Про Мутю
TekstМутя-страдальщица
Мутя преисполнена строданием. Наконец-то получилось! Стродать на самом деле очень легко, но сколько же пришлось намучиться, чтобы найти наконец как.
Сначала Мутя пробовала стродать как Волюбенька – сидя с портретом Володеньки в руках. Мутя долго смотрела на портрет, Володенька скалил зубы, на кухне пекли блины, за окном ёрзал в лоне июля неторопливый вторник. Не стродалось как-то. Мутя уснула, Волюбенька её нашла с портретом в руках и нашипела своими чёрными губами.
Затем Мутя пробовала стродать как Зенечка. Она разбила копилку и спустила в унитаз все свои монетки. Потом села, как Зенечка, в кресло, обхватила голову руками и стала покачиваться и причитать.
– С о в с е м д е н е г н е т , с о в с е м н е т у , н и к о п е е ч к и .
Ч т о ж е д е л а т ь , н е т у в е д ь у м е н я н и к о п е е ч к и .
С о в с е м , с о в с е м н е т д е н ю ж е к , н е т у ш к и . Ч т о ж е
д е л а т ь, ч т о ж е д е л а т ь?
Зенечке не понравилось, что Мутя стродает как он. Зенечка пришёл и сказал перестань, дура, что же ты издеваешься, иждивенка, даун ёбаный, я ж, блядь, последние деньги на тебя отдаю. Зенечка был белый, а губы у него были серые. Мутя почувствовала, что снова не стродается .
Потом Мутя пробовала стродать как Ляпюша – взялась за спину и ходила, охая по всей квартире, ой, радикулит, ой, радикулит-радикулит, ой радикулит-радикулит-радикулит! Но тут Ляпюша вдруг выскочила из-за портьеры и с невероятной прытью стала охаживать Мутю клюкой..
Не стродалось.
Мутя села на пол и задумалась. И думалось ей, как хорошо, в сущности жить. О-о-о-о-о, как хорошо, совсем хорошо, ой как хорошо-то, божечки великосветские! Ка-а-а-а-ак – а-а-а-а-а-а-а – во как – уууууу – хорошо!!!
И тут Мутя поняла, что это она так стродает и обрадовалась. И ещё Мутя поняла, что каждый с т р о д а е т по своему. И если не хочешь, чтобы на тебя нашипели или огрели клюкой – стродай по-своему.
Ой-ой-ой, как хорошо жи-и-и-и-и-ить!
Ой-ой-ой, как хорошо жи-и-и-и-и-ить!
Ой-ой-ой, как хорошо жи-и-и-и-и-ить!
Ой-ой-ой, как хорошо жи-и-и-и-и-ить!
Мутя-разбудительница
Мутю долго везут – сначала в поезде, потом на автобусе, а потом – на жёлтом такси с велюровыми сидениями. Все сдержанны и строги, потому что едут не просто так, а хоронить дедушку Сеню. Мутя видела его всего раз. Давно-предавно. Тогда дедушка Сеня пришел откуда-то к Муте в комнату в лохматом дедосезонном пальто, пребольно схватил её за нос и сказал:
– Попалась, шкодница!
Мутя было перепугалась, но дедушка Сеня рассмеялся и дал Муте гостинец – огромное краснющее яблоко. А потом дедушка Сеня напился с Зенечкой водки и всюночь храпел и говорил нихтшиссэн-нихтшиссэн , а под утро, когда Мутя почти заснула, дедушка Сеня вдруг тихонько, но пискляво заплакал, будто маленький ребеночек.
Муте тогда стало его так жалко!
А тут он умер. Мутю не хотели сначала брать на похороны. Волюбенька все шипела на кухне: «Ребенок и так насмотрелся уже! Куда ей ещё?». Но оставить её оказалось не с кем и вот, после долгого пути, Мутю наконец привезли в распахнутый, будто раздетый дом с садом и по дому ходят незнакомые Старые Ушки и причитают. А дедушка Сеня лежит такой сморщенный и тихенький, что Муте кажется, что он вот-вот тонюсенько захныкает, как тогда ночью. Все садятся кушать и опять причитают. Ляпюше прямо за столом меряют давление, а потом она меряет давление всем, кто возле неё сидит. А одна Старая Ушка все смотрит на Мутю единственным красным, заросшим мясом глазом, и то и дело сует Муте хворостину, посыпанную белой пудрой, и говорит:
– Жалко, девочка, дедушку? Скушай сладенького, скушай, девочка. Жалко, девочка, дедушку?
И снова смотрит, а потом опять хворост сует. Мутя уже объелась, но чтобы не обижать Старую Ушку, делает вид что у неё упала под стол вилка и уползает. Дом большой, и в нем много комнат, ну это-то понятно, надо же было дедушке Сене где-то держать всех этих Старых Ушек . Мутя притворяется, что она чёрная нинзя, и крадется из комнаты в комнату. Там шкафы и пустые бутылки на полу, там страшный усатый портрет на стене курит трубку, там чучело лисы с укоризненным стеклянным взглядом. Но черные нинзи такой чепухи не боятся, Мутя крадется дальше, к самой дальней комнате.
В ней огромная железная кроватища, похожая на великанские санки и тумбочка, на которой лежат очки и стоит ржавый красный будильник с головой петуха сверху. Мутя перестает притворяться нинзей . Ей вдруг становитсяочень-очень грустно. Она надевает очки и, глядя на ещё больше выросшую кроватищу думает:
– Это на этой кровати спал дедушка Сеня, и плакал, тоненько-тоненько сквозь сон, да. А Старые Ушки глухие и не приходили ему помочь, разбудить. А он, наверное, каждую ночь так плакал, как тогда у нас дома. И потом он придумал, чтобы не плакать – купил себе будильник и когда во сне плакал, то будильник его будил и всё проходило, да. Мутя садится на кроватищу и говорит будильнешнему петуху:
– Жалко, петушок , дедушку , жалко ? А нету у меня сладенького, петушок, нету…
Петушок молчит, а Мутя заграбастывает будильник и, мгновенно превратившись в черную нинзю, устремляется назад, через темность коридоров, к столу.
За столом все уже пьяно-грустные, никто не кушает, небось, та красноглазая всех хворостом перекормила. Старые Ушки поют, как улетел куда-то орел, а все слушают и трут платочками носы. Мутя прокрадывается за занавеску, там всё такой же тихенький лежит в полуоткрытом гробу дедушка Сеня. Мутя заводит будильники прячет его у дедушки Сени в ногах. Перед тем, как проскользнуть назад, к столу, Мутя ещё раз смотрит на дедушку Сеню. И тихо-тихо говорит ему, улыбаясь:
– Не бойся, дедушка, все будет хорошо, а если ты заплачешь – сразу проснешься. Пока-пока.
И, как это свойственно чёрным нинзям, бесшумно исчезает за занавеской.