– Всеволод? – изумился боярин.
– А кто же еще! – вскричал Горихвост. – Изяслав начал волхвов истреблять, а его брат и наследник продолжил. Как я был слеп! Только теперь прозрел. Благодарю тебя, боярин, за то, что раскрыл мне глаза.
– Да ведь это не я, – смущенно отступил Видослав. – Я такого не говорил.
– Ты помог мне понять, кто виновен! – Горихвост не мог остановиться. – Немедля пойду и порву на куски всех, кто под руку попадется в княжьем доме и на дворе. Жаль, потерян мой меч! Но у тебя есть оружие – я видел! Одолжи мне свою саблю.
– Так нельзя! – слабо запротестовал боярин. – Если моей саблей князя порубят, то вина на меня ляжет.
– Чтоб расправиться с лиходеем, мне и сабли не надо! – гремел Горихвост. – Зубами его порву! Раскромсаю когтями! Вот только накину длаку – и держись, подлый обманщик!
– Погоди-погоди, – удержал его Видослав. – Глянь, сколько народу на господском дворе. Ты один с ними не справишься. Лучше утра дождись. Гости уйдут, останутся только те, кто нужен. И свидетелей лишних не будет.
– Верно! – от избытка чувств Горихвост едва не полез обниматься. – Какое счастье, что ты на моей стороне! Сразу видно: такой мудрый советник как раз подойдет в головы боярской думе. Можно, я затаюсь у тебя до утра?
– А вот это нельзя! – неожиданно резко ответил Видоша. – Пойми правильно, но люди меня не одобрят, если я к злоумышенью на князя буду иметь хоть какое-то отношенье.
– Ладно! Я у Курдюма переночую. А утром – на дело. Только б рассвета дождаться! – горел вурдалак от нетерпенья.
Боярин сам проводил его до ворот. Собачья свора облаяла вурдалака, но, увидев хозяина, завиляла хвостами. Звяга набычился, но Видослав строго велел ему:
– Волка не обижать! Завтра проводишь его до княжеского двора и покажешь, где перелезть через тын. После встретишь и удостоверишься, что все в порядке. Понял?
Звяга ощерился в злобной улыбке, посмотрел на Горихвоста и произнес:
– Понял, барин! Мы свое дело знаем. Будь уверен: не подведем!
Как хорошо отдыхать, когда скрипит мельничное колесо! Едва слышные струи реки плещутся о лопасти, трутся жернова. От этого равномерного шума веет теплом и спокойствием.
Гостеприимный Курдюм накрыл стол на свежем воздухе и позвал вечерять. Горихвост едва заставил себя оторваться от лавки, на которой с блаженством раскинулся.
– А тут холодно! – зябко поежился он, выходя на двор.
– Чего ты ждал? Лето кончилось. Со дня на день начнется настоящая осень, – откликнулся мельник, выставляя на скатерть бутыль с самогоном.
– Может, длаку накинуть? – задумался вслух вурдалак.
Мельник засуетился:
– Даже не думай! Как я с тобой разговаривать буду? Лучше набрось-ка вотолу. Прежнюю уже изорвал, но ничего – я тебе еще одну подыщу. Только эта будет ношеная.
– Мне любая пойдет, я привередничать не привык, – мирно согласился Горихвост, и закутался в мягкую шерстяную накидку.
Мельник разлил самогон по медным чаркам и подвинул одну к гостю. Горихвост облизнулся, почесал космы, крякнул, и решительно отодвинул ее к краю стола.
– Отказываешься выпить? Чего это вдруг? – удивился Курдюм.
– Завтра на дело идти. Нужно, чтобы рука не дрожала, – хрипло вымолвил вурдалак.
– Тогда вот тебе кашки с маслицем, – согласился хозяин. – Хлеб из белой муки, как ты любишь. И грибочки, солененькие. Накладывай, не стесняйся!
– За хлеб спасибо, мне он необходим, чтоб навечно в волках не остаться. А вот грибы употреблять я, пожалуй, остерегусь. Уже сыт ими по горло.
– Ну, как знаешь. Тогда может пива?
– Пива можно! – повеселел Горихвост.
Неожиданно под мельничным колесом раздался шумный всплеск. Курдюм изменился в лице.
– Слышал? – жарко зашептал мельник.
– Что стряслось?
– Водяница играет! Под самое колесо заплыла. Мало ей было погубить душу Шутихи – она и меня заполучить норовит.
– Полно! Может, жена твоя сама по себе утопла. Никто же не видел. Селяне во всех бедах нечисть винят, да только потом выясняется, что кроме них – других виноватых нет.
– Эх, Горюня! – обиделся мельник. – Ничего ты не понимаешь. Загляни-ка под колесо.
Горихвост подошел к краю потока и всмотрелся в темную воду. Из глубины на него глянула пара светящихся глаз – настолько ярких, что он на мгновенье зажмурился. Но стоило открыть веки – и наваждение исчезло.
– Уйди от греха подальше! Разом сгинешь, – потянул его за рукав мельник.
– Да ладно тебе. Она из воды, небось, и не вылезает, – с сомнением сказал Горихвост.
– Из воды, может, и не вылезает. Зато как подойдешь к бережку – тут же схватит и утащит на дно. Моя супружница так и попалась, пусть иной мир ее упокоит. Остался один сарафан на прибрежной скале, вот и вся память.
Горихвост приумолк и вернулся к столу. Даже есть расхотелось. Курдюм налил ему полную кружку пива, придвинулся ближе и зашептал:
– Горюня, мне позарез нужен меч Душебор! Без него не избавиться от этой злой твари. Где он теперь? Как его раздобыть?
– Курдюм, друг сердешный, я бы и рад помочь, – с чувством откликнулся гость. – Но Душебор умыкнула лесная дева – ты и сам видел. Он до сих пор у нее.
– Не видать мне меча, как своих ушей, – опустил плечи Курдюм.
– Не печалься! Мы придумаем способ избавить тебя от беды.
– Твоими бы устами, да мед пить! – воскликнул Курдюм. – Откуда вообще взялась эта лесная царевна? Как она может быть дочерью Дыя, если тот не женат?
– Я и сам потерялся в догадках, – признался вурдалак. – Когда Дый пришел в лес, ее еще не было. А после вдруг появилась, откуда ни возьмись. Как раз после заключения договора.
– Какого еще договора?
– Когда Дый с князем Всеволодом умолвились друг другу в вотчины не соваться. С первого взгляда, условия справедливые. Только мне они вышли боком. Деревенские жители вурдалаков боятся, вот и зачислили меня в нежить. Мало того, что Дый запретил навещать деда, так еще и с Туманной поляны отселил в Волчьи дебри. Оттого я с Ярушкой и не встречался, хотя соседи по лесу о новой царской любимице мне все уши прожужжали.
– Нет охоты ломать голову над такими загадками, – махнул пухлой ладошкой Курдюм. – Мне бы только с ней встретиться. Я бы попробовал ее уговорить.
– Уговорить ее – это вряд ли, – рассмеялся вурдалак. – Ты же видел, какая она шебутная.
Ночь сгустилась, но небо осталось ясным. Звезды высыпали и завели хоровод вокруг месяца, раздувшегося в пышный серебряный шар.
– Хорошо, что погодка сухая. Следов не останется, – потер вурдалак ладони.
– Опять что-то задумал? – насторожился Курдюм.
– Завтра иду брать на щит княжеский двор, – решительно заявил Горихвост.
– Завтра не выйдет, – всплеснул ладошками мельник.
– Это еще почему?
– Так ведь казнь завтра! Как раз на дворе у князя. Все село только об этом и говорит.
– А кого казнят? – нахмурился Горихвост.
– Как кого? Юродивого Лутоху, – как о само собой разумеющемся деле, поведал мельник. – Должен же кто-то ответить за убийство твоего деда.
– Так ведь я до сих пор не выяснил, кто убийца!
– Нежата выяснил. Ты же сам слышал: Лутоху приговорили.
Горихвост крепко задумался.
– Нет, так не пойдет! – рубанул он ладонью воздух. – Юродивый тут не при чем. Нюхом чую!
– В суде нюх бесполезен, – возразил Курдюм. – Суду нужны доказательства и улики. А против нищего их столько насобирали, что на троих хватит.
– Понимаешь, дружил он с моим дедом. У них в головах одни мысли роились.
– С чего ты взял, что нищий говорит правду? Может, он тебя за нос водит? – потрепал его по плечу Курдюм.
– Если завтра его казнят, то я правды уже не узнаю, – покачал головой Горихвост. – Нет, брат Курдюм, говори что хочешь – но я казни невиновного не допущу.
Мельник заглянул вурдалаку в глаза и проникновенно сказал:
– Горюня, там все село соберется. Ведь тебя уже били. Погляди на себя: рожа синюшная, как у черта, глаза заплыли, на теле места живого не сыщешь. Если хочешь, чтоб тебя до смерти ухайдокали, то завтра твоя мечта сбудется.
– Моя мечта – обожраться, напиться, и лежать отдыхать. И чтоб ничего не болело, – угрюмо сказал Горихвост. – Жаль, меня вырастили, как стража леса. Хоть в лепешку разбейся – а Мироствола в обиду не дай. И не порушь правды. Иначе весь мир рухнет. Понимаешь? Весь мир. Мир на правде стоит. Не станет правды – и все пойдет прахом.
Курдюм безнадежно махнул на него рукой.
– Помнишь, как тебя на том самом дворе Коняй повязал? А после Нежата со своей сворой едва не отделал? И как ты на этот раз вознамерился их одолеть? – спросил он.
– Мужики соберутся на казнь поглазеть. Оружия не возьмут – уже прибыль на мой счет, – заблестели глаза вурдалака. – Правда, тот же Нежата, да князь – эти с железными побрякушками не расстаются. Тут главное страх на толпу навести. Как Коняй давеча напугал меня табуном лошадей. Топот, переполох, неразбериха.
– Хочешь коней выпустить? – спросил мельник.
– Ты что? – испугался вурдалак. – Они меня первого и затопчут. Лучше людей превратить в лошадиное стадо. Напугать бы их чем-нибудь?
– Колдовством напугай! – предложил Курдюм. – Ведь твой дед был кудесником. Научил же он тебя какой-нибудь хитрости?
– В том-то и дело. Не успел он меня научить. Слишком рано пришлось мне уйти от него, – посетовал Горихвост.
– Погоди-ка. Я знаю! – просиял Курдюм. – Остались у меня с прошлых святок хари нечистой силы. Маски ряженых, что бродят по избам и подачки выпрашивают. Им дают угощенье и разную дребедень, лишь бы отделаться. Мужики у нас суеверные. Многие верят, что под личинами в самом деле черти да покойники, вставшие из могил. Напялим хари – у них поджилки и затрясутся. Вот только не приперлась бы царевна из Дикого леса. Против ее колдовства я не устою.
– Постой, ты что, тоже со мной пойдешь? – удивился Горихвост.
– А ты думал, я тебя одного пущу? Одного боюсь – этой чертовой девки. Как ты думаешь – она захватит с собой Душебор?
– С чего ты взял, что она туда явится? Деревня – не ее вотчина.
– Хорошо, если так. Я пойду, приготовлю личины, а ты спать ложись. Завтра тяжелый день.
Глава 11. Княжеская семья
17 вересня
Как мало в деревне интересных событий! Никаких развлечений. Хорошо хоть, что время от времени кого-то казнят, а то не на что посмотреть.
К полудню народ потянулся на княжеский двор. Уже с утра оттуда слышался стук топоров – это Нежата с добровольными помощниками из села сбивал деревянный помост с виселицей, состоящей из четырех столбов с двумя верхними перекладинами, поставленными крест-накрест, как две скрещенные буквы «П».
Однако вешать приговоренного никто не собирался. Потратить Лутохину жизнь так бездарно мог только простак. В помосте под виселицей выпилили круглую дыру, а к перекладинам подвесили огроменный котел, в котором по праздникам варили пиво сразу на всю сельскую братчину. В котел налили конопляного масла, а снизу, под помостом, устроили костерок. Да еще и деревянную крышку с прорезью для головы сообразили – хорошо, что так сразу не догадаешься, для чего, а то Лутоха начал бы волноваться задолго до торжества.
– Только бы вурдалак не явился! А то все событие испортит, – озабоченно сказал Нежата Всеволоду, вышедшему посмотреть на приготовления.
– Пусть приходит. Обоих зараз и казним! – улыбнулся княжеский сын Святополк, который, в отличие от отца, суетился чуть ли не больше всех.
Коняй подбежал к звоннице, устроенной рядом с крыльцом, и со всей дури принялся трезвонить в полошной колокол, подвешенный под деревянной аркой. Гулкий звук поплыл над деревней, пронесся мимо Щероборова кружала, обогнул Сторожевую башню и дотронулся до пожелтевших листьев на опушке Дикого леса. Ворон Хорохор с любопытством встрепенулся, расправил перья, и, сорвавшись с дубовой ветки, взлетел над округой, высматривая, что происходит.
– С ума сошел? Зачем полошишь дол? Лихо накличешь! – обругал конюха старый Нежата.
Но Коняй и не думал ему подчиняться. Он еще больше усердствовал, чтобы народ, уже начавший подтягиваться, разглядел, какой он, конюх, важный человек, раз его допустили до сигнального инструмента.
Звяга обошел княжий двор с самой заброшенной, восточной стороны, где пылали всеми оттенками красного увядающие листья кленов. Не доходя до дороги, ведущей на Красную слободу, он нырнул в давно обмелевший ров и вскарабкался на земляной вал.
Горихвосту пришлось подтолкнуть Курдюма в пухлый зад, чтобы помочь ему забраться на осыпающийся склон. Звяга уже раздвигал бревна – в этом месте тын дышал на ладан, и отклонить в сторону пару бревен оказалось проще простого.
– Постой! – заупирался Курдюм. – Давай хари наденем.
– Ты сначала в дыру пролезь! – пихнул его Горихвост.
– Что ты! Вдруг меня кто-то узнает? – испугался его товарищ.
Горихвосту пришлось уступить. Курдюм помог ему облачиться в ветхую рогожу и старательно перепоясал ее лыком. Ужасающего вида деревянную личину с единственным глазом посреди лба вурдалак надел сам, а вот драную шапку из звериного меха на него нахлобучил псарь.
Пока Горихвост поправлял маску так, чтоб в ней можно было дышать и смотреть в прорезь, Курдюм напялил старую шубу, вывернутую мехом наружу, и приделал сверху густую копну конопляных волокон, свисающих, как спутанная грива. Личина его изображала чудовищного вида существо с четырьмя глазами, из которых два были фальшивыми, со свисающим носом из толстого древесного сучка, и с разинутой пастью, в которой торчали кривые зубы. Кроме них, над маской вздымалась пара бычьих рогов, что придавало мельнику вид потустороннего демона.
– Вот так нежить! Тебя бы сам Дый испугался! – взглянув на него, захохотал Горихвост.
– На себя посмотри! Вылитое Лихо одноглазое, – огрызнулся Курдюм, и для острастки взмахнул косой с привязанным куском черной ткани, на которой красовался вышитый череп с обломками костей.
– Ступайте уже! Я вас тут буду ждать, – пообещал Звяга и оскалился, как пес, почуявший добычу.
Лутоху вывели из темницы при полном стечении народа. Увидев приговоренного, толпа возбужденно загомонила и заулюлюкала. В юродивого полетели камни, палки и комья грязи.
Нежата поднял деревянную крышку, силой затолкал бедолагу в котел, полный жидкого масла, и водрузил крышку на место, просунув голову нищего в круглое отверстие посередине. Закрытый чан он обмотал железной цепью и запер ее на замок, ключ от которого под возбужденные крики толпы вручил Всеволоду. Кметю осталось только разжечь костер и вскарабкаться на помост, чтобы как следует допросить приговоренного в последние минуты, которые тому оставались перед мучительной смертью.
Хорохор сделал над господским двором широкий круг. Острое зрение позволило ему в самых мелких подробностях рассмотреть ужас на лице нищего, который уже начинал ощущать жар, припекающий днище котла. Не ускользнули от вороньего взгляда ни возбужденная ярость толпы, ни деловитая сосредоточенность Нежаты, с такой сноровкой исполняющего обязанности палача, ни глупое любопытство княжича, ни бледность конюха, пытающегося заглушить страх перед юродивым пустой суетой.
Ворон спустился к горницам, вдоль которых тянулось гульбище – широкая веранда под крышей, на которую выходили окна жилых светелок. У перил он едва не попался под руку возбужденному Святополку, и взлетел к верхнему этажу, где торчали узорные башенки теремов. Тут он уселся на деревянный шатер, крутые склоны которого вздымались к небесам, и почувствовал себя в безопасности.
– А ну-ка, Жихарь, подбавь дровишек в костер! – деловито распорядился Нежата.
Печник бросился к огню, едва тлеющему под котлом, и начал ворошить угли кочергой.
– Не жалей! Быстрее сварим убивца – быстрее очистим Гремячий дол от греха! – подбодрил его конюх.
Толпа селян загомонила, выражая горячее одобрение. Всеволод обнял за плечи сына, который наблюдал за представлением, облокотившись на деревянные перила. Из внутренних покоев чинно выплыла жена князя, Верхуслава, и присоединилась к ним. Смотреть на страдания юродивого не доставляло ей удовольствия, однако толпа желала видеть свою государыню в этот миг единения власти с народом. Княгиня выбрала темно-синее платье, чтобы подчеркнуть скорбность события, и надела такой плотный убрус, что лицо ее едва выглядывало из складок накрученного платка.
Жихарь набросал в костер свежих дров, и языки огня принялись жадно лизать днище котла. Лутоха почувствовал, как нагревается под ним медь, и заголосил:
– Ах вы, нелюди! Вам без разницы, кого жечь. Виноватого иль невиновного – всех под нож пустите. Толпа есть, а людей в ней – ни одного! Тьфу на вас!
И он смачно плюнул в зевак. Однако плевок его не долетел и упал в пыль за помостом. Народ возмущенно загомонил.
– Огоньку не подбавить? – услужливо подскочил Жихарь, размахивая кочергой.
Нежата вырвал у него из рук железяку, раскалил на огне и ткнул загнутым краем Лутохе в лоб. Нагретое до багрового блеска железо зашипело и оставило на коже черную отметину, от которой валил дым. До ноздрей Верхуславы донесся запах паленого мяса, она отвернулась и убежала с гульбища в тихую горницу, отгороженную от всего мира наглухо запертыми ставнями.
– Чтоб тебя черти в аду так же жгли, – от души пожелал кметю юродивый.
– Сегодня я – твой черт, – отозвался Нежата, подступая к нему с кочергой, на этот раз раскаленной добела.
– Это кто тут нас звал? – раздался над площадью хриплый возглас.
Горихвост быстро взбежал на помост, размахивая нелепыми рукавами из рваной холстины. Впалый глаз, прорезанный в деревянной личине, зловеще уставился на толпу.
– Ты кто такой? – опешил Нежата.
– Кто-кто, Одноглазое Лихо, не видишь, что ли? – заявил пришелец, вырывая у него кочергу.
Курдюм наконец одолел восемь ступенек, ведущих на помост, и, пыхтя, начал размахивать косой, на которой, как знамя, болталось черное полотно с облезлым черепом.
– Ой! Нечистая сила пожаловала, – тонким голоском пискнула старостиха Духаня.
– Мы не просто нечистая сила! – хрипло завыл Горихвост, подбегая к краю помоста и обращаясь к толпе. – Мы – посланцы Великого Лиходея!
– Да-да, мы явились из пекла, чтобы стащить ваши души! – поддержал его Курдюм и так махнул косой, что едва не задел нос Воропая.
Толпа отхлынула и затряслась.
– Души грешников в пекле истлели, – продолжал выть Горихвост. – Лиходей всех их съел, и теперь жутко голоден. Он послал нас собрать урожай теплой крови. Всех вас он сожрет, а косточки выплюнет!
– Ох, и накосим сейчас свежих жизней! – замахнулся косой Курдюм. – Всё, селяне, хана вам! Пришла ваша смертушка!
– Что за чушь? Это какие-то ряженые! – опомнился Нежата. – А ну, брысь отсюдова, пока я вас самих не сварил!
Горихвост замахнулся повыше и, не скупясь, съездил ему по роже все еще горячей кочергой. Нежата свалился с помоста на землю, впился толстыми ладонями в обожженную щеку, и начал кататься по земле с диким воем. Русана, его жена, бросилась к мужу и подняла такой визг, что заложило уши.
– Кто еще сомневается, что мы черти? – навис над толпой Горихвост. – Жестокий царь пекла велел не щадить вас!
Пятуня, забыв о приличиях, первым сиганул в распахнутые ворота двора. Щеробор с костылем и перевязанной ногой едва не обогнал его. Головач столкнул с места Воропая, который застыл с разинутым ртом, и потянул его к выходу, голося:
– Батя, чего встал, как вкопанный? Уматывай со всех ног!
Духаня подхватила старосту под локоток и повлекла за собой.
– Жихарь, это твоя кочерга? Поди-ка сюда. Щас заставлю ее проглотить! – посулил Горихвост и протянул печнику горячий конец железяки.
Печник закатил глаза до того, что стали видны одни белки, и пустился наутек, истошно вопя:
– Пятуня! Меня не бросай! Пропадаю!
Коняй перепугался до полной потери воли. На его бледной физиономии ужас смешался с отчаянием. Ему страсть как хотелось сбежать, но ноги вросли в землю, он остолбенел и не мог сделать и шагу.
– Чего встал? – нацелил на него деревянный глаз Горихвост. – Сейчас порчу на тебя наведу!
Зачерпнув из костра горсть горячей золы, он швырнул ее в лицо конюху и начал читать:
– Как за морем Хвалынским, на Руяне на острове стоит бел-горюч камень Алатырь. А под камнем тем силы темные, силы злые. Поднимаю я этот камень, выпускаю я силы злые. Вы летите в край вятичей, налетите на конюха, и на кметя Нежату, и на жену его Духаню, и на всю деревенщину, что попадется под руку…
Зола толстым слоем осела на роже Коняя, отчего тот стал похож на эфиопа. Духаня взвизгнула, судорожно стряхнула с себя черную пыль, как будто та была заразна, и потащила жутко завывающего Нежату прочь со двора.
Горихвост двинул Коняя по лбу и заорал:
– Пошел вон, остолоп! Иначе царь пекла превратит тебя в грязь!
Конюх наконец ожил, подпрыгнул и принялся удирать с такой скоростью, что даже брошенный камень его не догнал. Курдюм спрыгнул с помоста, осмотрелся всеми четырьмя глазищами, и начал обходить двор кругом, размахивая косой и приговаривая:
– Эй, кто еще тут живой? Соберу урожай, поднесу Лиходею. Будет пир в преисподней! Потечет кровь по чашам, запекут кости в печах!
Последним из виду скрылся Валуй. Горихвост поднял глаза к гульбищу. Всеволод замер недвижно, вцепившись в перила так, что сжатые пальцы белели.
– Вот ты где, князь! Тебя-то мне и надо! – с угрозой ощерился вурдалак. – Спускайся с небес к нам, грешникам. Потолковать нужно.
– У меня к тебе нет дел. Раз явился незваным гостем – сам и поднимайся, – возразил князь.
– Мы не гордые. И поднимемся, и ручку облобызаем, – хищно осклабился Горихвост, замахиваясь остывающей кочергой.
Краем глаза он успел разглядеть, что на вершину Сторожевой башни вышла фигурка в лиловой ферязи с длинными рукавами. Боярин потер подбородок, сложил руки на груди и принялся наблюдать за тем, что происходит на господском дворе.
Курдюм запер ворота двора на засов, чтобы никто из селян не опомнился и не вернулся.
– Эй вы, черти! – жалобно простонал Лутоха. – Уж не знаю, откуда вы взялись, но только ради всего святого, да хоть ради вашего Лиходея – выпустите меня из котла! Я сварюсь, ей-же-ей!
Горихвост попытался снять с чана деревянную крышку, но обнаружил, что она накрепко оплетена железными цепями, запертыми на большущий амбарный замок.
– Где ключи? – спросил он.
– Знать не знаю, – состроил жалобную гримасу юродивый.
– Потерпи, дружок! Как бы князь от меня не ушел!
Багряное корзно мелькнуло на гульбище и исчезло в дверном проеме. Хлопнула неприметная дверка. Горихвост бросился к теремам, но Всеволод уже пропал из виду.
– Поторопись! Еще чуть-чуть, и масло забулькает! – крикнул вдогонку Лутоха.
Курдюм подбежал к звоннице, ухватился за цепь, привязанную к колокольному языку, и поднял такой трезвон, что заложило уши. Святочная харя с четырьмя глазами колыхалась на его голове, отчего казалось, что это обезумевший черт пляшет, дорвавшись до шумной игрушки.
– Задай им, Горюня! Порви в клочья! Не щади никого! – вопил мельник так, что голос его доносился до леса.
Звон вспугнул Хорохора, до сих пор наблюдавшего за действом с крыши терема. Ворон взлетел, спустился пониже и начал кружить, пытаясь разглядеть, кто спрятался под личиной. Горихвост с удивлением оглянулся на своего спутника, которого ни с того ни с сего обуял воинственный пыл. Курдюм колобком прыгал у звонницы, и, не переставая, орал:
– Чего мы ждем? Возьмем хоромы на щит! А после вломимся в Дикий лес и самого Дыя прирежем! Всех нечистиков до одного изведем!
Этого ворон не мог стерпеть. Он возмущенно закаркал и быстро полетел к лесу, торопясь предупредить Хозяина о готовящемся бесчинстве.
Видослав Рославич на Сторожевой башне вытянул шею, пытаясь получше разглядеть, что происходит. От этого он стал похож на цаплю, высматривающую лягушку в болоте. Колокольный трезвон всполошил все окрестности. Горихвост зарычал от ярости и ринулся на крыльцо княжеских хором.
Из горниц доносились шумы, как будто там переворачивали вверх дном сундуки и кидали на пол все, что под руку подвернется. Однако ставни окон, выходивших на гульбище, оставались наглухо заперты, и дверь не поддавалась, сколько вурдалак ее ни дергал. Он схватил деревянную лавку, и, орудуя ей, как тараном, начал высаживать створку.
– Выходи! Будем биться! – орал он. – Пущу кровь, вырву жилы – никого не пожалею, как ты никого не жалел!
Неожиданно дверь распахнулась, и Горихвост на полном замахе влетел в темную горницу. Свет едва сочился сквозь закрытые ставни. В пыльном мраке трудно было разглядеть что-то после яркого света. Вурдалак грохнулся на пол и выронил лавку.
Всеволод метался в дальнем углу палаты, спешно натягивая кольчугу с позолоченными пластинками на груди. У ног его валялся перевернутый сундук, из которого высыпались дорогие наряды вперемешку со шлемом, поножами и наручами. В руках князь сжимал позолоченный меч – настоящее произведение искусства. По клинку шел узор в виде стебля, на котором распускались цветы с острыми лепестками.
– Что тебе надо? Зачем явился? – спросил князь. – Ведь был у меня договор с Дыем – дикие твари не суются в мою волость, а селяне – в его лес.
– А Дедослава ты по какому договору убил? – теряя терпение, выкрикнул Горихвост. – Моих батюшку с матушкой кто велел кончить?
– Когда это случилось?
– Тому двадцать лет.
– Я и князем тогда еще не был!
– Зато брат твой был! Вот ты и решил доделать, что он не успел.
– Что можешь ты, вурдалак, знать о княжеской семье? – тяжело проговорил Всеволод, снимая со стены щит в виде перевернутой капли. – Брат со мной не советовался. Я к его делам непричастен.
– Дела твоей семьи мне и в самом деле до петушка на шатре, – наступая, сказал Горихвост. – А вот я свою семью потерял. Оставался у меня один дед – и того не стало сразу, как ты заявился.
Золотой лев на червленом щите, казалось, готов был спрыгнуть и наброситься на вурдалака.
– Где твой меч? – ощерился Горихвост. – Чего не пускаешь в дело?
Однако князь не торопился использовать столь привычное оружие. Вместо этого он схватил щит за узкий конец, и, как доской, огрел вурдалака по макушке. В голове Горихвоста защебетали волшебные птички. Он отступил на шаг, сжал кулаки и прорычал:
– Ты за все мне ответишь!
В этот миг его не могли остановить ни оружие, ни преграды. Он набросился на князя, как вожак волчьей стаи набрасывается на лося. Прокусить врагу горло не удалось только потому, что тот закрывался щитом. Они покатились по полу, громыхая и путаясь в разбросанных одеждах. Горихвосту под руку попалась тяжелая чаша – он принялся молотить ей противника, как молотком, однако тот продолжал закрываться щитом, время от времени нанося ответные удары.
Верхуслава, как кошка, подпрыгнула к вурдалаку сзади. Ее тонкие пальцы впились ему в горло. Дыхание сдавило так, что глаза чуть не вылезли из глазниц. Горихвост захрипел и откинулся на спину, и в этот миг Всеволод оседлал его, прижал к полу и упер в грудь острие золотого меча.
– Коли! – взвизгнула Верхуслава.
Всеволод резко всадил клинок в грудь Горихвоста. Тот почувствовал, как хрустнули ребра.
«На каком я свете? На этом, или уже на том?»
Мысли спутались так, что в них было не разобраться. В тусклом сумраке Горихвост разглядел, как золотой клинок с треском раскалывается и распадается на половины. В руке Всеволода остался жалкий обломок. Из рукояти торчали острые щепки, с которых осыпалась труха, высвеченная пробившимся сквозь ставню лучом.
– У тебя что, меч деревянный? – несмотря на отчаянное положение, Горихвост зашелся от смеха.
Его так затрясло, что он сам собой вывернулся и освободился от хватки князя. Всеволод растерянно отшатнулся и остался стоять на коленях. Горихвост схватил князя за шиворот и рывком поднял в воздух.
– Полюбуйтесь! Вот он, наш игрушечный князек! – прогоготал вурдалак, показывая его Верхуславе.
– Отпусти! – слабым голосом попросила она.
– И оружие, и княжество, и сама власть твоя – всё игрушки! – торжествуя, провозгласил вурдалак. – Только преступления настоящие. Вот за них и ответишь. И если другой власти нет, и справедливого суда не дождешься, то будет тебе моя власть и мой суд!
В его руках Всеволод сразу обмяк и перестал сопротивляться. Курдюм, запыхавшись, ворвался в горницу, распахнул ставни, впустив свет, и прерывисто выкрикнул:
– Там Лутоха! Брякнулся в обморок! Еще чуть-чуть, и заживо сварится!
– Где ключ? – грозно обратился вурдалак к Верхуславе, встряхивая ее мужа.
Княгиня нашарила в куче разбросанной по полу одежды ключ от замка.
– Стереги пленных, – бросил мельнику Горихвост и поспешил на двор.
Лутоха в самом деле был уже без сознания. Его голова безвольно упала на дощатую крышку котла, под которым до сих пор тлел костерок.
– Курдюм! – выходя из себя, заорал вурдалак. – Что ж ты костер не загасил, олух окаянный?
Он по-быстрому раскидал остатки тлеющих углей, вставил грязный ключ в ржавый замок и заскрипел, с натугой пытаясь провернуть его. Цепь падала тяжело, будто нехотя. Откинув крышку, Горихвост вытащил из нагретого масла обмякшее тело юродивого и уложил его на помост.
– Эй, ты жив еще? – с беспокойством спросил вурдалак, хлопая нищего по щекам.
Не успев открыть глаза, тот схватил его за ладонь и упрекнул:
– Хватит по морде меня лупить! Нравится тебе это, что ли?
– Ты меня напугал, – с облегчением сказал Горихвост.
– А уж меня как напугали! – приподнялся наконец оборванец.
Его хлипкое тельце дрожало, ребра выпирали, как будто под кожей не было ничего, кроме скелета.
– Вы не могли побыстрее? Я едва не сварился.
– Радуйся, что хоть так успели, – подобрел Горихвост, и на всякий случай еще разок шлепнул спасенного по осунувшемуся лицу.
Курдюм, до сих пор не снявший святочную харю, похоже, основательно вошел в роль демона из преисподней. Он грубо вытолкнул связанных князя с княгиней из горницы, спустил их по лестнице, и, нещадно пихая кулаком в спину, погнал на помост.
Обеспокоенный ворон вернулся из леса и принялся нарезать круги над его головой. Курдюм запустил в него комом земли, да так метко, что ударил в крыло и едва не перевернул птицу в воздухе. Хорохор возмущенно закаркал, обругивая хулигана на своем птичьем языке.
– Ты покаркай еще у меня, покаркай! – пригрозил ему мельник. – Мигом отправишься в чан с маслом вместо юродивого. Выйдет вкусненький вороний супчик. А уж если добавить в варево князя с княгиней, да их нерадивого сынишку – то после такой похлебки сами бесы в аду пальчики оближут!
Хорохор поперхнулся испуганным граем и взмыл повыше.
– Лети прочь! И всем расскажи, какие мы беспощадные! – завопил вслед ему мельник.
Однако ворон, похоже, уже успел донести вести до Дикого леса. Вместо того, чтобы убраться подальше, он занял позицию на шатре терема и принялся выжидать, возбужденно поблескивая черными глазками.
Горихвост, между тем, затащил князя с княгиней на деревянный помост, и добавил к ним княжича, связанного по рукам и ногам. Лутоха, не желая участвовать в святотатстве, убрался подальше и спрятался под настил. Сорвав с Всеволода корзно, вурдалак бросил его на настил и с наслаждением вытер о багряную ткань сапоги. Затем грубо, не церемонясь, стянул с князя кольчугу и, звякнув, выбросил под помост. Однако стоило ему приняться за Святополка, как тот забился в его руках, принялся вырываться и истошно орать: