– Как хотите. – Макс улыбнулся. – Давайте пышечку и отдыхайте сегодня, а завтра будете решать. Я водку делал как-то, возили цистерной воду из ущелья, родниковую, заливали туда прям спирт и по бутылкам разливали. Год занимались с пацанами, денег не видели вообще, зато пьяные всегда были. Ох, вот мы бухали.

– А бутылки где брали?

– Я приём открыл, пацанов посадил там, они принимали, мыли, а мы разливали и по магазинам развозили. Пойдёмте, дунем.

Мы зашли на склад, Макс забил, скурили. Он ещё раз предложил заглянуть в душ, мы отказались и уползли в юрту, там продолжили планировать и подсчитывать наш бизнес с вином, потом отвлеклись и совсем расслабились. Макс нас вытащил из депрессии, мы начали шутить и смеяться. Вышли из юрты, когда уже начало темнеть. К Максу приехали друзья и курили косяки, мы поздоровались и включились в процесс. Макс развёл костёр в мангале, ломал доски и кидал в огонь. Мы сидели на лавочке возле огня, курили траву, в центре города, напротив арбитражного суда. А люди всё приходили, приезжали, курили с нами и отправлялись восвояси, было легко и непринуждённо. Мы с Максом оставались временами одни у костра и он затрагивал актуальные и весьма щепетильные темы.

– Диса, вам валить отсюда надо.

– Куда, Макс?

– В Европу.

– И что там делать?

– Что хочешь. Хочешь рисуй, хочешь писать – пиши. Здесь ловить нечего.

– Я люблю эту страну.

– Ну и что? Она в жопе!

– Вот свалим мы все, тогда точно в жопе будет. Может, стоит попробовать здесь что-то изменить?

– Ты ничего не изменишь. Измени свою жизнь – свали отсюда и напиши об этом книгу – «Выживший», напиши для всех нас, как у тебя получилось. Пойми, это как игра на выживание, мы здесь сидим, у кого-то получается добраться до высшего мира, а у кого-то нет.

– Не понимаю я, что там такого хорошего? Я, наверно, патриот.

– Патриот чего? – Макс усмехнулся. – Есть анекдот хороший – копаются два опарыша, сын с отцом в куче говна, тут сын прогрызается наружу: – «Пап, смотри там небо голубое, птички поют, воздух свежий. Почему мы в говне ковыряемся?» – «А это, сынок, называется патриотизм». Понял, да? Там всё хорошо, мы тут живём как в аквариуме, даже червячков не кидают, а там целый океан с акулами, китами и осьминогами, а мы здесь плаваем и ничего не видим. Ищи варианты как свалить, пока сидим на карантине готовься, вот увидишь, откроют границы, и все свалят, ты даже не представляешь, как много людей сидят сейчас на чемоданах и ждут.

– Наверное, пока не увижу не пойму?

– Не поймёшь, в первый раз, когда приехал в Европу, у меня голова болела от того, что всё менялось, там всё по-другому. У меня там даже сны другие сниться начали, я стал мечтателем, здесь у нас всё реально или нереально, мы даже не мечтаем. Ты же помнишь, как я мечтал и рисовал эту кофейню, а теперь она у меня есть, мы сами себе ничего не позволяем делать. Сейчас вот я мечтаю, хотя это, наверное, скорее цель, мечты – это что-то другое. Я сейчас планирую купить самолёт и туристов катать на нём, когда говорю своим друзьям об этом, они сразу такие: – «Это нереально, это мечты, не забивай себе голову» – а почему мне мечтать об этом нельзя, на то они и мечты, чтобы фантазировать и думать о несбыточном. Зачем сразу думать – реально, нереально, всё ведь реально.

– А здесь, ты думаешь, ничего уже не будет?

– Будет! Просто мы только начали жить, недавно совсем союз рухнул, а они уже пятьсот лет как живут и развиваются. Они просто дольше нас развиваются, нам ещё через многое предстоит пройти, как и они когда-то прошли и научились.

– То есть, ты считаешь, всё дело именно во времени?

– Конечно! Мы с русскими воевали, а они объединялись. А потом мы только объединились – вы из леса вышли, а мы с коня слезли, и ста лет не прошло, как снова развалились. Нам надо объединиться и начать вместе идти к светлому будущему.

– Думаешь, без объединения никак?

– Конечно никак, у нас ни армии, ни экономики, ни образования. Мы страна третьего мира, а Европа первый мир, они нам иногда подкидывают денег, гуманитарную помощь. Это как корм в аквариум подсыпают, мы тут же накидываемся все и дербаним эту подачку, кто что урвёт себе, а для них это ничего не значит.

– Что, прям так? Ощущается, что мы страна третьего мира?

– Конечно! Есть страны четвёртого мира, где люди ещё в набедренных повязках ходят, копьями охотятся на зебр и спят на деревьях. Если мы не объединимся с Россией, то тоже в таких превратимся.

К нам подъехали приятели Макса на велосипедах, поздоровались и принялись забивать.

– Вот он из Лондона прилетел и застрял здесь. – Макс кивком показал на парня. – Как там, скажи? Диса не был в Европе.

– Там хорошо, лучше, чем здесь. Я чуть не плачу, вернуться хочу. В депрессию впал.

Я молчал, мне больше нечего было сказать, да и слушать про Европу больше не хотелось. Мы раскурили косячок, и они укатили, а мы зашли в кофейню, Макс включил музыку и поставил чайник.

– Кофе? – спросил он.

– Пожалуй, да. – ответила Юля. – Не помешает чашечка.

– Со мной история в прошлом году приключилась. – начал Макс. – Позвонили мне из комитета, говорят: – «Нам посоветовали к тебе обратиться, говорят, ты в горы ходишь?» – я напрягся, сижу тут накуриваюсь. В итоге они приехали, мы встретились с ними, такие два огромных мужика, и они мне про Бартини рассказали. Знаешь такого?

– Нет. Кто это?

– Это инженер итальянец, его КГБ завербовал и спрятал в лагере, он с этим, как его, писатель, блин… А! Булгаков, он с ним сидел и с Королёвым, там он ему и передал свои разработки. Вот так вот.

– И за Булгакова написал? – я сострил, но Макс был серьёзен.

– Короче, они мне сказали, что он здесь в горах погиб, и надо найти его могилу.

– А здесь-то он как оказался?

– Его, оказывается, спрятали в Караколе. Он проектировал самолёты и тренировался со спецназом КГБ. Я это в архиве нашёл, так же нашёл скалу, где они тренировались, по фотографиям узнал это место. Она, скала эта, в Каракольском ущелье находится, прям над стоянкой, откуда на озеро Ала-Куль ходим. Залез туда, прорубился через кусты, там всё так заросло, и на скале табличку нашёл, что здесь разбился и похоронен Бартини, прикинь! Оградка там с калиточкой, всё заржавело, завалилось, я кусты эти вырубил, оградку выправил, калиточку починил, покрасил и табличку поднял новую. Хожу теперь туда, ухаживаю за могилой, недавно цветы высадил. Прикинь такой человек здесь жил и умер, а мы ничего не знали.

– А комитетские, что?

– Я отвёл их туда, они отфотали, премию мне дали и уехали. Им просто найти надо было его захоронение, с Москвы ФСБ-шники позвонили и попросили. Все советские самолёты это оказывается его разработки. Он ещё конверт оставил и сказал: – «До двухтысячного года не вскрывайте, ничего не поймёте» – он время опережал и понимал это. Но чекисты вскрыли, конечно же, ничего не поняли, а там разработки были. Он говорил, что родился не в то время, слишком рано, его не понимают.

– Вот история с тобой приключилась, не знал бы тебя – не поверил бы.

Юля налила нам кофе. Мы скурили ещё пышечку, и Макс поехал домой, а нас оставил одних в кофейне. Квартиру мы естественно не сняли, как планировали, но здесь не хуже, причём место тусовое, знакомое и очень уютное, как и все тусовые места.

Я достал полотенце из рюкзака и пошёл в душ. Юлю оставил одну допивать кофе. В душевой лампочка мерцала, как стробоскоп, это раздражало. Я сначала избавился от ашлян-фу, там же рядом с душевой кабиной стоял унитаз. А затем разделся, залез в кабину и долго провозился с дверцами, их почему-то заклинило, и они не хотели закрываться или это я был сильно накурен и не мог их сдвинуть с места, потом они как-то сами собой починились и сдвинулись с места. Вышел из душа я голышом, в одних тапках. Юля ушла в душ. Я прикурил сигарету и увидел картину в синих тонах – на обочине, у дороги по которой проезжали навстречу друг другу два пикапа пятидесятых годов с округлыми формами, сидел худой негр в костюме, шляпе и туфлях с круглыми носами. В руках он держал гитару Fender, а сидел на комбоусилителе, на безымянном пальце левой руки был надет слайдер, что сразу включило характерный блюз в моей голове. Рот музыканта был широко открыт. Эээх, блюз везде, моя жизнь носит блюзовый характер – вечно в пути, дороги, обочины, только вместо гитары ручка и тетрадь.

Я стоял голый посередине кофейни, курил сигарету, мокрые волосы падали мне на плечи с них капала вода и стекала тонкими струйками по спине и по груди. Я смотрел на картину, написанную маслом, по мазку видно, что мастихином, а не кистью, это добавляло свой шарм и нотку тоски. Вот она жизнь, голый перед картиной, на которой блюз, лучше обо мне, наверное, не скажешь. Я не знаю, как долго Юля пробыла в душе, но всё это время я не отрывал взгляд от полотна и думал обо всём, что происходило, и как меня моя дорожка привела в это место, в этот момент, что я в кофейне, накуренный, в центре города Каракол на побережье озера Иссык-Куль, стою абсолютно голый и смотрю на картину, которая отражает мою внутреннюю тоску, вызванную, скорее, пандемией и вирусом во мне. Возможно это просто жизнь и ничего меня сюда не привело, я сам пришёл, разделся и стою, смотрю. Но почему я именно в этом месте, ведь я мог быть сейчас в любом другом городе, наверное. Мне нравится именно это место, этот город, озеро, страна. Интересно, а в Европе мне так же было бы? А может, как говорит Макс, намного круче. Да, надо будет как-нибудь посмотреть Европу, покататься там по городам и написать пару книжек.

Юля вышла без одежды и мои мысли прервались, кровь хлынула к члену, и он начал набухать. Она подошла ко мне, прижалась своим телом, немного влажным после душа и все мои мысли отдались власти члена, которым я упирался в жену. Секс – это лучший антидепрессант, особенно после плотного косячка, когда ты отдаёшься полностью и без каких-либо сомнений, открыт для экспериментов. А они необходимы, особенно в семейной жизни, я знаю много пар, которые спустя года живут как брат с сестрой и всё потому, что не способны на дерзкие и смелые фантазии. Секс – это искусство, а оно требует свежих идей постоянно, иначе приедается и становится пресным. Занимайтесь сексом, как можно чаще и особенно в те минуты, когда совсем нет сил уже тянуть лямку жизни, со всеми её потрясениями, это поможет, облегчит, придаст сил. Это вернёт вас обоих друг к другу, не останавливайтесь…

Вообще, что такое жизнь и как её надо жить? Навряд-ли кто-то может дать однозначный ответ, у каждого своя жизнь, со своими победами и неудачами, из которых складывается жизненный опыт – опора для формирования мировоззрения. К сожалению лишь малая часть людей способна сохранить в себе ту частичку добра, с которой каждый рождается. Да и в чём оно, собственно, заключается это добро, оно для каждого своё, равно как и другие убеждения человека. Если постараться отстраниться, посмотреть со стороны на себя и на свою жизнь, так какой она вам покажется: интересной, захватывающей, скучной, смешной или жалкой, только будьте честны перед собой, ваши мысли никто не прочитает, как мои, а я честен. Как легко разобраться в чужой жизни и как сложно в собственной, наши проблемы всегда самые не простые – «Мне бы твои проблемы» – как мы любим это повторять, тем самым примеряя и привлекая на себя чужие проблемы, но как только чужие становятся нашими мы начинаем тонуть в них. Берегите в себе то крохотное, запрятанное добро внутри, только оно может подарить счастье. Верьте в любовь, она есть и дарите её, может от этого люди подле вас станут немного счастливее и смогут осчастливить кого-то ещё. Только так можно изменить мир! Устремив взор внутрь себя и отыскав такие важные качества как сострадание, благодетель, понимание, терпение, они не просто слова в словаре, а основы счастливого и комфортного общества. В мире, в котором все воруют, лгут, идут по головам не может быть счастливых людей. Надо менять мировоззрение иначе кроме одиночества ничего не светит. Ну, а я выбрал путь кочевника, год за годом в дороге, в пути, тяжело только то, что ты сам выбираешь нести. Секс, смех и блюз – вот мой выбор, а куда он приведёт и так ясно, в итоге все дорожки сходятся в одной точке – смерть, вот неизбежность, а остальное это путь к ней, и мы сами в праве выбирать его. Жизнь скоротечна, стоит-ли растрачивать её на что-то помимо добродетели, что в свою очередь является верной попыткой изменить мир в лучшую сторону. У каждого есть шанс на великие свершения, но мы сами выбираем меркантильные, мелкие цели, а потом уходим так и не воспользовавшись данным нам шансом. Мы забыли одну важную вещь – никто не знает, как жить!

Я проснулся глубокой ночью от того, что задыхался, дышал, но не мог вдохнуть полную грудь воздуха. Я встал и принялся ходить по комнате взад и вперёд, размахивая руками и пыхтя как паровоз, чем и разбудил Юлю.

– Денис, давай скорую вызову.

– Не стоит. – я возразил. – Макса подставим. Всё будет хорошо.

– А если совсем плохо станет?

– Уже стало. – Я улыбнулся. – Но сейчас легче.

– Ну, смотри. Ты говори, если что, я вызову скорую.

– Хорошо, скажу. Но мне и вправду уже легче.

Я бродил по кофейне туда-сюда, пыхтел и шатался измученный от бессонных ночей, вируса, дороги, но жизнь била во мне ключом. Как бы то ни было жить жутко интересно, что будет дальше, чем всё закончится. Я стал литературным героем, живу, балансируя на краю, и пишу об этом крае, о себе, может мои книги кому-то помогут не бояться балансировать или покажут, что бывает так, когда ничего нет и вдохнут надежду. Но в тот момент мне впервые захотелось написать книгу не от первого лица, не о себе. Написать о других людях, полностью выдумать мир, события и поместить их туда. Я ходил в темноте, Юля сидела на диване, смотрела на меня и слушала как я в бреду, тяжело дыша, сочиняю сюжет нового романа. Ходил я около часа и всё это время бубнил, придумывал каверзные ситуации для своих персонажей и как искусно они будут выкручиваться из них. Кто я?! Безумец? Или человек, который заблудился и не знает, как жить дальше, куда идти – границы закрыты, я прикован к одному месту, как узник, как Самсон, только он ждал, когда отрастут волосы, вернутся силы и тогда он сможет порвать цепи, а чего жду я – не знаю. Может случая или удобного момента, а может всё дело во мне – я должен, что-то понять. Самое страшное для путника, это отобрать у него путь. Одно я знаю точно – синопсис книги у меня в голове, остаётся лишь написать, когда это произойдёт, я не знаю, но если я пришёл в этот мир, чтобы писать, то всё случится.

Мне полегчало, и мы снова легли спать. Проснулись ближе к полудню. На улице моросил дождь, было пасмурно и прохладно. Силы в нас были на исходе, мы выпили по чашке кофе, я обнаружил ключи на стойке, звонить Максу не стал – вдруг он ещё не проснулся. Мы ушли, надеясь, что он сам позвонит или у него есть запасной ключ. Первым делом мы отправились искать ремонт телефонов. Всё было закрыто, помимо пандемии был ещё и мусульманский праздник Курбан Байрам, кто не болел, тот отдыхал. Но открытую мастерскую нам удалось найти, там оказался приветливый парень и он взялся разобраться с Юлиным телефоном. Мы довольные, отправились завтракать, ашлян-фу больше не хотелось, нам повстречалась забегаловка, где готовили шаурму, маленькая, всего три круглых столика стояло, а очередь была внушительная, мы решили, что это хороший знак и шаурма здесь должно быть очень вкусная. Взяли по свёртку и отправились к памятнику Тагай Бию, сели на лавочку около героя и уже совсем в другом настроении принялись уплетать вкуснейшую шаурму. Доели, заскочили в «Ремонт телефонов» узнать, как дела с починкой обстоят, ремонтник нам сказал, что придётся подождать до завтрашнего дня. Мы согласились, позвонили владельцу квартиры, договорились, что ближе к вечеру заедем, он нам дал другой адрес, но в том же районе «Восток». Теперь оставалось найти бутылки с пробками, мы принялись бродить по городу в надежде найти приём стеклотары, у них наверняка можно их приобрести, но ничего не удалось, зато нам дали телефон того, кто принимает. Мы начали дозваниваться – всё безуспешно, видимо праздник. Направились к Максу, заблудились и набрели на старенький дом с широким деревянным крыльцом и шпилем, тоже из дерева. Он потрясал своим масштабом и архитектурой с резным деревянным фронтоном, лепниной вокруг окон и огромными ставнями.

– Юля, если я стану известным и богатым писателем, то куплю этот дом и будем устраивать здесь поэтические вечера. Выставки, классические концерты, да и просто тусить жёстко. Двери всегда будут открыты.

– Если деньги появятся, ты же купишь квартиру в Питере или на худой конец в Лондоне.

– Это тоже. Но запомни, они появятся только для того, чтобы я купил этот дом, не куплю – исчезнут. Всё взаимосвязано.

Мы шли по улице, куда глаза глядят и смеялись, обсуждая, как мы бы тусили в этом доме, как было бы круто, если бы были деньги. Не заметили и не поняли, как пришли к Максу. На крыше сидела толпа его приятелей, они курили косяки, я поднялся. Поздоровался с ними, поздравил с праздником и пошёл вниз к Максу, который сидел за стойкой и уплетал плов.

– Привет, Макс. – Я протянул ему ключи. – С праздником.

– Спасибо, Диса. Угощайтесь.

– Нет, спасибо, мы сейчас по шаурме заточили.

– Тогда кофе пейте.

Назик налила нам кофе, мы сели на барные стулья напротив Макса.

– Выспались?

– Да. – соврал я.

– Геморрой достал. – Макс поморщился и поелозил на стуле. – Я раньше стеснялся говорить про геморрой, а сейчас не стесняюсь. У нас тут клуб анонимных геморройщиков. Как воспалится, хожу на раскоряку, свечи вставляю. Блин, ещё и живот болит, что-то у меня с кишками не то, это всё от того, что много мучного ем и мяса. У нас же вся кухня такая, мясо и тесто. Вот у французов кухня изысканная и не жирная. Я пока жил во Франции, аж похудел, живот ушёл, а как вернулся, через месяц опять раздуло. И проблем с пищеварением у меня там не было. – Он неожиданно замолчал, а потом спросил. – Чё вы делали? Где были?

– Телефон в ремонт носили и квартиру сняли.

– Решили остаться?

– Нет, мы на ночь, а то неудобно тебя напрягать.

– Блин, Диса, вот этим ты меня реально напрягаешь. У меня постоянно кто-то живёт, я люблю, когда людей много.

– Я заметил.

– Один кент мой, прожил у меня два года, я выгонял его, а он уходить не хотел. Я реально, прям в дверь выталкивал его, а он стучался, я отходил и пускал его, не работал он нефига, дома сидел и телевизор смотрел, а я кормил его.

– А потом он куда делся?

– Умер он.

– Как так? – Я удивился.

– Как, я убил его. – Макс сделал серьёзное лицо. – Да шучу, женился он, и прикинь, через неделю после свадьбы пришёл и попросился пожить у меня. Я послал его и больше не общаюсь с ним. Пусть с женой живёт. Вообще, я не против, что здесь все тусят, живут, только вот убираться не люблю, особенно в туалете. А ещё есть такие, с ногами на унитаз залазают, как курицы на насесте сидят, обоссут, обосрут всё, а убирать не убирают за собой. Чашки все вечно перепачкают и никому в голову не придёт помыть их. Я иногда реально из себя выхожу, ору на всех: – «Кто туалет обоссал?!», – а они смотрят друг на друга и не палятся, ходят потом обиженные, виноватые.

– В тусовых местах всегда так. – Я улыбнулся.

– Да, это большой минус. Они вон приходят ко мне, говорят: – «Классно ты сделал, побольше бы таких мест», – а я твержу им всё время: – «Так сделайте у себя такое, кто мешает?». Вон у кента одного ферма в горах, я ему говорю: – «Поставь у себя диван, монитор повесь в сарае и будем к тебе ездить тусить» – нет, ума не хватает. В Европе классно, там у каждого в гараже и подвале тусовое место, особенно в Голландии, сидят всё время, траву курят, кто-то картины пишет там, кто с рок-группой репетирует, у нас же нет, все либо дома сидят, либо по улице слоняются.

– Да, Макс, с этого всё и начинается – театры, выставки, концерты.

– Вот именно. А у нас даже если соберутся, то в телефоны все уткнутся и листают ленту. Зачем пришли? Туалет обоссать, что ли? Нами вообще телефон управляет, вон там сейчас информация про коронавирус, смерти, лекарства нет, и все ходят как в воду опущенные, а начни позитив кидать, и забудут про пандемию. Мы своей головой совсем не живём. Смартфон – оружие массового поражения, причём прямо в мозг и в душу.

Мы раскурили пышечку с Максом и пошли искать такси с рюкзаками, таща все свои пожитки на себе, как улитки, а может и как Сизиф, обречённые постоянно толкать свой камень в гору, и не суждено нам его дотолкать, и так ведь все – у каждого свой камень, свой крест. Всё зависит от угла, под которым посмотреть. Либо наша жизнь, это мучительное существование, либо увлекательное приключение, которое рано или поздно закончится и останется только память обо всём том, многом, что с нами приключилось, каким всё будет тогда казаться? Пока с каждым разом, прошлое кажется проще, а настоящее всё тяжелее. Круговорот восприятий, настоящее видится всё в тёмных тонах, а прошлое в светлых, беды забываются, остаётся ностальгия и тоска, но повторить бы я ничего не хотел, просто то началось и закончилось, и нам удалось выбраться из прошлого живыми, а из настоящего мы ещё не знаем – выберемся или нет. Закончится ли пандемия и чем закончится, сколько миллионов жизней она унесёт, в какую статистику мы попадём? Но однозначно всё это закончится хотя бы своим отношением к происходящему. У всего есть начало и свой конец. Только мы – люди, так и будем влачить своё существование, надеясь, что именно на наш век выпал апокалипсис. А его нет, если же он и есть, то начался с самого начала…

Мы нашли такси за три квартала от Макса, загрузились, сказали адрес и отправились к долгожданному комфорту и уединению. У двери в подъезд нас встретил хозяин, мы зашли вслед за ним в подъезд, а потом сразу в квартиру, дверь прямо, на первом этаже. Квартира была, как и предыдущая со всем необходимым для нас, только вот в комнате было очень много зелени: цветы, лимонное дерево, кактусы и на пол комнаты раскинулся плющ по натянутым верёвочкам.

Как только мы остались одни в квартире, я завалился на кровать и включил телик, пощёлкал по каналам, полная шняга, как всегда, оставил на какой-то части «Звёздных воин», по мне, так это полнейшее засирание мозгов, но новостные каналы и того хуже. «Звёздные войны» хотя бы ориентированы на подростков, а вот для кого вещают новости – не ясно, причём так во всех странах мира – мы молодцы, а все остальные против нас, есть правда союзники, но они норовят вставить нож в спину. И чего только людям не живётся спокойно, казалось бы – жри, сри и не мешай другим заниматься тем же, но нет, надо, чтобы только мы имели право на еду и сортир, поэтому мы будем жрать меньше, чтобы вооружиться и не позволить никому отобрать нашу еду и насрать в наши туалеты. Наш бог истинный, а остальные заблуждаются, наш народ самый продвинутый, а остальные так просто живут на планете, и так далее, в том же духе. Неужели мы столько прожили на планете и так ничему не научились? Распяли Христа, который противился фарисейству и надо будет ещё распнём – как это, все люди братья, ничего подобного… Гулаг и германские концлагеря тому доказательство. Кто сильнее тот и прав! Слабому не помогают – слабого добивают! Это идеологии двадцатого века, а что изменилось в двадцать первом? Да, ничего! Древние, хотя бы за любовь гибли – Троя пала из-за женщины, а в наше время страны вспыхивают как спички из-за нефти и демократии, основателем которой является Перикл и была она в древней Греции, это древний мир и древняя форма правления, которая так и не воплотилась в жизнь, а как власть может принадлежать народу, мы ведь все разные со своими амбициями. Дать власть народу – всё равно, что кинуть кость стае голодных псов, победит сильнейший. Мы не равны – это надо признать, мы не равны в своих головах, наша нетерпимость сложилась из морально-нравственных ценностей социума, культуры, вероисповедания в которых мы выросли. Сломать эти принципы невозможно – мы все разные и под разным углом смотрим на одни и те же вещи и события, как бытовые, так и духовно-культурные, у нас разные боги, а у кого-то вообще нет бога и он – человек возведён в ранг вершителя нравственных ценностей. Итак, двадцать первый век принадлежит человеку, который наплевал на общество, век одиноких эгоистов неспособных оторвать задницу от кресла и заняться общественными делами. Выбрали власть, вот и пусть слуги народа убирают за нами, кормят нас, защищают, а если вы нам не нравитесь, мы вас свергнем и выберем новых. Не работает это всё! Хватит искать виноватых и перекидывать свои проблемы на других. Хватит отстаивать свои права, это ведёт только к большей ненависти, ни у кого нет никаких прав, в этом мы все равны! Ненависть – вот проблема общества и никакой психолог не поможет вам избавиться от разъедающего изнутри чувства. Соглашусь, пожалуй, с Фрейдом, с его трудом «Будущее одной иллюзии», где он рассматривает не существование Бога, как такового, а необходимость Его человеку, как моральный маяк, как институт нравственности. Без Бога мы тонем в пороках, боремся за право морального разложения, но только утонув, мы уже не сможем разобраться от чего гложет, а гложет опустошённость, пришедшая вместе с грехом (не побоюсь этого слова), ибо он не в состоянии заменить Бога, если угодно – это ложная благодать. Вот мы и видим толпы людей с транспарантами, опустошённых, утонувших в пороке. Они хотят одного, чтобы им указали путь к добру, к внутреннему счастью, но обречены остаться неуслышанными. Демократия такая, какой мы её представляем в своей голове – это утопия, а утопический мир невозможен, всегда будут обделённые, несогласные, потому что у каждого своё представление идеального мира. Так, что демократия – это философская тема, нежели политическая система правления. Нет идеальной системы, которая удовлетворила бы каждого, независимо от его взглядов, принадлежности, всегда будет существовать «задний двор», где будут меньшинства. Каждая утопия подразумевает гулаг, концлагерь и гетто. Сейчас это миры о которых говорил Макс – страны первого мира, второго и третьего. Конца этому не будет, пока каждый не задумается о ближнем. Начиная с семьи…

Я вошёл в кухню через дверь без стекла, с большой дырой в ней, забавно открывать и закрывать дверь без какой-либо практической функции. Она бессмысленна, но она есть. Стоит только вставить стекло и дверь приобретёт смысл. Разве и с человеком не так, без духовной составляющей мы как эта дверь – бесполезны для общества, существуем ради собственного существования. Кьеркегор ещё в девятнадцатом веке писал об этом, возвращая нас от Гегелевской философии к духовной части человека. Так родился экзистенциализм.

Я вошёл, Юля сняла с плиты чайник и налила кипяток в две чашки, запахло кофе. Маленькая радость – кофе с сигаретой в нашей пограничной ситуации. Я прикурил.

– Знаешь. – обратилась ко мне Юля. – Я нашла вакансию онлайн преподавателем английского языка.

– Это отлично. Нам надо тогда ноут починить и гарнитуру взять.

– Да. Я пройду тестирование сегодня и тогда буду знать наверняка.

– Завтра займёмся починкой.

Мы пили кофе, курили и обсуждали, что возможно всё наладится – мы найдём бутылки, разольём вино, да ещё и перспектива онлайн заработка. Договорились до того, что надо взять курицу гриль и выспаться хорошенько, чтобы за завтрашний день починить ноутбук, телефон и купить бутылки с пробками, а потом вернуться на дачи.

Так и сделали, поймали такси на улице, доехали до центра, взяли курицу, минеральную воду и кофе в пакетиках. Снова поймали машину и вернулись в квартиру с ботаническим садом в комнате и дверью без стекла. Я наломал курицу на куски и разложил их крышку от большой чашки, так как блюда не нашлось. Пощёлкал каналы и остановился на концерте в Сочи, мы смотрели, ели курицу и негодовали, отчего же в России такая эстрада, неужели никто не в состоянии работать или аудитории нравится эта залипуха. Несменные – Киркоров, Басков, Пугачёва и прочие.

– Понимаешь, Юля, просыпается Робби Вильямс в Лондоне в груде голых карликов, потягивается, занюхивает дорожку кокса и думает: – «А не замутить ли мне турне по Европе, такое офигенное, бабла заработать». Звонит своему агенту и тот собирает команду: звукачей, световиков, менеджеров, аппарат топовый. Или Аэросмит, просыпается, чешет жопу и плетётся в трусах в студию в соседней комнате и думает: – «А не написать ли мне крутую песню». И пишет.

– Я думаю главное здесь, что он думает.

– Социум определяет сознание всё-таки. Представляешь, просыпается Лепс, да, у него есть бабло, но он не в Лондоне и вместо дорожки у него бодун после корпоратива, на котором он выступал. И нет у него мыслей о крутом мировом турне или о великой песне. У него на год вперёд расписаны выступления. Он работает, а не создаёт, в этом всё дело.

Или музыканты, вот стоит на сцене бас-гитарист, сессионный музыкант, подыгрывает им всем и думает, что завтра ему надо успеть отыграть с Бабкиной в Москве, а потом на корпоративе с Биланом, и находится это на другом конце города; и успеет ли он добраться, может слить халтуру кому-нибудь, но надо бабло, чтобы за квартиру уплатить. Вот не думаю, что музыканты Робби Вильямса думают и живут так же. У них другая реальность и создали её они себе сами.

Нищие мы, потому что не делаем крутых вещей и концертов, а не делаем, потому что нищие, круг замыкается.

– Ну, да, Майкл Джексон вон как, а Пинк-Флойд со своим «Пульсом».

– И не только, а «Стена» какой концертище. Амбиций нет, талант есть, а создать великое некогда, заняты глупостями.

Доели курицу, концерт закончился и Юля ушла в душ, я накликал киношку «Американский пирог», помню, когда этот фильм только вышел, такой был ажиотаж вокруг него, все шептались: «Там сиськи, там чувак пирог трахнул», а сейчас это смотрится нелепо и вовсе не смело.

Что-то я загрузился сам на самоизоляции и стал грузить тебя, читатель. Не буду больше читать морали, а в моём случае – писать. Под конец книги надо хоть разбавить немного этот непростой год. Итак, поехали…

Юля вышла из душа, кокетливо выглянула из-за двери, потом высунула ножку, меня захлестнула волна жара, она вошла в комнату, и вся волна хлынула в область паха. Я побежал стремглав в душ, решил для начала скинуть балласт, который накопился за день. Вы пробовали, когда-нибудь срать в унитаз со стояком? Это крайне неудобно, приходится наклонять его рукой. В общем, говно выдавил я не всё в такой позе. Залез под душ, включил воду погорячее, сначала вымыл голову, потом намылился весь и вода пошла прохладная, а затем и вовсе холодная. В квартире был бойлер и горячую я выплескал всю. «Настроение», конечно же упало, в комнату я вернулся обезоруженный и замёрзший. И к моему полнейшему разочарованию, я застал Юлю спящей. Вот так вечерок, удар по либидо, ниже пояса, как говорится. Я смиренно лёг рядом и принялся смотреть «Пирог», сон, конечно же не приходил. После первой части, началась вторая, ещё тупее, – «Так мне и надо» – думал я – «Посрать можно было и после». Но свершилось чудо, Юля проснулась или во сне, нашарила под одеялом меня, и волна вернулась вместе с настроением и со всеми вытекающими последствиями.