Глава 31. Снайпер.
Пятёрка Илов встала в круг над поляной, а два Яка, как привязанные, крутились чуть повыше и в стороне. От немецкой колонны в их сторону, взметая снег, сначала рванули несколько мотоциклов с колясками, потом, переваливаясь на ухабах, и загребая снег гусеницами, начали движение «Ганомаг» с десятком пехотинцев, быстро набившихся в его чрево, и что-то ещё, похожее на «Ганомаг», такое же колёсно-гусеничное, открытое сверху и с длинным тонким стволом зенитки.
Пятёрка Илов, кружащая на высоте 200 метров, в полутора километрах от колонны, была прекрасно видна расчётам зениток, и они отводили душу, методично высаживая в их сторону обойму за обоймой. Из-за большой дистанции их огонь хоть и не был особо точным, но, тем не менее, был опасен – приходилось постоянно маневрировать по высоте, стараясь сбить прицел зенитчикам.
Встав вместе со всеми в левый вираж, Андрей Чудилин, бросив быстрый взгляд в левую форточку, увидел, как Миша Никитенко вывалился из кабины, встал на крыло и замахал руками, мол, жив-здоров. Потом открыл фонарь стрелка, вытащил его, и сгибаясь под его весом, стал оттаскивать его от чадящего самолёта. Четыре мотоциклиста, БТР «Ганомаг» с пехотой и транспортёр с зениткой уже преодолели половину расстояния до севшего на вынужденную штурмовика. Видать, фашисты серьёзно вознамерились отыграться за разгром их колонны. Хотя бы на этом одном, сбитом и севшем на вынужденную русском штурмовике.
Надо было что-то решать, и очень быстро.
– Иду на посадку, – сквозь помехи все услышали голос командира эскадрильи, – Чудилин и Кутеев отсекайте немцев. Горидзе и Авдеев – заткните зенитки. Хотя бы пару заходов.
Два Ила – Авдеева и Горидзе сразу отвалили вправо и развернувшись, пошли в сторону ведущих по ним огонь зениток. По крутой глиссаде, с левого разворота, выпустив шасси и щитки, капитан Миронов стал заходить на посадку с таким расчётом, чтобы сесть рядом с подбитым самолётом Никитенко. Андрей и Илья, продолжая ходить кругами над поляной, остались прикрывать эвакуацию подбитого экипажа. Самолёт комэска, заходя на посадку в сторону лесочка, из которого вот-вот должны были вынырнуть преследователи, сел точнёхонько к подбитому самолёту. Коля откинул колпак фонаря, спрыгнул на снег и побежал навстречу Мише, тащившего раненого стрелка.
– Андрюха! Бей фрицев, не выпускай из леса! – услышал Андрей в наушниках голос Ильи.
Бить по немцам в пологом пикировании сквозь лес было не очень эффективно – очень большая часть пуль и снарядов просто не долетала до немцев, попадая в деревья и выбивая из них кучу щепы, и срубая тонкие стволы и ветки при прямом попадании. Но выбора не было – нельзя было допустить, чтобы немцы вырвались из леса на поляну к севшему самолёту комэска. Заход, короткое пикирование под углом в 30 градусов, короткая очередь из всех стволов, выход над верхушками деревьев, вираж, набор высоты, разворот, снова заход. Не обращая внимания на атаки пары штурмовиков, немцы упорно пробивались к поляне. Андрей, заходя на бреющем в атаку на немцев, хорошо видел, что в кузове колёсно-гусеничного транспортёра с зениткой стоит немецкий офицер, активно машущий руками и отдающий какие-то команды солдатам. Именно он с бешенным упорством гнал их к поляне, с неукротимым желанием захватить экипаж сбитого русского штурмовика.
– Андрюха! Скажи стрелку, чтобы тоже бил на отходе! – и точно, услышав от командира звена этот приказ, Андрей видит, как после выхода Ильи из атаки, его стрелок, Толик Веселовский, высаживает длинные очереди по удаляющимся за хвост фашистам.
Нажатие кнопки СПУ на ручке управления, щелчок в наушниках:
– Агния….
В ответ звонко и возбуждённо:
– Я поняла! Выполняю!
Вираж, заход, атака. Когда потянул ручку на себя, сзади короткими, злыми очередями часто застучал УБТ Агнии. Похоже, мимо… Нет, зацепила! – два мотоциклиста с размаху ткнулись в снег мордами. Ещё один заход Ильи Кутеева, и «Ганомаг» с пехотой съехал в сторону и уткнулся в поваленный ствол дерева. Но транспортёр с зениткой и два оставшихся мотоциклиста, подгоняемые железной волей немецкого офицера, на предельной скорости, виляя между деревьями, уже почти подъехали к краю леса. До поляны им оставалось метров 50.
***
Коля с Мишей наконец-то перевалили потерявшего сознание стрелка в заднюю кабину, пропихнули его за распахнутые бронедверки, с матюками завалились сами, и захлопнули фонарь. Слава Миронов, наблюдавший за их действиями, высунувшись в форточку, тут же дал по газам и пошёл на взлёт…
Два Ила, ушедшие назад, в сторону зениток, сделали на них два захода, пушечно-пулемётным огнём подавили из семи штук четыре, и развернулись обратно. Зенитный огонь заметно ослаб.
Андрей, занятый прикрытием командира, севшего, чтобы подобрать сбитых товарищей, не видел очень многого, что происходило вокруг. А вокруг разворачивалась поистине грандиозная картина: третья эскадрилья, точно так же как и вторая, была атакована Фоккерами в лоб. Но там решающую роль в отбитии атаки сыграли истребители прикрытия – успев вырваться вперёд, они свалились на них сверху, и сорвали атаку Фокке-Вульфов, и те, несолоно хлебавши, ушли в набор высоты. Шестёрка штурмовиков третьей эскадрильи точно также, в одном заходе, успешно отработала по колонне в своём секторе атаки. Но уходя от цели, она была атакована четырьмя парами мессершмиттов, теми самыми, которые остались барражировать в районе цели. Правда, с началом зенитного огня они чуть-чуть оттянулись в сторону, чтобы не попасть под огонь своих же зенитчиков, но расчёт их был верный: шестёрка штурмовиков при выходе из атаки выскочила именно в их сторону. Яки сопровождения этой шестёрки, две пары, с началом атаки по колонне оттянувшиеся вверх, снова нырнули пониже, к Илам, и яростными, резкими клевками в стороны выходивших на дистанцию открытия огня мессеров, срывали им атаки.
А в стороне от этого, на высоте около двух километров, крутился клубок собачьей свалки: там две пары Яков насмерть рубились с восьмёркой мессеров. В эфире стоял гвалт и мат.
Ил-2 комэска, неся в своём нутре два экипажа, вздымая снежный вихрь, и оставляя далеко позади вырвавшихся -таки на опушку леса фашистов, оторвался от заснеженной поляны и, убрав шасси и щитки, пошёл с прижимчиком63 низко над поляной, быстро набирая скорость. Транспортёр с 37-мм зениткой всё-таки настырно выполз из перелеска, и её расчёт сноровисто и довольно точно открыл огонь вдогонку уходящему от них самолёту русских.
В сторону взлетающего самолёта со скоростью 800 метров в секунду устремились шесть огненных мячиков первой очереди64… Промах! С двухсекундным интервалом вслед рванулась следующая шестёрка. Потом ещё одна… Трассы цветным веником полощутся всё ближе и ближе к уходящему самолёту. В кузове транспортёра с зениткой трое подносчиков, как кочегары с лопатами перед топкой, работают, как черти, в бешенном темпе втыкая в окно приёмника клыкастые 6-и снарядные обоймы один за другим. Заходясь в истерике, «Эрликон» жадно пожирает снаряды, и лупит всё точнее и точнее вслед удаляющемуся от него русскому штурмовику.
– Андрюха, бей зенитку! Я пустой! – слышит Андрей голос командира звена, но всё и так понятно без слов: зенитку надо подавить, иначе взлетающему Илу хана. Разворот, заход… неудачно…(«бля… не попаду!») Пытаясь загнать стреляющую зенитку в перекрестие прицела («чёрт, ещё нифига не видно через эти трещины!!») Андрей усиленно работает ручкой и педалями, и его Ил, заложив фантастически крутой вираж на маленькой скорости, чуть не срывается в штопор. Лихорадочно шуруя ручкой и педалями, Андрей у самой земли подхватывает тяжёлую, неповоротливую машину. И даже успевает стрельнуть в сторону немцев. Естественно, не попал.
Но попала Агния.
Упёршись ногами в бронедверки, и крепко держась за пулемёт, вывернутый ею влево-вниз, она чётко секла ситуацию, и как только зенитная самоходка буквально на секунду выскочила из-под правого крыла самолёта, мгновенно довернула ствол пулемёта в ту сторону и дала убийственно-точную односекундную очередь.
Дистанция была кинжальной, около 100 метров – всех, кто был в кузове у зенитки, в полсекунды просто перемололо в кровавую кашу. Оторванная крупнокалиберной пулей рука фашистского офицера, кувыркаясь, отлетела метров на двадцать в сторону. Расширенными от ужаса глазами девушка провожала взглядом уходящую за хвост зенитку со страшными результатами её работы.
Андрей, слыша стрельбу из заднего пулемёта, не придал этому особого значения, и стал разворачиваться для ещё одного захода на зенитку.
В наушниках послышалось:
– Андрюша, не надо, летим домой. Я их… я их убила. Всех…
Андрей обернулся: зенитка, действительно, молчала.
– Что, попала?
– Да.
Он молча развернулся и, сопровождаемый Ильёй Кутеевым, прибавив газу, пошёл догонять самолёт комэска, к которому уже успели пристроиться Горидзе и Авдеев. За ними, держась с превышением в 200 метров, и оттянувшись вправо и немного назад, чтобы не потерять из виду немного отставшие самолёты Чудилина и Кутеева, неотрывно следовали два Яка.
Всю обратную дорогу домой Агния молчала, на вопросы Андрея (как самочувствие, всё ли хорошо?), отвечала неохотно и односложно.
Через двадцать минут полёта показался свой аэродром. Сели, зарулили на свою стоянку. Шурка, отметив про себя несколько пробоин на крыле и зарубин на бронекорпусе, вспрыгнув на крыло, дёрнула назад подвижную часть фонаря. Андрей отстегнул парашют и с трудом выпростался из кабины.
– Не ранен, командир? – Александра тревожно смотрела на него.
– Не… жив-здоров. Нормально.
Шурка полезла в кабину за его парашютом.
– Агнюша, вылазь! – Шурка помогла и ей вылезти из кабины, – давай сюда и твой парашют! Как машина? Я смотрю, вас пометило?
– Хы! Пометило! На лобовой с Фоккерами схлестнулись. А так – да, в норме. Всё стреляет, всё летает. Спасибо.
– Почему вас пятеро? Кого сбили?
– Мишку с Серёгой.
– Ой! – она схватилась за щёки.
– Да не пугайся. Их комэск с Колькой подобрали, вон вытаскивают уже. Пошли-ка, поможем!
Из задней кабины командирского Ила уже действительно, совместными усилиями вынимали раненого стрелка Сергея Чекмирёва, молодого белобрысого парня, которому едва исполнилось 19. Раненый был без сознания, его сразу уложили на носилки и солдаты с носилками рысцой посеменили к стоящей недалеко машине. Мишка с залитым кровью лбом бежал рядом и жалобно просил:
– Ребятки, потише, потише – не растрясите его! Быстрее тащите!
– Так тебе быстрее или потише? – запыхиваясь от бега, прохрипел один из носильщиков.
– Давай я тебе памагу! – Жорик схватился сзади сбоку за носилки, – хароший челавек умирает!
Андрей молча схватился спереди, помогая переднему солдатику.
Вчетвером аккуратно и быстро погрузили раненого сержанта в кузов полуторки. Солдатики полезли в кузов.
Агния распахнула на Андрея свои большие карие глаза и тихонько сказала:
– Я наверно, нужна там буду, да?
– Да, конечно, конечно, давай! – он подхватил её под попу и одним сильным движением забросил в кузов. Стрелки Толик Веселовский и Асланбек Атынбаев заскочили в кузов, чтобы помочь выгрузить раненого товарища у медсанчасти.
Пилоты остались на разбор полёта.
Глава 32. Исцеление.
На стрелка было страшно смотреть – вся голова у него была залита кровью. Но рана на голове не была смертельной – там пуля прошла по касательной, содрав кожу и вырвав клок волос. Гораздо опаснее было ранение в живот. Выпущенная почти в упор, бронебойно-трассирующая пуля от 7,92 мм пулемёта MG17 на скорости около 800 м/с проткнула, как картон, 6 миллиметров гомогенной брони, прошла, даже не заметив, сквозь тело стрелка и со страшной силой ударила в 12-мм бронеплиту за спиной пилота. Не сумев преодолеть броню, пуля, выбив из брони несколько мелких осколков и оставив на ней глубокую отметину, потеряла всю свою энергию, и бессильно упала к ногам борт.стрелка.
Когда вытаскивали носилки из машины, Сергей пришёл в сознание, и теперь, прижав руки к животу, безумными глазами смотрел на окружающих. Медсёстры принялись сноровисто стаскивать с него зимний комбез. Стрелки Толик и Асланбек смущённо топтались в коридоре. Агния стояла у стенки, и закусив губу, смотрела на раненого.
– Ну а вы чего здесь столпились? Что, цирк тут вам? – заорал на стрелков доктор Запольский. Те поспешно развернулись, и толкаясь у двери, выскочили на улицу.
– А ты, деточка, не уходи, – обратился он к Агнии, – боюсь, что ты можешь понадобиться….
– Ну-с, – он посмотрел на раненого….
***
Миша Никитенко без шлема сидел на пеньке, матерился, плевался и плакал.
– Да успокойся ты! – Андрей платком вытирал ему кровь со лба: осколок прошёл по касательной, сделав над бровью глубокий порез. Отвалившийся лоскут кожи висел, закрывая бровь. Кровь, никак не хотела останавливаться и постоянно сочилась из раны.
Комэск принял доклады от пилотов, приказал Андрею сопроводить Мишу до санчасти. А сам усталой походкой пошёл докладывать на КП о результатах вылета.
– Это я виноват! Я! – Мишка, спотыкаясь и загребая унтами снег, шёл, сопровождаемый Андреем, – он мне: «Мишка, уходи вправо – мессер сзади!» А я…. А я прямо иду, как заторможенный – откуда эта пара выскочила? Чёрт её разберёт! А фриц как даст! У меня сразу движок встал, так я ни об чём другом уже и думать не мог – лишь бы сесть. Хоть как-то! А потом сел, вам машу, что живой, Серёге кричу – вылезай! А он молчок! Я к нему в кабину – а он там лежит. Весь в крови, понимаешь?! И молчит!! – Миша опять заплакал.
– Всё, всё, хватит. Успокойся. Выживет он – я тебе говорю.
– Да какое выживет?! У него ранение в живот! Это же каюк, непонятно, что ли?
– Агния там, поможет Филлипычу.
– Да как она ему поможет-то?
– Вчера же Витька выжил. А все тоже думали – каюк. Забыл?
Они подошли к крыльцу дома, в котором располагалась полковая медсанчасть, или как её иногда называли те, что постарше – околоток. Мишка сплюнул в сторону.
– Ну, выжил. А Агния при чём?
– При том. Дар у неё есть. На ноги поднимать. Я вон позавчера весь контуженный-переконтуженный был, а на следующее утро – как огурчик. Что думаешь, само получилось?
Мишка открыл рот:
– А и правда! А как так?
– А вот так. Я же говорю – дар у неё есть. Природный феномен. Если совсем человеку худо, или там ранение смертельное – руками поводит, пошепчет, и всё. Уж как это у неё получается, я не знаю.
– Дела… а вот у нас в деревне бабка была…. – Миша договорить не успел: на крыльцо вышла Агния, поддерживаемая под руку Лизой.
Андрей и Мишка бросились к ним с немым вопросом в глазах.
– Да жив, жив ваш Серёнька, – Лиза передала Агнию Андрею, – держите её товарищ лейтенант, устала она, – повернулась опять к Мише: – спит, спит ваш товарищ – морфий вкололи, доктор сказал: жить будет. Сейчас будем отправлять в тыл. Пойдёмте, я вас перевяжу. Если хотите, можете поехать вместе с ним, сопроводить чтобы.
Андрей обнял Агнию.
– Ну?
– Всё хорошо, Андрюша. Помогла немножко, пойдём.
– Ну, пойдём, – они потихоньку побреди в сторону стоянки.
– Устала?
– Немножко. Сегодня ещё полетим?
– Не знаю…. Может быть.
Помолчали немного.
– Ты знаешь, ты такая молодец! Ты уже двух человек от смерти спасла! Витьку вчера и Серёгу сегодня. Если бы не ты, то…
Она вздохнула.
– Когда спасаешь – душа радуется, – она опять вздохнула – а вот сегодня…. Я…. Я… ты знаешь, Андрюша, я этих немцев сегодня с пулемёта, одной очередью… всех, понимаешь. Всех! Одним нажатием пальца. Только, – она сглотнула, – брызги кровавые полетели в разные стороны.
Андрей сумрачно посопел носом, и спустя несколько секунд выдал:
– Они фашисты, Агнюша. Тебе их жалко?
– Не знаю. Я тебя спасала. Всех спасала. Но всё равно. Я не должна вот так людей убивать. Понимаешь, – она подняла на него карие глаза, в которых плескалась боль, – ангел-хранитель не должен так делать. Он должен хранить своего подопечного, не убивая других людей! – она сокрушённо вздохнула, – мой срок подходит к концу, Андрюша. И скоро мне придётся держать ТАМ ответ за мои дела здесь. С меня там спросят за всё. Топорно я свою работу делаю.
Она пригорюнилась.
Андрей гладил её по голове, пытаясь успокоить.
– Ты вот что. Не переживай. Всё ты делаешь правильно. Тебя сюда послали? Послали. Ты меня здесь хранишь? Хранишь. Чем можешь, тем и хранишь. Пулемёт – твой инструмент. Немцы – враги. Нечего их жалеть, они пришли топтать нашу землю. В конце концов, у них есть свои ангелы-хранители, вот пусть они о них и заботятся. Вот так!
Он поцеловал её в губы.
– Пойдём скорее, и не думай ни о чём. Я тебя люблю!
***
– А он, гад, по нам всё садит и садит! – сверкая глазами и размахивая руками, возбуждённо рассказывал Коля собравшимся вокруг него, – главное, метко так, сволочуга, хреначит, пристрелялся значит, трассы всё ближе и ближе: у нас уже щепа с крыльев летит!
– Ну а ты чего ж? Чё, обратку-то никак фрицам не послать? У тебя ж полный боекомплект был!
– Да какая там, на хрен, обратка?! У меня Мишка на коленях, как младенец, сидит, скрючился, башкой в фонарь упирается, какой, к чёрту, пулемёт?! Он меня своей задницей так прижал, что не то, что из пулемёта стрелять, а почесаться не могу! Во теснота какая! – Коля попробовал натурно показать, как он сидел в кабине с Мишкой на коленях: сидя на скамейке, он оторвал ноги от земли и подтянул к животу. Левую руку он завёл за спину, а правую, неестественно согнув, ткнул себе в подбородок, – да и чем стрелять-то?! Мне же, чтоб бронедверки в фюзеляж открыть, пришлось патронный ящик отстегнуть, и к едреням собачим за борт выкинуть!65
Взрывы смеха разносились далеко по аэродрому.
– Ну вот, Колян, с тебя ещё и спросят за утрату военного имущества!
Андрей с Агнией подошли к собравшимся. Пилоты и стрелки, только что вернувшиеся с задания и пережившие стресс, с удовольствием слушали рассказ балагура Коли про то, как они с комэском подобрали экипаж Мишки Никитенко, севшего на вынужденную. После пережитых треволнений лихость и наглость проведённой акции под носом у немцем здорово развеселила присутствующих, и они с хохотом обсуждали подробности.
– Так знаете, кто зенитку-то эту грёбаную заткнул? А? – Колька обвёл шалыми глазами слушателей.
– Думаете, Андрюха с Ильёй? Чёрта с два! Они только вокруг летали, да в белый свет, как в копеечку пуляли! Ну, так кто? А?
Илья открыл было рот – он то всё прекрасно видел.
– Илья, молчи, молчи, молчи! Дай досказать! – замахал на него руками Колька. И выдержав паузу, медленно, делая ударение на каждом слове, выдал: – Зенитку. Заткнула. Огонёк.
Откинулся, и, улыбаясь во весь рот, следил за реакцией собравшихся.
– Илья! Подтверди! – старший сержант Никишин подбоченился, – по невнятной реакции публики я чувствую, что люди мне не верят!
Илья кивнул:
– Она. Сам видел. Я уже пустой был, Андрей неудачно зашёл, в вираже чуть не посыпался66, а она не сплоховала – резанула очередью, как надо. Только ошмётки в разные стороны полетели.
– Ха, не сплоховала! Да я не знаю, попал бы я в такой ситуёвине! С виража, да с перегрузкой – я видел, как Андрюха самолёт чуть ли не у земли выхватил, такой кульбит, как в цирке! Да зенитка на полсекунды всего-то из-под крыла у неё показалась! Ну, максимум – на секунду! А она – короткой очередью! Хер-р-рак! И хана гансикам!
Потом посерьёзнел, и вздохнув, сказал:
– А ведь там бы и остались, все четверо…. Если бы не она. Короче, был бы полный пи….
Он обернулся, и наконец, увидел подошедших Агнию с Андреем, и тут же заорал, как оглашенный:
– О-о-о! Вот он, вот он, наш стрелок-молоток! Качай её!
– Да ребята, не надо! Качали уже сегодня! – она испуганно шарахнулась в сторону, прячась за спину Андрея. Но несколько пар сильных мужских рук схватили её и стали лихо подбрасывать её вверх.
Вдоволь набросавшись, они её, вконец растрёпанную, наконец-то бережно опустили на землю.
– Ты вот что, Огонёк! Не обижайся, – после последнего броска и мягкого приземления Коля подхватил девушку под мышки и бережно передал её в руки Андрею, – мы тебя не за просто так качаем, не за красивые глаза. Мы тебя качаем за то, что ты сегодня четверых человек спасла. Если бы ты ту зенитку выскочившую из леса не укантропупила, то не стоял бы я сейчас здесь, и не рассказывал бы всем эту историю! Там бы все четверо и остались бы: и мы со Славой, и Мишка с Серёгой. Кстати, – он спохватился, стукнул себя по лбу, – балда я! Серёга!!! Как там Серёга-то?!
Агния смущённо посмотрела на присутствующих, потом на Андрея. Все, затаив дыхание, напряжённо ждали ответа.
– Живой, – улыбнулась она, – будет жить. Сейчас его в госпиталь повезли, Миша с ним, сопровождает. Всё хорошо.
– Ну, вот! И хорошо! А я-то как увидел, как Миша-то его тащит, всё, думаю, – не жилец.
– Вот что мужики, – озабоченно сказал Коля Никишин – я так полагаю, что надо бы на девчонку представление писать. За такое награждать положено. И мессер тот, утром сбитый, кстати! Надо бы командиру полка….
– Так, командир полка! Пойдём уже жрать! – Илья хлопнул его по плечу, – а то мы тут с твоим балаганом ужин пропустим.
Все дружно заржали, и обмениваясь шуточками, потопали в сторону столовой.
***
Уже ночью, когда легли спать, обнимая и гладя по волосам своего милого ангела, Андрей шёпотом задал ей вопрос, который мучал его весь вечер.
– Слушай, я вот о чём хотел тебя спросить… – начал было он, – даже не знаю, как и начать. Мне сегодня днём, во втором полёте показалось… – он замолчал, обдумывая свой вопрос, и как бы не обидеть им того, кем он дорожил больше всего на свете.
– Да знаю я, о чём ты меня хочешь спросить! – её лицо слабо светилось в темноте, – да, я сегодня сделала не очень хорошее дело, которое нам, ангелам, делать запрещается.
Андрей молчал, теряясь в очень неприятных догадках.
– Да, в том бою, когда мы всей шестёркой вышли в лобовую атаку на Фоккеров, я преднамеренно выключила тебя из процесса и сама управляла твоим телом, – она виновато помолчала, и добавила с извинительными нотками в голосе: – прости если можешь, но в тот момент иначе было нельзя: если бы я этого не сделала, то ты бы неизбежно врезался в летящего навстречу нам Фокке-Вульфа.
Андрей некоторое время молчал, а ангел с тревогой прислушивался к его эмоциям, которые она видела в виде неяркой, но чётко различимой ауры вокруг его головы. К её радости, никаких тёмных мыслей не наблюдалось, а преобладали в основном недоумение, лёгкое недоверие, удивление, восхищение и совсем немного досады.
Наконец, он собрался с мыслями, и проговорил, слегка запинаясь:
– А к-как… как… это вообще возможно? Ответь.
– Как, как… не знаю я! – она погладила кончиками пальцев его щёку, – я сама не знаю, что со мною происходит. Вот идёт обычная жизнь, в смысле, на земле. И никаких особых возможностей я за собой не чувствую. Ну, не считая того, что и так со мной с первого дня нашего знакомства.
Она замолчала на пару секунд, изучая его реакцию. Андрей лежал молча, и внимательно её слушал. Она продолжила:
– И вот, в какой-то момент, особо напряжённый, во мне что-то просыпается, – она замолчала, подбирая слова, – как будто внутри щёлкает какой-то рычажок: щёлк! И мир вокруг меня как будто скачком расширяется, и я начинаю ощущать себя совершенно другой: у меня как будто сил в разы прибавляется, все реакции убыстряются, у меня появляются недоступные мне в обычном состоянии возможности, я начинаю видеть всё совершенно иначе, я начинаю видеть бой как бы… как бы… – она никак не могла подобрать нужный образ для сравнения.
Помедлила немного, Андрей в этот момент ощутил в голове знакомое щекотание мягкой кошачьей лапкой: она нежно и очень осторожно перебирала у него в голове образы, воспоминания, что бы использовать их для сравнения. Андрей не стал возмущаться, просто терпеливо ждал… Наконец, она, найдя подходящее сравнение, продолжила:
– Ну, вот ты до войны иногда почитывал в читальном зале библиотеки журнал «шахматы в СССР». Верно?
Андрей, улыбнувшись («как быстро в голове шурует, и главное, как качественно»), молча кивнул.
– Да, да шурую, прости, – как бы между делом извинилась она, – так вот, помнишь, там печатались уже сыгранные партии, с разбором ходов игроков? Ведь так просто, да? Когда тебе уже всё по полочкам разложили? А вот когда начинаешь сам играть, то всё сложно! Так?
Андрей опять кивнул.
– Так вот! В момент наивысшего напряжения, когда кажется, что вот-вот и конец, у меня ЭТО самое, – она покрутила пальчиком вокруг своего лба, – внезапно и включается. И я начинаю видеть как бы всю партию, как будто она уже сыграна, понимаешь? Одновременно и со всех сторон! И я точно знаю, ЧТО надо делать! Это…это… какое-то всезнание что ли…. Не знаю, как тебе объяснить!
А потом…. Потом… после боя, это проходит. Как будто бы мир опять сжимается, схлопывается в небольшую сферу, в которой мы и живём, и дальше стенок этой сферы не видим. Вот как-то так…
Она уткнулась лицом ему в грудь, и надолго замолчала.