10
Аматидис собрал отрезки проволоки, разложил на столе и взглянул на мольберт. Когда он взял паяльник, Хлопотов зажмурился. «Несчастный думает, что я прибегну к пыткам. Боится он физических мучений и рабских дней своих конца. Хотя мужчине не престало это, должно герою быть бесславие страшней». Грек вздохнул: «Ну что ж, таким и стану я тебя лепить. Застынешь на века в шакальем ты изгибе. Песок времен сметет дома, не устоит и мой бетон, но, откопав сей барельеф, потомки сразу же поймут, что в век героев трусы жили. Да будет так, раз Зевсу стал угоден весь спектр образов земных». Аматидис принялся спаивать и гнуть проволоку, конструируя будущую скульптуру. За работой он всегда оживлялся, и уныние, не покидающее его с тех пор, как боги устроили распрю по поводу его судьбы, отступало.
– Постой же Хлопотов! В досье мне написали, что был ты в армии российской. Служил ты моряком в космических войсках, ― рассуждал он вслух, ― ты мог остаться на контракт и стать героем, достойным славы Одиссея. Но ты вернулся, долго не работал, потом вступил в ряды Охальника, и вот ты здесь. Скажи же мне, зачем все ваше поколенье не к подвигам стремится, но на финансовые рынки, которые к аферам принуждают даже стойких?
– В экипаж звездолета без блата не берут, а всю жизнь работать в технической обслуге, пусть и космической отрасли, ― спасибо, это не по мне. Я и так до самой армии гайки крутил. Защитил диплом, получил повестку из военкомата, и только тогда я уволился из депо.
– И гуманоиды на подвиг ратный провожали? ― Аматидису представилась одна из попоек, которые он устраивал своим строителям во славу богов, грязные лица, слюнявые рты, крики, уродливые драки без мечей.
– Конечно, ребята меня любили. Проводы были в деповской пивной, что за угольным складом. Помню, пили мы своим цехом ― только я, Рейган и другие ребята из нашей бригады. И вдруг к нам в компанию втиснулся посторонний. Он был одет в светлый плащ, что было странно, ведь все столики были замусолены нашими рукавами. Гость взял меня под локоть и задал вопрос: «Почему вы были здесь все эти годы? Ведь вы же человек?» Что я мог ответить, повторил уже заученную фразу: «Сначала отец заставил. Потом он умер, и семье понадобились деньги. Но это все было временно, теперь у меня высшее образование, вот отслужу и…»
Но посетитель был настойчив: «А что мешало вам стать продавцом одежды, консультантом в видеосалоне, барменом в коктейль-клубе? Да мало ли в столице подработки для студентов, а вы в промасленной робе среди пришельцев. Почему?»
Дотошный попался мне тогда собутыльник. Он задавал вопросы и сам на них отвечал: «Вы здесь, потому что вы ― раб. Не спорьте, вы так молоды, а уже на всю голову гуманоид».
– В пивных теперь полно народа, который хает наш имперский пантеон.
– Разговора у нас не получилось. Я тогда не знал того, что знаю сейчас, и был не готов к полемике с приверженцем альтернативных исторических идей. И к тому же он представился космонавтом, что сильно подорвало доверие к его словам.
– Теперь что не алкаш, то ― космонавт, ― скептически скривил губы грек. Вспомнились цитаты из досье Хлопотова о сочувствии модным вольнодумствам. «Ведь самый ты ничтожный из людей, а лезешь философию поганить, которая людей свободных мудрости учить должна», ― сделал вывод магнат.
– Я тоже не поверил: «Врешь, ― говорю, ― космонавты живут ― как сыр в масле катаются, их в дрянную пивную не заманишь!» ― «А вот это видели? ― незнакомец сунул мне под нос пластиковую карточку со своей фотографией в летном комбинезоне. Это был пропуск на космодром, причем на тот момент действительный. ― Я в первых эскадрильях колонистов состоял, а теперь на заслуженном отдыхе». Но я все равно не верил.
Потом он хвалил наш пивнарь за душевную атмосферу и хвастался, что живет недалеко, в ведомственном доме: «Я сюда часто забегаю, потому что живу рядом». А я думал: «мало ли кто там теперь квартир накупил!» И тут меня черт за язык дернул: «Вот, говорю, у нас тут свои космонавты есть: Рейган, например. Он у нас героический гуманоид ― звездный воин. Пулеметчиком был на лазерной установке, летал на военном корабле. Его тут все знают».
Аматидису было не интересно, он знал, что по стране расползлась уйма безнаказанных болтунов, злился на бездействие органов, обрушивался на них в прессе, писал письма президенту, но услышан ни разу не был. Скульптор налепливал гипс на проволочный каркас. Хлопотов продолжал:
– «Значит, он на космическом корабле срочную служил?» ― спросил этот в плаще. «Ну», ― говорю, а он мне: «Вы же неглупый молодой человек. Высшее образование получили. Должны знать, что исполнять почетный воинский долг достойны только граждане России. А пришельцы поражены в правах. Как же тогда ваш напарник мог пройти призыв?».
Я призадумался: неужели Рейган все врал? А незнакомец не унимался: «Поверьте галактическому первопроходцу ― планеты соседних созвездий безжизненны. Я ведь бывал там: бесплодные кратеры да кремниевые пустыни ― ни единого намека на жизнь, а тем более на цивилизацию. Может, дальше, в глубине космоса, там, где побывали ребята из других экипажей, и живут какие-то доходяги, но я лично в это не верю. Великое переселение ― миф! Сказка, сочиненная работниками идеологического отдела аппарата президента!».
– И ты, рабов ничтожное отродье, поверил пьянице и взялся в Интернете ложь его распространять? ― Аматидис вылепил было лицо, но разозлился и размазал уже наметившиеся черты.
– Нет, я оглянулся на свою компанию, которая была живым подтверждением галактической колонизации. «Посмотрите, ― говорю, ― на ребят из моего цеха, на угольщиков, на путейцев ― все они с планет. А как же? Кто еще на такую работу пойдет?» А он: «Вы же пошли. И прошу прощения за откровенные сравнения, но вас ведь не отличишь от ваших коллег. Вы что, тоже гуманоид?»
Я стоял за грязным столиком, а незнакомец все сыпал и сыпал своими домыслами относительно происхождения гуманоидов. И все так стройно выходило в его сумасшедшей теории, что я подумал: а что если человек может деградировать до гуманоида, а тот эволюционировать в человека. Я вспомнил слова Рейгана, которые он сказал мне в мой первый рабочий день: «Только первые десять лет тяжело…».
«Значит, ― подумал я, ― ему в юные годы тоже было тошно в мрачных цехах? Выходит, у него, у грязного пришельца, была душа, и она тоже на что-то уповала? Может, поэтому он до сих пор требует любви от своей жены? Потому что он, Рейган, ― человек?!».
Так вдруг грустно стало, что захотелось мне убить этого поддатого астронавта. «Рейган! ― крикнул я на всю пивную. ― Вот этот калдырь сказал, что ты все врешь про войну!».
Рейган, не разбираясь, ударил посетителя в лицо, а я подставил ему ножку, затем мы побили космонавта ногами и выкинули из пивной. Потом поставили опрокинутые столики и заказали еще водки. Выпили, и Рейган сказал: «Вот за что я тебя, Витька, уважаю, так за то, что нет в тебе по отношению к нашему брату, гуманоиду, чувства превосходства! Достойно держишься, на равных! Я считаю, это правильно. Ведь могло же случиться и так, что на планете моих предков было бы больше воздуха и воды, чем руды и нефти. Тогда бы люди ехали к нам работать, и все было бы наоборот».
«Он не понятен мне, ― недоумевал Аматидис, ― ведь весь проект по воле Зевса мы делали для них ― младых наследников прогресса. А этот Хлопотов скатился к люмпенам и рад. О бедный раб, своей судьбой он зачеркнул полвека реформаций «демоса» России!».
– Рейган пил, и глаза его стекленели. Я видел в его зрачках свое отражение. Я точно помню, что в тот момент он был не согласен с положением своего народа, и мне оно вдруг показалось случайным.
Через несколько месяцев, маршируя на плацу учебной роты, я вспомнил побитого нами пьяницу и подумал: «Если и правда, что людей сознательно оскотинивают до гуманоидов, то делают это здесь».
После учебной роты я был определен матросом на корабль космического спасательного дивизиона. Рутинная служба. Постоянные морские походы, поиск и обнаружение приводнившихся космических аппаратов.
Однако наш корабль не поднял ни одной упавшей ракеты, ― рассказывал Хлопотов, ― все время везло другим морякам, а нам только показывали их работу в обучающих и воспитательных целях. Это наводило на определенные сомнения, но задумываться было особо некогда. К тому же в поисковую команду я не попал. Главный механик сразу определил во мне трудягу, видимо, по серому налету на коже. Да, годы работы в цехах сделали меня похожим на пришельца. И офицер не ошибся в выборе: я здорово помог ему в его бизнесе ― торговле дизельным топливом. Ночи напролет я выносил с корабля канистры с соляркой, а мой шеф ставил галочки на своем планшете. Я был доволен: механик освобождал меня от построений и дежурств, разрешал спать днем и даже давал мне небольшие деньги.
«Потерпи, Витек, ― приободрял меня главный механик, ― будет и у тебя дембель, и сойдешь ты с корабля не в обшитой белым кантом форменке, как все матросы, а в светлых джинсах и модной куртке». «Мех» крутил свое дело умело и красиво. Все были довольны: и командир, который был в доле, и даже я, чумазый матрос.
«Ты думаешь, я одним топливом живу? Нет, Витек, так нельзя, ― учил меня жизни удачливый офицер, ― сегодня есть соляра, а завтра переведут меня на крейсер или десантный корабль, и все». Я недоумевал: «Почему?»
«Потому, Витек, что скоростные суда оборудованы газовыми турбинами. И служат там моряки только флагу и родине, а я так не могу. У меня жена красивая, соответственно, запросы! Поэтому деньги я вкладываю в дело: гаражи в городе купил и сдаю, цветочный магазин на сестру оформил. Так-то, матрос, запоминай, на гражданке все то же, надо крутиться. А за твою серую мордашку тебя, брат, никто любить не будет!»
Так рассуждал мой начальник, и я соглашался с ним. Я тоже хотел, чтобы у меня был дизельный внедорожник и красивая спутница. Я все еще верил в возможность своего успеха. Но пока были только слова механика и маленькая заначка в матросском рундуке.
«О, этот Хлопотов по сути жертва! ― размышлял Аматидис. ― Какой пример давали командиры? Недоглядели, видно, то работники спецслужб, что в армии так плохо с воспитаньем. И вот итог: юнцы, подпущенные к тайне, не осознали замысел великий, не в патриотов превратились, но навек дух потеряли».
– Однажды все переменилось, ― продолжал Хлопотов. ― Отмечать сорокалетие ― плохая примета, но главный механик отмахнулся от суеверий и решил закатить настоящий праздник. Коки настрогали горы салатов, боцман привез несколько ящиков водки, электрики зажгли праздничную иллюминацию. Вечером на корабль прибыли штабные офицеры с женами. Наш сторожевик вышел на внешний рейд и встал на якорь возле Анапы. В разгаре застолья вся компания решила устроить морскую прогулку, и я спустил на воду спасательный катер.
Пузатые штабисты стащили своих визгливых дам по трапу и расселись по скамейкам, механик оттолкнул боцмана и сам встал за штурвал. Винты вспенили воду, и маленький кораблик умчался в море. Слышны были только рокот мотора и хлопки ракетниц, салютующих юбиляру.
Я прошелся по верхней палубе, пнул за борт пустую пивную банку и вдруг услышал женский голос. Бесшумно прокравшись вдоль переборки, я уставился в иллюминатор кают-компании. Оказалось, что капитан корабля и жена механика не сели в катер вместе со всеми:
«Танец первой красавицы и командира судна ― это кульминационная часть любого флотского мероприятия! ― капитан смело обнимал жену подчиненного.
– Да что вы говорите, Юрий Аполлонович?!
– Не будем нарушать старую морскую традицию! ― «кэп» мял ягодицы жены солярного маклера.
– Музыки же нет, Юрий Аполлонович!
– Музыка в нас! Разве ты не слышишь: ум-па-па, ум-па-па, ум-па-па, ― шарил он уже под юбкой.
– Ну не здесь же! ― возражала супруга моего шефа, при этом приседая на край стола и раздвигая ноги. ― Вдруг они сейчас вернутся?!
– Не вернутся. Здесь все происходит по моей команде, ― сказал командир и вывалил на жену подчиненного огромный, волосатый живот.
Я отвернулся. Было обидно даже не за механика, а за себя. Меня поразила мысль о тщетности всех усилий. Я и раньше знал, что просто работать мало, чтобы обладать красивой женщиной. Но и воровать, оказывается, уже недостаточно. Без толку быть шустрым малым, у которого все схвачено. Нужно быть только первым, только главным! Чтобы иметь любовь, нужно быть не космонавтом, не колонистом, а капитаном. Капитаны есть в каждой отрасли, и именно они следят за тем, чтобы рядовой состав не выбрался из офисных «трюмов».
Возбужденный и раздосадованный, я взбежал на сигнальный мостик. Там я стал рассматривать в бинокулярную трубу курортный берег. Мне показалось, что на песок выбросился дельфин. Покрутив колесо настройки, я понял: это пара влюбленных сплелась прямо на песке.
– Сволочи! ― истомившийся и злой, я не мог простить этим людям их счастья.
Хорошенько прицелившись, я щелкнул тумблером прожектора ― световой луч пронзил берег. Голые люди заметались в световом круге, они собирали одежду и прикрывали гениталии. Я пронзительно, восторженно и почти истерически смеялся, и смех мой сливался с рыком оргазмирующего в кают-компании капитана.
11
Юра заполнял регистрационную карту отеля. Номер в подмосковном пансионате был снят специально для встреч с Антигоной и был забронирован заказчиком на целый месяц. Первое свидание не увенчалось успехом, но юный соблазнитель не отчаивался. Он чувствовал, что нравится девушке и, соответственно, приближается к исполнению своей мечты. Мысли о непосредственном исполнении заказа, об опасности и риске он старательно гнал из головы. В этот вечер он решил воспользоваться возможностью покупаться в роскоши, почувствовать себя вип-персоной и отдохнуть от набитой членами семьи малогабаритной квартирки. Для этого он не поленился проехаться в пригородной электричке и прошлепать под дождем по лесной дороге от станции до пансионата.
– Мужчина, я вам русским языком объясняю, что мест в отеле нет. Оплатите место на стоянке и переночуйте в машине. Если вы поторопитесь и оформите парковочный талон до полуночи, то с шести до десяти утра вам будет представлена 20-процентная скидка на завтрак, ― рецепционистка строгим голосом объясняла условия заведения дрожащему от холода посетителю.
– Но посмотрите на меня, я промок до нитки, ― умолял мужчина в светлом плаще, ― как я просушусь и почищу одежду в машине?
– Ну а чем вам могу помочь, других гостей прикажете выселять? ― работница гостиницы была неумолима.
– Снимите бронь, я знаю, что у вас полно свободных номеров.
– Не могу. У нас не придорожный отель, если клиент покупает долгосрочную бронь, значит, он может появиться здесь в любой момент. У нас заведение повышенной комфортности. Погрейтесь в холле, у нас подаются крепкие напитки, можете съесть дежурное блюдо.
– А может быть, молодой гуманоид пустит меня погреться куда-нибудь в подсобку? ― незнакомец показал на Юру пальцем.
«Урод, ― подумал Юра, ― обязательно указывать на происхождение, ― ни за что не пущу».
– Это исключено. Молодой человек заказал номер для влюбленных.
– С каких это пор гуманоиды стали так хорошо зарабатывать. Наверняка номер оплачивает его хозяин для себя и своей дамы. Но пришелец, видимо, нанятый для мелких поручений, зная, что работодатель в отлучке, решил отдохнуть за его счет.
– Это не ваше дело, ― не выдержал Юра.
– В самом деле, молодой человек, пустили бы постояльца ― у вас полно места, и вы, как я успела заметить, один. Зачем вам номер для влюбленных? ― поинтересовалась работница гостиницы.
– К человеку вы бы не посмели обратиться с такой просьбой.
– Вот так, ― снова влез в разговор мужчина, ― мы их приютили на своей планете, а теперь нам и места нет. Заглохнет мотор у человека на дороге, так ему и на помощь некому придти ― у гуманоидов восьмичасовой рабочий день. А сунешься в пансионат переночевать ― там все номера человекообразными забронированы. Еще неизвестно, как к нему попала карточка вип-гостя. Не преступник ли наш молодой гуманоид? Не помешало бы проверить его? Может, позовем полицейского, кто у вас тут отвечает за безопасность?
– Черт с вами, селитесь, все равно моя гостья не придет, ― Юра подумал, что разговор с полицией будет лишним, и успокоил себя тем, что скоро все будет по-другому, и никто не посмеет ему хамить в лицо, в совсем другое лицо.
– Виски пьете? ― уже с добродушной интонацией обратился к нему настойчивый постоялец.
– Да уж, не помешало бы содрать за ваше хамство бутылку.
– Не обижайтесь и простите мне мое вероломство, ― посетитель уверенно осваивал свою половину номера, развешивая мокрые вещи. ― На самом деле, я уж и не знаю, как вас благодарить. Я вообще-то без предрассудков, и к вашим ребятам толерантный. Но сегодня у меня столько всего произошло, и нервотрепка, и этот ливень. А болеть мне никак нельзя ― очень ответственный момент на работе.
– Ладно, проехали. Мне, собственно, и номер-то этот теперь не нужен, все это проделывалось для одной особы. Но обстоятельства сложились так, что в этот вечер я один. А чего номеру пропадать, раз оплачено.
– Я не стесню. Будем знакомы ― Мальков, ― представился сосед и откупорил бутылку.
– Юрий.
– Угощайтесь виски, ― Мальков расположился на единственной в номере кровати, накрытой розовым покрывалом. Юра неодобрительно поглядывал то на него, то на прекрасно сервированный стол, где остужалось в ведре шампанское, а на тарелках лежали морепродукты, рыбные деликатесы и фруктовые десерты.
– Вы не беспокойтесь, ― Мальков хлопнул ладонью по матрацу, ― это ложе на случай, если влюбленные поссорятся, составлено из двух кроватей, и они раздвигаются. Одеяла тоже два.
– Пейте сами, вам нужно согреться! ― Юра с громким хлопком открыл шампанское. ― А я приму что-нибудь поизысканней.
– Это ты для своей пришелицы такую роскошь заказал или на земную девушку замахнулся?
– Если для вас, людей, так важна чистота вашей породы, зачем вы нам дали образование? Приковали бы цепями к станкам и кормили бы собачей едой. Тогда бы ваши женщины не глядели в нашу сторону.
– Да что вы, я совсем не для этого спросил. Сказал же уже, что не расист. Мне наоборот непонятно, что это вас к нашим бабам так тянет. Я знавал пришелиц, у них между ног идентичная конструкция.
– Мне кажется, что тут дело не в происхождении, а общности интересов, ― Юра протянул Малькову органайзер, подаренный заказчиком, ― это ее стихи. Я разделяю, идеи и стремления, которые выражены в этих строках. Наверное, поэтому нас тянет друг к другу. А сам подумал: «Еще неизвестно, что это за тип. Возможно, он подослан заказчиком, чтобы проверить, не болтаю ли я лишнего».
– Что-то я рифмы не улавливаю.
– Это песня. Она так исполняет по-особому, что все складно получается. Вы вообще музыкой увлекаетесь?
– У меня слуха нет.
– В общем, она экспериментирует старинными стилями ― панк, рок, гранж, блюз, джаз. Совмещает несовместимое: мягкую акустику с перегруженными гитарами, истерику с меланхолией, лирику с порнографией. Но все это она делает втайне от отца. Он у нее закостенелый консерватор, заставляет играть не то что классику, а какую-то архаику. И запрещает нам встречаться. «Черт, про отца ― это я зря, ― осекся Юра, ― хотя если этот Мальков не от заказчика, а наоборот, от Аматидиса, то совсем даже не зря».
– Любите ее?
– Нет. Любовь ― это какое-то доисторическое, доракетное слово из прошлых столетий. Я ― ее естественный спутник. Я кожей или корой души чувствую, как мучает ее магнитное поле непонимания, как бомбят метеориты отцовских замечаний. И никто кроме меня не поможет ей войти в жизнь, социализироваться, потому что ее вырастили в вакууме. «Получай, шпион, и докладывай своему хозяину, что парень, которого вы скрутили сегодня в ресторане, настроен решительно».
– Конечно, теперь нормальные отцы не в моде. Теперь у дочек личное пространство там, где раньше было место для порки. А потом удивляемся, почему из них такие бабы вырастают, что на кривой козе не подъедешь! А сегодня я обедал с одной акционершей, так она вообще ― фельдмаршал эмансипации.
– Не понимаю, к чему вы клоните.
– А вот к чему: мой отец всю жизнь проработал торговым представителем, так он рассказывал, что раньше в супермаркетах на кассах не пришелицы работали, а настоящие женщины. При помощи бутылки вина и коробки шоколада их можно было склонить к близости прямо в подсобке. А ты привезешь свою принцессу в этот номер, бешеные деньги потратишь, а она: «Фи, как далеко от центра, фи, какое сладкое шампанское, фи, какой мещанский интерьер».
– Вы правы, ― Юра огляделся, ― обстановка и вправду жутко пошлая. Но я это специально. Она, понимаете ли, живет слишком сильными, настоящими эмоциями и не допускает ни грамма фальши в свою душу. Ревность, страх, любовь и ненависть ― вот ее постоянные спутники. Это очень сильные чувства, а ведь она слабая и беззащитная девушка. По сути, еще ребенок. И тогда я решил затащить ее сюда, чтобы она рассмеялась над этим приторным декором, над этими купидонами ― искусственными стимуляторами нежности ― и над отцом, который возводит такие же декорации в масштабах страны. Пусть она освободится, пусть станет самой собой.
– Отказалась?
– Я и предложить-то не успел. Угостил безалкогольным коктейлем, за руку подержал, так отцовские холуи меня тут же из ресторана вышвырнули.
– Да, не повезло. Для тебя, небось, цена этого номера ― целое состояние. У меня тоже денек был тот еще! Через всю Московскую область проехал, на работу опоздал из-за телефонных террористов. Потом еще интриги, знаешь, эти корпорации только непосвященным кажутся раем. А на деле там такой серпентарий.
– Ничего себе. А вы кто?
– Вообще-то экономический институт оканчивал. По специальности «мировая экономика», но у всего мира своя экономика, а у ракетной империи другая. Пришлось переквалифицироваться в страховщики. Сейчас отдел возглавляю в «Космопроме». Слыхали про империю Ивана Охальника? Когда туда взяли, думал, вот оно ― прорвался к благам. А теперь мечтаю шкуру уберечь, не то, что богатствами обзавестись.
– Все так серьезно? ― «Точно шпик, не случайно он про Охальника заговорил, ой, не случайно. Какую сторону он представляет на самом деле?»
– Слышали, в Подмосковье планируется построить несколько перевалочных космодромов? Объект стратегический, следовательно, миллиардный. Есть мнение, что Аматидис зажрался, и пора строителям поделиться с промышленниками, а то, понимаете ли, отечественный производитель бедствует. Так вот, боюсь, как бы эта борьба меня рикошетом не прибила, а то знаете, как бывает, ― паны дерутся, а у холопов чубы горят.
– Я по радио слышал, что эта стройка на контроле у президента.
– Все космические стройки у правительства на карандаше, и, разумеется, мы скоро все станем свидетелями новых пусков, это будет старт второй фазы освоения соседних галактик. Но кто снимет пенки с этого исторического события, еще не решено. И мне бы не хотелось, чтобы жернова меня перемололи. Но все бросить я тоже не могу ― жена и две дочери. Они привыкли к моим ракетным доходам. Так что надо вовремя принять сторону победителя. Вы, случайно, не знаете, кто им станет?
«Вот оно, ― заволновался Юра, ― начал щупать. Он что-то знает. А может, он из полиции, может, я где-то прокололся? Или этот Быков меня сдал, за то, что стреляю плохо? Черт, надо было ночевать дома, будь проклят этот номер для влюбленных».
– Откуда? Я вообще далек от бизнеса. Я студент ― гуманитарного вуза.
– А зачем гуманоиду гуманитарная специальность, да еще и в наше ракетное время? Или вы из тех хитрецов, что разобрались, как подменять технологии художественной лепкой?
«О чем это он? Может, про монументальную скульптуру Аматидиса? Провоцирует на критику его метода, думает, я, как культуролог провалюсь и начну критиковать? Потом доложит все греку, и тот закроет для меня все подходы к Аньке».
– Я мог выбирать институт, потому что отец ― участник боевых действий. Ну и, разумеется, пошел туда, где, как мне кажется, интересней учиться. Я изучаю социальные аспекты взаимоотношений полов.
– Я слышал о новых теориях в этой, с позволения сказать, науке. Наш босс, господин Охальник, ― их большой поклонник. Не знаю, что и сказать, такие сентенции мне не по душе. С тех пор как черную работу отдали вашему брату ― гуманоиду, а нами стали комплектовать офисы, наши бабы совсем зарвались. Мои гендерные убеждения устремлены во глубину веков. И здесь, как это ни крамольно звучит из уст работника «Космопрома», я солидарен с Аматидисом.
– Любопытно.
– Женщин надо бить.
– Бросьте ― это уже невозможно! ― возмутился Юра, подумав, что это возможно только в семьях гуманоидов.
– Нет, послушайте меня, это сначала страшно: кажется, только замахнись, и тебя отбросит, как от электрощита. На самом деле, это совсем просто. Хлоп ― и месяц в доме идеальная атмосфера. Если женщина не глупа, то одного удара хватит, а потом надо только профилактику проводить после тещиных визитов ― и все в порядке!
– Это мерзость. Это я вам как сын гуманоида говорю. В наших семьях очень большая женская смертность из-за семейного насилия. Но вы же люди!
– А вот пошли бы вы со своей поэтессой не в ресторан, а затащили бы в подъезд, дали по соплям, вместо того, чтобы философию свою излагать. Глядишь ― не надо было бы на этот номер тратиться.
– Мы с вами упились. Давайте спать, а то даже страшно, до чего мы можем договориться, ― предложил Юра и пришел к выводу, что Мальков подослан Аматидисом, чтобы узнать, не причинит ли этот молодой гуманоид ей вреда.
– Вы правы. У меня завтра опять трудный день. Спасибо еще раз за приглашение, переночуй я эту ночь в машине ― точно бы расклеился.
Они раздвинули кровати и легли. Мальков припал к подушке и тут же захрапел. Юра надел наушники и стал слушать лекцию по истории индуизма, ему нужно было вникать в атмосферу, чтобы лучше чувствовать Антигону.