– Юная леди, – немного повысила голос княгиня, но после, успокоившись, проговорила, – это совсем не Вашей компетенции, княжна. К тому же Вы не сможете ничего изменить, – и она развернулась и ушла, постукивая каблуками, по лестнице вниз.
Александра расстроено смотрела вслед уходящей княгине и думала, каким образом она может исправить сложившуюся ситуацию.
– Странно, – Владимир растеряно взглянул вокруг себя, – обычно она спокойнее. Должно быть, что-то действительно случилось.
– Должно быть…
– Но она тебя не ненавидит, в этом я могу тебя уверить.
– Что же делать? Была бы здесь моя мама, она бы точно всё исправила, – вымолвила Александра, вскидывая голову.
– Да, кстати, а где Ольга Николаевна?
– Она уехала сразу после Рождества в Казань, чтобы помочь Наташе с подрастающими двойняшками, пока князь Василий Павлович Бекетов на фронте.
– Ох, как неожиданно официально ты своего зятя представляешь, – улыбнулся Владимир.
– Да, а как иначе? Мне и без того постоянно достаётся из-за моей любви вольно о людях отзываться. Плюрализм не в моде нынче!
– О да, старое доброе самодурство теперь не в чести, – ответил Владимир, но, поймав суровый взгляд Александры, вернулся к прежней теме, – тогда … тогда я просто не поеду с ними, и только.
– Не впадай в панику, Володя, не получается примирить женщин – иди к их мужьям, – словно некую мудрость, объявила Алекс.
– Это чья-то цитата?
– Как «чья-то»? Моя, – смеясь, ответила Александра и отправилась в кабинет Николая Александровича, где сейчас предположительно находился её отец.
Дверь кабинета оказалась открытой, и оттуда доносились смех и звуки дружеского разговора.
– Ну как же, право, – удивился князь Маслов, – отчего ты не знаешь? Я уж трижды дедушка, так что блюдите суверенитет, царь.
– Да как трижды, Владимир? Ты меня не разыгрываешь часом? Знаю, что двойняшек Наталья родила, но это только двое. А третий откуда?
– Обижаешь ты меня, Николай Александрович, обижаешь. Буквально в декабре Оленька моя родила внука мне. Александром назвали.
– Хорошее имя, хорошее. Поздравляю тебя, дед, от души поздравляю, – Николай Александрович хлопнул князя Маслова по плечу, – Жаль только, что она не в России родила.
– Да вот видишь, война.
Вот выдалась пауза, которой и воспользовалась Александра, чтобы вторгнуться в кабинет.
– Останься здесь пока, – шепнула она Владимиру и запорхнула в комнату. Сделав красивый, глубокий реверанс, Александра улыбнулась и нежно проговорила, – Доброе утро, Николай Александрович, доброе утро, папа. Надеюсь, я не помешаю вам своим присутствием.
– Отнюдь, – сказал князь Романов, – что-то случилось у тебя, Александра?
– Боюсь, что так, Николай Александрович. Вы же знаете, что к нам утром приехала княгиня Ольга Валерьяновна со своими детьми?
– Как не знать, знаю, конечно. Что она, напугала тебя своей натурою? – спросил император, лукаво глядя на девушку.
– О, да … точнее нет, проблема, в общем-то, в другом, – Александра закрутила прядь волос на палец от волнения, – Мы сейчас стояли с Владимиром в коридоре, – услышав это князья, улыбаясь, переглянулись, – когда она вышла из кабинета Александры Феодоровны и заявила, что им не рады во дворце, и что они немедленно уезжают.
– Вот как? – взволновался император, – Ладно, Александра, поговорю я с княгинями, не переживай, – Александра поклонилась князьям, поцеловала отца и вышла из комнаты, – опять Аликс за своё, – вздохнул Николай Александрович, – услышала где-то, что Ольга причастна к смерти Распутина, вот и мучается теперь, бедная.
– Впрочем, pas du tout!56 – проговорила Александра, выходя из комнаты императора, – теперь всё будет по плану. Завтра День Рождения отпразднуем …
– А что потом? – спросил Владимир, когда они поднимались наверх по ступеням.
– Потом? А чего ты хочешь?
– Чего я хочу? – переспросил Владимир, останавливаясь, – я хочу того же, что и всегда, princess, лучший вопрос: чего хочешь ты?
– Я и не знаю даже. Я хочу спокойной жизни с тобой, доброй крепкой семьи и свободы. Я люблю тебя, Владимир, знаешь. Что же, ладно, время пришло, – проговорила она, немного выдержав паузу, – мне уже шестнадцать, так что, если ты всё ещё хочешь, чтобы я стала твоею женой, то я готова, – Александра посмотрела прямо в глаза Владимиру, и испуганно отшатнулась, – ох, ты не хочешь.
– Хочу, Аля, безумно хочу, но не могу. Я не могу взять тебя в жёны, пока война не закончится, я не могу оставить молодую красавицу-жену вдовой.
– Ой, Володя, не надо так говорить, ладно? хочешь после окончания войны, пусть будет так, только не говори таких слов больше никогда, пожалуйста.
– Хорошо, princess, больше не буду, – они продолжили идти наверх, – ты же не обижаешься на меня за это, да? Ты ведь знаешь, я тебя очень сильно люблю.
– Знаю, – сказала княжна и уже без прежнего стеснения или страха поцеловала Владимира.
Вечером Ольга Валерьяновна объявила, что отъезд откладывается, и что она с детьми остаётся во дворце ещё на несколько дней.
Глава вторая.
Несколько дней действительно прошли чудесно, полностью по плану и стали светлой точкой в жизни Романовых – Масловых. Девятого января отмечали день рождения Владимира; празднество удалось на славу. Все гости, коих было немного, насладились вдоволь праздничным столом и культурной программой, а для самих Романовых и Масловых ценнее всего оказалось время, проведённое вместе, то самое время, ход которого неумолимо меняет всё.
Уже одиннадцатого числа дети Ольги Валерьяновны с ней самой во главе отбывали в своё имение. Сладкое прощание порезало душу Александры, в которой, однако, поселилась неудержимая надежда на окончание войны, на долгую и счастливую жизнь.
Когда Владимир, поцеловавши Алекс на прощание, выходил из дворца и вместе с сёстрами своими садился в карету, Александра жадно хватала глазами каждое его движение, чтобы только насладиться видом любимого, чтобы только не забыть ни малейшей детали. А когда карета, потряхиваясь, выехала со двора в душе княжны, занимая обильную территорию близь надежды, поселилась всепоглощающая тоска.
Медленно прохаживаясь по тёмным залам замка, заглядывая в окна, зеркала, Александра видела его повсеместно. Вот комната, в которой всегда останавливались Владимир и Олег, а тут…тут она впервые поцеловала его. Если говорить о дорогих сердцу местах, то в большом и страшном подвале, в который никто из княжеских детей не смел спускаться, и познакомилась Александра когда-то с Владимиром. Играя с Романовыми в прятки, девочка как-то случайно наткнулась на непримечательную дверку и решила, что это именно то, что ей нужно было, и поспешила спуститься. В подвале было сыро, темно и холодно. Каждый шаг девочки отдавался глухим эхом. Вот Александра слышит шорохи в глубине комнаты и бесстрашно идёт туда, где и находит она мгновение спустя Владимира, ещё и не осознавая даже, насколько встреча эта изменит её жизнь. А сейчас Александра лишь потеряно бродила по замку, чувствуя приближение кардинальных перемен.
Что ж, перемены действительно прибыли в Санкт-Петербург с февральскими вьюгами. В самом конце месяца сердце спящей, выжидающей тихо подходящего момента беды вновь забилось. Да, это была революция, самое страшное событие для всех знатных людей, особенно для тех, кто был связан с короной. Первые очаги возгорания находились, конечно, в Петрограде, однако Николаю Романову и Владимиру Маслову пришлось тогда отправиться в Ставку Верховного главнокомандующего, в Могилёв. Планы по подавлению революции вступали в силу один за другим, но ничто не смогло удержать этого яростного зверя, а третьего марта в Царское Село приехал Павел Александрович Романов, сообщивший семье о том, что НиколайII отрёкся от престола, и что власть теперь находится в руках недавних депутатов Государственной Думы. Через неделю после отречения императора на семью его был наложен домашний арест, что означало, что Романовы и половина Масловых остались запертыми в Александровском дворце без права на выезд, свободную переписку и ведение привычной светской жизни.
Страшно было каждому от самых младших и мало что понимающих до самих князей – глав семейства, которые всячески скрывая ужас, охвативший их, старались сохранить привычную для своих детей жизнь. Каждое утро после визита в церковь ходили на прогулку, обходя всю площадь угодий Александровского сада по нескольку раз. Для «заключённых» это было единственным приятным делом, которое и не надоедало никогда и каждый раз по-новому, с какой-то невозможной силою притягивало молодое поколение. Зелёные леса, окружающие дворец, благоухали, распуская аромат на всю округу, и радовали глаз. А когда спускался густой, белый туман на Петербургскую землю, становилось сразу холодно и мрачно даже у огня камина, и люди притихали особенно, и руки невольно опускались. Однако, когда на Востоке поднималось лукавое, конопатое солнышко, дело находилось для каждого, и, забывая о своём аресте, Романовы и Масловы трудились и старались хоть как-то разнообразить свой досуг и наладить быт.
Между тем политическая обстановка в стране обострилась до предела. Временное правительство, как ни старалось, не могло сдержать бастующих рабочих и крестьянские массы. Им всё было мало. Народ хотел власти, народ хотел крови, и каждый понимал, что рано или поздно она прольётся.
Вскоре дело дошло до того, что народ, обточенный умелыми языками, был готов заживо разорвать царскую семью и всех, кто имел к ним отношение. Что же делало правительство? Осознавая недопустимость готовящегося действа, Временное правительство, а именно Павел Милюков, проводило довольно короткие, но результативные переговоры с королём Георгом V, итогом которых стал договор на переезд семьи императора и близкого окружения его в Англию под дипломатическую опеку монарха. Отъезд был запланирован на март 1917 года, однако карты пали. Романовым суждено было принять иную судьбу.
Домашний арест в стенах дворца длился вплоть до августа месяца. Условия содержания известнейшей в России семьи были строжайшими, однако нельзя сказать, что не находилось во всей огромной России людей, сочувствующих НиколаюII; тех, кто бы, проходя мимо Собора Василия Блаженного в Москве или Зимнего дворца в Петрограде не вздыхал бы с сожалением и грустью и не переживал бы за судьбу государя и семьи его. Однако темпы жизни в России не позволяли расслабиться никому, начиная с самых богатых и влиятельных когда-то, заканчивая нищими и безграмотными.
Что это такое? Чрез что смотрит теперь на Москву чужеземец? Нет, это не пурга, не туман застилает московские виды, это дым заводов спускается к земле, удушая всех живущих на ней, а потом вновь вздымается к небесам, будто желая погубить всех и там обитающих.
– А это что?! Неужели почта! – слишком громко воскликнула только что оправившаяся от отита Мария, легко подхватывая на руки письма с мраморного пола, – И впрямь почта! Александра, Андрей идите скорее сюда!
– Что там у тебя, Мари? – спрашивала осипшим от болезни голосом Алекс, – ты знаешь: время пить лекарство! Ты только что поправилась!
– Тут почта, Алекс, почта пришла к нам! Вот, кажется, из вашего дома письмо.
И действительно на грубом жёлтом пергаменте конверта стояла семейная печать. Александра оживилась, ведь от Ольги Николаевны не приходило новостей уже несколько месяцев.
«Ты не разыгрываешь меня, Мари? Не разыгрываешь?!» – говорило её лицо, когда княжна подлетала к Марии и нетерпеливо выхватывала письмо из рук подруги.
– Андрей! – изо всех сил крикнула Александра, – Андрей, скорее! Скорее иди же сюда! – сил ждать брата на месте совершенно не было, потому княжна уже бежала по ступеням вверх и вверх, пока не столкнулась с Андреем, чуть отлетев назад от столкновения с высоким, сильным младшим братом, – Андрюша! Что ж ты там так долго?!
– Вы же знаете, что я не могу уходить надолго, – буркнул он, хмурясь, переменная пальцы. Алексей плохо переносил свою болезнь, а когда в замке началась эпидемия кори и отита, Андрей не отходил от своего друга ни на шаг, постоянно оберегая его. Князь, кстати, был единственным в замке, кто не покорился бушующей болезни, и всё время оставался абсолютно здоровым физически и морально, – Чего ты хотела? – вопросил он, но, заметив письмо в руках Александры, сразу понял, к чему такая срочность, – от матери? – Алекс тихо кивнула, – давай.
– А почему это ты распечатывать будешь? Я старше, если Вы не забыли, князь.
– Да что ж ты, раз взрослая такая, сама не открыла-то письмо, без меня? – Александра немного оробела, но Андрей улыбнулся ей, и конверт, наконец, был распечатан.
Корявые мужской почерк много и кропотливо описывал что-то. Письмо не было написано рукой Ольги Николаевны, однако оно было посвящено ей, потому практически каждое предложение содержало в себе её величественное имя.
«28 июля 1917 года, Петровский остров, Петербург.
Дорогие господа мои Андрей и Александра,
Прошу-с прощения, что посмел побеспокоить вас в столь сложное время, однако жизнь выставляет всё новые и новые препятствия на праведном и благородном пути вашем. Не желал бы сообщать вам сию новость, однако знаю, что обязан, потому и говорю: вчерашнего дня из Казани прибыли её Сиятельство княгиня Ольга Николаевна. Все оставшиеся в имении, коих, кстати говоря, совсем не много, были безгранично осчастливлены приездом их, однако Ольга Николаевна оказались больны очень и совсем немощны.
Сегодня поутру приходил доктор к нам, однако, приняв серьёзный вид, сказал только: «У больной пневмония. Я не смогу помочь ей, увы, лишь покой и забота, вероятно, смогут». Известие ужасающее, потому я постарался сразу сообщить вам, господа мои. А потому как знаю, что его Сиятельство уехал в Москву, передал письмо в Царское Село, где, надеюсь, мои дорогие Александра и Андрей живы и здоровы.
Её Сиятельство стали совсем плохи, бредят, боятся, что умрут, не увидев своих детей. Мы, конечно, молим Бога за княгиню. Однако теперь мне нужно закончить. Княгиня плачут, зовут; мне нужно помочь им.
С уважением и огромнейшим сочувствием ваш покорный слуга,
Землёв Пётр».
– Боже мой, – ахнула Александра, чьё сердце смялось внутри, но заплакать она никак не могла, – как же…– но Андрей оборвал сестру, выхватив письмо из рук её, и стал взволнованно и быстро ходить взад-вперёд по комнате. Через несколько минут он резко остановился, серьёзно взглянул на сестру и тихо сказал.
– Александра, ты едешь в Чёрные пруды.57
– Что?
– Ты едешь к матери в Чёрные пруды, – всё тем же тоном повторил он.
– Но, Андрей…
– Александра, какие могут быть «но»? Ты не понимаешь, что мать сейчас одна среди людей, которые вот-вот озвереют? Я не просто так это говорю, сестра, я не хочу ни расставаться с тобой, ни, тем более, выгонять тебя. Но такова жизнь. Ты же не можешь бросить маму одну?
– Я … а что, если с вами что-нибудь случиться? – пробормотала, чуть не плача, Алекс.
– Так, а что, разве может? Мы окружены таким вниманием, что в Царское Село и муха незамеченной не залетит, да? – Андрей тепло улыбнулся сестре, – А теперь отдохни лучше, тебе предстоит тяжкая ночь.
Так как Александровский дворец действительно находился под пристальным вниманием, решили осуществить выезд из дворца скрытно, во тьме ночи. Чтобы достигнуть кибитки, которая ожидала княжну за территорией Царского Села, Александре предстояло пройти около десяти вёрст пешком.
Уже после полуночи двадцать девятого июля все жители дворца собрались в главном холле, чтобы попрощаться с Александрой, проводить её. Сказав прощальное слово каждому, Алекс вышла на улицу в сопровождении Андрея, который поцеловав её в лоб, выговорил только:
– Будь осторожна, сестрёнка, я тебя очень… – у него перехватило дыхание на мгновение, он замолчал, но взор, прямой, чистый говорил за него. Князь еще раз обнял Александру, – А теперь иди, – проговорил он и остался стоять на крыльце, глядя, как любимая сестра его растворяется в темноте ночи. Но Александра вдруг резко остановилась, скинула наземь шарф, которым были укрыты её тонкие плечи, и рванула назад, бросилась на шею своему брату и долго, тихо стояла, обнимая его.
Когда, наконец, она успокоилась, Андрей устремил на неё свой пронзительный взгляд. «Так должно быть. Всё хорошо» – говорил будто он. После Андрей сжал крепко руку своей сестры и спокойно кивнул.
– Береги себя, Андрей. Это всё, о чём я прошу, – с этими словами княжна отправилась в долгий свой путь. Андрей же, потеряв сестру из виду, зашёл обратно в замок. Все уже разошлись по комнатам, и только Алексей ждал своего друга, сидя на кожаном диване холодной гостиной. Худые руки его нервно подёргивались, лежа на длинных коленях, а глаза быстро бегали по комнате.
– Алекс расстроена, – сказал тихо Алексей, когда Андрей присел рядом с ним.
– Она страдает. Известие о болезни матери – сильный удар для любого человека, к тому же с каждым, кто дорог Александре её разлучает судьба. Но рядом с мамой ей будет лучше, я знаю.
– И безопаснее? – спросил вполголоса цесаревич.
– Да, – согласился Маслов. Мёртвая тишина повисла в плохо освещённой комнате. Андрей всё думал о том, как сейчас его сестра: идёт, бедная, одна сквозь сады, холодные, колючие леса.
– А ты почему не пошёл с ней? – Алексей повернул к князю своё исхудавшее лицо. Андрей серьёзно, но добродушно посмотрел на него, слегка улыбаясь.
– В шахматы? – предложил вдруг слишком взрослый для своих лет князь.
– Давай, – согласился юный цесаревич.
Глава третья.
Как много времени прошло, сколько ещё осталось пройти, Александра уже и не знала. Понимала она только, что шла долго, порвав платье и поцарапав о кустарники и оборванные ветви старых деревьев кожу ног. Что царило в душе девушки? Было ли ей страшно, волновалась ли она, или просто бессознательно шла навстречу судьбе? Сплошные вопросы, на которые и сама Александра не смогла бы дать тогда вразумительного ответа. Всё как-то смешалось внутри, отчего княжне сделалось даже дурно, но останавливаться было нельзя, и Александра слегка прибавила темп.
«Господи, да как могла я даже подумать о том, чтобы не поехать! Неужели мама не сделала бы всё ради меня? Моя мама … ох, мамочка, она же всё для нас делала, ни себя не жалела, ничего, лишь бы детям всё хорошо было. А когда надо, так строга была с нами, чтобы только научить чему. А на ночь … на сон грядущий такие песни пела, да так красиво, что и засыпать нам не хотелось. Боже мой, как же я могла медлить? Я никогда не прощу себя, если …» – но мысли Александры были прерваны. Вот где-то совсем недалеко послышалось ржание лошади и нетерпеливый перебой копыт. Александра оглянулась: действительно, она уже выходила с территории Царского Села. Осталось пройти лишь какие-то двести метров. Мороз охватил душу и тело девочки, она покрепче обмоталась платком, а потом повернулась лицом к дворцу, который давно уж скрылся из виду, как в последний раз взглянула на него и прошептала тихо: «Прощайте, родные. Берегите себя».
А рассвет неумолимо приближался, и Александра заставила себя выйти из состояния тихой тоски и побежать навстречу бричке. Достигнув дороги, Александра не сразу даже заметила свою серую повозку с впряжённой в неё красивой бархатно-чёрной лошадью. Завидев приближение княжны, кучер, молодой парень с ярко-рыжей головой, спрыгнул с козлов и бросился к княжне.
– Скорее! Скорее, Ваше Сиятельство мы уж и так слишком задержались! – говорил почтительно он, помогая Александре залезть в крохотную бричку. Потом он тихо стегнул коня, и повозка, покачиваясь, тронулась, быстро набирая скорость и отдаляясь от дорогих сердцу мест.
Лошадь, однако ж, попалась Александре резвая, без устали рвущаяся вперёд, легко поворачивая и преодолевая попадающиеся на тупи преграды. Княжна, сидя в открытой бричке, смотрела много по сторонам, от ветра кутаясь в шарф, постоянно спрашивая кучера, долго ли ещё ехать осталось, хоть и нужды в сим не было: дорогу до Царского Села Александра помнила наизусть. Однако усидеть на месте молодая княжна никак не могла. Когда оставалось совсем немного проехать, страшные мысли стали посещать уставшую голову Алекс, и она стала приговаривать: «Скорее! Скорее же!» – сначала тихо, потом громче и громче, хоть и знала, что лошадь идёт на предельной скорости, и что ни она, ни ямщик не могут ничего изменить. Вот уж показались вокруг широкие, залитые красно-золотистыми лучиками поднимающегося солнца поля, а теперь видны невооружённым взором вдали пруды, вода в которых черна и неподвижна, и всегда так свежа, что тянет к себе. Однако Александра целеустремлённо глядела вперёд, пытаясь разглядеть хоть силуэт родного дома или ухоженного садика, или старинной, каменной церкви. Но солнечные лучи слепили глаза княжны, и она щурилась, безрезультатно всматривалась в недоступную для неё даль.
Но вот она – усадьба – пестрит огнями и радует глаз проезжающих мимо. Сердце Алекс провалилось в пятки, она беспокойно заёрзала на сидении, беспрестанно постукивая ногой.
Вот уж кучер замедляет лошадь, и повозка спокойно теряет скорость. Не дав кибитке до конца остановиться, Александра поднялась на ноги, достала из кармашка два золотых империала и сунула быстро их в свободную от вожжей руку кучера.
– Спасибо, спасибо, сударь! Моя благодарность не знает границ! – крикнула она, выпрыгивая на ходу из повозки и бегом направляясь к высоким дверям великолепного дома.
Первой преградой, с которой столкнулась задыхающаяся от волнения и холодного утреннего ветра Александра, стала дверь. На самом деле огромная дубовая дверь особняка, которая никогда не запиралась, когда в доме кто-то находился, сейчас была закрыта. Сердце княжны провалилось в самые пятки.
«Не может быть! Неужели я опоздала?» – подумала она и с силой три раза стукнула в дверь. Лишь гулкая тишина прожужжала в ответ девочке; Александра прислонила голову к холодному дереву: внутри были слышны отдалённые голоса. Алекс всю передёрнуло: «Как же это? Голоса есть, а двери не отпирают!», и она принялась бить костяшками пальцев в дверь, неистово и даже зло. Ответа нет. Но голоса становятся ещё слышнее, и их уже можно узнать.
– Прасковья Дмитриевна, голубчик, откройте дверь! – довольно настойчиво проговорила княжна, разгадав голос их ключницы. Говор внутри притих, а после и вовсе умолк. Через зашторенные окна перед Александрой предстал силуэт низкой полной женщины, хромая, подходящей к двери.
– Сашенька, ты ли это? – осведомился её звонкий, испуганный голос, не отворяя двери, но, не дождавшись ответа, Прасковья Дмитриевна щёлкнула замком, раскрыла дверь и резким движением затянула княжну в дом, – Дитя моё, – простонала она, прижав Александру к своей пышной груди, – мой светик, прости ты нас, – и зарыдала. Но как бы ни любила Александра добрую ключницу, думать о сентиментальностях она сейчас была не в силах.
– Где мама? – спросила она тихо, освобождаясь из объятий. И все засуетились вокруг, забубнили, но один грозный взгляд Прасковьи Дмитриевны заставил всех снова образовать тишину в доме.
– Пойдём, пойдём, дитя, я отведу тебя. Ох, какая же ты доходяга, бедное моё дитя, – она закашлялась, утёрлась хлопковым носовым платком и быстро повела Александру на второй этаж по ступеням. – Она всё горела, бредила последние дни, а сегодня, вот, весь день спит, и жар немного спал, слава Господу. – вымолвила она шёпотом и, перекрестившись, остановившись рядом с комнатой Ольги Николаевны. Но Александра уже не слушала, она тихо открыла дверь и беззвучно зашла, стараясь никаким образом не нарушить покой матери. Когда княжна взглянула на исхудавшую, бледную княгиню, лежащую в белой ночной сорочке без чепца, но с мокрой повязкой на голове, на глазах у Алекс выступили слёзы, но она, всячески сдерживая рыдания, подошла к кровати, присела на колени и взяла в свои руки горячую, иссохшую ладонь матери. Ольга Николаевна застонала, повернула два раза голову с закрытыми глазами, потом раскрыла их и замерла, глядя ровно на Александру.
– Когда я была маленькой, мне maman58 совсем не разрешала есть …гм…– она два раза чмокнула языком, и Александра дала ей попить,– la chocolat 59, но когда она уходила, я всегда прорабиларась,– она облизала потрескавшиеся губы и сжала руку дочери,– пробиралась в столовую и крала оттуда шоколадки разные, j’ai les aimé beaucoup!60 Нельзя было красть, нельзя было, – закончила она, и слеза покатилась по её щеке.
– Мама, – прошептала Александра, приближаясь ближе к лицу своей матери, – мама, узнаёшь ли ты меня? – вопросила она, но Ольга Николаевна уже заснула, довольно громко посапывая. Александра поцеловала мать в лоб и бесшумно покинула комнату.
Александра не плакала, но в горле слёзы встали комом, а на плечи будто надели свинцовые погоны. Спустившись на первый этаж, Александра застала в гостиной всего троих женщин: Прасковью Дмитриевну, Мию Хофбауэр – молодую и болезненную гувернантку Андрея и Надежду Ивановну Рудакову – местную кухарку, женщину набожную и тихую. Она стояла в углу, постоянно подтирая слёзы, текущие из глаз безостановочно. Вся её худая, высокая фигура тряслась в судорогах, а из распухших красных губ доносились слабые всхлипы. Когда Александра вошла, все повскакивали со своих мест и засуетились вокруг неё, но княжна остановила их, падая бессильно на диван.
– А где же все остальные? – грустно спросила она, – поздновато для утренней молитвы.
– Никого больше не есть, – слабым, высоким голосом сообщила Мия, присаживаясь рядом с Александрой и укрывая её мягким пледом, – все совсем ушли.
– То есть как – ушли? – переспросила девушка, открывая чёрные глаза свои.
– Все струсили, предатели! Тьфу на них, иродов! Всех их сразу бы придушить надо было, руками голыми! – закричала, выходя из угла и размахивая руками, госпожа Землёва.
– Прасковьюшка Дмитриевна, да как же это? А муж Ваш – Пётр Ильич? Он ведь писал нам.
– И он нас бросил, душа моя. В тот самый день, что написал вам с Андрюшенькой, письмецо-то отправил и умер, до церкви не дойдя. Сердце сорвалось. Ещё один человек здесь верный: отец Христофор остался с нами. Но он церкви-то не поставляет, всё там что-то возиться, Бога за Оленьку Николаевну просит. А ты, светик, – сказала она, меняя тон на более заботливый, глядя на измученное лицо Алекс, – устала, поди. Пойдём, я тебя и накупаю, и откушать тебе Надя приготовит, – она взглядом сделала распоряжение, и Надежда развалистой походкой поплелась на кухню, – и перинку я тебе в твоей комнатке накрою…
– Не надо, голубчик, спасибо Вам, я к маме пойду. Вы нам только водички принесите, у княгини во рту пересыхает часто, – Александра вздохнула тяжело и быстро зашагала наверх, в комнату больной. Присев на большое бархатное кресло отца рядом с кроватью, Александра подогнула ноги под себя и долго смотрела на силуэт спящей в темноте женщины, но после усталость одержала верх над телом княжны, и она моментально уснула, не меняя даже своего крайне неудобного и нелепого положения.
Через некоторое время, ещё через сон Александра услышала, как княгиня стонет и переворачивается на кровати, и поспешила раскрыть глаза. Как следует прозрев и сбросив затёкшие ноги с кресла, княжна увидела, что Ольга Николаевна сидит на постели, шатаясь из стороны в сторону, и внимательно, и умилённо глядит на свою дочь.
– Девочка моя, так это был не сон! – вымолвила она слабым голосом и протянула руки к дочери. Александра вспрыгнула с кресла, подбежала к матери и аккуратно обняла её.
С этого момента княгиня стала медленно оправляться от болезни, быть может, потому, что Александра беспрестанно заботилась о матери; а, может быть, это просто должно было произойти…
Глава четвёртая.
Шёл уже третий день с того момента, как княжна Александра покинула Царское Село, а Андрея всё мучили мысли. Он не спал, не мог ни на чём сконцентрироваться, только думал, как же там его сестрёнка одна с больной матерью, и дошла ли она вообще. Как быть? Жить в постоянно возрастающем волнении и раздражении становилось невозможно: надо как-нибудь связаться с Александрой, но как?
«Написать письмо? Слишком долго, к тому же нет гарантий, что письмо это будет доставлено. И что тогда? Выехать с территории вообще нет никакой возможности, – так думал князь, прохаживаясь по мраморному залу на первом этаже, оглядываясь вокруг, вдруг на глаза ему бросился телефонный аппарат. – Не может быть, чтобы работал… хотя это было бы выходом из ситуации», и князь тихо подошёл к агрегату, раскрутил ручку и поднял трубку. Сначала длинные и медленные, потом короткие гудки послышались в ней, Андрей затаил дыхание. Сонный голос оператора сказал что-то, но князь диктовал уже номер телефона Чёрных прудов. Снова гудки, ещё более напряжённые, прозвучали в аппарате, после чего последовал ответ.
– Это есть имение князей Масловых… – сообщил тихий женский голос, но Андрей перебил его, недослушав.
– Мия, позови скорее княжну, – проговорил он строго, и в трубке послышалось шипение, потом треск, а где-то через полминуты Андрей отчётливо услышал уставший голос Александры.
– Д…да, – растеряно отозвалась она. Княжне не приходилось много общаться по телефону.
– Александра, слава богу, ты добралась. Как мать?
– Андрей? Она … ей лучше, жар уж спал. Как вы там? Как ты звонишь? – быстро проговорила она, но было поздно. Связь была прервана, – Андрей? – спросила вновь она, но ответа не последовало. Тогда княжна положила трубку и поспешила рассказать матери о том, что Андрей звонил, что у него, должно быть, всё нормально.
А Андрей со стуком положил трубку телефона и стал быстро ходить по затемнённой комнате, очень уж его вывел из себя незапланированный конец разговора с сестрой. Через какое-то время в низкую дубовую дверь заднего хода постучали, Андрей хотел было отворить её, но вниз спустился Николай Александрович, одетый в тёмные хлопковые штаны, заправленную в них светлую домашнюю рубаху и лёгкий длинный пиджак. Он пошёл наперерез Андрею, кинул на него мимолётный взгляд, полный напряжения, и вжал дверную ручку.
С улицы послышался гнусавый мужской голос. Хамоватый владелец его разговаривал с экспрессивной лексикой и грубой интонацией, вовсе не подбирая слова и обращаясь к императору, хоть и бывшему, даже без общего уважения.
– Послушайте, господин…
– Товарищ, – ещё развязнее поправил он.
– Этот звонок был абсолютно личным, гражданским, так что не забывайтесь уж вконец, господин «товарищ», – проговорил, не выдержав крайнего хамства, НиколайII и захлопнул тяжёлую дверь.
– Николай Александрович, извините, я не должен был…– начал Андрей, но император только взглянул на него грустно и махнул головой.
– Как Александра, добралась? – Андрей кивнул, – Хорошо. Ужасное невежество: отправить ребёнка одного в такое время, но ничего: tout est bien qui finit bien61,– произнеся это, он потрепал легко Андрея по плечу и тяжёлой походкой пошёл наверх, позабыв, видимо зачем покидал он второй этаж.