До термы иду в сумерках чуть позади Наилия и сильно хромаю. Генерал тихо ворчит, что глаза повсюду и нельзя взять меня на руки. Мы по-прежнему в белых одеждах выпускников и на фоне темных стен корпусов интерната смотримся как ледники на вершинах гор. Дорога кажется бесконечной. Каждый шаг причиняет боль. Никогда больше не буду подниматься по каменным лестницам из тысячи ступеней!

Здание термы неожиданно огромное. Массивная крыша опирается на ряд колонн, украшенных затейливой резьбой. Ступени входа длинные и широкие, а от квадратно-стерильной архитектуры остальных построек интерната не осталось и следа. Ни одного угла. Здание плавно изгибается, обнимая скалу.

– Интернат построили вокруг этой термы, – говорит Наилий, открывая входную дверь, – а терму вокруг горячего источника.

Захожу внутрь и замираю. В каменной чаше бассейна почти от стены до стены плещется вода дивного голубого оттенка. Низкий свод потолка как кружевом украшен бликами. Вдоль стен галереи с колоннами из белого мрамора. В нишах журчат фонтаны и распускаются цветы на стеблях вьющихся растений. Тишина и прохлада.

– Пойдем, – зовет Наилий, – здесь не согреешься.

Послушно ныряю вслед за ним в одну из галерей и даже сквозь подошву тапочек ощущаю, как с каждым шагом пол становится горячее. Наилий замирает у неприметной двери и достает из-за пояса штанов отмычку. Улыбаюсь и прошу:

– Покажи.

Генерал кладет на мою ладонь тонкую стальную планку с агрессивными зубцами на одном конце и с крючком на другом. Середина для удобства обмотана узкой полоской кожи, а зубцы выпилены с математической точностью.

– Искусная работа, – шепчу я.

– Это отмычка Марка, – улыбается Наилий, – я так и не научился их делать.

– Генералы-взломщики, – смеюсь в ответ я.

– Мы ведь не всегда были генералами. Несколько циклов после интерната служили вместе в звезде экипажа десантного катера. Я сидел за штурвалом, а Марк на месте стрелка.

Умение Наилия пилотировать все, что летает, я уже успела оценить в ночном небе Равэнны. Вот так же уверенно и ловко он вращал полусферы пульта управления, как сейчас поворачивал отмычку в замке. Но что-то не получалось. Щелкало, скрипело, скрежетало, а замок не открывался.

– Взломаю, потерпи, – вздыхает генерал, – нужно чуть больше времени.

Смотрю на его руки, длинные тонкие пальцы, как у музыканта. Шрамы от ожогов и порезов. Не верится, что на ладонях жесткие мозоли от вечных тренировок с оружием. Я чувствую их каждый раз, когда он гладит меня по обнаженной спине.

– Наилий, а как ты оказался на равнине в пятой армии? – задаю вопрос и надеюсь, что не слишком мешаю. – Переводы ведь так редки.

Генерал хмыкает, но отвечает, не прекращая взламывать замок.

– Тоже заразилась противостоянием гор и равнин? Раньше ты говорила просто «пятая армия». Да, переводятся не часто. Все наши инструкции и правила написаны с учетом местных особенностей, и легче сделать карьеру там, где родился. Мы с Марком как-то уж очень быстро стали майорами, и появилась проблема. Вызов генералу может бросить только майор или полковник. Нас двое, а генеральское звание одно. Что делать?

Щелчки не становятся интенсивнее. Наилий раз за разом повторяет одни и те же действия. Ровно, методично и очень спокойно. Я бы давно распсиховалась и все бросила.

– Договориться, – предполагаю я, – чтобы кто-то один уступил.

– Кто? – изгибает бровь генерал. – Жребий бросать? Поединок устроить? Мы были равны по силе и одинаково тщеславны. И понимали, что если один станет генералом, то второй рано или поздно бросит ему вызов. А драться насмерть не хотелось категорически.

Раздается особенно громкий щелчок. Наилий вынимает отмычку и переворачивает другим концом.

– Мы бы обязательно разругались, но Сципион чуть не погиб в одной из командировок. Три дня лежал в медотсеке без сознания. Не было еще тогда медкапсул. И я понял, что не стану спорить с ним за звание генерала. Не хочу смотреть на его погребальный костер. Позвонил на равнину знакомому полковнику, собрал вещмешок и улетел. Встретили меня…

Генерал потянул отмычку вверх и надавил на дверь плечом. Раздался еще один щелчок, и дверь открылась.

– Плохо встретили, – заканчивает рассказ Наилий, – генерал Луций Клавдиан Тит в открытую называл горным мальчиком, а свои из девятой армии – предателем, сбежавшим на равнину. Я бы так и остался майором, если бы не поссорился с Луцием. Да так, что или он, или я. Дальше ты знаешь. Самый молодой в истории генерал. Тридцать три цикла. Сопляк.

Подозреваю, что вся соль истории в причине ссоры, но не успеваю спросить. Наилий заводит внутрь, и я во второй раз теряю дар речи.

Комната гораздо меньше. Отделана изысканным голубым мрамором, а лепнина на колоннах украшена позолотой. На краю круглого бассейна сидит белоснежная скульптура прекрасной девушки и льет воду из кувшина. Нагое тело стыдливо прикрыто тончайшей вуалью.

– На тебя похожа, – замечает Наилий, а я краснею от смущения. Пол под ногами почти обжигает, и здесь наконец-то тепло.

– Вот почему мастер к тебе неровно дышит. Кстати, это его купальня, – смеется генерал и тянет меня к двери в глубине комнаты.

– Стой, – сопротивляюсь и вздрагиваю от испуга, – не надо. Узнает мастер, и завтра еще какое-нибудь наказание придумает. Пойдем лучше обратно.

Наилий подходит ближе, снимает шапочку с моей головы и распускает волосы по плечам.

– Тебе нужно прогреть мышцы, иначе боль будет долго мучить.

Сдергивает накидку с плеча и тянет за концы черного пояса.

– Нет смысла делать это в одежде.

Пояс перестает удерживать штаны, и они соскальзывают по ногам на пол.

– Пожалей кадетов. Зайдет кто-нибудь случайно в общую комнату, увидит тебя, изведется потом от фантазий.

А я никак не могу привыкнуть к собственной наготе. Смущаюсь и закрываюсь руками. Особенно тяжело под ярким светом, когда знаю, что видны все изъяны и несовершенства. Худые, костлявые плечи, выпирающие ребра и маленький животик. Бледная, никчемная моль. Кто я рядом с генералом? Не выдерживаю и отворачиваюсь. Обойдусь, перетерплю боль в мышцах и так.

– Не надо, – прошу я и прикрываюсь поднятой с пола накидкой, – кадетов и правда жалко, пусть лучше смотрят на статую.

Голос срывается на последнем слове. Почему отрез ткани такой маленький? Никак не закутаюсь. Наилий поднимает за подбородок и заставляет смотреть ему в глаза, но говорит мягко:

– Дэлия, внутри прекрасных мраморных статуй только холодный камень. Они любуются собой и не видят ничего дальше отражения в зеркале. А ты живая и настоящая. Я столько циклов вмерзал в лед, пока не увидел маленькое чудо в больничной форме. Ты как пламя среди вечных снегов. Рядом с тобой хочется жить.

Тону в нем и боюсь дышать. Моё чудо усыпано веснушками и тонко пахнет эдельвейсами. Кладу голову ему на плечо и крепко обнимаю.

– Ты – вся моя жизнь. Я люблю тебя, Наилий.

Он целует в щеку, потом в макушку, а я прячу счастливую улыбку в складках его белой накидки. Нахожу узел на поясе и развязываю.

– Раздевайся, – шепчу ему, – твой поединок не легче моих ступеней.

Генерал не спорит. Сбрасывает одежду и подхватывает меня на руки. Так легко, будто я совсем ничего не вешу. Болтаю в воздухе ногами и смеюсь, пока он осторожно идет по мраморным плитам к дальней двери. Мне бы вертеть головой от любопытства и рассматривать искусную резьбу, великолепные фрески на стенах, но я увлечена другим шедевром. Памятник надо поставить тому, кто додумался называть генералов Ваше Превосходство. Наилию, как никому другому, идет это обращение.

Третья комната самая жаркая и самая маленькая. Воздух как в пустыне. Мне кажется, что сейчас он задрожит, рождая мираж. Подует ветер, и песок заскрипит на зубах. В центре возвышение в форме шестиугольника с мозаикой в красных тонах.

– Как будто угли горят, – восхищенно выдыхаю, когда генерал ставит на пол.

– Почти горят, – улыбается Наилий и стелет на возвышение два белых полотенца, – ложись и старайся не прикасаться голым телом к плиткам. Обожжешься.

Укладываемся рядом, и я еще какое-то время думаю о сковородке, обжаренной с двух сторон рыбе, хихикаю про себя, а потом мир перестает существовать. Я таю, как кубик льда, и растекаюсь на полотенце. Наступает моё лето. Светило висит в зените и щедро дарит тепло. Ни забот, ни проблем, я свободна и счастлива. Прошу мгновение остановиться. Вбираю его в себя каждой частичкой тела, чтобы запомнить навсегда. Даже если я потеряю всё, у меня будет Наилий, лежащий в терме на полотенце, блестящий от мелких капель влаги и с закрытыми от неги глазами.

Черчу кончиками пальцев дорожку по изрезанной шрамами груди. Сажусь на его ноги и касаюсь губ поцелуем. Генерал отвечает, но сонно и почти лениво, а во мне просыпается озорство. Решаю его подразнить. Надо же расшевелить Его Превосходство, а то вздремнуть ему вздумалось. Целую в шею и спускаюсь ниже, скользя по влажной коже. Наилий молчит и никак не реагирует. Еще ниже, покрывая поцелуями живот и обводя языком впадину пупка. Генерал только притворяется безразличным. Давно возбужден. Любопытство побеждает мой страх. Знаю, что Наилий не смотрит на меня, а потому сама разглядываю, не стесняясь. На самом кончике блестит прозрачная капля. Наверное, я слишком разомлела от жара, но мне интересно, какая она на вкус.

Генерал вздрагивает, когда я выпиваю его влагу. Обвожу языком гладкую, нежную плоть. На вкус он сладкий, с легкой горчинкой. Заглатываю так глубоко, как могу, и слышу протяжный стон Наилия. Помогаю себе рукой и завожусь от ощущений. Отпускаю на мгновение, чтобы пройтись языком сверху вниз и снова ловлю губами. Хочется быстрее и глубже. Слушаю стоны генерала и не замечаю, как дергается и подскакивает.

– Дэлия, нет.

Рот заполняется влагой, и горький вкус становится острее. Наилий тяжело дышит и тянет меня вверх, укладывая к себе на грудь. Скользит ладонями по спине. Я захлебываюсь его жаром и плавлюсь от ласк.

– Прости, не сдержался. Как мальчишка…

Не даю договорить, впиваясь поцелуем. Не надо извиняться.

– Согрелся?

– Да, – говорит Наилий и снова целует ненасытно и жадно, – жаль, здесь нельзя долго. У тебя голова может закружиться с непривычки. Пойдем в бассейн поплаваем?

– Я не умею плавать, – смущенно признаюсь в ответ.

Наилий долго на меня смотрит. Сначала хмурится с недоверием, а потом округляет от удивления глаза.

– Ты родилась на равнине на берегу полноводного Тарса и не умеешь плавать?

Отрицательно мотаю головой.

– Некогда было. Все детство мама таскала с собой на работу, вечером домой и сразу спать. Каждый день. А потом я в больницу попала…

– Кошмар, – вздыхает генерал и спускается вместе со мной с возвышения, – всегда завидовал равнинным. В горную реку зайти невозможно, не то что искупаться.

После раскаленной комнаты прохлада от бассейна особенно приятна. Иду к нему и успеваю заметить, что ногам стало значительно легче. Помогает терма, жаль, что сюда нельзя вернуться завтра, после того, как я спущусь по тысяче ступенек вниз к мосту. Наилий садится на борт бассейна и ныряет в прозрачную воду. Не показывается из неё так долго, что я пугаюсь. Но потом все-таки выныривает и опирается на борт, роняя голову на сложенные руки.

– Разогрелся и расслабился, – устало говорит генерал, – ушла сила. Не выйдет поплавать. Иди ко мне. Не бойся, я стою на дне.

А глаза блестят по-прежнему, и улыбается он довольно. На контрасте вода кажется прохладной, но быстро теплеет, даря облегчение. Встаю на дно, а Наилий обнимает и притягивает к себе. Вода качает на волнах и тихо плещется. Кружевной узор из бликов на потолке завораживает, а близость тела генерала снова кружит голову.

– Ты же не думаешь, что я оставлю тебя неудовлетворенной? – спрашивает он.

Слышала когда-то, что мужчинам тяжело во второй раз подряд. Время нужно, чтобы отдохнуть и восстановиться. А еще рассказ мастера про гормоны не давал покоя. Не хочу, чтобы моя страсть причиняла вред.

– Разве ты не устал?

Наилий смеется и обнимает крепче. В воде все чувствуется иначе. Любая ласка, как через плотную одежду. И в бассейне я еще легче. Почти уплываю, когда Наилий подхватывает под бедра и просит обнять его ногами.

– В вечной молодости не так много плюсов, – говорит он, убирая мои мокрые волосы с плеч. – И один из самых приятных – неутомимость.

Не чувствую пока, но догадываюсь, что генерал снова заводится. По тому, какими долгими и тягучими становятся поцелуи. Он наматывает мои волосы на кулак и выжимает воду каплями на спину. Прохладная влага течет между лопаток, рождая легкую дрожь. Наилий тянет волосы вниз, заставляя запрокинуть голову, и слегка покусывает шею. Держусь за него из всех сил, сдавливаю ногами так, чтобы трудно стало дышать. Низ живота сводит от предвкушения. Закрываю глаза и выгибаюсь навстречу. Позволяю делать с собой все, что захочет. Грудь саднит от поцелуев-укусов. Наилий рисует пальцами узоры на моих бедрах. Дышит все чаще и не выдерживает первым.

Просовывает руку между нами, и я встречаю его стоном. Вода гасит движения. Так близко, а нужно еще ближе. Чтобы принять до конца. Мне мало сегодня. Сжимаюсь пружиной и двигаюсь сама, покачиваясь на его руках. Мы устраиваем в бассейне маленькую бурю, создаем прибой. Я хватаю открытым ртом воздух и не могу остановиться. В голове туман, а напряжение растет. Мучает и требует разрядки. Генерал стонет, срываясь на хрипы. И приходит долгожданный взрыв, унося сознание в темноту, заставляя сердце биться на износ, и замирает в едва ощутимых толчках во мне. Наилий качается, делает шаг назад и опирается спиной о борт бассейна. От висков вниз мокрые дорожки. Капли дрожат на длинных ресницах. Генерал слабо улыбается.

– Теперь бы еще выбраться из бассейна. Едва ли я подниму свой вес на руках.

Хочу пошутить, что враги теперь могут брать его голыми руками, но прикусываю язык. Скверная шутка. Она никогда не должна стать правдой. Реальность напоминает о себе противным холодком вдоль позвоночника. Мотаю головой, отгоняя неприятные мысли. Сегодня только терма и Наилий. Он помогает мне забраться на борт и со второй попытки садится рядом. Обессиленный и опустошенный, но спину, как всегда, держит прямо. Кладу голову ему на колени и прикрываю глаза. Генерал гладит меня по волосам.

– Мне не нравится, что тебя называют Мотыльком.

Хмурюсь и бормочу, что всех мудрецов как-то называют, ко мне такое прозвище прилипло.

– Знаю, – говорит он, – но все равно. Мотыльков манит яркий свет, вот и я боюсь, что ты улетишь от меня.

Веду ладонью по его ноге и ловлю взгляд голубых глаз.

– Никуда я от тебя не денусь.

А Наилий молчит в ответ.

Глава 14. Воздушный бой

Улетать генералы решают на рассвете, поэтому я затемно поднимаюсь с настила в спальне выпускников. Тайком пробираюсь в прачечную и надеваю все то же синее платье и свитер. Ежусь от холода, пряча нос в вязаный ворот, и жду во дворе у здания термы, пока мастер дает своим бывшим выпускникам последние напутствия. Тяжелым получается разговор, вижу по хмурым лицам вернувшихся генералов. Они подходят ко мне, вполголоса обсуждая завтрашний Совет. Оба в военных комбинезонах и при оружии.

– Не будет у нас большинства, – холодно говорит Наилий, – даже если я сегодня уговорю Цезаря с Нероном поддержать идею закрытых медицинских центров. Создатель со своим обращением к народу лишил нас инициативы. В противовес контролю медиков Агриппа будет предлагать свободу. На своих условиях, разумеется.

О, эта вожделенная свобода. Великая ложь нашего мира. Мы все как мухи в паутине из привязок. Долг, честь, любовь, дружба, страх, ненависть, тщеславие, зависть – я могу перечислять бесконечно. Не стены и замки держат нас на одном месте. Если правители взялись за мудрецов, то уже не отпустят. Поменяются только термины и определения. Но клетки бывают разными. В центре нам не мешали делать то, что мы хотим. Все работали по мере возможности. Нам ведь не нужны станки и оборудование. Наш инструмент – разум. И что на самом деле уникального мог предложить Друз Агриппа Гор, я с выступления Создателя теряюсь в догадках.

– И вы отдадите нас? – спрашиваю обоих генералов. Марк молчит, а Наилий отвечает, тщательно подбирая слова.

– Если Совет решит перевести всех мудрецов в сектор четвертой армии, то мы будем обязаны подчиниться.

Это как переставить книгу с одной полки на другую или переложить игрушку из кармана в карман.

– А у мудрецов кто-нибудь спросит, чего мы хотим? – говорю и слышу, как вибрирует голос. Плохо. Еще ничего не случилось, а я уже раздражена.

– От вашего имени будет выступать Создатель, – сообщает Наилий, – он заявлен как приглашенный эксперт.

Надо же. Вчерашний псих теперь эксперт. Велико желание Друза стать единоличным владельцем мудрецов. Ладно, двойки. Сложившиеся, стабильные, без видимых отклонений в психике, за исключением некоторых нюансов вроде моего паразита. Но зачем генералу четвертой армии единички? Кроме резкого неприятия мира и желания умереть они ничего не смогут предложить в обмен на свободу. Пока решаю, спрашивать об этом или нет, со стороны Туманных Пиков появляется темная точка. За нами летит патрульный катер, чтобы доставить в особняк Марка.

– Идем. Пока до площадки доберемся, он уже сядет, – Марк кивает куда-то за терму. Хорошо, что спускаться по лестнице не придется. Но кто знает, не появится ли за скалой другая? Через два поворота мне хочется стонать. Она. Каменная лестница без перил, серпантином петляющая к вершине. Жестокая пытка начинается сначала, но длится недолго. Успеваю сосчитать всего сто двадцать четыре ступени, как мы поднимаемся на ровное плато. По периметру горят сигнальные огни, а в центре огромный глиф официального названия интерната. Сложный и ветвистый, как любой именной глиф.

Генералы фоном бормочут о раскладах сил на Совете, а я завороженно слежу за катером. На коротких крыльях разворачивается и застилает светило патрульный катер. Треугольный как прищепка и черный как ночь. Корпус обтекаемый и монолитный. Ни одной надписи на бортах, только всполохи габаритных огней и узкая полоса остекления в кабине. Нарастающий гул двигателей заставляет полководцев замолчать. Посадка длится минуты, и вот уже из открывшейся двери появляется цзы’дариец в военном комбинезоне и вытягивается струной. Я вижу, как его взгляд останавливается на мне, но рядовой молчит. Лишь коротко приветствует вежливым «дарисса», когда я первой поднимаюсь по ступеням откидного трапа. Зато «Ваше Превосходство» он произносит дважды, встречая обоих генералов. Внутри климатическая система нагнетает холод. Теряюсь в полумраке незнакомой обстановки и чувствую, как Наилий аккуратно берет за локоть. Вместо рядов мягких кресел, как в гражданском транспортнике, здесь только жесткие сидения по краям отсека. Настолько маленькие, что я едва помещаюсь сидя и прижимаюсь спиной к ледяному металлу. Катер – кошмар клаустрофоба. Закрыт наглухо. Ни одного окна, только ребра жесткости корпуса и всевозможные рычаги, петли, панели и кнопки.

– Трясти не должно, но на всякий случай держись за ручки, – говорит Наилий, застегивая на мне ремни безопасности. Сам садится рядом и вытягивает ноги. Марк негромко переговаривается с рядовым. По фразам я понимаю, что это пилот и генерал девятой армии просит его лететь на минимальной высоте. Рядовой напряженно кивает и уходит в кабину.

Прячу ладони в рукава свитера. Пальцы дрожат. Девять месяцев каждый день слушала мудрецов в центре, а бывшие военные любили повспоминать и поспорить о технике. Многое узнала. Например, что чем ниже и медленнее летит цель, тем сложнее радару её обнаружить. Оглядываюсь на Наилия и сквозь его обычное спокойствие ничего не могу уловить. Придется спрашивать.

– Ты снова ждешь ракетный удар?

Генерал морщит лоб, разглядывая меня так, как когда-то в резиденции с ножом у моего горла.

– Как ты это поняла? Как мудрец?

– Нет, услышала про минимальную высоту. От радаров прячемся?

Наилий расслабляется и трет указательным пальцем переносицу.

– Перестраховаться решили. Никаких конкретных подозрений. Я не стал тебе говорить, чтобы не волновать зря.

Марк садится напротив и тоже вытягивает ноги.

– Наилий, открой иллюминаторы и отстегни уже Дэлию. Пусть хоть горы посмотрит. Пилот опытный, крепко штурвал держит. Не упадет твоё сокровище.

Умоляюще смотрю на генерала пятой армии, и он нехотя кивает. Снова щелкает застежками ремней, а потом жмет на кнопку у меня над головой. С тихим шипением панель сдвигается вверх, открывая круглый иллюминатор. Любопытство жжет, а вывернутая шея затекает через несколько секунд. Наплевав на то, каким ребенком выгляжу, встаю коленями на сидение и прилипаю носом к стеклу.

Издалека горный интернат выглядит сиротой, прижавшейся к широкому боку горы. Когда мы успели взлететь? Длинная тень от катера скользит по долине, облизывает темным языком верхушки деревьев и перескакивает через бурлящие ручьи. Спускаемся еще ниже, и я замечаю мозаику из крыш домов в деревне, бурые наплывы недавно сошедшей сели и пересохшее русло реки.

– Мы называем эту реку Яя. Бабушка. После землетрясения камни запечатали русло, и она свернула со своего пути.

Наилий стоит за мной и придерживает за талию.

– А сейчас полетим мимо близнецов. Две скалы похожи настолько, что ставят ученых в тупик. Не бывает так. Природа разнообразна и неповторима. А ты найди между ними хотя бы десять различий.

Почти прижимаюсь щекой к стеклу, чтобы рассмотреть две одинаковые скалы, похожие то ли на клыки, то ли на рога. У одной с правого бока изъян, будто надкусил кто-то и сбежал. Считаю отличия и слышу голос пилота из динамика:

– Ваше Превосходство, за нами хвост.

Оба генерала реагируют мгновенно. Марк срывается в кабину, а Наилий к другому иллюминатору. Я кручу головой и замечаю, как вдалеке за нашей тенью по высохшему руслу реки крадется другая.

– Пристегнись, – командует Наилий и уходит вслед за Марком.

Нервно провожаю его взглядом и замираю, так и не взявшись за ремень безопасности. Списывать на паранойю мысли об очередном покушении можно было до первой ракетной атаки, в крайнем случае после неё. Но не после второй. Терпения хватает на несколько секунд. Потом я встаю и тоже иду в кабину. Ну, не могу я сидеть и спокойно ждать, взорвется катер или нет.

– Дэлия, я тебе что сказал сделать?

Наилий встречает злым окриком. Сам стоит за креслом пилота, а в соседнем сидит Марк.

От страха трясет, и собственные эмоции забивают все остальное. Ничего не чувствую, перестаю на время быть мудрецом и превращаюсь в обычную женщину. Глупую и нелогичную. Мне до боли в стиснутых зубах нужно видеть Наилия. И стараться не думать, что каждая секунда может стать последней.

– Катер летит за нами, значит, ракета попадет в хвост, – зубы стучат, и я едва сама понимаю, что говорю. – В кабине безопаснее.

Бред, но генералам некогда уговаривать строптивую бабу. Наилий берет за локоть и тянет к себе.

– Здесь встань тогда.

Медленно вдыхаю и считаю про себя, чтобы успокоиться. Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять. На приборах цифры и значки, а на панели изображения с камер заднего вида. Такой же патрульный катер. Летит четко за нами, повторяя все маневры.

– Борт 9-0-38, Ваше Превосходство, – докладывает пилот. – Южная патрульная группа.

– Что им от нас нужно? – недовольно спрашивает Марк.

Пилот зажимает кнопку на штурвале и говорит в микрофон массивной гарнитуры с наушниками:

– Борт 9-0-38, это 9-1-26, с какой целью сопровождаете?

Ответ раздается по громкой связи. Голос хриплый и раздраженный:

– Борт 9-1-26, это 9-0-38, у нас авария, есть раненый. До базы не дотянем. Ситуация два-три, требую посадки.

Понимаю только то, что нас просят сесть. Генералы переглядываются, и Марк нетерпеливо выговаривает:

– Какой еще раненый? Какая два-три? Пусть напильником мне нервы не обрабатывает. Садится в ближайшем населенном пункте и дальше сам!

Пилот снова зажимает кнопку и передает:

– Борт 9-0-38, продолжаю полет. Прямо по курсу Нарт. Отбой.

Из динамика хриплый голос повышает тон:

– Борт 9-1-26, ты оглох? Инструкцию забыл? Ситуация два-три, немедленно заходи на посадку! Если мой сержант не доживет до медотсека, я тебе посох в задницу засуну!

Нервничаю и не могу понять упрямство Марка. А если там на самом деле раненый и ему нужна помощь?

– Голос странно звучит, – замечает Наилий.

– Еще бы, – взвивается Марк, – ерунду говорит. Ладно, раненый. Сам по глупости в расщелину свалился, с кем не бывает. Но какая может быть задача высочайшего приоритета? Мы не на учениях…

– Продолжай полет и шли его в бездну, – говорит Наилий пилоту.

Рядовой скрипит зубами и тянется к кнопке. Каждое слово проговаривает медленно и четко. Не ругается, должно быть, только потому, что я за спиной стою.

– Борт 9-0-38, достань гранаты из ушей. Я. Продолжаю. Движение. Садись в Нарте. Отбой.

Собеседник отвечает мгновенно и кричит в микрофон. Хрипы и посторонние шумы усиливаются.

– Борт 9-1-26, ты откуда такой дерзкий и тупой взялся? Ты у меня сейчас сядешь и будешь докладывать по всей форме! Имя. Звание. Номер звезды!

– Нет, ну это уже ни в один ангар не засунуть! – срывается Марк. Жмет на кнопку громкой связи и зло выговаривает: – Себя назови, умник!

Наилий резко отдергивает руку Марка с кнопки.

– Я понял, откуда хрипы. Защита исходящего сигнала речевого анализатора. Чтобы мы не опознали говорящего. Зато он теперь услышал и опознал тебя.

Мы с пилотом дергаемся одновременно, во все глаза глядя на генерала пятой армии. Наилий трогает рядового за плечо и командует:

– Полный вперед. Уходим.

– Есть, Ваше Превосходство.

Пилот тянет штурвал на себя, катер задирает нос, и горизонт резко проваливается вниз. Мы уходим в небо, чтобы на высоте оторваться от преследователя. Но даже моих знаний хватает, чтобы понять – катера одного класса с одинаковой максимальной скоростью. Не убежать и не догнать. Фигурка преследователя на экране радара не становится дальше. Марк начинает что-то говорить, и слова исчезают в грохоте выстрелов. Наилий хватает меня за шею и резко давит на пол. Послушно падаю, представляя, как десятки пуль прошивают обшивку на корме катера. Сколько из них попали в кресло, на котором я недавно сидела? Пилот уходит с линии огня в вираж, а Марк кричит по громкой связи:

– Борт 9-0-38, прекратить огонь! Говорит генерал Марк Сципион Мор, прекратить огонь!

А в ответ тишина в эфире.

– Тьер! – ругается генерал девятой армии. – Все-таки за нами. С третьим покушением тебя, Наилий!

– Что с вооружением? – неожиданно спокойно спрашивает он.

– Турели и пара ракет. Зачем мне дома больше?

– Нам хватит, – отвечает генерал, – Сальвий, уходи курсом на западный кряж. Долина тысячи ветров.

– Ваше Превосходство, там невозможно пилотировать на максимальной скорости.

Генерал пятой армии встает и щелкает по двум кнопкам на приборной панели, а потом холодно приказывает:

– Штурвал мне.

Пилот встает, не выпуская штурвал из рук, и Наилий ныряет на его место, принимая управление. Доли секунды – и мы падаем вниз. Завидую генералам. Они в креслах пристегнуты, а мы с пилотом катимся им под ноги. Рядовой ловит меня за мгновение до того, как я встречаюсь головой с металлической опорой сидения. Наилий выравнивает катер, и я поднимаюсь.

Голова кружится, а от страха хочется плакать. Держусь за высокую спинку кресла и смотрю то на стремительно приближающийся горный хребет, то на изображение с камеры заднего вида. Катер-преследователь снова заходит нам в хвост. Воображение рисует поворачивающиеся турели, берущие на прицел отчаянно маневрирующую цель. Я почти вижу палец стрелка над красной кнопкой.

– Марк, отстреливайся, – зло шипит Наилий.

– Кормовые с пустыми магазинами.

– Бардак у тебя в летном парке.

– Так точно, Твоё Превосходство!

Марк зол и сосредоточен. Тихо ругаясь, выводит на лобовое стекло сетку прицела орудий. Сквозь вспыхнувшие лазурью квадраты, линии и треугольники на нас несутся серые скалы. Издалека кажется, что впереди сплошная стена, и мы вот-вот в неё врежемся, но ближе я замечаю в каменном лесу отдельные деревья. Долина тысячи ветров прорезает западный кряж насквозь и утыкана скалами, как ежик иголками. Некоторые стоят так близко, что я не представляю, как мы через неё пролетим.

– Наилий, давай без твоих выкрутасов, – ворчит Марк, – просто стряхни их с хвоста.

– А ты попроси оставить нас в покое. Что им предложили за наши жизни? Пообещай больше.

Генералы не хотят сражаться. Марк до последнего не будет стрелять в своих. Даже выпущенная по нам очередь из турелей не слишком весомый аргумент. Генерал пытается связаться с преследователями, но они не отвечают.

– Дэлия, Сальвий, держитесь крепче, – предупреждает Наилий, и мы влетаем в долину. Камень укутывает серым покровом, несется смазанными тенями мимо. Катер без жалости опрокидывается то на один бок, то на другой, грозясь перевернуться вверх дном. Пилот держится за кресло сам и ловит меня. Залпы турелей выбивают из скал брызги. По лобовому стеклу будто дождь с градом. Мимо проносятся стаи огненных всполохов, жалящих, как укусы насекомых. И среди хаоса тревожно загорается красным предупреждение о ракетной атаке. Не вижу ракету, не слышу и не чувствую, но жду каждую секунду взрыв.

– Провалились переговоры, – говорит Наилий и резко разворачивает катер. Удары сердца замедляются, мы врезаемся в отвесную скалу через два, один…

Катер наполняется грохотом и меня бросает на стену. Жива. Дышу. На короткий миг закладывает уши, а потом я вижу голубое небо во все лобовое стекло и скачущие по нему маркеры захвата цели. Недолго. Генерал снова делает петлю и снижается. Сквозь облако серого дыма от взорвавшейся ракеты из каменных тисков долины катер выныривает к нам навстречу.

– Марк, давай, – тихо шепчет Наилий, и это слышат все.

С шипением и треском от днища нашего катера отделяется ракета и уходит туда, где моргает зеленым маркер. Вижу, как разлетается на осколки нос катера, как изломанная черная птица тяжело падает вниз. Запах гари забивается в ноздри и пробирается в самую глотку. Прилипает, мешая вдохнуть. Сколько их было в катере? Чьи жизни мы обменяли на свои? Закрываю воспаленные глаза, смотрю на яркие круги, оставшиеся после вспышки взрыва. А что осталось от мальчишек из экипажа катера?

– Борт 9-1-26 вызывает вышку, – устало произносит Марк.

– Борт 9-1-26, это вышка Юг-4, – раздается по громкой связи.

– Вышка Юг-4, говорит генерал Марк Сципион Мор. Эвакуатор и медицинский катер в долину сотни ветров. Передаю координаты точки.

– Вас понял, борт 9-1-26.

Громкая связь отключается, а Наилий уступает место пилоту. Поднимает меня с пола и крепко обнимает. Сил сдерживаться больше нет. Знаю, что прошли минуты, а кажется – вечность. Слишком много, слишком страшно. Чувствую, как слезы катятся по щекам и впитываются в черный форменный комбинезон.