– Конечно, мама! Я буду рад… то есть, делай, как тебе удобнее! Я справлюсь…
Мать опять странно посмотрела, но время для разговоров было явно неподходящее, так что она сказала только «Ага» и пошла собираться.
Вечером Лёня сплясал-таки «джигу» на кухне – от избытка чувств. А Гораций прокомментировал этот танец одним из своих старых словечек – тоже, наверное, от избытка чувств. Тогда юноша взял книгу и стал читать попугаю «Илиаду». И тот сразу замолчал.
Итак, всё устроилось как нельзя лучше. Время шло. Лёня продолжал воспитывать попугая. Читал ему вслух стихи и болтал без стеснения о чём угодно, не боясь быть услышанным. Любимые строки мог повторять по многу раз. Для филолога это – одно удовольствие. Понемногу лексикон Горация менялся. Как и предполагал молодой человек, новое вытесняло старое. То есть, выучивая всё новые слова, попугай забывал те, которых он давно не слышал.
Теперь от Гòры запросто можно было услышать: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» Потом попугай останавливался и повторял в раздумье: «Су… су…», будто бы припоминая, что было там когда-то и другое слово, вспомнить которое он никак не мог. А поскольку со стороны нового хозяина он не встречал в этом ни помощи, ни поддержки, то просто махал крылом на прошлый опыт и целиком отдавался новому.
Лёня был последователен. Раз он принял когда-то решение – для них обоих – перестать быть «страшненькими», то должен был этому решению следовать. И если с Гòрой он уже преуспел, пора было приниматься и за себя. Поэтому Лёня пересилил свою лень и страх перед физкультурой и стал ходить в спортзал. Результаты и там не заставили себя долго ждать.
– Нюхом чую, твой сын влюбился, – сказал как-то Владимир Сергеевич Лёниной маме. – Вот увидишь, я прав. Девушка у него появилась.
– Да попугай у него появился, а не девушка, – вздохнула та. – В курсе я…
Собственно, они оба были правы. Лёня действительно не мог забыть девушку в жёлтом пальто, бывшую хозяйку Гòры. И хотя по его объявлению так никто и не позвонил, он не оставлял надежды как-нибудь встретиться с ней в метро. Лёня не просто мечтал, но и кое-что делал для этой встречи. Только это было его тайной за семью печатями.
Так как девушка его мечты покинула вагон на станции метро «Красносельская», молодой человек имел основания предполагать, что с этим местом её что-то связывает. А значит, рано или поздно она снова появится на этой станции. Надо только иметь терпение и подождать. И Лёня завёл такую привычку: почти каждый день – если только не было каких-то очень срочных дел – он пару-тройку часов проводил на «Красносельской». Приходил, садился на единственную лавочку (она была как раз напротив того места, где он тогда, в конце сентября, первый и последний раз увидел девушку в жёлтом пальто), ставил радом с собой большую чёрную сумку и расстёгивал молнию – чтобы Горацию не было скучно и страшно в темноте. Потом вставлял в уши наушники и слушал лекции – не терять же время впустую! – не забывая при этом зорко следить за прибывающими поездами и снующими пассажирами. Вместо выброшенной картонной коробки он давно приобрёл попугаю переносную маленькую клетку, которая как раз помещалась в чёрную сумку. Так что птица была устроена с относительным комфортом и скоро привыкла к этим посиделкам в метро. Иногда Гòра даже передразнивал голос диктора: «Осторожно, двери закрываются…»
Прошёл месяц, потом ещё один, и ещё… Как-то вечером Лёня, по обыкновению сидя на скамейке в метро, так увлёкся интереснейшей лекцией про исторические анекдоты, что и думать забыл глядеть по сторонам (да кто угодно потерял бы бдительность, слушая такое!). Его вернул на землю – вернее, на станцию – негромкий возглас: «Вот это встреча! Здорòво, Леонид!» Лёня поднял глаза – перед ним стоял Анатольич, собственной персоной.
– Ну, ты даёшь, студент! – с весёлым изумлением продолжал тот. – А я тебя из поезда ещё вчера приметил! Гадал – ты или не ты… Сегодня гляжу – опять сидишь! Тут уж я не выдержал: думаю – надо подойти поздороваться. Ты кого ждёшь-то?
Лёня смутился.
– Да я, собственно… – и посмотрел на чёрную сумку.
Тут и дальнобойщик её узнал. Глаза у него полезли на лоб и выдохнув «Ни фига себе!» он плюхнулся на лавку рядом с сумкой.
– Пожалуйста, Василий Анатольевич, не употребляйте ни одного грубого или бранного слова! – взмолился молодой человек. – Я так долго его отучал!
– Понял! Молчу…
Они и вправду помолчали немного. Потом Анатольич не выдержал.
– Так как ты с ним живёшь-то? Расскажи хоть… – шёпотом попросил он, с опаской поглядывая на попугая.
– Мы хорошо живём, – бодро ответил Лёня. И стал рассказывать, как он учит Горация стихам, чем кормит, и вообще про всё на свете. Короче, болтал без умолку – уж этому-то он научился за последние месяцы! По правде говоря, юноша не хотел расспросов. И к тому же очень боялся, что если Анатольич начнёт говорить, то вдруг не сдержится и употребит какое-нибудь словечко из тех, которые он, Лёня, так старался вытеснить из головы Горация. И тогда… тот кое-что вспомнит.
Но Анатольич был мужик понятливый. Он только цокал языком в ответ на Лёнины рассказы, а потом проницательно заглянул парню в глаза.
– А ждёшь-то… её?
Лёня покраснел и молча кивнул.
– Не жди, – веско сказал дальнобойщик. – Не стоит того. Вон у тебя друг какой хороший, а ты его по холоду в сумке таскаешь. А если поморозишь?
Зима, и правда, была в самом разгаре. И Лёня с ужасом понял, что – да, прав Василий Анатольевич. Хоть он и заматывает клетку своим свитером, и идти им до метро – рукой подать, всё равно, нельзя подвергать Горация такой опасности. Что он будет делать, если попугай заболеет?!
Лёня посмотрел прямо в лицо этому хорошему человеку, сидевшему вместе с ним на лавочке, и сказал:
– Вы правы. Не буду.
В метро с попугаем он больше не ходил.
* * *
Как-то незаметно пришла весна. И однажды в начале апреля случилось то, о чём так долго мечтал и к чему когда-то так готовился Лёня. Но, как это часто бывает, юноша оказался не готов и в первый момент растерялся.
Собираясь сесть в поезд на станции «Лубянка», он вдруг заметил впереди, чуть вправо от себя, то самое жёлтое пальто. О, он узнал бы его из тысячи! Юноша заволновался, что опять упустит свою прекрасную незнакомку, и решительно бросился следом за нею, расталкивая народ. Догнав девушку уже на платформе, он коснулся её плеча.
– Девушка, здравствуйте! У меня к вам важное дело!
– Какое-такое дело? – дёрнулась та. – Вы что себе позволяете?!
– У меня ваша птица, – широко улыбаясь, сообщил Лёня. – Вы забыли её тогда, на «Красносельской».
– Какая ещё птица? – воскликнула незнакомка. – Отстаньте вы от меня!
Но по тому, как она покраснела и отвела глаза, ясно было, что она прекрасно поняла, о какой птице идёт речь.
А на Леонида вдруг накатила холодная злость. Вот, значит, как! Он почти четыре месяца просидел на лавочке в метро «Красносельская», полгода переучивал-перевоспитывал её попугая-сквернослова, а она делает вид, что никакого отношения к нему не имеет и знать его не знает! Ну и пусть! Он тоже знать её больше не желает! Хотя – почему «больше»? Он её и не знал никогда… Человек, который может вот так, запросто, выбросить живое существо и не испытывать никаких угрызений совести, не достоин того, чтобы о нём думали.