Дочь лучшего друга. Мое порочное искушение

3

Софи.

– Привет, мам… – храбрюсь. Но голос все же ломается, съезжая в дребезжащие ноты. – Мы вот с папой к тебе…

Отец стоит сзади. Сжимает мое плечо.

Ничего не говорит. Только вздыхает.

Сажусь на скамейку, оглядывая кованую белую оградку и ровный газон. И фото мамы на памятнике.

Мамы не стало через месяц, после того, как они вернулись из Германии. Я лишь потом узнала, для чего они вообще туда ездили. Отец рассказал. Про то, что болезнь обнаружили поздно. Что от химии мама категорически отказалась. Вполне в ее стиле. «Лучше умереть счастливой, чем жить в мучениях» – сказала однажды.

Жаль, что я узнала обо всем слишком поздно. Когда уже любая терапия была бы бессильна.

Может быть, узнай я хоть чуточку раньше… Смогла бы ее уговорить, упросить попробовать всё… Лишь бы…

Может быть…

Но время назад не вернешь.

Поначалу на отца очень злилась. Как он мог не сказать?! Как он от нас с братом мог такое скрывать? А потом не до обид уже стало.

Папа буквально себя потерял. Посерел. Постарел. Когда мамы не стало – два раза за месяц в больнице с сердцем лежал.

Мне тогда нужно было на первую выставку уезжать. Но я готова была все отменить, лишь бы ему стало лучше. Он сам меня уговорил. Настоял.

Именно тогда произнес слова, которые я больше всего хотела услышать:

– Родители уйдут. Рано или поздно. Но главное, чтобы вы жили дальше. Судьбу свою строили. И счастливы были. Это единственное, что вы нам с мамой должны.

Я расплакалась, как пятиклассница, прикрывая руками лицо и громко хлюпая носом. Как же я ждала этих слов от отца. Всю свою жизнь. Но сказаны они были в такое темное время.

Дождалась, пока папу выпишут. И на свой страх и риск покинула город.

Когда пару дней выдавалось свободных – сразу билеты брала и летела домой его навестить.

Но отец сильный мужчина. Несмотря на такую потерю, продолжил жить дальше. Без былого азарта в глазах. Без прежней радости в голосе. Кажется, его даже бизнес уже особо не интересует… Но он старается. Вижу. Старается делать вид, что все хорошо.

– Жаль Пашка не смог с нами поехать, – сокрушался отец, когда мы шли по аккуратной дорожке от кладбища.

– Жаль, – подтвердила. – Но у него же все хорошо? – брата с тех пор, как вернулась, видела мельком.

– Сам удивляюсь, – откровенничает папа со мной, беря под руку. – С тех пор, как мамы не стало, он так… Изменился. За голову что-ли взялся. Повзрослел. Днями и ночами в офисе пропадает.

– А твоей гостиницей все еще занимается Данис? – уточняю, и сама не пойму зачем это делаю.

Слышала, что Асадов до сих пор ведет основные дела. Наверное, папе и правда непросто, раз он попросил друга продолжить.

– Данис там редко бывает. У него и своих забот выше крыши. В основном уже все на Пашке. Дана я попросил контролировать. Так, как-то, спокойнее…

Я киваю, подходя ближе к машине.

– Я праздновать не буду, – говорю папе тихо. – Но вечером посидим немного в кафе с Яном и Улей. Ты тоже приходи, если хочешь. И Пашку бери. Я буду вам рада.

Папа смотрит в смятении. Вижу, что не знает, как отказать. Для него сейчас любые радостные события – ножом по сердцу. Потому что с мамой разделить их не может.

– Пашке передам, конечно, – трясет головой. – Но сам не приду, извини уж старика. Да и что мне там с молодежью делать, – улыбается виновато.

Внутри роется доля смятений.

Может, ну его? Отменить все, пока не поздно еще? Сколько у меня их еще будет, этих дней рождения?

Но вспоминаю уговоры Ули, и не решаюсь рубить с горяча. Хотя настроения праздновать нет никакого.

Подхожу к отцу ближе и обнимаю его:

– Я не обижаюсь, – говорю тихо-тихо, – но все равно буду ждать. Па, я тебя очень люблю.

Отец тоже меня обнимает. Голову немного склоняет, упираясь лбом в мой. Глаза прикрывает.

Так мы и стоим пару долгих минут.

Делим безутешную скорбь.

– С днем рождения, маленькая, – поздравляет отец еще раз напоследок. – Ты уж прости, что без вечеринок в этом году.

Киваю. Я все понимаю. Все понимаю.

Машу рукой, пока его большой черный джип не скрывается за поворотом, и сама держу курс по направлению к дому.

4

Софи.

В «Укроп» я прихожу первая, хотя искренне полагала, что все уже собрались. Хмуро гляжу на часы. Половина девятого.

Имениннице опоздать на полчаса еще позволительно, а вот гостям…

Приветливая официантка провожает меня за нужный столик и приносит меню.

– Я жду друзей, – отзываюсь смущенно, – закажу, когда они подойдут.

Добродушно кивает, но по своей инициативе приносит бокал шампанского и пирожное. С праздником поздравляет. Вероятно, когда Янош бронировал столик, предупредил.

Так и сижу одна, с наполовину выпитым бокалом шампанского и нетронутой сладкой нугой на блюдце, еще двадцать минут.

Оглядываюсь по сторонам. За соседним столиком влюбленная пара. Милуются, что-то шепчут друг другу. Чуть подальше большая компания девочек. Тоже косятся на меня.

Чувствую себя еще более глупо.

– Извините, а столик на восемь был забронирован? – ловлю все ту же официантку.

Она сбегает, чтобы все уточнить. Но подтверждает, когда возвращается.

Долго копошусь в сумке, чтобы отыскать телефон. Часы отбивают начало десятого. Вижу четыре пропущенных от Ули и сообщение Яноша. Сначала читаю его:

«Малышка, я так виноват. Но мне еще хуже. Температура. Все болит адски. Пришлось ехать в больницу. Повеселись там с подругой за нас обоих. Прости. Я тебя очень люблю. Твой Баклажан»

И уже почти нажимаю кнопку дозвона, чтобы справиться о его самочувствии, и, может, привести какие лекарства, как мобильник раздается очередным звонком от подруги.

– Сонька, блин, только не обижайся! Я умоляю! – начинает причитать Уля в трубку, – напарница ногу сломала, а подменить некому. Меня вызвали. Я уже как только съехать не пыталась, вообще ни в какую. Обиделась, да…?

– Уль, – улыбаюсь устало. И жестом прошу счет у официантки. – Это же работа. На что обижаться?

– Уф-ф! – выдыхает та облегченно. – В следующий раз мы с тобой так оторвемся! Клянусь всем, чем хочешь! Надо только выходного дождаться! А вообще, норм даже, да? Будет у тебя с твоим принцем романтик сегодня!

– Мхм, – подтверждаю.

Еще пару минут Уля что-то беззаботно лепечет, а потом сообщает, что уже добралась до отеля, и приступает к работе.

Счет мне не приносят, сообщая, что угощение – подарок от заведения. Плачу за него чаевыми, и быстро подобрав сумочку, спешу убраться отсюда. За это время на меня там разве что самый ленивый с любопытством не покосился.

Пашке звоню по дороге. Брат скомкано поздравляет, но сообщает что по уши занят работой.

Зависаю над сенсорной кнопкой, чтоб набрать номер Яна. А потом убираю мобильник в карман.

Просто тихо и немного устало иду еще пару кварталов до дома.

Мне одиноко и горько с утра.

Не хватает мамули, и привычного папиного сильного взгляда.

И Пашку, и Улю, и даже Яноша я понимаю, и осуждать не берусь.

Но сейчас, прямо вот в этот момент, мне хочется немного тепла и заботы. Может быть, я неисправимая эгоистка. Может быть, инфантильная дура, и не ценю то, что есть.

Но в данный момент сил противиться этому зудящему чувству внутри просто нет.

Я думаю, что нужно на ночь выгулять Баниса, чтобы он не напрудил на коврик в прихожей. Что завтра на свет появится очередная картина, больная и грустная, в серо-синих тонах, где я изображу этот день.

Где-то фоном, на уровне подсознания, изумрудный взгляд продолжает мелькать…

Вот бы можно было мысли о ком-то просто выключить. Или стереть себе память. Уверена, многие люди бы хорошо заплатили, додумайся ученые как избавить их от локальных воспоминаний.

И я гадаю, согласилась ли бы на добровольную амнезию? Просто проснуться и понять, что Его не было никогда. Что под сердцем уже не болит. Что душу не тянет тоской.

Это все… каково?

Щелк. Пальцы сами собой оттягивают на запястье резинку.

Иду по тротуару, беспечно болтая сумкой в руке. Смотрю на темные кроны деревьев, свисающих над аллеей.

А когда поворачиваю за угол дома, где скрыт мой подъезд, сумка падет прямо на землю.

Я растерянно ее поднимаю, не сводя глаз с черной глянцевой Ауди, припаркованной у меня под окнами. Кусая губы, читаю ее номера. Сомнений не остается, но я продолжаю стоять в тени дома, и понятия не имею, почему так боюсь выходить.

Он здесь. Данис здесь. Прямо сейчас. Его машина возле моего дома. Не просто же так? Он приехал ко мне? Или здесь живет еще кто-то знакомый?

Может, он нашел себе новую девушку, и мы с ней соседки?

А может, просто проезжал мимо, и…

И что, Софи? Решил остановиться, чтобы шнурки завязать?

Я взмахиваю волосами, смотря прямо перед собой. Делю шаг чуть быстрее, и не глядя на черный автомобиль, прохожу мимо него.

Слышу, как открывается дверца.

– Софи… – говорит Дан, и в его голосе я читаю улыбку.

Оборачиваюсь. Удивленно гляжу:

– Данис? А что ты тут делаешь? – он ведь не видел, как я робела в тени минуту назад?

Асадов огибает машину. Опирается бедрами о капот. Улыбается, как всегда, слишком самоуверенно. Подхожу к нему ближе.

И только в этот момент Дан распахивает пассажирскую дверцу.

Там, на сиденьи, лежит роскошный букет белых роз. Аромат от них тут же проникает в мое обоняние. Оседает в рассудке, позволяя свыкнуться с мыслью: «Дан хочет подарить мне цветы». Шокирующей мыслью, надо заметить.

– Это…? – смотрю на букет, потом на него.

– С днем рождения, крошка Софи, – вот так, запросто, говорит, будто между нами и не было десяти месяцев. А еще будто не было того вечера в номере.

Но, черт побери, как же приятно, что хоть один человек сегодня смог выделить время меня навестить и даже букет цветов подарить…

Для приличия, пару минут я мысленно воюю с собой. Одна часть говорит отказаться от подношений и гордо вздернув нос, укрыться в квартире. Вторая уже растекается в блаженной благодарной улыбке.

Второй я сегодня склонна доверять больше, несмотря на ее безрассудство.

Асадов поднимает букет, но дверь машины не закрывает. Приглашает меня.

Я сажусь. Через мгновение он передает букет мне, а сам приземляется на водительское.

Убавляет громкость магнитолы в авто. Смотрит искоса, не спуская с губ полуулыбку.

– С днем рождения, – повторяется.

– Ты уже поздравил, – отзываюсь смеясь.

Ныряю лицом в ароматный букет и втягиваю запах ноздрями. Голову кружит, а та, первая моя часть, воет белугой.

Но это всего лишь букет! – осаждаю ее. – Я ведь ничего плохого не делаю! Разве мы теперь не можем просто общаться?

Но «просто общение», «просто букет» и «просто страсть, которую стоит забыть» совсем не вяжутся в моей голове с тем взглядом, который сейчас транслирует Данис…

5

Софи.

– Выглядишь хорошо, – замечает Асадов.

Смотрю на него, искусав изнутри все щеки.

– Спасибо, – шепчу, и снова ныряю носом в цветы. Неловко все как-то. – А ты, как всегда, не стареешь, – пытаюсь неуклюже шутить.

– Софи, – он тормозит после произнесенного имени, и это заставляет занервничать. Щурит пронзительные глаза. – Ты прости. За то, что между нами случилось тогда.

Я на инстинктах делаю вдохи. Глубокие, ненасытные. Будто еще чуть-чуть и доступ к кислороду мне окончательно перекроют.

– Не за что извиняться, – кладу букет на колени, но лучше б держала. Теперь неосознанно заламываю пальцы рук, и Дан это видит. Видит, как нервничаю. А я не хочу, чтоб он видел. – Было и было, – пожимаю плечом. – Подумаешь. Все уже в прошлом давно, – улыбаюсь, и, по-моему, выходит даже естественно.

Немного оторопев от моей безмятежности, Асадов кладет руку на руль. Смотрит прямо перед собой.

– И по поводу твоей мамы…

– Не надо, – выдыхаю я резко.

Не сейчас. Не в этот момент.

Почему-то мне кажется, что именно здесь и сейчас я способна расплакаться, если мы начнем о ней говорить.

Дан помедлил немного, но все же продолжил:

– Я не хотел от тебя что-то скрывать. Наверное, стоило рассказать. Но твой отец попросил не делать этого.

Отвернулась к окну, пряча глаза.

– Я бы могла все исправить, Дан.

Я бы могла ее уговорить на лечение, если бы знала.

Но мне никто ничего не сказал.

Никто.

Даже Данис.

Он помедлил с ответом. Но блуждал по мне взглядом. Я это ощущала, даже не видя. То плечо обожжет хлесткой плетью, то кожу бедра в том месте, где платье выше положенного приподнялось.

Это всё его взгляды. Короткие. Почти мимолётные. Он, наверное, думает, что незаметные.

Но ни на одного мужчину на этой планете я больше не способна так реагировать.

Не способна чувствовать кого-то еще, даже не прикасаясь.

– Наверное, сейчас я бы поступил по-другому, – откровенно признается Асадов, – но тогда я считал, что делаю правильно, не говоря тебе ничего.

Я сглатываю тягучий ком в горле. Слезы уже собрались в уголках глаз, грозясь испортить первый за вечер приятный момент.

Поворачиваюсь, ловя его взгляд.

Улыбаюсь истерично немного.

– Я же сказала. Не надо.

Не спешит улыбнуться в ответ. Смотрит серьезно, будто пытаясь впитать каждую из эмоций, которую замечает во мне.

– Мне пора, если честно, – натянуто признаюсь.

– Проводить? – Отзывается запросто, и это царапает. Не предлагает еще посидеть. Не огорчается от того, что я собираюсь уйти.

Значит, и правда приезжал извиниться?

А на что я надеялась?

Что он кинется в ноги и начнет клясться в любви? Конечно же, нет.

А, даже если и начал бы, я бы остановила сама. У меня Янош есть. Я его ценю и люблю. И не собираюсь рушить наши идеальные отношения из-за призраков прошлого, вдруг представших передо мной воплоти.

– Не надо провожать, – ерзаю на сиденьи, – мне… пора.

– Беги, Софи, – по-доброму говорит. Скользит взглядом по моим рукам, обнимающим огромный букет. Останавливает его на кольце. – Не поздравил с помолвкой, – замечает слегка отстраненно. Снова смотрит в глаза: – Я рад за тебя. Надеюсь, ты будешь счастлива.

Ну отчего?! Отчего эти простые, непритязательные пожелания счастья так меня ранят?!

Почему мне так сильно хочется, чтобы ему было хоть немножко не все равно?!

И со злости, мне хочется закричать, что я буду! Обязательно буду! И счастлива! И любима! И что у нас будет самая лучшая свадьба! А потом я рожу Яношу кучу детей! И мы будем самой крепкой семьей на всем белом свете! Будем всем друг с другом делиться, а по выходным смотреть Нетфликс в одинаковых пижамах!

И мы никогда! Никогда не будем делать больно друг другу! И он меня будет ценить! И любить! И на других даже не вздумает посмотреть! И про запас у него не будет припрятана Ханна-Лана-Монтана или еще какая-нибудь супер модель!

Но, вместо этого, я почему-то начинаю оправдываться…

– У меня там… собака… Погулять нужно с ним, – негромко произношу. Ощущение, будто я обязана ему сейчас объяснить, что не к жениху так спешу. А всего лишь к щенку.

Дан отстраненно кивает. Кажется, ему на это совершенно плевать.

– В общем, – прикусываю язык. – Спасибо за цветы еще раз. Но мне правда пора.

Я не жду, пока он попрощается. Лишь скольжу взглядом по плечу, обтянутому тканью темного пиджака. По уголку белоснежной рубашки. По подбородку.

А выше посмотреть не решаюсь.

Посмотреть выше – это значит зайти на небезопасную глубину.

И опять подвергнуть себя риску утонуть в глубине его глаз.

Уже, когда почти выхожу из машины, Асадов меня окликает. Приходится нагнуться, заглядывая в салон через опущенное стекло.

– Ты одна собралась гулять в такое время? – Интересуется он.

– Да, но… – я трясу головой, озираясь по сторонам. – Да ладно, я каждый день в это время выгуливаю его. Ничего, – безмятежно улыбаюсь и сказать больше нечего.

Наш диалог полностью себя исчерпал.

Я киваю ему напоследок. И скрываюсь в подъезде.

Достаю лучшую вазу для роз. Ставлю их на кухонный остров. По центру.

Треплю Баниса по макушке, беря его на руки, пока издалека наблюдаю, как восхитительно выглядит этот букет.

Бани старательно вылизывает мою щеку и шею, давая понять как скучал.

– Вот так значит любят, да? – Прижимаю его к себе крепче. – Ты прав, дружок. Ты прав.

И решительно вынимаю из вазы цветы, отправляя их прямиком в мусорное ведро.

Не раздумывая, отправляюсь на улицу, нацепив Банису поводок, который он совершенно не любит.

Мы гуляем по темной аллее, и Бану конечно же хочется наматывать круги именно возле разбитого фонаря, в том месте, где темнее всего.

Ежусь немного от вечерней прохлады. Оглядываясь по сторонам, замечаю, как черная Ауди все еще тут…

Он не уехал. Просто перепарковался на противоположной от моего дома стороне.

Смотрю удивленно. А машина дружелюбно мигает мне фарами, мол «все окей, я просто постою тут немного».

Отворачиваюсь, пряча улыбку. Через пятнадцать минут заканчиваю прогулку, ни разу не посмотрев больше в сторону Ауди. Но каждую секундочку ощущая, что этим вечером я под надежной защитой.

Вернувшись домой, слышу, как авто уезжает, как только в моих окнах загорается свет.

Вынимаю из ведра розы. И, извинившись перед цветами, ставлю обратно.

В самую лучшую вазу.

6

Софи.

– Как ты? – я жалобно выпячиваю нижнюю губу, заглядывая в светло-голубые глаза Яноша. Сейчас они покрылись красной сосудистой сеткой и стали гораздо тусклее обычного.

Он распахивает дверь съемной квартиры, в которой остановился, и жестом приглашает меня пройти внутрь. Паркую Баниса на коврике в прихожей. Затем снимаю с него поводок и отпускаю исследовать эти хоромы.

Здесь я была всего пару раз, и то мельком. Обычно мы проводим вечера у меня. Там все же более обуючено, чем в голых безжизненных стенах арендованного жилья. Но на совместную жизнь мы с женихом договорились лишь после свадьбы.

Оба хотим, чтоб все было правильно.

– Горло, – поясняет Ян, морщась и обхватывая шею рукой.

Деловито киваю, осматривая больного на предмет иных признаков ОРЗ. И принимаюсь за распаковку пакета. Выгружаю на кухонный стол спреи, сиропы, таблетки. Гору фруктов и четыре коробки свежего сока. Это все я купила только что, по дороге.

Понятия не имею, как дотащила. Но сделать это было просто необходимо. Так я чувствую себя менее виноватой за то, что вчера позволила себе всю ночь напролет думать о другом человеке и любоваться на букет, подаренный им…

– Просторно здесь, – отмечаю все прелести съемной квартиры. На кухне большое видовое окно, смотрящее прямо на море. В квартире много воздуха и пространства. Да и в целом интерьер довольно приятный. – Вот умеешь ты, – подшучиваю над ним, пока Янош через силу пьет сладкий сироп. – Даже арендованное жилье на несколько недель, и то со вкусом подобрал.

– Это не я, – отзывается, подходя ближе и обнимая меня со спины, – это агент.

– М-м-м. А я уже было решила, что у тебя идеальный вкус.

– Так он идеальный, – жених нежно убирает мои волосы с шеи и оставляет на коже дорожку из поцелуев. – Иначе, я бы не выбрал самую красивую девушку в мире.

Я глупо хихикаю, уворачиваясь от нежностей.

– Ты же болеешь! У тебя постельный режим!

– О-очень постельный, – рычит Янош, подхватывая меня и обездвиживая. Несет на кровать, а я брыкаюсь и хохочу.

Но в спальне настроение резко меняется, становясь интимным и будоражащим. Мы долго целуемся, по пути снимая друг с друга одежду. Его домашние брюки и поло мне легко поддаются. А вот мое летнее платье с тысячей мелких пуговок предпочитает держать оборону. В конце концов Янош психует и просто стаскивает его через голову.

«А Асадов бы разорвал» – безбожно проносится у меня в голове и я столбенею с задранными руками, пока Ян возится с платьем.

Какого… дьявола?!

Нет. Мысли о Данисе в моей голове вовсе не редкие гости.

Но ведь ЭТО уже никуда не годится. Я начала сравнивать с ним жениха, чего раньше старалась категорически не допускать.

Что дальше то будет? Заведу их имена в два столбца и буду собирать плюсы и минусы?

Стиснув зубы, принимаюсь хлестать себя по запястью резинкой. Янош наконец заканчивает воевать с моим платьем и удивленно наблюдает за действием.

– Что ты делаешь?

Поперхнувшись, понимаю, что не всем подобные телодвижения ясны и понятны.

– Остужаюсь, – нервно смеюсь. – Слишком… – обмахиваю щеки рукой, – завелась слишком сильно.

Одна бровь жениха с удивлением ползет вверх. Но он предпочитает не комментировать. Приникает губами к ложбинке на моем декольте. Кусает и тянет ткань кружевного тонкого бюста.

«Асадов бы все это сорвал, к чертовой матери» – бунтует противный тоненький голосок в моей голове.

А ну, цыц! Дезертир! Я Яна люблю! Что еще за Асадов?! И слышать про него не хочу!

«Слышать, может, и не хочешь. А вот его самого очень даже хочешь. И намного больше, чем любимого жениха…»

Я разочарованно делаю губами «П-ф-ф»

Янош отрывается от поцелуев, и поднимает глаза на меня.

– Что случилось? Тебе не нравится?

Кусаю губу. Бегаю взглядом. А потом сама набрасываюсь на парня, садясь на него сверху, словно наездница.

– О-у, – играет бровями.

Но мне уже не до игр. Мне просто необходимо немедленно заняться с ним сексом, чтобы доказать противному голосу в голове, что своего жениха я хочу! Еще как!

Торопливо сдвигая перешеек трусов, беру его член, раскатываю по нему латекс, и вставляю сама. Такое поведение для меня не типично, поэтому Янош немного теряется.

Сдергиваю с себя бюст, отшвырнув его в сторону. Выгибаю спину, совершая движения. Кладу свои ладони в ладони любимого.

Мы подаемся навстречу друг другу синхронно, словно давно разучили движения. Никакой неловкости или заминок.

Янош наблюдает, как вздымается и падает моя грудь. Иногда приподнимается, чтобы впиться губами в соски. Иногда разрывает наш контакт рук, чтобы переместить их на бедра.

Но чаще всего мы смотрим друг другу в глаза.

Я делаю так с самого нашего первого раза. Мне важно смотреть Яну в глаза, потому что если я свои закрываю…

Если я свои закрываю…

Яркие картинки из прошлого тут же начинают вспыхивать в голове, как кадры из киноленты.

Его сильные руки на моих бедрах. Его голодные поцелуи. Дан брал меня сзади. Жадно и ненасытно. Будто глотал кислород, находясь под водой.

А я впитывала любимый запах сандала и табака. Отдавалась ему целиком, без остатка, подарив всю себя.

Наш секс был особенный, сколько бы Дан не пытался это скрывать, я видела, как затронула его самое глубокие струны. Как мы играли на чувствах друг друга взахлеб.

Как страстно друг друга желали.

И я все еще помню, с каким неистовым упоением он насаживал меня на своей член снова и снова в том гостиничном номере…

Психую сама на себя, и тут же распахиваю глаза, возвращаясь в реальность.