Мы выпили по чашке кофе с сигаретой вприкуску. Пока Юля собиралась, я заправил постель, посмотрел передачу о том, что едят школьники в разных странах в школах, в Японии, оказывается, нет школьных столовых, вообще нет, ученики ходят домой на обед или в кафе, что поблизости. А вот в Турции едят шаурму или шаверму, как вам угодно, эх, аж мне захотелось съесть начинку в лаваше.

В общем, свалили с квартиры, нашли такси, погрузились и поехали в центр за телефоном. По пути таксист рассказал нам, что очень много его знакомых и родных умерли от коронавируса. Мы выгрузились возле «Ремонта телефонов» и сразу туда завалились, прям с рюкзаками. Поздоровались с мастером телефонных дел.

– Пока я ничем вас обрадовать не могу. Вы подождите пару часов, сейчас подойдёт другой мастер и может у него получится.

М-да, это, конечно, неприятно было услышать. Мы попросили оставить у них рюкзаки на эти пару часов, а сами пошли есть шаурму, только на этот раз мы сели за столик и взяли кофе. Шаурма, конечно, отвлекает и радует, завидую турецким школьникам. В школе, в которой я учился, были вонючие пирожки, каши и молочная лапша, терпеть не могу поэтому каши и особенно лапшу в молоке, даже сейчас, когда писал, аж передёрнуло всё тело от воспоминания скользкой лапши в слегка подслащенном, горячем молоке. Кто только придумал такую дрянь? Хотя может турки после школы также с отвращением вспоминают о шаурме, а может и нет, мне плевать, кого от чего передёргивает, но уверен, что никто не любит лапшу в молоке.

Подкрепившись, мы отправились на поиски мастерской по ремонту ноутбуков. 2gis снова нас водил за нос, пришлось приставать к прохожим. Нам указали два места в центре, оба оказались закрыты. Вернулись в мастерскую, где пытались оживить Юлин телефон, там ответили, что надо ещё немного подождать, вроде у них что-то стало получаться. А ещё нам сказали, что на базаре есть ремонт ноутбуков и наше путешествие продолжилось, сначала мы искали базар, а когда нашли, то офигели от масштабов и принялись слоняться по дорогам и приставать к продавцам с вопросом: – «Где чинят ноутбуки?» – никто не знал, в большинстве они были приезжие из деревень и дальше своего контейнера с барахлом не отходили. И тут мы набрели, чисто случайно, на «Магазин – Ремонт», но он оказался закрыт и меня осенило: – «Может у Макса есть старый ноутбук, который ему не нужен, у каждого есть ненужный ноутбук и телефон». Позвонили, и оказалось, что есть и продаст он нам его за ту сумму, на которую мы и рассчитывали.

Мы взяли такси и поехали за рюкзаками, а если повезёт, то и за телефоном. Повезло! Телефон починили, дела потихоньку начали налаживаться, теперь наш путь лежал к Максу, смотреть ноутбук. Дошли пешком, протопали мимо церкви и дома, который я пообещал купить, если издам книгу. У Макса как всегда было полно народа, и все курили косяки, мы же принялись рассматривать и изучать ноутбук, проверили подключение к интеренету и вебкамеру, всё отлично работало, была одна проблема – это дохлая батарея, работал он только от сети, но за неимением альтернативы мы закрыли на это глаза и забрали технику. Итак, нам оставалось приобрести гарнитуру с микрофоном и найти бутылки с пробками.

– Пышечку? – Предложил Макс.

– У нас дел много. – Я попытался отвертеться.

– После пышечки, на расслабоне будете решать свои дела.

Мы соблазнились и пошли дуть. Всей гурьбой набились на склад, раскурили трубку. Макс сказал, что поедет в горы на веле, через пару часов вернётся. Дунули, проводили Макса, а сами залипли у него в кофейне, всё никак не могли собраться с мыслями после пышки. Я был поглощён идеей новой книги, а Юля онлайн работой. Спустя час мы всё-таки отправились за гарнитурой, всё туда же в «Ремонт телефонов», рядом с ними был отдел аксессуаров.

Продавец, рыжий парень с недельной щетиной и укуренными глазами вывалил все гарнитуры и начал распаковывать, а Юля примерять, мы долго и бурно обсуждали, наконец общими усилиями пришли к выводу, какая из них лучше всего и самая красивая. Расплатились и вернулись к Максу. Остались только бутылки. И тут нам позвонил сам приёмщик бутылок, ну, однозначно фортуна на нашей стороне. Мы вызвали такси и поехали искать его дом, где был приём стеклотары. Нашли быстро, он вышел нас встречать. Принялись ковыряться в куче бутылок, отбирая винные, приёмщик со своей женой высыпал их из мешков, с коньячных мы снимали пробки, считали и складывали в пакет. Приёмщик периодически кидал бутылки в край двора, где возвышалась груда осколков, с размаху, так, что те с хлопком разлетались вдребезги, становясь уже не бутылками, а кучей битого стекла. Наконец меня это припарило, и я сказал, что у нас есть ещё дела: – «Вы отбирайте, а мы найдём машину и попозже приедем». Дал им немного денег – задаток, а сам подумал: – «Главное, чтобы они не забухали сейчас на задаток мой» – но будь, что будет. Сами мы направились к Максу, ждать его, по пути купили сэндвичи и шоколадные сырки. Трава никак не отпускала. Позвонили Калысу и тот согласился приехать за нами. Дело в шляпе, осталось дождаться Макса и Калыса, а ждать дело хоть мучительное, но не пыльное.

Макс спустился весь в грязи с ног до головы, вся одежда, лицо, вел, всё забрызгано каплями грязи. Мы дунули, и он пошёл в душ. Вышел обмотанный полотенцем и довольный, напевая «Losing my religion» группы «Rem», взял футболку с дивана, понюхал подмышки.

– Чистая. – Увидел, что мы смотрим, добавил. – А как ещё определить, что она чистая? В детстве всё было просто – жёлтеньким вперёд, коричневеньким назад, а теперь мы взрослые и так уже не получится.

Макс натянул футболку, низ от термобелья, взял в руки кроссовок и принялся искать второй; он рылся за стойкой в куче барахла – спальных мешках, альпинистских рюкзаках, карематах, что-то бубнил себе под нос, то на русском, то на киргизском языках. Кроссовок так и не нашёлся, ему пришлось обуть резиновые сланцы белого цвета. Видимо у каждого Каракольца есть резиновые сланцы, если я когда-нибудь приеду жить в этот город, то и мне надо будет приобрести такие шлёпанцы, чтобы не выделяться из общего стиля этого маленького и такого дружелюбного городка.

После того как Макс окончательно оделся и обулся мы отправились на склад курить траву. На этот раз укурились сильно, я аж запутался во всём происходящем, а ведь мы дожидались Калыса, потом нам предстояло ещё забрать бутылки и отвезти их на дачу.

– Ох, Макс, меня совсем убило. – Я плюхнулся на стул. – Перекурил.

– Хорошо ведь, да? – макс поглядел на меня с дурацкой улыбочкой. – Скоро отвиснем.

– Да, но нам ещё бутылки забрать надо и ещё доехать до дома.

– Не ты же за рулём поедешь. – Макс уселся на стул и скрестил руки на груди. – Сиди и спи или залипай на дорогу. Всё хорошо будет, Диса. Всегда ведь так – всегда хорошо.

– Ну, в целом, да. – я кивнул.

Макс сидел и смотрел на меня в упор. О чём он думал, я не знаю, но погрузился в размышления с головой. Вид у него был серьёзный. Через несколько минут он выдал:

– Я вот всегда думаю – есть вещи, которые мы все делаем, но не говорим об этом, как-то не принято, что ли, стесняемся.

– Ну, да, есть нормы общества.

– Но ведь все это делают, например, ковыряем в носу, но никто не ковыряет в носу при людях и не обсуждает, кто и как это делает. А ведь все ковыряют в носу, правда, ведь? А оказывается это опасно, ковырять козюльки-то, можно поранить слизистую или задеть сосуд, тогда может быть даже заражение крови, но мы все искусные ковыряльщики и никто не умер от этого, хотя ведь мы все ковыряем. Я вот накурюсь иногда и как залипну, могу долго сидеть и вытаскивать козюли. Или жопу чесать, мы же при людях не чешем жопу, а вот наедине даём себе волю – это тоже считается неприлично. Или… О, ну, всё, не буду больше, а то у меня фантазия разыгралась, что мы только не делаем в одиночестве и не говорим об этом. Ох, вот мы – люди мерзкие существа, только не говорим об этом.

Макс скривился, мы с Юлей тоже, поняв, как далеко его завела мысль. А ведь и вправду мы все наедине с собой позволяем себе не только неприличные действия, но и паскудные, мы заходим так далеко. А особенно в мыслях, если бы мы умели читать мысли друг друга, то мир бы стал вовсе отвратительным, а может и наоборот, мы бы следили за помыслами, глядишь, и исправляться бы начали.

Я предложил выйти на улицу и скурить по сигарете, подышать свежим воздухом, так сказать. Все сочли, что это хорошая идея. Как только я переступил порог, в голове тут же всё встало на свои места, разложилось по полочкам. Я забыл про Максовские размышления, вспомнил, что за нами едет машина и нам ещё многое предстоит сделать. Я попросил Юлю позвонить Калысу и узнать, как далеко он едет от нас.

– Смотрели фильм «Области тьмы»? – спросил Макс.

– Конечно. – сказала Юля.

– Вот может и с травой так, а? – Макс улыбнулся и зашёл вовнутрь.

– Это, что за фильм? – спросил я Юлю.

– Где чувак ел таблетки и у него мозг работал лучше, Бредли Купер играет там.

– Всё, вспомнил, а может Макс и прав.

За нами приехал Калыс, мы дождались его, ведя беседы о моей книге «Дневник», в которой присутствует ненормативная лексика. На моё предложение прочитать Макс ответил, что ничего не читает потому что не хочет меняться. Я согласен с его аргументацией, но тому, кто хочет разобраться в каком же мы всё-таки мире живём просто необходимо пропустить через себя как фундаментальную литературу, так и малозначимых современников. Только так можно разобраться в том, что у людей на уме, чем они руководствуются, совершая те или иные поступки, исходя из чего они – люди принимают решения и почему всё же добро побеждает, чем нас трогают до глубины души добродетель и самопожертвование, и почему это всё и есть героизм. Персонажи Достоевского, какими бы подлецами ни были, в конце к ним приходит покаяние, да, именно оно, не раскаяние, не осознание, а покаяние, именно оно даёт полную свободу человеку, только через осознанное покаяние возможна перемена мировоззрения. Если ты, дорогой мой читатель, не согласен, то рекомендую перечитать «Преступление и наказание» там всё разложено в довольно простой и доходчивой форме, весь путь от греха и до покаяния. Этим Достоевский и ценен для нас, да и для всего мира, как бы далеко мы не зашли, всегда можно остановиться и покаяться, но только не надо вульгарности, что все грехи простятся и можно дальше идти грешить. Вовсе нет! К покаянию надо прийти, созреть, отказаться от грехопадения, изменить себя, своё мировоззрение и отношение к близким, к ситуации в целом, да и к родине, если уж мы жаждем построить общество, в котором нам будет комфортно и безопасно жить. Сейчас тот самый момент, он всегда тот самый. В любую секунду мы можем изменить свою жизнь, простить кого-то, попросить прощения, объясниться, признаться. У каждого есть тот груз на плечах, который мы таскаем всюду за собой, засыпаем и просыпаемся с ним, так зачем нам это, мы ведь свободны в выборе, надо скинуть нашу ношу из негатива и начать строить общество без «задних дворов», о которых я писал выше. Пора стать хорошим примером для своих детей и для своих родителей. Оглянитесь! Мы и есть те, с кем нам тяжело жить, не надо ждать, что придёт однажды кто-то и всё изменит, измениться должен каждый…

Насчёт мата в книге Макс хорошо сказал, даже пристыдил меня: – «Материться прилюдно – это всё равно что ковырять в носу» – не могу с ним не согласиться. Но! Мы так говорим, мы так думаем и живём, это неотъемлемая часть нас. Нет уже тех женщин, которые бы краснели, услышав нескромное слово, тех мужчин, которые не ругаются при женщинах. Да, это срамота, но я написал книгу на языке, на котором говорит общество, так мы выражались в юности и ничего не изменилось, загляните в любую соцсеть, сколько там похабщины. «Я не такой!» – ты скажешь и будешь прав, это не ты такой, а целый мир, частью которого ты являешься. Мы все поодиночке не такие, но стоит нам остаться наедине с собой – «ковыряем в носу». И мы все мыслим похабно, особенно когда выпьем, и эгоистично по отношению друг к другу.

Так вот, Калыс приехал, мы распрощались с Максом и отправились грузить бутылки. Ночь была тёмная, в потёмках мы еле нашли приём бутылок. Мужчина со своей женой нас ждали на улице, уже вытащив на обочину мешки с бутылками. Мы их дружно погрузили в машину, я расплатился, и покатили в ночь через городок к тёмной трассе, которая вела нас обратно, к прежней жизни с огородом, неудобным домом, отвратным туалетом и диким одиночеством, но теперь мы ехали с надеждой и перспективой на перемены. Проехали мимо аптек и магазинов, мимо Дзержинского, через вокзал и выехали на трассу, по краям росли тополя и кусты полыни с коноплёй вперемешку, за ними раскинулись поля, с одной стороны до самых гор, а с другой до озера, которое синело в свете тусклого месяца и звёздного неба.

Возвращение.

В машине играла музыка восьмидесятых, зарубежные хиты, а в голове у меня крутились строки из песен «Аквариума»: – «Едва ли я вернусь сюда ещё один раз» и «Господу видней». Песни в машине периодически сменялись киргизскими, с вкраплениями «Ласкового мая». Неожиданно заиграла группа «Комбинация» – «Американ бой», несясь по трассе под звёздами в стране, которая была частью чего-то большого. А потом всё рухнуло, и наши женщины пили, слушали «Комбинацию» и подпевали. Вот тогда мы достали до дна, мне сейчас больно слышать такое, это гимн падения, в ней вылилось всё, что копилось десятилетиями. Неужели наши женщины дошли до этого, неужели мы мужчины довели страну до полной деградации, как же мы так сломались и пали так низко? Надо из этого выбираться. Мы полностью деморализованы, раз уж наш культурный уровень был проституционного характера. Творчество слагалось из любви и ненависти к западу. Мне очень больно за всех тех мужчин, женщины, которых включали эту песню и подпевали в пьяном угаре, мы были унижены, все, и мужчины своими женщинами, и женщины своим рвением на запад. Мы сами унизились через свою нереализованность, у нас забрали веру, а без неё мы стали мелочными, обезличенными, с пустотой внутри…

Песня сменилась на Витю Цоя – «Закрой за мной дверь, я ухожу», Калыс переключил.

– Оставьте Цоя, пожалуйста. – Попросил я.

Он щёлкнул назад. И вот оно, то самое, не в бровь, а в глаз, прямо в душу, прям за живое. Можно много спорить о Цое, как о личности, делать из него героя или наоборот, можно даже усомниться в его таланте и придать критике, но когда прижмёт, приходит оно, то состояние, когда Цой единственный, кто тебя понимает. Цой жив! А кто не согласен, у того слишком тёплый угол, чтобы рисковать. Ночь, звёзды, месяц, силуэты гор, врезающихся остриём в космос, озеро и Цой; что-то в этом во всём есть, и это то, что заставляет взглянуть на себя со стороны, увидеть картину в целом, разглядеть важное в куче деталей, в суете ради благополучия, в которой мы теряем самое ценное – это близких и любимых, мы топчем их, используем, а в итоге остаёмся в одиночестве. Если у вас не так, то есть чем дорожить и за что ухватиться покрепче, но если вдруг все растеряны уже, исправляйте положение, иначе жизнь пролетит, ничего, о чём мечталось, достигнуто не будет. А если малая часть тех детских, светлых мечтаний или амбициозных подростковых, всё же воплотились, то ты счастливчик каких мало и ответственность на тебе лежит ещё большая за ближних, у которых не получилось. Их надо пожалеть, подбодрить…

Да, и о чём это я снова? Хах… Пишу тут, что надо, чего не надо. Что надо и не надо уже сделано. Просто ночь, деревья, горы и Цой, вот всё, что было, а остальные мысли скорее себе самому и всем тем, кто… Да, тебе – читатель! Ну, вот я опять!.. Ахах… Жизнь прекрасна, даже когда звучит Цой и «Ласковый май».

Мы докатились до дачи, выгрузили мешки с бутылками, выпили кофе и потопали спать. Длинный тяжёлый день, начавшийся, казалось, неделю назад, но, нет, прошло часов двенадцать, не больше. Я провалился в сон, спал, что называется, без задних ног. Впервые со дня болезни я спал, не видя снов, просто закрыл глаза, провалился в сон, а раскрыл веки уже только утром. Наконец-то я выспался.

Юли рядом со мной в постели уже не было, «Интересно, она выспалась, вернулся ли к ней сон? Пойду, узнаю у неё». Я встал с постели, натянул шорты, майку, спустился по крутой, узкой и скрипящей лестнице на первый этаж. Юлю я обнаружил во дворе, она мыла бутылки.

– Доброе утро, солнце. – Я поцеловал её в макушку. – Выспалась?

– Доброе. – Она подняла голову и улыбнулась. – Да, а ты?

– И я выспался, кажется, впервые с начала пандемии. Чем занимаешься?

Я прекрасно видел, что она моет бутылки, привезённые нами накануне, вечером, но тем не менее спросил, все так делают, чтобы поддержать беседу, говорят очевидные вещи и получают не менее очевидный ответ.

– Бутылки мою. – конечно же ответила Юля.

– Много уже вымыла?

– Не знаю, двадцать, может тридцать.

Она показала кивком на крышу сараюшки, на котором стояли пластиковые ящики с чистыми бутылками, я сосчитал, их там оказалось сорок три.

– Ничего себе, жена, ты давно встала, видимо? Пойдём, кофе выпьем, и я присоединюсь к тебе.

– Не так давно, их быстро мыть, оказывается.

Мы переместились на кухню, включили электрочайник, насыпали кофе, сахар и сухие сливки в бокалы, вода в чайнике закипела, он громко загудел, потом щёлкнула кнопка – это означало, что можно наливать кипяток в бокалы.

Жизнь на даче, под горами, казалась пустой, лишённой всякого смысла, а на самом деле не было всего лишь суеты, которой наполнены даже маленькие городки. Мы настолько привыкли к суете, что она стала частью нас, смыслом, жизни, двигателем, вдохновением, а на самом деле, это пустота, выгрызающая человека изнутри. Оказавшись один на один с природой, с пением птиц, с шумом ветра в листьях деревьев, лаем собак, доносящимся издалека, дыра, прогрызанная, суетой начинает втягивать в себя всё это, подтип чёрной дыры и ей всё мало, она хочет есть, ей нужны огни города, поток людей, бегущих утолить голод внутри себя, автомобильные гудки и наркотики. Должно пройти много времени, чтобы эта дыра могла затянуться, а у кого-то она уже никогда не затянется, она стала образом мысли, идолом, самим человеком.

Мы сидели на крыльце, пили кофе, дымили махоркой, завёрнутой в газетку.

– Денис. – Юля перебила пение птиц, ветер в листве, собаку, лающую в дали, в общем – тишину. – Мне надо стол для работы, фон и хороший свет.

– Для преподавания?

– Ага. Может на втором этаже, в маленькой комнатке?

– Да, пойдём, посмотрим, как там?

Мы допили кофе, докурили «козьи ножки», слушая звуки тишины, что плыли по склонам гор, по садам, под палящим, азиатским солнцем. Поднялись по скрипящим ступенькам, практически на четвереньках, лестница настолько крутая, что не придерживаться руками, было невозможно, это выходило как-то автоматически, рефлекторно, руки сами цеплялись на ступени, за стену, за деревянный пол второго этажа. Вид со второго этажа был великолепен, на мгновение забывалось всё, что всегда сидит в голове, но потом дыра, что внутри, одолевала тоской, от этого же вида, она красоту превращала в оружие. И вот уже пейзаж, мгновение назад казавшийся райским, вселял ужас, каким-то унынием веяло от озера, а не солёной прохладой, грунтовая дорога, что ленточкой, рыжей от пыли, вилась вниз по склону, ставила крест на урбанизации, которой так хотелось заткнуть всепожирающую дыру. Заброшенный саманный домик на холме, без крыши, стены закруглили дожди, был словно пуля в висок, хотелось выть, бежать отсюда, не важно куда, само действие побега уже было спасением из этого райского местечка.

Юля зашла в маленькую комнатку, на солнечной стороне.

– Я думаю, может здесь? – Она повернулась ко мне лицом и раскинула руки. – Что скажешь?

– Да, здесь свет хороший, надо только столик сделать.

Я подошёл вплотную к окну и помимо озера, дороги, домика, увидел зелёный сад подо мной, деревья на которых зрели яблоки, не оставили шанса, я пожалел, что вернулся, надо было во что бы то ни стало остаться в городе. Причём в городе я не люблю выходить на улицу, мне достаточно одной мысли, что вся эта суета здесь рядом, стоит только шагнуть за дверь, выглянуть в окно…

– А на стену, я думаю ткань вот эту повесить. – Юля показала мне кусок ткани.

– Ммм, синяя. Ты где взяла её?

– Здесь нашла, в коробке.

Я приколотил ткань к стене, получился довольно неплохой фон. «Интересно» – подумал я – «Никто ведь даже не догадается, что здесь за окном творится, вернее, что ничего не творится, никому ведь и в голову не придёт мысль о том, что, Юля преподаёт английский из домика в горах, на побережье озера. Казалось бы, мечта с картинки-мотивашки, удалённая работа, жизнь на берегу озера, в горах, но нет, это невыносимо скучно». – Затем мы спустились вниз по ступенькам, к которым мне так и не удалось привыкнуть, человек, далеко, не ко всему привыкает, приспосабливается – это да, но привыкнуть ко многому в этой жизни не удастся никогда, да и к самой жизни не у всех удаётся привыкнуть.

На первом этаже, из дальнего угла, что под лестницей, мы достали обрезки рей, разного размера, от хозяев дома остались, и кусок ДСП. Из этого всего получился неплохой столик, маленький, но кроме ноутбука на нём ничего и не должно быть. Я поднял его наверх, установил.

– Ну как тебе? – я спросил Юлю. – Нравится?

– Неплохо получилось. Надо посмотреть, как на мониторе это будет выглядеть.

Мы уселись напротив ноутбука, купленного у Макса, Юля включила камеру, мы смотрели сами на себя из монитора.

– Как же я похудел после болезни. – Мне было горько смотреть на себя. – Глаза ввалились, и тёмные круги вокруг них, и очень грустный взгляд. Я таким себя ещё не видел.

– Да, ты сильно осунулся, но ничего, всё позади, главное, обошлось, сейчас начну работать и откормлю тебя. – Юля улыбнулась.

– Как тебе картинка? Всё устраивает?

– Да, я думаю всё отлично.

– Ну, слава Богу. Давай поедим наконец-то, и я хочу книгу подготовить к публикации.

– Как ты смотришь на жареную картошечку?

– Да, с сальцем, и можно ещё помидорок собрать с огорода, салатик сделать.

Я взял чашку, прошёлся по грядкам, набрал помидор, в основном жёлтых и розовых, остальные висели зелёными, пару перчинок сорвал, перец уродился мелким, но для салата самое то. Постоял среди кустов, огляделся по сторонам, горы затянули грозовые тучи, там бушевала гроза, совсем рядом, казалось бы, протяни руку и намочишь, даже раскаты грома были слышны. Поднял голову, прищурил глаза, не облачка на небе, все сгрудились в горах, там сейчас вся веселуха, посмотрел на озеро, «Как оно мне осточертело» – мелькнуло в голове – «Не надо так, вот уедешь и сниться будет» – эти внутренние диалоги иногда пугают. Мне снятся только два места – Исык-Куль и Санкт-Петербург, оба запали в душу, в сердце, в мозг, укрепились в подсознании, и самое забавное, что ни там, ни там мне не нравится жить, снятся, манят, тянет туда, а долго находиться не могу, приеду, вздохну, поздороваюсь и всё, пора дальше ехать искать себя, открывать сюжеты, изучать планету, дружить с людьми такими разными и в то же время, до неприличия похожими. Вылез с огорода, маневрируя между кустами по узкому арычку, чтобы ничего не сломать – ни кустики, ни грядки.

– Надо огород полить сегодня. – пробубнил я, вроде бы Юле, а если не услышит, то самому себе. – Совсем высохла земля.

– Вечером сходим, откроем воду. А сейчас мне надо на связь выйти по работе.

– Хорошо, а я попробую над книгой поработать, хочу отправить в «Эксмо», вдруг им понравится. – Я поставил тарелку с помидорами на стол и заглянул через Юлино плечо в сковороду, где она перемешивала картошку. – Скоро кушать будем?

– Ещё минут пять.

– Отлично, я пока салат нарежу.

После позднего завтрака или уже обеда, Юля ушла на второй этаж в комнату, проходить собеседование, пробный урок или что-то там ещё. Я засел за книгу на кухне, писать я ещё не мог после болезни, мысли путались, но править текст, мне удавалось, и довольно неплохо. Я вообще с этой книгой провозился целых пять лет, когда начинал писать, даже и подумать не мог, что такое случится с планетой, что мир так изменится. Рано пока говорить, к лучшему все эти изменения или ещё к чему, но назад мы больше не вернёмся, и тут можно как угодно сказать – то ли эру сменили, то ли по календарю Майя все-таки случился конец света в декабре двенадцатого года, всё, что угодно, но всё это не имеет значения, мир теперь другой – вот на что надо обратить внимание и постараться понять. Приспосабливаться придётся к нему заново, не у всех выдержит психика, и не каждый согласится жить в других условиях, а они, мне так видится, те ещё будут, в конце десятилетия всё уже закончится или начнётся, для кого как, посмотрим, но пока переходный этап, и мне он не по душе. Хочется отказаться от этого всего, переключить канал, будто это отвратительное кино, подтип хоррора, или просто уйти домой, туда, где всё по-прежнему и больше не приходить сюда. Но нет! Это случилось у нас дома, у каждого в доме, это коснулось всех, всю планету, неважно какую религию ты исповедуешь, в какой части суши ты живёшь – на крайнем севере или в жаркой африканской пустыне, теперь иудеи и магометане встали у одной черты, запад и восток стали вновь лишь частями света, а север и юг прекратят войну. Но на долго ли? Риторический вопрос, потому что и так всё ясно – ненадолго, люди всегда всё портят, ломают, рушат, стремление к разрушению у нас в крови равно так же, как и созидания, мы те, кто создаёт и те, кто уничтожает, без нас на планете не было бы ничего того, к чему мы привыкли, мы сами создали этот мир, придумали его, потом восстали против него, разрушили и придумали новый мир, и так эпоха за эпохой, эра за эрой мы приближались к сегодняшнему дню, и он настал, как настанут и последующие. Мы – люди, назвали это эволюцией, а ведь это просто жизнь нашего вида, мы слишком много придумываем, мы живём в фантазийном мире, мы всё это придумали в тот самый момент, когда были изгнаны из рая, мы утонули в иллюзиях, поверив, что они истина, что они – законы. Вот сейчас, мне кажется, все иллюзии и рухнут, но на смену им придут другие, а какие, зависит от нас, это ведь наши придумки, что мы себе вообразим, чего напугаемся, что создадим и что натворим – тому и быть. Это всё неизвестно, ясно одно, мы вступаем на новую ступень этой пресловутой эволюции, такого ещё не было, в прошлом подсказок не найти, история нам ничего не даст, это наука о развитии цивилизации, но не о самой цивилизации, и сегодняшнее время станет, когда-то частью истории, которую запишут все народы по-разному, ведь каждый континент и страна на нём переживает свою историю, у каждого своя правда. Всё останется в прошлом – даже если это апокалипсис. Вот так вот, а когда я писал ту самую книгу, никто не мог себе даже представить такого исхода событий, как же странно перечитывать её, даже не верится, что мир был таким. Признаюсь, я завидую коронеалам – тем, кто родился после две тысячи двадцатого года, они никогда не поймут нас, рождённых до, и никогда не испытают этих эмоций, когда всё безвозвратно утеряно и назад пути нет, они счастливцы – родятся и будут жить в новом мире, без ностальгии по старому.

Заскрипела лестница и в дверях появилась Юля.

– Пойдём воду откроем, чтобы впотьмах не возиться. – предложила она.

– Ты закончила?

– На сегодня – да.

– Как всё прошло?

– Хорошо, только сеть вылетала несколько раз. Интернет здесь плохой.

– Ну, да, мобильный. Да ещё и ловит здесь с перебоями. Это большая проблема?

– Не знаю, может быть.

Мы заперли дверь на замок, я взял тяпку, на всякий случай, больше не для того, чтобы арык чистить, а для самообороны. Вышли за ворота, одно название, конечно, они, как и дом покосившиеся, ржавые, все в дырах, но тем не менее мы их всегда запирали на замок, прокидывая цепь в дыры. Дальше по дороге, метров тридцать – сорок, прошли через ворота дачного посёлка, который, кстати, «Здоровье» называется, что весьма актуально, учитывая сложившуюся ситуацию. За воротами сразу повернули вправо на тропинку и по ней вверх, в сторону гор, где первый, нижний водораздел, хах, «лужа» с валунами, о которой я уже писал. Прошли мимо дачи, которую захватил Сергей и хозяйничал там, затем мимо дачи, на который, собственно, он и жил вместе с женой Аней и сынишкой Богатырём. За их дачами мы вышли на небольшое плато, поросшее кустами, в основном полынью, облепихой и эфедрой, вдоль сухого арыка дошли до «лужи», я откатил валун, и вода побежала вниз, извиваясь между кустами к нам на дачу. Мы сели на огромные камни, на краю плато, скрутили «козьи ножки», прикурили и обильно дымя махоркой вперили свои тоскливые взгляды в горизонт, где синело озеро, а за ним торчали белоснежные пики Тянь-Шаня. Любоваться таким видом можно, когда у тебя билет в кармане в другой мир, мир суеты, денег, техники и красивых слов, а когда ты не можешь отсюда никуда уехать, это становится тюрьмой, где красивый вид и есть решётка, скрывающая другой мир – свободу.

– Как ты думаешь, Юля, мы надолго здесь?

– Иногда мне кажется, что навсегда. – почти шёпотом ответила Юля.

– Типун тебе на язык, какой навсегда! – я громко возразил и сам шарахнулся своего голоса. – Я этого не переживу.

– Я тоже. Но, что всё это значит со всей этой пандемией, никто ничего не знает.

– Ну, и плевать, пойдём поливать огород, вода уже дошла, наверное.

– Прям, она не скоро дойдёт, пока арык пропитается весь, мы ещё кофе выпить успеем.

Так и получилось, мы успели выпить кофе, пока не пришла вода, но сначала спустились по тропинке, любуясь озером, туда шли – разглядывали горы, вершины, которых днём присыпало снегом, а теперь небо над ними было чистое, голубое, с глубоким оттенком синевы. Над озером, на противоположном берегу, висели огромные белые облака, словно сладкая вата. Я срывал на ходу макушки полыни и ломал их на маленькие кусочки, не знаю, зачем я так делаю, может это меня успокаивает, а может это просто привычка, я часто так делаю, когда есть, что срывать, от этого от рук пахло горькой полынью, мне нравится этот запах.

У меня был приятель художник, почему был, может он и сейчас есть, но я не знаю, приятель ли он мне, разошлись мы с ним как-то, бывает так, когда дорожки расходятся, кто-то кого-то перерастает и становится скучно, не интересно. Так вот, звали его Олег и он мне много рассказывал про разные наркотики и всевозможные методы их употребления, он был поклонником Кастанеды, не то, чтобы прям жил по нему, но часто цитировал и употреблял всякие растения для расширения сознания. Олег рассказал мне, что если настругать много полыни, устелить ею пол в палатке, закрыть плотно и оставить на весь день на солнце, то из травы выпарится галлюциногенное вещество – туён, называется, а вечером залезть и надышаться, то будут галлюцинации. И вот, однажды я поехал в Казахстан на фестиваль «four Э», так он назывался, «четыре Э» – «Эко, Этно, Эмоушн, Эволюшн», проходил фестиваль тогда в ущелье Каскелен, рядом с городом Ама-Ата. Добрался я автостопом до города, Олег дал мне номер своего друга Миши, когда узнал, что я еду на фестиваль, тот самый Олег – художник. Но вот батарейка в телефоне у меня села, благо, я выписываю нужные номера в блокнотик, в путешествии помогает (Лайфхак, бери и пользуйся), я огляделся по сторонам, увидел парня хиппового вида, подошёл к нему.