что-то то, чего так не хватает, что хочется больше всего – любви и слов одобрения. Мы ведь все стараемся, трудимся не покладая рук, а вечером заходим в новостную ленту, в комментарии, а там столько негатива, столько шовинизма, если вы меня спросите, какая идеология самая распространённая, я отвечу – шовинизм. И это не зависит от национальности, вероисповедания, сексуальной ориентации, возраста, все пропитаны шовинистскими идеями, а это разрушительно, это вредоносная идеология, мы даже не заметили, как стали нетерпимы друг к другу. Мы лицемеры, все до единого, проповедуем шовинистские идеи, прикрывая их религиями, фактами – пруфами. Когда у человека ни остаётся ничего, чем бы он мог гордиться, он становится шовинистом, начинает гордиться, надуманными принципами, которым сам не следует, просто это всё, что у него есть.

В типи была низкая дверь, закрывающаяся брезентовым пологом, который просто свисал, заслоняя нутро жилища от уличного сквозняка, мы по очереди проникли в это круглое строение с высоченным, конусообразным потолком, в котором было небольшое отверстие для отвода дыма. Внутри находился Птаха, он стоял на четвереньках посреди типи и раздувал огонь в очаге, сложенном из огромных камней. По периметру стояли раскладушки, и на одной из них сидел Парашютист, а рядом с ним женщина. Мы робко сели на раскладушку и принялись следить за потугами Птахи, у него ничего не получалось, но он не отчаивался и с чувством достоинства, присущем, пожалуй, аристократии, продолжал, подкладывать хворост и раздувать еле тлеющие угольки, которые светились ярко красным светом, от стараний Птахи. Женщина наставляла странным образом Парашютиста на сомнительные свершения:

– Я чувствую, в тебе есть это начало. – говорила она. – Тебе стоит изменить своё мышление, и тогда изменится твоя жизнь.

– Думаешь, у меня есть способность к этому? – Парашютист был возбуждён, как обычно бывает человек возбуждён от приближающегося и желанного чуда. – Я вот это вот всегда хотел знать.

– Конечно, есть! – воскликнула женщина, а Птаха с горделивой осанкой в индийских шароварах продолжал свои тщетные потуги. – Если бы не было, я бы с тобой не говорила об этом. – она искоса поглядывала на нас и расходилась ещё больше, играя на публику. – В каждом есть и женское и мужское начало, какое-то преобладает, а в тебе гармония. Если ты будешь медитировать каждый день по пятнадцать минут, то научишься посылать сигнал в космос, во вселенную, а она непременно будет отвечать, достигнув гармонии, ты обретёшь спокойствие и душевное равновесие.

– Да, вот, как правильно медитировать, я может, делаю, что-то не то? – Парашютист явно возлагал большие надежды на эзотерические учения и на эту женщину. – Я просто сажусь в позу лотоса, закрываю глаза и стараюсь ни о чём не думать.

– Чё вы тут делаете? – в типи заглянул Макс. – Чё не получается, Птаха?

– Не горит, хворост сырой. – Птаха поднялся с колен. – Надо настругать щепок с сухого бревна.

– Пойдём. – Макс не заходя ушёл. Птаха вышел следом.

– Ты всё правильно делаешь. – продолжала женщина. – Возможно, поэтому в тебе энергии пришли в равновесие, продолжай и ты освободишься от того, что тяготит твоё сознание.

Я обратил внимание на жену Макса, она сидела на раскладушке напротив нас, закутавшись в пуховый спальный мешок. «Надо же» – подумал я – «Она всё время находилась рядом с нами, а я только сейчас её заметил. Она сидела за столом, ужинала с нами, потом мы вместе шли в типи, я даже не обратил внимания, как она вошла в типи» – мне стало не по себе от этого. Она сидела в платочке и смотрела отстранённым взором на очаг без огня.

Вернулись Птаха и Макс, принесли много бумаги, газету, буклеты какие-то и крупные стружки, заложили всё в очаг под дрова, подожгли бумагу с разных сторон, она вспыхнула оранжевым пламенем, которое осветило типи тёплым светом, тёплым во всех смыслах. Птаха вышел, а Макс сел возле своей жены, она посмотрела на него и слегка улыбнулась.

– Пышку? – Макс, прикурил косяк. – Я зря время не терял, пока сидел там, ну понимаете где, заколотил плотненькую пышку.

– А что там? – спросила женщина.

– Наркотики. – ответил Макс и протянул ей. – Попробуй, тебе понравится.

Мы все приложились к косячку, кроме жены Макса, она не курит. Трава как всегда великолепная была и женщину совсем разобрало, она продолжила свой ретрит вместе с Парашютистом, но это было уже чем-то запредельным даже, кажется, для её расширенного сознания.

– Ты сможешь достигнуть всего того, для чего ты достигаешь того или этого. – она говорила громко, внятно, чтобы слышали все, в это время она надувала губы уточкой и втягивала щёки, она видимо думала, что так лучше выглядит. – Понимаешь, это всё может показаться недостижимым, то это лишь так кажется?

– Да-а. – Парашютист кивал головой как заколдованный. – Кажется, я начинаю понимать.

Макс внимательно посмотрел на них, потом улыбнулся и спросил:

– Накурило?

– Да, так, не то чтобы сильно, для настроения больше, чем ну, как бы это, все мы здесь ведь не просто так. – она с очень умным видом это произнесла и продолжила уже видимо Парашютисту. – А ты задумайся над тем, что я тебе сказала, и это было сказано только тебе, это твои знания, потому что только я знаю то, что ты сказал. Мы с тобой ещё продолжим, ты ведь завтра ещё будешь здесь?

– Хорошая трава, да, Диса? – спросил Макс у меня. – Вон как цепляет.

– Отличная просто. – Я смотрел на пламя, оно охватывало дрова, и вздымалось ввысь, к отверстию в индейском домике. – Меня унесло.

– Это же хорошо. – воскликнул Макс. – Всегда бы так, да?

Женщина уже изменилась в лице, оно осунулось, глаза слегка прикрылись, челюсть нижняя немного отвисла, её буквально размазывало по раскладушке, она упиралась обеими руками. Макс достал из-под раскладушки рюкзак, поковырялся в нём и вытащил фотоаппарат.

– Во, для работы купил. – показал он мне. – Фото и видео снимать по турам.

– О, хороший. – оценил Парашютист с умным видом.

– Правда? – уточнил Макс и подмигнул мне украдкой. – Я вообще не понимаю в фотоаппаратах ничего.

– Да, Никоны хорошие фотики, у них, что примечательно стоковые объективы очень хорошие и матрицы стойкие к засвету. – Парашютист с умным видом разглядывал фотоаппарат в руках Макса. – Это зеркалка ведь, да?

– Да, чёрт его знает. – ответил Макс. – Купил вот, за штуку баксов, а чё это, не понимаю пока, таскаю с собой, а разобраться времени нет или лень просто.

– Да, это зеркалка должна быть. – заключил Парашютист.

Макс снял крышку с объектива, навёл фотоаппарат на огонь и сфотографировал, потом посмотрел на дисплее фотку, недовольно цокнул, переключил на мануал, прислонил фотоаппарат к лицу, покрутил объектив, сделал ещё фото, посмотрел в объектив, покачал головой недовольно. Он продолжил в том же духе – фотографировать, подстраивать настройки, опять фотографировать, качать головой недовольно или одобрительно, опять подстраивать, фотать, цокать языком и так по кругу. Иногда он просил кого-нибудь из нас замереть ненадолго и фотографировал. Женщину разморило, она растянулась на раскладушке и смотрела, не моргая на огонь, её одолевали мысли и, судя по выражению лица они были тяжёлыми, а блики от пламени, придавали её лицу, какую-то первобытную загадочность. Парашютист посидел немного, потом что-то пробубнил себе под нос и ушёл. Мы бы так ещё долго висели каждый в своём мире, разглядывая танец огня такой яркий и горячий, если бы нашу наркотическую атмосферу не развеяли обитатели лагеря, они один за другим заползли в типи, расселись, кто куда, подкинули веток в костёр, и пламя высветило даже самые тёмные «углы» в круглом типи. Женщина достала из кармана шишку, Макс сразу обратил внимание.

– Ну-ка. – он протянул руку. – Откуда это?

– Это в горах я сорвала, там хорошие кусты анаши растут. – Женщина аккуратно положила на ладонь Макса шишку, все следили жадными глазами за происходящим. – Это вам – курите.

После этих слов женщина вышла из типи, а Макс встал, покрутил, в руках шишку, разглядывая её, понюхал, ещё повертел, прищурился. Все молча следили за ним. Потом он сделал то, чего никто не ожидал, это было даже для меня неожиданностью. Макс бросил шишку в костёр со словами: – «Фуфло какое-то» – у всех аж глаза на лоб полезли, а девушка одна даже ахнула. Аромат анаши наполнил всё пространство – «Надо же» – удивился Макс – «Запахла даже, может, я зря сжёг её?». Никто ничего не сказал, все по очереди вышли из типи, остались только мы вчетвером – я, Юля, Макс и его жена.

– Макс, вот ты обломщик. – сказал я.

– Почему? – Макс сел на раскладушку.

– Все пришли дунуть, после трудного рабочего дня, а ты взял и спалил в костре шишку.

– Думаешь? – Макс нахмурил брови. – Они покурить пришли разве?

– Конечно, ты видел их лица, когда в костёр бросил её?

– Блин, вот я плохо поступил, я думал это фигня какая-то. Она чушь несла всякую, и траву я тоже серьёзно не воспринял.

– Пойдём мы, наверное, спать. – Я встал. – Раз уж ты спалил шишку, то вечер обещает быть скучным.

– Да, чёт я не подумал.

Я вышел из типи, следом Юля и Макс. Мы прикурили по сигарете под звёздным небом, Макс почти шёпотом спросил у нас:

– Как думаете, через стены будет видно силуэты, если мы сексом займёмся? Я люблю, когда она сверху скачет.

Я посмотрел на типи, светящееся от огня, на стенах тёмными пятнами были видны тени, раскладушек и жены Макса, сидящей на одной из них.

– Определённо. – ответил я. – Силуэты видно будет, но если погасить огонь, то переживать не о чем.

– Если костёр затушить, то холодно будет и вся романтика исчезнет, а я знаете, романтик какой, поэтому у меня две жены. – Макс задумался, глядя на типи. – А пофиг, жена главное не знает, всё равно все спать ушли, я же сжёг анашу. Вы только не подсматривайте.

– Не будем, не переживай. Спокойной ночи.

Мы пошли по тропинке к своей палатке, а Макс зашёл в типи, – «Постой» – сказал я Юле – «Давай посмотрим, как они будут кувыркаться». Мы посмеялись и потопали по песчаной тропинке в зарослях облепихи под до неприличия звёздным небом, ночь окутывала округу, все мирно спали, только караульные на вышках на военной базе несли свою вахту всматриваясь в даль. И лучи прожекторов медленно передвигались по полям, чтобы никто не мог незамеченным приблизиться к военному объекту Российской Федерации, где солдатики несли службу на южных рубежах, вдали от родных краёв. В столь непростое время, когда мир охвачен локальными войнами, Европа наполнена до отказа беженцами из ближневосточных стран и вооружённые войска НАТО подошли уже вплотную к Российским границам, лучше быть начеку, вдали от отчизны, чтобы предотвратить попытки подступить к границам.