Время пепла

3

Из всех двенадцати округов Китамара Долгогорье было самым древним. И вместе с тем самым новым.

Становище инлисков располагалось на этой земле, еще когда сами инлиски кочевали и пасли стада. Поселение, названное Долгогорьем, сооружалось ими из дерева. Деревянное оно и поныне.

Давно исчезнувшие постройки некогда возводились вплотную, дабы прикрывать друг друга от своенравных весенних ветров. Этот принцип соблюдался и впредь, когда стан стал поселком, а поселок – военной заставой: узкие улочки с перепадами высот рассеивали ярость ненастья, и воздух оставался спокойным, даже когда в небе бесились бури.

После того как ханчи-завоеватели перешли реку, сожгли дома инлисков дотла и сами основали город под названием Китамар, Долгогорье отстроилось в прежней манере, из деревьев тех же пород. Изменилось одно – его суть.

В течение долгих веков Долгогорье дремало – но отнюдь не спокойным сном. Оно никак не могло забыть, что когда-то было вольным и независимым, а теперь уже нет. И оно постепенно менялось. Постройки гнили и разрушались, и строились заново, и округ вырастал в нечто прежнее и вместе с тем новое.

Небольшой багряный храм старых инлисских богов, пораженный плесенью и многоножками, предали огню, и поверх пепелища проложили дорогу. Широкая площадь, где инлисские бабушки покупали и продавали выделанные кожи, пряжу и ткань, оделась в известь, а базарные лотки отрастили стены, крыши и указатели. Со временем не осталось ни одной сквозной улицы для проезда.

Округ перекраивал себя сам. Дорожные карты, начерченные предыдущим поколением, приносили больше вреда, чем пользы.

Бытовали рассказы о том, что инлисские жрецы-старообрядцы по-прежнему возносят древние молебны где-то в тенях глухих переулков, но никто не мог с уверенностью объяснить, в чем суть их обрядов. Круглые инлисские лица и кудрявые инлисские волосы были обычной внешностью среди местных. Еда в заляпанных кульках, которой здешнее старичье торговало вразнос, включала в себя больше соленой рыбы и жгучего перца, чем употребляли в районе Храма или на Камнерядье. Твердая, выразительная огласовка жителей Долгогорья наследовала некогда общему их языку – ныне сообща же ими забытому. Город в городе, Долгогорье гордилось своей самобытностью, как небогатый человек – единственной парадной рубашкой.

На западной окраине округа Дарро брат Алис сидел на третьем этаже здания, нарезанного на закутки для ночлега полста человек. В потрепанной комнатушке имелись пара лавок, темный деревянный стол и вощеная скатерть с обглоданными на завтрак куриными косточками. За столом напротив сидела бледная женщина. Ее по обыкновению томный голос сегодня звучал взбудораженно. Даже потрясенно. До этого Дарро ни разу не наблюдал, чтобы она о чем-либо беспокоилась, – и это было зловещим знаком.

– Мы должны заполучить обратно наш нож. Вот для чего ты мне сейчас нужен. Если мы его вернем, все образуется, – убеждала она сама себя.

Кому только не требовался этот нож. Волшебство, политика, и одни боги ведают, какие силы еще сюда вплетены, но что было важнее для Дарро, так это деньги.

И нутряное ощущение, что если он разыграет все правильно, то денег хватит на любую дальнейшую жизнь. Он попытался вести себя естественно, будто полностью открыт перед собеседницей.

– У меня на примете есть местечки, где поискать. Если это вообще возможно, добуду ваш нож, – сказал Дарро, и женщина кивнула, стараясь ему поверить. В ставню стукнулся зяблик, желтое оперение расплылось ярким пятном, – и тут же умчался прочь. – Я вас в обиду не дам.

Она вымучила улыбку.

– Конечно, конечно, не дашь, волчонок. – С этими словами она сняла с пояса потертый кошелек и подтолкнула его по столу. Дарро раскрыл его с напускным безразличием. Десять монет чистейшего серебра блеснули при пересчете. Хватит отдать за эту комнату Кеннату Уотеру и, если тратить с умом, на пропитание до первых морозов.

– Когда ты сможешь его достать?

– Скоро. – Дарро не лукавил. – Счет не на недели, на дни.

– Его ищет кое-кто еще. Не из числа моих друзей.

Дарро принял вид, будто слышит об этом впервые.

– Кто-то еще?

– Одна женщина с Медного Берега, – начала она, и тут с улицы долетел истошный визг. Кто-то орал имя Дарро. Визг содержал и другие слова, но Дарро разобрал только «сестра».

Он подхватился, ведомый многолетним инстинктом братского присмотра. Распахнул ставни, впуская свет. Внизу, на улице, ему махала младшая Каваль. Беда на ее лице сразу бросалась в глаза, затмевая аляповатую желтизну и водянистую синь праздничного костюма.

– Дарро! Дарро! За твоей сестрой погоня! Стражник! Там, в тупичке возле Ибдиша! Он ее убьет!

На лестнице стояла темень, как в дымоходе. Летнюю духоту вытягивало наверх, и Дарро будто сбегал в жерло незримой печи. Он не помнил, как подхватил дубинку, но палка была в руке: крепкий дуб с залитым свинцом набалдашником. Выскочив наружу, он помчался по узкой дороге. Смазанные на бегу лица с отстраненным любопытством поворачивались вслед, будто пялились на очередное праздничное увеселение. Дарро каждого знал по имени – и не ждал от них помощи. Сложись наоборот, это он бы высовывался из окна, глазея на разыгравшуюся внизу постановку – комедию или пьесу с трагичной концовкой. Он бежал, не обращая на них внимания.

У поворота к дому Ибдиша Дарро проехался каблуком по дерьму, наваленному на мостовой каким-то псом – или его хозяином, – и чуть не упал. Злобные выкрики и угрозы эхом звенели из тупика. Один голос принадлежал Алис.

В конце тупиковая улица чуть расширялась, образуя круг не шире театральных подмостков, подпертый четырехэтажками сплошной, без единого прохода, застройки. Войти и выйти отсюда можно было только с улицы или через Ибдишев двор, а жена Ибдиша уже заперла калитку, не желая впускать нелады Алис к себе домой. Сестра стояла на кособоком крыльце, сжав кулаки. Лицо темнело от бешенства – или от напряжения. Синий плащ, рыхлый малый, поставив ногу на первую ступеньку, поднимал обнаженный меч. Соседи и детвора глазели с окон и крыш на эту спонтанную бойцовую арену.

– Че за херня? – проорал Дарро, стараясь отвлечь взгляд мечника от сестры. – А ну отошел от нее!

Стражник повернулся. Три длинных кровавых царапины у него на шее говорили, что Алис уже дала отпор. Даже когда он шагнул вперед, Дарро внимательно слушал – не топочут ли сзади ноги, а то и копыта. Одного человека можно угомонить. Целый патруль – никак.

– Не твое дело, – заговорил блюститель порядка, но что-то не то у него было с покроем мундира. Форма неопрятно, мешковато болталась. – Я Таннен Гехарт, из городской, мать твою, стражи. Эта подлюга будет задержана за воровство – не то прямо здесь перережу глотку, и мне вообще плевать чью. Не заткнешь свой рыбий рот, прошнурую и тебя заодно!

У стражника пропал пояс. Вот откуда его необычный вид.

Дарро подступал наискось, посматривая за острием меча противника.

– Раз ты стражник, то где твой свисток?

– Не твоя забота, мудак.

Дарро сменил угол сближения.

– Раз ты стражник, то где твой служебный значок?

– Кое-кто его спер, – сказал страж, махнув назад свободной рукой. Дарро не взглянул на Алис и мельком. Не хотел, чтобы юнец держал ее на примете. Два быстрых шага, и дистанции будет достаточно, чтобы нанести или словить удар. Сталь – оружие посерьезней, но за спиной стражника стояла Алис. Будто услыхав мысли Дарро, тот выставил меч на изготовку.

– А я вот вижу одно, – сказал Дарро, – как малолетний пухлячок в карнавальном костюмчике напал на девушку вполовину меньше себя. Как-то это неправильно, сдается мне.

Страж облизал губы. Взгляд метнулся из стороны в сторону. Дарро ждал, что юнец повернется или отступит, но недооценил парня. Атака обрушилась без предупреждения, противник только сдвинул лодыжку. Меч, подкрепляемый всем весом стражника, описал скупую дугу к шее Дарро, и тот вскинул дубинку наперерез, еще не осознав, что отражает удар. Металл прорубил в дереве светлую засечку.

Стражник пронесся мимо, затем развернулся. Алис и ступени к калитке Ибдиша сейчас оказались за Дарро, а враг стоял между ним и свободной улицей. Могло показаться, что атака провалилась, но Дарро прекрасно понимал, что его перехитрили и обошли.

Стражник, конечно же, тоже.

– Мне на тебя вот настолечко похер, приятель, – фыркнул страж, и с губ его слетел плевок. – Но эта сучара…

Какими словами он бы ни собирался закончить, их оборвал сырой шлепок. Пятно, бурое, как сама грязь, сползло по боку стражника, и Дарро попятился от вони. Кто-то опорожнил на улицу ночной горшок. Кто-то с четким глазомером.

– Кто это сделал? – завопил на окна стражник. Первый ехидный смешок за собой обрушил лавину хохота. Дарро не опускал дубинку. Кровоточили ободранные костяшки пальцев. Он и не понял, когда их ободрал. Юнец опять закричал: – Кто не уважает городскую охрану?

Из верхнего окна дугой изогнулась длинная янтарная струя, плеща рядом со стражником, но не касаясь его. Следом за ней вторая, под другим углом.

После этого улица превратилась в оборотную сторону сортирного очка. Алис и Дарро отступили к железным прутьям калитки, пока безликое Долгогорье демонстрировало одинокому стражнику, кем считает его и тех, кому он служит. Отгоняемый назад, страж в последний раз посмотрел на Дарро, затем повернулся и зашагал восвояси, пока желание оросить его нечистотами не распространилось за предел тупика. Вонь стояла ужасная, но и давясь ею, Дарро не удержался от смеха. Сзади раскатывались завывания Ибдиша, тот разорялся: кто из них, дохлятин, собирается отмывать его улицу? Дарро повернулся к своей ныне единственной сестре:

– Что все это значит?

Она замешкалась, как бы подыскивая слова, а потом залилась слезами.

Привалившись к подоконнику, Дарро размазывал по костяшкам жгучее снадобье и заодно высматривал грядущие неприятности. Пока не наступившие. Задним умом он выстраивал план побега, если из-за угла с огнем и мечом выйдет стража. Хотя, может быть, все обойдется.

– Сама не верю, что разревелась, – сказала Алис. Она сидела на темном столе, толкая туда-сюда кошелек бледной женщины, будто кошка игралась с дохлым тараканом. – Надо же, прям у всех на виду.

– Ничего тут стыдного нет, – сказал Дарро. – Булыжники едва не окрасили твоей кровью. Взаправду. Хорошо, кто-то придумал окрасить их кое-чем позабавнее. Такое приключение любого бы выбило из колеи.

– К твоему приходу со мной ничего не случилось. А уж ты ему бы навешал.

– Возможно.

– Навешал-навешал, – утвердительно подытожила Алис. Вот такой вот она уродилась. Заявляла по жизни, что мир устроен так, как ей хочется, а потом отстаивала свою правоту, покуда боги ей не уступят.

– Ну хоть с Оррелом-то ты перестанешь работать?

– Он хороший щипач.

– Он ловкий щипач. Хороший не стал бы наглеть и посылать свою блоху на городского стражника.

– Ошибку допустила я. И перекладывать ни на кого не буду.

– Тогда ты уже толковей его. Главное, не говори, что с ним шпехаешься.

Гримаса отвращения убедила его сильнее любых отрицаний.

– Хорошо, – сказал Дарро. – Ты еще слишком юная.

– Не тебе об этом судить.

– Я твой брат.

– Ты – не я. Кому позволено решать, так это мне.

– А кому лететь сломя голову, чтоб тебя не выпотрошили, как форель, так это мне.

– Тебя никто не заставлял.

Дарро закрыл баночку с мазью и в свете скорого заката оценил свои раны. Багрянец небес падал на красноту раздраженной плоти. Если от гноя не начнется жар, то царапины зарастут и забудутся к концу недели.

– И то правда. Но ведь в следующий раз будет то же самое, а мне помирать неохота.

Она ерзнула, придвигаясь к брату. В глазах стояла серьезность. Такой взгляд у нее был с рождения, но в последний год в нем проявлялась и глубина. Скоро сестренка повзрослеет. И поумнеет – надеялся, но не слишком верил Дарро.

– Постараюсь не вляпываться.

– Нет. Твое «постараюсь» – слабей ветерка, – сказал он. – Сойтись на том, что достаточно делать как прежде, но лучше, – бестолково. Это не приведет ни к чему. Разберись, в чем именно ты оплошала, и придумай правило, чтобы больше такого не повторять. Какое-нибудь несложное. Например: когда ты провернула тычку, пятьдесят шагов гляди только вниз и вперед. Проще некуда, зато тебя перестанет подмывать оглянуться.

– Ладно.

– Считай до пятидесяти, – наказал Дарро.

– Пятьдесят шагов, принято, – согласилась Алис.

Брало сомнение, воспользуется ли сестра этим советом. Если да, то лишним он не окажется. В один прекрасный день может даже спасет от смерти. Но чем больше об этом твердить, тем меньше она будет слушать.

За окном, далеко на севере, где в город втекала река, серебрилась тонкая полоска. Вода сияла под лучами заката. Пора бы надыбать еды. Сейчас пекарни отдадут черствый хлеб по два медяка за буханку. По Речному Порту и Зеленой Горке до сих пор натянуты праздничные палатки. А возле Храма жрецы, наверно, еще раздают мешочки с пшеницей и рисом. Впрочем, про запас имелось вяленое мясо, и у Дарро были другие, неотложные дела.

Алис откинулась на спину и поводила пальцами вслед за стайкой скворцов, вихрем порхавших над водой перед тем, как устроиться отдыхать до зари. Затем она негромко заговорила:

– Ночевать в спальном общажнике будет небезопасно.

Хорошо, что она это осознавала.

– Иди домой.

– Там меня будут искать. Разреши остаться здесь. Про твою комнату никто не знает. Ты их постоянно меняешь.

– Эту я не меняю, и здесь тебе нельзя ночевать.

– Пожалуйста?

Сестренка, которую в детстве Дарро таскал на закорках, взяла в руки его опухшую ладонь. В груди зашевелилось раздражение, а может, любовь – или и то и другое. Дарро забрал у нее кошелек.

– Ступай к Тетке Шипихе, – сказал он. – Пускай она тебя спрячет, пока все не сплывет по течению.

Алис кашлянула хохотком:

– За меня-то с чего ей впрягаться?

Он пересчитал свои десять чеканных серебреников и вложил половину Алис в ладони.

– Остальное придержу. Мне тоже надо есть.

Она собиралась спросить, где брат раздобыл так много, и Дарро покачал головой прежде, чем вопрос прозвучал. На мордашке Алис отразился стыд – захотелось стереть его, сгладить кончиками пальцев. Пусть бы она оставалась той хохотушкой, как раньше, когда Дарро был ее теперешних лет. Пусть время сожрало б все на свете – но не ее.

– Прости, – извинилась она.

– Поосторожнее там, – сказал он на прощанье.

После ухода сестры Дарро немного посидел в одиночку. С вечернего света облезала позолота, чуть потрескивал, коробился дом. Летний зной ослабил хватку на горле Китамара, и легкий северный бриз принес сосновый запах, разбавляя вонь конского навоза, собачьего и людского дерьма.

Этажом ниже вернулась домой старуха, что нищенствовала на реке с миской для подаяний. Как обычно, она без умолку болтала сама с собой. Наверху на свои места взбирались девчонки, платившие медяк в неделю за ночевку на голой крыше. Под ними у Дарро скрипел потолок. С улицы долетали резкие, грубые возгласы. Чей-то хохот, чей-то крик. Негромким звукам до его окна не достать. Рука самую малость побаливала.

Вот, значит, все, что он нажил. И пока играет по чужим правилам, лучшему не бывать. Бледная женщина и человек в шрамах, актер с пауком на ладони, синие плащи, красные плащи: любой из них видел в Дарро бойца-наемника из самого что ни на есть Долгогорья – лихого, сильного, способного выжить и отстоять свою семью. Пока не поймает неудачный отскок клинка или не возьмет свое возраст. Все остальные пути он перед собою волей-неволей отрезал.

С неохотой Дарро опять полез в свою схронку. Вынул гнилой, почерневший огрызок свечи и вернулся к столу. Закрыл ставни, чтобы снизу не мешали отсветы факелов, а сверху – отсветы звезд.

Через пару ударов кресалом искра запалила черный фитиль. Из какой бы нити его ни сплели, фитиль этот занимался мгновенно. Точечное желтое пламя вытянулось и тут же отскочило назад, скругляясь в зрачок.

Пахучий, чадящий дым сгустился в струйки, и эти струйки переплетались друг с другом, подхватывая дуновение чего-то, помимо воздуха. Темнота медленно сворачивалась, уплотнялась. На сей раз то была не бледная женщина; теперь возник человек с лицом, залатанным шрамами.

Минуту оба молчали. Залатанный невесело улыбнулся.

– Ты оборвал ее на полуслове.

– И за это искренне извиняюсь. Чрезвычайное происшествие. Семейное.

– Кроме тебя, у нас вообще-то есть и другие заботы. Прямо сейчас с нами в усадьбе сто человек, и каждый из них поважнее тебя. Мы не приходим по вызову, когда тебе вздумается.

На мгновение Дарро показалось, что ему дадут отворот за откровенное нахальство – убежал к Алис, а после зажигает свечу. Отчасти он даже надеялся, что так и будет.

– Простите, – произнес Дарро, будто даже не думал никого обманывать. – Я не побеспокоил бы вас, когда б меня не выдернули на улицу посреди нерешенного дела. Кажется, она упоминала про женщину с Медного Берега, которая тоже ведет поиски ножа?

Человек в шрамах прищурился, а Дарро ждал, сердце ускоренно билось. Неужели его уже поймали на полулжи?

Через минуту залатанный молвил:

– Верно. И эта женщина очень опасна.

«А все мы – нет?» – подумал Дарро, но ничего не сказал.

4

О Тетке Шипихе дети узнавали из своих первых сказок. По ранним преданиям, мать Шипихи жила во времена, когда народ инлисков, еще не укоренившись, кочевал за стадами, а отец был богом злокозненного озорства. Про нее сочинили сотню историй. Как Тетка Шипиха украла у солнца огонь. Как Тетка Шипиха спрятала за лунным ликом гончих собак Барота. А как-то раз она превратилась в овода и ужалила насмерть наследника из враждебного племени. Все эти легенды Алис переслушала в тех или иных вариациях, перевидала в коротких забавных пьесках на университетской сцене Притечья, а песенки напевала сама, когда была малявкой.

Настоящего имени той, что нарекла себя и свою бандитскую сеть в честь сказочной хитруньи, не знал никто. Да никто и не хотел дознаваться. Для Долгогорья Тетка Шипиха была негласной градоначальницей. Если ты попал в безвыходное положение, то в конце определенного переулка имелась определенная дверца, куда мог обратиться любой местный инлиск. Постучись, поведай о своих нуждах и просунь денежку в щель между дверью и каменным порогом.

И может статься, потом к тебе подойдет человек, который предоставит желанную вещь или услугу. Или же человек вернет монету обратно и попросит больше к Тетке Шипихе не приходить. А возможно, случится нечто совсем иное. Долгогорцы могли обращаться к Шипихе за помощью до тех пор, пока проситель брал риск получить на свое прошенье ответ. Тетка Шипиха вполне способна была защитить Долгогорье от ханчей, но была непредсказуема. Привлекать ее внимание было все равно что бросать кости, и всякий, кто против нее выступал, заканчивал отвратительно.

Объяснив закрытой дверце свою ситуацию, Алис подобранной на улице палочкой пропихнула через порог один серебреник и стала ждать. Долгое время казалось, будто ничего не произойдет. Она уже начала размышлять, где лучше без опаски перекантоваться, пока люди Тетки Шипихи ее не найдут, но раздался продирающий скрежет, и дверь распахнулась.

Поманивший Алис мужчина был едва не меньше ее ростом, зато вширь с конские плечи. По шее змеился шрам, исчезая под воротником.

– Идем со мной, – сказал он. Алис поглядела вдоль улицы, не шибко понимая, что рассчитывала увидеть, затем двинулась за ним. Сперва по темным лестницам с гладко шлифованными за века ступенями. Потом перекрестками кирпичных коридоров под долгогорской твердью. Дважды коротышка приветствовал встречных пустолицых людей – натолкнись на улице, Алис отошла б от таких. Здесь она им кивала. Разумно было проявлять вежливость.

Коротышка добрался до коридора, пересеченного железной цепью. Пропуская Алис вперед, он приспустил цепь, затем натянул снова. Зазвучали голоса – разговор женщин. Коротышка прошмыгнул мимо Алис и открыл незаметную дверцу, заводя в длинное помещение с низкими потолками. Полдюжины девушек, может, парой лет старше ее, и три женщины, существенно старше, сидели или лежали на деревянных лавочках. Свет давали лишь три свечи на жестяных подставках. Коротышка положил руку на плечо Алис.

– Она гостья, не работница, – произнес он. – Обращайтесь как со своей, только без клиентов.

Одна из немолодых кивнула. Коротышка потрепал Алис, как собаку, с которой сумел подружиться.

– У нас будешь в сохранности, – сказал ей. – Здесь безопасней, чем снаружи. Нынче по улицам бродят боги.

Где-то между ее второй ночью и третьим днем в этом тайном лабиринте под городом явился окровавленный человек. Алис утратила связь с рассветами и закатами, не говоря о переменчивых погодных явлениях – дожде, ветре и туманной дымке, собирающейся над рекой. Другие девицы и женщины то болтали, то спали, уходя и приходя по расписанию, которое Алис постичь не могла, а расспрашивать не собиралась. По именам они друг дружку не звали, обходились даже без домашних прозваний, какие неизбежно используют люди, живущие вместе. Алис относила это на свой счет – доверительную близость не следует выказывать перед незнакомцами. Она отдавала должное этому их посланию и, в свою очередь, не раскрывала себя.

Ни одна не спрашивала о ней, и до его появления Алис ничего о них не узнала.

Устроившись на лавке, она заплетала и расплетала прядь волос, чтобы хоть чем-то заняться, как вдруг донесся грубый голос. Донельзя мужской, низкий и изможденно-хриплый. Сперва Алис не разобрала, что он говорил, и отнесла происходящее к делам Тетки Шипихи, а никак не своим. Но голос шумел все громче и ближе. Он выкрикнул что-то наподобие «Арья» или «Эрья», и одна молоденькая девушка, коротко бросив непристойность, выбежала из комнаты. Алис подобралась.

Вошедший был каменной стеной в образе мужчины – широкие плечи, налитые мускулы. Сальнились черные волосы, а рубашка и брюки потемнели от крови. Повозившись с цепью, он уронил ее и ступил внутрь – в мясистом кулаке бурдюк вина – и огляделся. Только когда его взгляд остановился на Алис, она осознала, что больше в комнате никого нет.

– Эрья, – произнес он. – Где Эрья?

– Я не знаю, кто это.

Его рот сузило выражение огромной досады, но тотчас обратно вошла та молоденькая, а сразу за ней старшая женщина.

– Твою мать, Гослинг, – проговорила старшая, и мужчина улыбнулся.

– Эрья! Я так и знал, что ты здесь.

– Ложись, – сказала старшая, видимо Эрья, и махнула девчонке. Вдвоем они содрали с мужчины рубашку и ножиком срезали штаны. Алис сидела, ошарашенная видом этого громадного, целиком обнаженного мужика, а тот приткнулся на полу и пил, будто все это совершенно обычное дело. На груди у него был длинный порез, и два, еще более глубоких, – на левой руке. Казалось, с каждым выдохом вытекала свежая струйка крови. С Эрьи он не сводил взора.

Откуда-то из кирпичных коридоров молодая принесла зеленую лаковую шкатулку и поставила ее у коленей Эрьи.

– О чем ты только думал? – молвила старшая, вытаскивая из короба моток черной нити и изогнутую костяную иглу. – Ты должен был идти в больницу. А не вываливать это нам.

– Там меня будут искать. – Окровавленный человек ухмыльнулся. – А выходить за городские стены, сама знаешь, по-любому к несчастью.

– По-любому к несчастью кровянить мой гребаный пол, – высказалась она, но в голос закралась дружелюбная нотка. Она вынула каменную чашечку с вязкой серой пастой. – Сейчас пощиплет.

– Ты никогда не причиняла мне боль, – сказал мужчина. Но все же шипел, пока она втирала в раны лекарство, и вскрикнул, когда женщина, взяв костяную иглу, начала его зашивать.

– Расскажи, что произошло, – обратилась она, – отвлечешься от боли.

– Забирал груз от Уиттера, только он заартачился. Остановил телегу прямо на мосту и сказал, что не даст проехать, пока не заплатим вдвое. А Миррил ему подгалдыкивал.

Эрья ободряюще хмыкнула. Алис сдвинулась на лавке, чтоб лучше видеть. Зиявший порез уже наполовину закрылся, опытные руки женщины споро обметывали кожу ниткой. Чем бы ни была эта серая паста, кровотечение остановилось. Мужчина ухмыльнулся и прикрыл глаза. Алис ни разу не видала человека, столь явно слепленного для жестокого насилия и притом начисто беззащитного. На свой устрашающий манер он был великолепен.

– Ну вот, – продолжил он, – я ему и ответил: вот тебе встречное предложение. Я скидываю телегу в реку, потом мы все убиваем друг друга, и никто никому не заплатит.

Эрья засмеялась, и Алис тоже обнаружила, что улыбается. Молоденькая вернулась с ведром воды и чистой тряпкой. Алис и не заметила, как она уходила.

– Ох, Гослинг, Гослинг.

– Так поступала мать, когда мы с братьями из-за какой-нибудь штуковины затевали ссору. Пусть не достается никому.

– Так тебе влетело от Миррела с Уиттером?

– От них-то? Не. Но мы громко орали, и нас засекли синие плащи.

– Тебя стражник порезал? – Окровавленный человек кивнул, и женщина покачала головой. – Наверно, все-таки правильно, что ты не пошел в больницу.

– Я знал, что на тебя можно рассчитывать. Мне бы только чуточку отдохнуть, – сказал окровавленный и выцедил из бурдюка остатки. Пока молодая девушка обтирала его от крови, взор мужчины опять обратился к Алис.

– Кто такая? – плотоядно осклабился он.

– Гостья нашего дома, – сказала Эрья, и здоровяк разочарованно помрачнел. Когда его отчистили, мужчина встал и вышел, как был голый, обратно в кирпичные туннели. Молодая натянула за ним цепь. Когда Алис подняла глаза, старшая женщина скрестила с ней взгляд.

– Ты ведь ничего не видела?

– Ничего, – ответила Алис.

Эрья резким щелчком захлопнула шкатулку.

– Правильное решение.