До края. Звёздный романс

– По какому вопрос~су могу помочь? – спросил наг, оказавшись лицом к лицу с лакеем.

Тот неспешно запустил руку под сюртук и протянул Каширу белый конверт, но перед тем, как отдать, сообщил:

– Я от прегрима Хенри Нотр-де-Пари. Он просил передать вам письмо.

Ухватив конверт коготками, наг спросил:

– Я его знаю? Ваш~шего прегрима?

– Что? – как будто специально не поняв его речи, переспросил лакей.

– Мы знакомы с прегримом Хенри?

– Не-ет, – лаконично отозвался человек.

Взяв-таки письмо, пастух отложил его в наплечную сумку. Он с интересом прочтёт его, но потом. Он должен был закончить дела на площади, а покидать её и весь свой народ было бы невероятным оскорблением с его стороны. Кивнув лакею, он поблагодарил того за потраченное время.

Распугивая прохожих и других коней, дорогу к главной площади ярым галопом пересёк загорелый воронной, неся с собой солдата в фуражке. Он затормозил прямо перед входом на площадь. Конь не издал ни звука, приподняв передние ноги, и ровно встал. Солдат, сведя брови, окинул улицу и саму ратушу отполированными глазами и встретился взглядом с командующим местной гвардии. Без лишних слов солдат в фуражке поднял пальцы к виску, приветствуя гвардейца и побуждая того тоже отдать честь, после чего поднял руку в перчатке повыше. Командующий тоже поднял руку. Пальцы солдата стали поочерёдно загибаться, сжимая ладонь в кулак. Когда этот кулак резко сдвинулся и рассёк воздух, гвардеец махнул, гаркнув своим:

– Команда!

Не многие успели это заметить. А кто успел, тот не понял. А кто понял, тот оказался слишком медлителен. Гвардейцы у ратуши и на высоких ступенях после приказа, словно части какого-то сложного механизма, синхронно подняли руки, предварительно возложив в них винтовки. Этого Кашир не мог видеть, будучи развёрнутым спиной к ратуши. Солдат в фуражке дёрнул коня за узду и скрылся в переулке. Сорок пять дул приняли горизонтальное положение. Сорок пять оружейных скоб щёлкнули, досылая патроны. Кто-то из нагов крикнул поверх всеобщего скандирования: «Убийцы!» и после всё замерло. Люди вжали головы в воротники и шарфы, направив свой поспешный шаг прочь с площади. Сорок пять пальцев без промедлений надавили на спусковые крючки. В дневной прохладе с оглушительным треском рванул порох. В следующих звуках больше не было синхронности, – беспорядочная очередь ударила разветвлённой грозой. Нечто застучало по камням мостовой. Оглушённые громом первые ряды упали на нагов сзади. В плоть под чешуёй вгрызся свинец. Тела рвались под металлическим градом. Не наги – дырявое мясо завалило площадь. Но этого было недостаточно. Вслед за следующими щелчками затворов снова вспыхнула гроза. Полные свободы глаза тухли. Боль отражалась по всему телу, но не мгновенная – пронзая нагов, пули оставляли их умирать на холодных камнях. Болезненное шипение меркло перед продолжающейся канонадой. Теперь винтовки хлопали прицельно. Тот, кто побежал прочь, тут же был застрелен. Тот, кто с поднятыми вилами побежал навстречу врагу, был забит прикладом и сапогом. Воздух наполнился смрадом. Поднявшийся над площадью дым сверху выглядел жёлтым – как кровь, разливавшаяся по земле. Гвардейцы с холодными лицами двигали Винчестеры от одного к другому. Гром утих, но окна ближайших домов всё ещё сотрясали одиночные выстрелы.

Крылья оборваны, лапы сломаны. Сбитое дыхание и ноющий бок он не замечал. В голове стоял гул, но не от эха выстрелов. Лапа буквально царапала чешую, ожесточённо схватившись за голову. «Нет… Нет… – вера в свои слова умерла, как и несколько десятков нагов за спиной. – Только не это, пож~жалуйс~ста. Как они могли… в городе! Я… я идиот!» Кашир согнулся в три погибели и ударил лбом по земле. Выстрелы продолжались и его пальцы нервно тряслись сильнее с каждым хлопком. Он не хотел оглядываться. Он уже видел, как муж, обнявший жену, упал с ней в лужу крови. Видел, как юному хербасу разорвало череп, мгновенно убив. Видел, как его собрат, ещё живой, сидел на коленях и с пустотой в глазах ковырял две дыры в животе. Слышал, как кричали нагайны, что успели увидеть смерти своих родных и друзей. Он больше не мог выдерживать. Желудок взревел, и пастуха вывернуло наизнанку. Дорогу окатило вонючее нечто.

Прижавшись к стене, рядом сжимал зубы лакей. Он уже не выглядел таким ровным и безукоризненным. Сюртук на левом плече заимел широкую дыру, рану под которой человек теперь крепко зажал рукой. И даже несмотря на столь неожиданный и изрядный случай, он не позволял ни единому ругательству сорваться с языка. Часто облизывая губы, он терпеливо переносил боль. Краем глаза глянув на нага, он ничего не сказал.

После того, как желудок опустел, Кашир поднял голову и раскрыл рот. Из него вырвался первый в его жизни несчастный и виноватый крик. Переборов безысходность на лице, он приподнялся на хвосте и посмотрел за поворот, что вёл прямиком на площадь. Его чуткий нюх уже чувствовал исходящий оттуда запах смерти. Тут он стал взволнованно оглядываться, – он не видел своего пса.

– Мартин! – позвал он, но результата это, конечно, не принесло.

Он не мог вернуться за ним, однако страх за жизнь верного друга пробирал до кончика хвоста. Каширу оставалось верить, что Мартин не пострадал и в скором времени найдёт дорогу к хозяину.

– Мне надо идти, – устало сказал лакей.

Наг лишь сейчас обратил на него внимание и проводил глазами на несколько шагов в сторону, прежде чем протянуть к нему грязную лапу.

– Пос~стойте. Я долж~жен хотя бы прочес~сть.

Он на ходу вырвал из сумки конверт и одним движением открыл. Приблизив бумагу к намокшим глазам, он стал в спешке читать по две строки за раз.

«Прегриму Каширу Делмару

Я пишу вам, ибо осведомлён о ваших благородных делах в нашем городе. Я узнал совсем недавно и тут же поспешил оповестить вас. Меня зовут Хенри Нотр-де-Пари, я последний сын одноимённого барона. Моё имение находится на конце улицы Примостовой. Первым делом я должен срочно вас отговорить от сегодняшнего выступления на площади. Я знаю, что гвардия этого не одобряет, и опасаюсь за жизнь вас и ваших друзей. Это дело стоит отложить и тщательно обдумать. Во-вторых, для меня было бы большой честью принять вас у себя. Уверяю, что я абсолютно солидарен с вашими взглядами и согласен обеспечить необходимую защиту. Из-за спешки писать далее не могу и как можно быстрее посылаю к вам своего слугу Брана.

С уважением, ваш барон Хенри Нотр-де-Пари»

Подняв возбуждённое лицо на уходящего лакея, Кашир позвал его:

– Прегрим, почему ж~же вы раньш~ше не дали это пис~сьмо? Почему ж~же вы допус~стили это?

Наг мог сколько угодно винить этого человека, однако в глубине души он догадывался, что, если бы он и получил это письмо раньше, всё равно бы отправился на площадь и не послушал бы незнакомого графа. Ответственность за произошедшее целиком и полностью лежала на нём. Это его неокупаемый грех.

Бран – как выяснилось из письма – лениво развернулся и снисходительно оценил испуганные и жалостливые глаза змея.

– Я пришёл так быстро, как мог, и дела ваши меня не касаются.

И он продолжил идти дальше, шевеля пальцами раненной руки, похоже, для проверки степени ранения. Пастух обескураженно уронил руки и уставился в землю. Если он продолжит стоять, найдут и его, и гвардейская пуля не оставит ему шансов на спасение остального своего народа. Собрав треснувшую волю в кулак, он оттолкнулся хвостом и пустился за лакеем.

– Вы мож~жте отвес~сти меня к ваш~шему гос~сподину прямо с~сейчас~с? – спросил он, оказавшись наравне с уходящим.

Тот ничего не сказал, но и не стал протестовать сопровождению. Кровь из его плеча почти прекратила течь, – рана была неглубокая, от рикошета. Но боль всё ещё мучила Брана, как и подозрительные взгляды со стороны прохожих. Наг напялил на голову свою широкополую шляпу, из-под которой оглядывал улицу в надежде увидеть выживших нагов. Он бы вернулся на площадь и поднял бы раненых. Он был готов упасть в пол и извиниться лично перед каждым и живым, и мёртвым. Но борьба сердца и разума внутри Кашира кончалась временным превалированием рационального, – сейчас он отступит и позже вернётся. Вернётся, не чтобы отомстить, а чтобы продолжить то, что задумал. Даже горячий свинец не отговорит его от того, что выше боли. Змеи рождены ползать по земле, однако кто запрещает им строгать крылья для себя? Пока Вуивр дремлет в центре земли, его дети будут покорять небеса. Разве их Бог хотел бы, чтобы наги были лишены свободы? «Когда ты очнёш~шьс~ся от с~столетнего с~сна, – мысленно обращался Кашир к Вуивру, – тебе не придётс~ся ж~жалеть с~свой народ, – мы уж~же будем летать.»

Их поход по улицам проходил в напряжённом молчании. Пастух не думал, что Бран хотел бы говорить с ним. Этот человек не был ни в чём виновен и получил пулю, которая, может, предназначалась Каширу. Наверное, он был зол на нага. Зато, вероятно, теперь он увидит, что эта борьба касается и простых людей, а не только крепостных нагов.

– Извините, – сказал тому Кашир. – Мне ж~жаль, ш~што в вас~с попали.

– Ага, – без лишних красок отозвался Бран, не замедляя шаг.

Так как лакей всё ещё не вызвал какой-нибудь транспорт, продолжая идти по улице пешком, Кашир мог предположить, что дом Нотр-де-Пари находится где-то совсем близко. Он не имел представления, где находится Примостовая улица. Проведя всю жизнь на ранчо, он с трудом привыкал к делению городов на улицы, кварталы и ещё множество непонятных географических единиц. Ему было страшно и думать о таких масштабах, когда года два назад он мог часами восторгаться одним простым домом в три этажа. Он щупал плотно сложенные стены, поднимался наверх и, задерживая дыхание, смотрел вниз из последнего окна, испытывая ребяческий восторг. В Эвальгарии такие дома были с каждой стороны, и Каширу было даже жалко, что он успел привыкнуть к ним и больше не восторгался, как раньше.

Они начали пересекать дорогу. Виляя в потоке, терпя случайные и нет удары по хвосту, молча снося ругательства, Кашир старался не отставать от Брана, который непоколебимо двигался вперёд. Оказавшись на тротуаре, наг облегчённо выдохнул, – тело осталось целым… «В отличие от нагов с площ~щади», – снова всплыли мрачные мысли. Кашир пошатнулся и еле-еле набрёл глазами на Брана. Лакей чёрным пятном маячил близко, но как будто так далеко. Выдавив из себя хриплое и не совсем внятное «пос~стой», Кашир стал нагонять его. Когда он наконец снова оказался рядом с человеком, тот встал у металлической калитки и указал на дом:

– Здесь живёт прегрим Нотр-де-Пари.

Для баронского имения дом был не очень высок, зато достаточно длинн. Бурые доски обхватывали его с низа до выпирающего козырька крыши. Вытянутые окна были зашторены, но не до конца, – в просветах можно было увидеть края стульев, столов, выглядящих жутко в полутьме помещения. Дорожка до крыльца была очищена от снега так, как будто это сделали номинально, без конкретной цели привести в порядок. Лакей проводил Кашира до двери и сразу отворил ту. Только оказавшись в доме, Кашир понял, как он замёрз за всё это время, что не чувствовал от нахлынувшего волнения и страха. Он отказался снимать пальто и, ожидая Брана, стал осматривать висящие при входе одеяния, по-видимому, барона. Одежды сплошь в чёрных цветах и целая коллекция картузов. У корзины для зонтов стояла толстая уличная трость.

– Туда, – показал лакей на комнату слева, когда переобулся и прошёл внутрь.

Прижимая раненую руку, он скрылся в коридоре, и Кашир вынужденно последовал указанию. Это была гостиная, насколько мог судить наг, ведь он ни разу не был в дворянских домах. Старый диван смотрел на стену с холодным камином и несколькими картинами над ним. На одном подлокотнике лежал серебряный колокольчик. Неловко оглядываясь, Кашир заполз внутрь и замер посреди комнаты, побоявшись забросить хвост на диван. Пока он ждал, взгляд привлекли те самые небольшие полотна. Редко ему доводилось видеть в книгах какие-либо иллюстрации, а целые картины тем более. На первой был изображён ночной – или так показалось из-за недостатка света – переулок и силуэт джентльмена в котелке. Пастуху было трудно судить о содержании. Он скорее просто испытывал любопытство и хотел забить чем-то голову. Справа от картины с переулком висела другая, на которой был портрет господина, закрывшего лицо маской. Её белый материал, как нарисовал художник, сильно отражал свет, отчего в щёлках на лице совершенно нельзя было разглядеть глаза. А прежде, чем изучить третью картину, на которой можно было заметить двух людей – один в треуголке, другой в доспехах – Кашир отвлёкся на звуки с другой стороны дома. Говорили лакей Бран и ещё кто-то. Не заметив здесь других слуг, Кашир решил, что второй это и есть барон Нотр-де-Пари.

– …сказали, там и произошло. Вот и всё.

– Господи… – голос у барона был хриплым и искусственно старым. Говоря согласные, он неестественно напрягался и повышал тональность. – Он-то не пострадал?

– Если вы о нём только… Нет. Он там. Я привёл.

– Перевяжи свою рану, Бран. Я завтра тебя освобожу.

На этом услышанная Каширом часть разговора кончилась. Он слышал, как тихо скрипнуло дерево и что-то прочное стукнуло об пол. Мягкие и неспешные шаги заскользили по коридору, сопровождаемые поступью трости. Сначала, в дверном проёме показалась широкая тень. За ней внутрь вошёл человек. Барон и дома носил всё чёрное. И сама его кожа отличалась смуглым оттенком, когда волос практически не было. Посмотрев на лицо барона, наг крайне удивился. Это было естественно, ведь кожа на том было болезненно вздута, вены выпирали наружу, грубой паутинкой пересекая волдыри. Лицо было непропорционально перекошено – так, что левого глаза словно и не было под потолстевшей надбровной мышцей. Из-за увечий лица было невозможно понять настроение человека. Так же больна, видимо, была шея, скрытая под тёмным шарфом. Пухлые изогнутые губы раскрылись, и барон заговорил.

– Вы прегрим Кашир Делмар? – голос имел всё ту же нездоровую охриплость.

Вспомнив о манерах, пастух перестал так внимательно осматривать больное лицо, опустил глаза на широкую фигуру человека и ответил:

– Доброго дня. Да, это я. Но попрош~шу не называть меня «Делмар», – это не моя фамилия.

– Ну-да, ну-да, – с пониманием пробормотал барон, подходя ближе к гостю. – Меня, как вы уже знаете, зовут Хенри Нотр-де-Пари, – ему было сложно выговорить даже свою собственную фамилию.

Он протянул нагу руку, свободную от трости – она была костлявой и жилистой, и рукопожатие её не отличалось силой. Осматривая барона, который, постоянно пригибаясь, оказался на голову ниже его, пастух не мог даже сказать, сколько человеку лет. Тридцать или все пятьдесят?

– Очень рад встрече, – закивал Хенри. – Садитесь же!

Грузно опираясь на трость, он сам прошёл к дивану и облегчённо опустился. То же сделал и Кашир. Барону, как видно, было трудно поворачивать к собеседнику голову, потому он говорил, смотря «единственным» глазом в одну точку.

– Бран… Бран мне рассказал. Мне жаль, очень жаль. Это горе. Сколько погибло?

Кашир сглотнул. Смазанные, но от этого не менее страшные, картины встали перед глазами. Уши вспомнили хлопки винтовок и беспрерывный звон после. Голова Кашира не выдержала и упала. Он успел только поймать её руками и закрыть глаза.

– Там… было много ж~женщ~щин, юных нагов и вс~се эти рабочие, – сокрушённо произнёс он. – Я знал с~столько из них.

– И ничего не смогли сделать, – вздохнул барон. – Мне стоило раньше узнать обо всём и сообщить. Простите, прегрим Кашир.

– Не зовите… Нет, – виновато ответил наг. – Даж~же ваш~ше сообщ~щение не помогло бы. Это я… не подумал, – собравшись с духом, он выпрямился и серьёзно посмотрел на Хенри. – Так с~скаж~жите, зачем вы помогаете?

– Хорошо, что вы это спросили. Я правда вижу эту несправедливость. К вам так относятся только из-за вида, но души нага, человека – они же… похожи. Согласны? А любого надо судить по душе. Вы, конечно же, заметили это, – он поднял руку, и худой палец показал на лицо барона. – Не надо меня жалеть. Такой я родился. И не мне ли вас понимать.

«Да-а, это имеет с~смыс~сл, – отметил про себя наг. – Обратил бы он на нас~с внимание, не родис~сь таким?» Хенри тем временем продолжал.

– Это человеческая злость. Надо найти повод для злости. Вот и находят самый поверхностный. Не будем дальше об этом. Я же хочу помочь вашей… хочу, чтобы общество приняло вас такими, какие вы есть. Этой стране нужен мир.

Умолкнув, Нотр-де-Пари потянул руку к колокольчику на подлокотнике и потряс его. На звон незамедлительно отозвался лакей и через несколько секунд уже встал в дверях.

– Бран, – глухо позвал барон, будто не увидев того, – принеси воды. И зажги камин – гостю холодно. Бран?

– Да, прегрим.

Он ушёл, а Хенри снова заговорил, чуть медленее, чем раньше.

– Я наследник Нотр-де… де-Пари, – отец моего отца основал фабрику по шитью. Но его внук, – в голосе барона, казалось, послышался смешок, – почти всё потерял, не считая какого-то там наследства. Да и жить мне вряд ли много придётся. Я хочу хоть что-то в этой жизни сделать.

В комнату вошёл Бран, подал графу стаканчик, после чего склонился над камином. Совсем скоро древесина вспыхнула, по гостиной стало разливаться приятное тепло. Свет от огня вернул помещению яркие краски. Внимание Кашира опять привлекли картины на стене напротив.

– Я благодарен вам, – ответил наг, смотря в сторону. – Но ш~што именно вы хотите с~сделать для нас~с?

– Я хочу сделать всё, что в моих силах. Убежище, материальная поддержка, – говорил Хенри, попивая воду. – Пусть я не слишком богат, но мой вклад, надеюсь, будет полезен.

Пастух наконец в полной мере смог изучить третью картину. Человек в мундире и треуголке возлагал в руки другого в доспехах длинный меч, с которого уже капала кровь, пачкая руки последнему. Лица изображённых скрывались в тени самим художником, но позы обоих были и так достаточно выразительны.

– Так что вы скажете, прегрим Кашир? – спросил Нотр-де-Пари, сделав полуоборот головой.

– Извините, мне надо выйти.

Кашир внезапно поднялся и пополз к двери. За спиной он услышал только недоумённое «конечно». Он сам не знал, что происходит. Организм срочно требовал свежий воздух. Большую часть разговора он сидел, как убитый. Входная дверь свободно открылась, выпустив нага наружу. Он остановился на крыльце, – хвост кольцом лёг на ступени. Тяжело дыша, пастух стал шарить по карманам пальто. «Уж~жас~сно! И почему я так с~спокоен? Они вс~се… которых я не долж~жен забывать!» Он наконец нашёл, что искал. Помятая самокрутка оказалась меж сомкнутых зубов. Со второй спички ему удалось её поджечь. Травяные испарения просочились внутрь и начали аккуратно снимать напряжение. Проведя всю жизнь в спокойствии, до последнего времени Кашир не мог в полной мере оценить эффект дурманящей травы и всю цену мирной жизни. Припав к дверному косяку, он на несколько минут забылся, раскуривая пахучую самокрутку.

Когда-то это его не беспокоило. Самой большой печалью в жизни мог стать некстати начавшийся дождь или чрезмерно знойные дни. И эти проблемы проходили сами собой, независимо от Кашира. Созидание родного поля могло радовать его каждый день. Ребячество сына дарило ностальгию по такому же беззаботному детству. Встречи с женой по вечерам напоминали о любви в его жизни, о том, что кому-то он всё-таки важен. Мартин… Кашир не мог думать, что тот пострадал. Безусловно, сейчас опасно гулять по улицам возле площади, но ему поскорее надо было найти пса. И других своих собратьев. Когда-то он о таком и в книжках не читал. Происходящее сейчас слабо напоминало даже «Стальной колпак», который он дочитал несколько лет назад. А вот слова человека в кепи, Эрика, приобретали новые смыслы. Тогда, прежде чем уйти насовсем, он сказал пастуху: «Какая бы ни была причина – не стой».

Оклик нага по имени вернул его из воспоминаний. Он поднял голову и открыл глаза, посмотрев на дорогу перед забором имения Нотр-де-Пари. За прутьями на него смотрели разноцветные лица, объединённые ужасом, замершим в глазах. Четыре прекрасно знакомые ему головы. Среди них одна из сестёр лунгис и хербас – тот самый, который звал его к лакею на площади. Он-то сейчас и обращался к пастуху. С языка Кашира сорвалось радостное шипение. Он метнулся к калитке. Хербас посмотрел на того глазами с отражением затоптанной надеждой.

– Каш~шир, – оторопело спрашивал он, – ш~што проис~сходит?