На улице уже совсем стемнело и начался мелкий и колкий дождь. Джон стоял у невысокой чёрной кованной оградки на веранде, облокотившись локтями на холодный и скользкий металл. Ветер трепал его рыжеватые волосы; пахло озоном и свежей травой; лежащие на кофейном столике бумаги, газеты и письма разлетались под натиском сильных порывов северного ветра, с шумом падая на пол, но и это не привлекало внимание герцога, который вглядывался в сумеречную линию загадочного горизонта и упрямо думал об одном, о том же, что занимало его голову весь этот длинный и одинокий год. Вдруг к парадному входу подъехал экипаж, а из особняка начали выносить разных габаритов сумки, портфели, чемоданы. Лакеи в белых перчатках, ёжась от холода и ненастья, поковали и складывали ловко багаж в поданный транспорт. «Отец приехал? – подумал Джон, – но отчего тогда чемоданы выносят из дома? Непонятно» – герцог отошёл от перилл и спустился скоро вниз по покрытым ковром ступеням. В прихожей у самой двери стояла графиня де Клер, одетая в лёгкое голубое пальто поверх свободного бежевого шёлкового платья. В руках Адель держала светлые кружевные перчатки французского стиля и бежевый зонт и выглядела достаточно озабоченной и несколько расстроенной, но невероятно красивой и утончённой. Иногда она вскидывала свою аккуратно уложенную в причёске голову и глядела на часы или выглядывала за порог и легонько вытягивала руку, чтобы понять не закончился ли ещё этот навязчивый дождь. Услышав шаги Джона, Адель элегантно развернулась на носочках и светло улыбнулась.
– Ты уезжаешь? – спросил Джон, хмурясь и переминаясь с ноги на ногу. Волосы его были растрёпаны, поэтому Адель аккуратно поправила их и легонько кивнула в знак согласия, – Но почему? Это всё я! О, прости меня, я был так…– но Адель только руку положила ему на щёку, прося, как бы, помолчать. Глаза её полны были светлых слёз, которые она уже не могла сдерживать. «Прощай, Джон» – прошептала она беззвучно, поцеловала Джона в правую щёку совсем близко к губам и, отстранившись, выпорхнула из особняка и, не оборачиваясь боле, села в поданный ей экипаж.
– Это всё твоя вина, Джонатан, как можно быть такой…таким, эх, слов не хватает, – говорил сам с собою Джон, поднимаясь к себе на этаж, – Адель, она ведь тонкая, чувствительная натура, с ней нельзя обращаться, как с пустым местом, я просто crétin98, – нашёл он, наконец-то, подходящее слово, – точно, точно, – тем временем он зашёл в свою спальню и осмотрелся по сторонам, а после кинулся к своему дубовому столу и немного порылся в ящиках, но потом посмотрел перед собою: на столе лежал белый гладкий конверт. Джон удивился ему, конечно, но тут же взял в руки и распечатал аккуратнейшим образом. «Там, должно быть, письмо от Адель» – предположил герцог и оказался полностью прав. Адель писала красиво, варьируя между русским и английским языками.
«Дорогой Джон,
Спасибо тебе огромное за великолепно проведённое с тобою время, я была невероятно счастлива, но теперь мне должно ехать домой. Я уезжаю от тебя, не потому что ты мне наскучил или потому что я устала от герцогов Хэмпшира, но потому что так нужно, я уверенна в этом, это та самая высшая миссия, которая описана многими авторами во многих книгах, в которую я так искренне верю.
Ты сам мучаешь себя, дорогой Джон, хоть в этом и нет нужды. Ты изменился сильно с тех пор, как княжна Александра покинула этот дом. Сначала я не думала, что это примет хронический характер, но теперь, теперь я вижу это. Ты так похож на своего отца, ты абсолютно аналогично переживаешь то, что называется разбитым сердцем. Это невероятно трогательно, потому что не все люди так преданы и моногамны, но не об этом сейчас.
Джон, ты до сих пор остаёшься в Англии, потому что уверен, что должен оставаться здесь ради всеобщего спокойствия, но ведь это не так. Она, я уверена, Александра может испытать высокое чувство по отношению к тебе теперь, когда время прошло, когда потрясение, случившееся с нею, немного растаяло и расплылось. Раньше ей нужна была только семья, но теперь ты нужен ей, как глоток свежего и чистого воздуха, как капля родниковой воды. Поезжай в Америку, я купила билет, он лежит в конверте, а ещё, дабы облегчить страдания твои, я узнала, конечно, адрес: США, Чикаго, Линкольн парк 3/17. Не упусти свой шанс.
Искренне,
Адель»
Джон заглянул в конверт, там действительно красовался большой, глянцевый билет на «Олимпик».
– Спасибо, о, чудо! О, ангел! – прошептал герцог и поцеловал письмо. Какие-то новые кипучие силы поднялись в Джоне, и он тут же, будто, ожил. – Что ж, Джонатан, – сказал он вполголоса, стоя перед зеркалом, – завтра будет новый день, – и улыбка озарила прелестное лицо его.
2
В пять утра солнце поднималось на Востоке и наполняло ярким светом каждый уголок спокойного, умиротворённого Чикаго. Свободная, счастливая Америка жила размеренной, образцовой жизнью, купаясь в блеске золота, роскоши мехов и шёлка. Масловы занимали в Чикаго три больших и прелестных особняка, которые были приобретены на деньги от продажи всего имущества семьи Масловых, Бекетовых и князя К. в России.
В самом живописном и престижном месте, Линкольн Парке, стояли три больших белых дома, фасадами глядя на озеро Мичиган. Два дома, в которых жили супруги К. с сыном и чета Бекетовых с детьми находились совсем близко, так, что территории их даже не разделялись, сливаясь в одну большую и зелёную лужайку. Третий же дом, в котором до прошлого года проживала одна только княгиня Ольга Николаевна, располагался немного в отдалении и был, казалось, ярче и приветливее остальных. Уже год в этом прекрасном особняке проживала княжна Александра, и уже год особняк ещё ярче сиял, не уставая компенсировать печаль и тихую скорбь проживающих в нём.
Пятница двадцать пятого июля 1919 года выдалась солнечной и безветренной. Тихая гладь озера Мичиган светилась великолепным пшеничным переливом в лучах полуденного солнца. Александра сидела на узенькой деревянной скамье в садике и любовалась живописным видом озера. Пусть вода в нём не была такой чёрной и загадочной, она всё-таки манила княжну к себе. Александра задумчиво сидела в тишине замершей природы, когда услышала звонок в парадную дверь и, изрядно удивившись, поднялась тяжело со скамеечки и зашла внутрь светлой столовой, которая лишь белоснежными арками была отделена от большой и просторной гостиной.
– Я открою, Сашенька, – раздался из гостиной голос Ольги Николаевны, – не волнуйся!
Алекс немного сбавила темп, но всё же прошла в гостиную, чтобы узнать, кто, всё-таки, прибыл в это спокойное утро.
– Bon matin99, Ольга Николаевна! – произнёс немного пристыженно Джон, протягивая княгине свежий букет цветов, – Извините меня за столь неожиданный визит, но он оказался неожиданным и для меня самого.
Александра, увидев герцога только довольно громко охнула и прислонилась к арке так, чтобы Джон не мог её увидеть, не зная сама отчего и зачем. Но герцог, конечно заметил странный поступок Александры и как-то отступил назад, казалось, если бы никто так и не пригласил его войти, он бы просто развернулся и убежал.
– Ох, Джон, дорогой, – прощебетала тепло Ольга Николаевна, – проходи, присаживайся, вот, – она довела его до дивана и, когда он присел, предложила радушно чая, как это полагается. Джону показалось, что княгиня Ольга сильно изменилась с их последней встречи: она похудела и стала, будто, слабее, кожа её была бледна и прозрачна, а красивые пухлые губы истончились и потухли, но глаза были невероятно живыми и ласковыми, на лице остались только эти огромные синие глаза, и волосы, сияя, всё так же шикарно вились.
Ольга Николаевна отправилась в столовую, где на столе стоял свежезаваренный зелёный чай. Заходя в комнату, княгиня бросила печальный взгляд на прячущуюся от чего-то дочь и поцеловала её легко в лоб, а когда она уже уходила, унося с собою поднос с чайным набором на две персоны, белым керамическим чайником из того же сервиза и сахарницей, Александра выхватила аккуратно этот поднос из рук матери.
– Можно я подам? – спросила она. Ольга Николаевна только кивнула.
Пока Александра несла поднос, руки её ужасно тряслись и дыхание иногда перехватывало. Поставив поднос на кофейный столик перед диваном, княжна впервые взглянул на Джона. Не такой надеялся герцог найти Александру, ему было жаль видеть перед собою измученную девушку с тусклыми глазами.
– Здравствуй, Джон, – промолвила тихо княжна, напряжённо и печально поднимая брови, – откуда ты здесь?
– Здравствуй, – ответил герцог, всё ещё не глядя в глаза Александры, – я… я, понимаешь ли за пиджаком приехал. В Англии нынче дефицит, а без пиджака ходить холодно, да и неприлично вовсе, – Джон усмехнулся, а княжна будто приняла всё в серьёз.
– Пойдём, я отдам тебе, – и, поднявшись и опустив голову, она зашагала к лестнице, ведущей далеко наверх. Герцог хотел было остановить девушку, но она ушла так далеко, что Джон решил, что будет проще самому встать и проследовать за ней.
Белая винтовая лестница вела на второй и третий этажи. Комната Александры располагалась наверху, под самой крышей. Это было большое овальное и очень светлое помещение, обстановкой напоминающее комнату княжны в Чёрных прудах. Здесь стоял белый рояль и много книжных шкафов, письменный стол с множеством полочек и большая старинная как-бы кровать. В комнате было пустовато, но это называется теперь минимализмом, а минимализм у современного общества в почёте. Раскрыв только полупустой шкаф, Александра вытащила чёрный, измятый отчего-то пиджак и протянула его Джону. Но герцог отвлёкся, письменный стол вызвал интерес его, потому что весь был заставлен рамками с фотографиями семьи Масловых, Романовых, Владимира, Олега и Андрея, причём фотографий с присутствием юного Маслова, как показалось Джону, было более всех остальных.
– Я представляю для тебя печально-отвратительное зрелище, да? – спросила вдруг княжна, тоже глядя на снимки на столе, – Скучная и тусклая, позор и разочарование!
– Нет, Алекс…
– Да что там «нет», когда я и сама это понимаю, но не могу отпустить, понимаешь, Джон, не могу. Месяц назад нашла стихотворение, которое Володя написал перед смертью, а сегодня, когда ты приехал, все эти воспоминания, они вспыхнули вновь и совсем с новой силою.
– Да, извини, мне не стоило…
– Нет, – вновь перебила княжна, подходя ближе к Джону, – стоило, я рада правда, просто… извини, я больше не стану.
– Нет, ты говори, расскажи мне, пожалуйста, – мягко произнёс герцог, заглядывая в оживающие глаза Александры.
– Мне было некому выговориться. Маму мне жаль, она потеряла и мужа, и ребёнка, а сёстры заняты своими семьями, они… впрочем … неважно. Я не могу привыкнуть, что осталась одна, я скучаю по ним, Джон, и ты знаешь, по Андрею я скучаю больше всего. Как бы там ни было, чтобы не случалось, мы всегда вместе были, с самого детства, а потом он меня спас, а сам… – слёзы брызнули из глаз княжны, но она продолжала, – он ведь мой младший брат, я должна была его из бед выручать, а не так. Такого ни с кем быть не должно. Я приехала сюда год назад, и все так обрадовались, что, мол, Саша приехала, они ничего не знали, и я должна была им рассказать. Я и понятия не имела, как мне сделать это, и я молчала, неделю молчала, а потом мама сама поняла, она меня не спросила даже, а я … не нашла сил рассказать. И вот, молчу, как последний трус, всё это время скрываюсь как…
– Как и должна, Алекс, – выпалил низким голосом Джон, – ты поступила, как должна была. Никому бы силы не хватило повести себя иначе. К тому же, знаешь, Адель утверждает, что молчание дороже золота, – подняв глаза, произнёс Джон, и Александра сквозь слёзы впервые улыбнулась.
– Знаешь что, Джозеф…
– Алекс, я вообще-то не Джозеф…
– Смолкни, пожалуйста, – улыбаясь сквозь утираемые слёзы, проговорила она, – знаешь, Джон, спасибо! – княжна прижалась к герцогу, и обоих что-то мягко кольнуло в сердца…
3
Звёзды мягко освещали зелёный газон просторной лужайки на улице Линкольн парк 3/17. Серебряный свет их рассеивался и разлетался тихо в воздухе, покрывая всё и всех вуалью таинственной задумчивости. Один из последних тёплых вечеров года выдался безветренным и совсем тихим; шло двадцать пятое сентября. Праздновали день рождения княгини Натальи Владимировны Бекетовой и, как ни странно, собралось большое количество народа, и праздник состоялся на славу. Балом это, конечно, нельзя было назвать – слишком много скорбных ноток, но получилось, что называется, прелестное soirée100. Играла разнообразная музыка, но предпочтение, всё-таки, отдавалось российской классике: Чайковский, Глинка, Рахманинов, Стравинский, Дворжак… Иногда звучал молодой и необычный джаз. Люди веселились. Залы светились, содрогаясь от бурного людского танца. В доме было громко и душно, а вот на узкой беленькой скамейке под загадочными звёздами, где сидела теперь княжна Александра, было хорошо: тихо и свежо.
– Mademoiselle, pourquoi vous ne dansez pas ?101 – выходя и вальсируя, спросил Джон, – я хотел пронестись в вальсе с самой прекрасной дамой, но… – Джон легко, по-щегольски, опустился на скамью рядом с княжной, – но Ваша мама отчего-то не танцует вальс!
Александра засмеялась негромко и вновь перевела взор на небо.
– Я гляжу, Вы, герцог покоряете всех дам на этом празднике. А я увидела огни и вышла на их зов. Знаешь, Джон, здесь небо красивее нашего скудного над Петербургом, но я скучаю по Медведице и её ковшу, я скучаю по силе наших тускленьких звезд и по нашей хмурой луне…
– Да, звёзды – интересный предмет. Днём их не видно, но они всё ещё есть на небосводе, они никуда, ведь, не уходят, будто энергию нашу собирают, чтобы нас одарить потом, ночью, когда собственных сил человеку недостаёт.
– Да, – протянула Александра, не отрываясь от небосвода.
– Да, – подтвердил, видимо, правильность своего же суждения герцог и тоже поднял глаза.
После долгого молчания Александра вновь заговорила.
– Мы с Андреем как-то поспорили, я помню. Он сказал, что Землю можно счесть звездою, что с открытием электричества она стала светиться, как рождественская ель, ярче и величественнее звёзд, я тогда никак не хотела в это верить, но Андрей, отчего-то, не уставал восторгать Землёй, а сейчас, сейчас я думаю, что, если человек не уничтожит и себя, и всю Землю, то она действительно когда-нибудь затмит все окружающие её звёзды и озарит нашу необъятную вселенную…
– Необъятную вселенную, которой человеку будет мало… – раздался голос Джона, будто откуда-то издалека, – а я думаю, что Лев Николаевич был прав: человеку нужно лишь три аршина земли, но только не для смерти, а для жизни, ведь и на крохотном клочке суши можно построить свою империю, если есть ради чего это делать, ради кого.
– Ты бесконечно прав, Джон, бесконечно прав, – выговорила Александра, придвигаясь ближе к герцогу. Скрипки бойко звякнули в зале, зазвучал завершающий многоликий котильон.
– Нет, ну это нельзя так! – воскликнул герцог и, потянув Александру за руку, направился внутрь, – Моя персона желает танцевать, но без дамы это невозможно! Какое счастье, что Вы оказались рядом, Александра Владимировна, и соизволили подарить мне танец! – Алекс попыталась остановить герцога, но тот не позволил ей сказать и слова, – Не стоит, нечего тут и говорить. Сегодня я самый счастливый кавалер на этом прелестном soirée! – практически прокричал Джон и, подхватывая княжну под руки, зашагал скорее на построение.
Александра искренне весело улыбалась впервые за всё это время, а холодные звёзды наблюдали за нею, как они наблюдают за всеми молодыми мечтателями, даже за теми, чьи мечты были разбиты и собирались вновь, медленно, из разлетевшихся далеко в разные стороны кусочков. Так зачем же мы, люди, разрушаем то, что создавалось веками? Быть может, стоит чаще поднимать тяжёлые от дум головы и обращаться к свету и красоте? Быть может, тогда человек будет созидать? Если же нет, то для чего тогда жить…?
Конец.