Герцогу посчастливилось, уже подъезжали. Солнце начало клониться к горизонту, и дождь прекратил барабанить по стёклам машины, когда она въехала на двор Букингемского дворца. Пока Джон выходил из автомобиля, подошёл дворецкий, спросить, кто изволил пожаловать, но увидев герцога, улыбнулся и просил заходить.
Во дворце Джон не нашёл короля Георга, однако ему было передано, что «политический кризис в Великобритании заставляет его отложить на время перевоз российского монарха в Великую Британию», по решению Кабинета министров, конечно.
Негодованию герцога не было предела, но с другой стороны он понимал, что происходит в стране и что происходит в мире, он также понимал, как всё это отражается на политических делах, и ничего нельзя было поделать: увы, но и у Англии были связаны руки. Но что же он мог теперь ответить Александре? «Но ведь король не отказал им. Он просто отложил дату переезда, а значит, Георг держит слово. Что ж, буду писать правду».
Глава седьмая.
– Володя, я не могу, открывай ты, – воскликнула Александра, увидев лежащий на пороге свёрток с британской маркировкой, но как только Владимир прикоснулся к пергаменту, она буквально кинулась на него и отобрала заветное письмо.
– Эх, княжна, до чего Вы несдержаны, – засмеялся Владимир, но Александра уж не слушала его, она пыталась аккуратно распечатать конверт, но у неё решительно не получалось, и она медленно выходила из себя, – Аль, давай я всё же помогу, – Владимир достал из кармана брюк маленький канцелярский нож и сделал надрез ювелирной точности, чтобы достать долгожданный документ.
– Ты действительно достал сейчас из брюк своих нож? – изумлённо спросила Алекс.
– Я шёл вниз, чтобы получить почту. Конечно я взял с собою нож, – развёл руками Владимир, – ты читать собираешься или нет? – Александра только косо взглянула на князя и мягким движением выхватила письмо.
– Тут и тебе есть, кажется, – сказала она весело, – вот, возьми, – а сама принялась за своё послание.
Княжна читала внимательно, сначала игриво поглядывая на Владимира, но потом её лицо вдруг стало серьёзным, а дыхание глубоким и прерывистым.
– «В общем, король Георг немного откладывает приём из-за нестабильности политической обстановки в стране. Приношу глубочайшие извинения и переживаю за вас искренне, всем своим сердцем. Твой Джон», – прочитала самый финал Александра, откладывая письмо в сторону, – у тебя что-нибудь более воодушевляющее или такое же разочарование? – Владимир скривился, его лицо ответило за него, живописнее не придумаешь. Алекс поникла головой и так обременённо вздохнула, что князю более прежнего захотелось прижать княжну к сердцу. – Надо ведь маме рассказать, – проговорила она с ещё большей досадой, откидывая голову назад, – о, как она будет расстроена, просто убита! Нет, не стану лучше говорить. Как думаешь, это подло?
– Нисколько, – проговорил, только крепче обнимая Александру, Владимир, – нисколько.
– Ох, детки, – воскликнула, врываясь в прихожую, Прасковья Дмитриевна, – завтрак подан. Проходите в столовую, голубки, – рядом с нею стояла Миа, которая пришла, видимо, чтобы что-то сказать, но она до того сконфузилась и раскраснелась, увидев прижимающихся друг к другу молодых людей, что только похлопала глазами и убежала назад.
В столовой все уж собрались и ждали, по-видимому, только молодёжь. Когда те зашли, все взгляды устремились на них, но только на мгновение, после все уж не отрывались от своих тарелок. Владимир, как того требуют все правила этикета, сначала посадил свою даму, поправив за нею стульчик, что, впрочем, было необязательно, и Александра только засмеялась и покачала головою. После Владимир откланялся всем сидящим и каждому пожелал приятного аппетита, причём, когда он повернулся к Мие, та вспыхнула и тут же отвела взгляд своих печально прекрасных глаз. Александра, конечно, заметила это и многозначительно взглянула на князя, но тот только пожал плечами и немного приподнял бровь.
Когда все уж завершали свой завтрак, в комнату вошла княгиня Ольга в белом платочке, повязанном на свежевымытой голове её. Как только княгиню заметили, воцарилась суета в комнате, все повскакивали со своих мест, но первым оказался Владимир. Он поддержал Ольгу Николаевну под руку и проводил до её места.
– Право, Владимир, ну чего же ты беспокоишься. Я уж и не больна боле, я сама могу. Но, признаюсь, походить с таким приятным молодым человеком мне всегда в радость, – засмеялась она.
– Знаете, Ольга Николаевна, быть может, Вы и сами в состоянии, а мне всё-таки спокойнее так. Да и если бы не я, так княжна бы с места сорвалась, а потом и ещё кто. Так к чему же сие волнение, правда? – он аккуратно придвинул за княгиней стул и налил ей кофе.
– Господин Вежливость здесь? – язвительно спросила Александра, когда князь сел, наконец, на своё место, – или, быть может, это мсье Очарование?
– Смейся, сколько душе твоей угодно, дорогая моя, а я, всё-таки, единственный мужчина здесь и…
– Неужели ты серьёзно? Владимир, что за вздор?
– Тебе мешают акты проявления мною вежливости? – вопросил Владимир, с сияющей улыбкой поворачиваясь к княжне. Алекс отрицательно качнула головой, – ну, тогда, может быть, ещё какао?
– Ах, подлец! – засмеялась звонко Александра, – ну наливай. Зря, что ли, сидишь? ……………………………………………………………………………………….
– Подлец! – вскрикнула Александра Феодоровна, укрывшись с мужем в единственной закрывающейся комнате дома, – Как мог ты предать свой род? Детей своих предать!
– Аликс…
– Мы здесь, в ссылке, потому что ты сложил руки и сдался, подлец!
– Аликс, – спокойно, но громко выговорил Николай Александрович, резко отворачиваясь от окна, – он сказал, что нет шансов…
– Что? Как ты…Кто сказал? Кто сказал, Николя!?
– Когда мне подали акт об отречении, я, конечно, не хотел его подписывать и, скорее, даже хотел не подписывать вовсе, не за себя, нет, за Алексея. Я – красное полотно, которое не позволяет быку остановиться, чтобы перевести дух, и которое он да разорвёт когда-нибудь. Для полотна главное, чтобы не пострадал к тому же и тореадор, поддерживающий его, – он мягко взглянул на свою жену и присел на стул рядом с нею, – когда я увидел, что подписываюсь не только за себя, но и за сына, я не хотел, отбросил бумагу, но Евгений Сергеевич75 зашёл ко мне, и мы долго разговаривали. Он советовал мне передать власть Михаилу, он сказал… «Ввиду болезни цесаревича, чудо будет, если наследник доживёт до своего шестнадцатилетия», – Николай Александрович закрыл рукой глаза и долго сидел, не шевелясь, подёргиваясь всем своим существом. Александра Феодоровна сдержанно заплакала.
– Николя, милый мой, почему…отчего не сказал ты мне …? – голос её сорвался, и она опала на подхватившие её руки мужа, и слёзы безудержного горя брызнули из глаз её.
– … и когда его силы подошли к концу, он рухнул с грозным звоном наземь и тогда…
– Анастасия, что за вздор! – воскликнула сидящая неподалёку от сестры Мария, – Ну как может волшебник упасть от усталости! Какая чушь!
– Как чушь? От чего это? Волшебники – тоже люди, а ты как думала, отчего бы и им не устать? – обиженно отозвалась Анастасия.
– Какие же они люди…– вновь было начала Мария, но вдруг их спор оборвал, вставая, Алексей.
– Дамы, довольно! Экий глупый спор! – сказал он уверенно, но вдруг пошатнулся и отступил назад.
– Что такое? – подскакивая, спросил напряжённо Андрей, – что?
– Ничего, просто голова закружилась.
– Так, девушки, действительно, давайте заканчивать споры! – отчеканил строго Андрей, но Анастасия так искренне мило улыбалась ему, что тот просто не мог никак не ответить и, старательно сдерживая улыбку, как только возможно было, строго посмотрел на неё.
– Да-да, кубышка, это и до тебя отношение имеет, – съязвила Мария, и, поймав серьёзный взгляд Андрея, воскликнула, – Что? А чего она улыбается?!
– Полно, Мари, пойдём в библиотеку лучше? – предложила, поднимаясь, Анастасия, всё так же игриво глядя на князя Маслова. Мария кивнула в ответ, и обе девушки в момент удалились.
– Как вдруг в доме тесно и шумно стало, – пробормотал после некоторого молчания Алексей, потирая указательными пальцами свои виски.
– Ох, то ли ещё было, если бы Александра была здесь, – усмехнулся грустно Андрей. Князь скучал по своей сестре, с которой раньше он не расставался так надолго, – голова болит? – встревожился он, заметив, что Алексей странно поглаживает свой лоб.
– Не…емного, – протянул тот, щурясь, – когда ты успел из моего друга превратиться в няньку? – засмеялся цесаревич, – не потому ли Анастасия на тебя так смотрит?
– Застрелить бы тебя, но вот только убийство – грязное дело, а коли отец узнает, то и не разрешит боле его наган брать, – улыбнулся Андрей, немного смутившись, – не к кому мне больше, быть может, придираться. Я-то привык с сёстрами, а к твоим и совестно как-то, хоть с самого рождения их знаю.
– А кстати, где Владимир Львович? Я его с утра самого не видал.
– Так он, если меня память не обманывает, спозаранку вышел прогуляться, осмотреть территорию. Говорят, здесь безопаснее, чем то было в Петербурге.
И действительно, ссыльные чувствовали себя гораздо комфортнее в незнакомом Тобольске, чем в родном Петрограде. Здесь они продолжали заниматься обучением, читали книги в огромной библиотеке французского стиля; здесь у них был огромный сад и уютные качели, на которых можно было качаться всегда; дома ставились домашние спектакли, игралась музыка. Но какие бы условия не были созданы для проживания царской семьи, каждый знал, что он не дома, что это чужое для него место и незнакомые люди окружают его. Что можно добавить о людях? Здесь в глубине России не было ожесточённого отношения к императору и его семье. Добродушные и отзывчивые, а главное верные люди окружали здесь НиколаяII. Отчего так? Никто не знал, только чувствовалось свежее, безопаснее вокруг; дышалось глубже и легче, и не было постоянного страха, который буквально окружал Александровский дворец в Санкт-Петербурге. Но и свободы здесь не было, было лишь её ожидание, тягостное, мучающее душу, туманящее разум. А чувство свободы – любимейшее человеком чувство, которого он пытается достичь любыми средствами, преодолевая любые преграды и испытания.
Глава восьмая.
– Мамочка, я хочу домой, – прошептала маленькая белокурая девчонка, дёргая свою мать за широкий белый рукав бального платья, – тут так страшно, так темно, мамочка, – пролепетала она, поднимая глаза, но матери уж не было с нею рядом. Холодок пробежал по спине девочки и отразился в смоляных глазах её ужасом, неподдельным страхом. Она огляделась тихо по сторонам и вновь позвала, – мама? – но только эхо ответило ей, а потом затихло, и неподвижный воздух, разогреваясь, сдавил виски ребёнка. Вот она облизнула дрожащие ссохшиеся губки и едва подняла опущенные глаза: где-то вдалеке видит она знакомый мужской силуэт, нет, он не один – их двое. Двое молодых людей, поддерживая один другого, идут ровно в противоположную от неё сторону. Как бы она не бежала, как бы не пыталась догнать, у неё не получалось, а молодые люди всё уходили вдаль.
– Андрей, – вдруг крикнула Александра, её детский голосок был совсем тоненьким и тихим, потому князья его и не услышали, – Алексей! – закричала она изо всех сил. Фигуры содрогнулись и остановились так, что один юноша закрывал собою другого, как в том видении на Рождество. Александра отчётливо увидела их взрослые, серьёзные лица, перед тем, как они исчезли бесследно и абсолютно безмолвно. Новая волна тишины окатила княжну. Вокруг ни души, даже эхо не вторит её лёгким шажкам.
Вдруг послышалось в тишине, из тишины выходящее, такое тонкое, мягкое, совсем как в детстве, пение Ольги Николаевны:
– Спи, засыпай, мой цветок дорогой.
Скоро покинешь ты дом свой родной,
Станешь большой и исчезнешь вдали,
Спи, моя вишенка, тихо дремли.
Ночь поглотила поля и леса,
Жизнь тёмной ночью творит чудеса,
Где-то за морем, в низине небес,
Солнечный лучик до завтра исчез.
Но голос её, дрогнув, сорвался, и она залилась тяжёлым, мучительным кашлем. Вдруг её кашель, утихая, влился в другой, глухой и мягкий голос. Владимир Львович продолжал петь сначала со своей женою, но вскоре она совсем затихла, и его бархатный голос остался жужжать в одиночестве, тишине и неподвижности. Когда колыбельная закончилась, голос на мгновение утих, но после раздался вновь:
– Вишенка моя, ты ведь не глупая девочка. Поразмысли: где опаснее теперь в Казани или в Чикаго. Мичиган…! – и голос затих и не вернулся боле.
Голос ушёл, растаял, и княжна вновь осталась одна, однако она уже проснулась и лежала в темноте своей комнаты, чувствуя, как слезы одна за другой текут по её дрожащим щекам и капают на промокшую пуховую подушку. Через некоторое время Александра поднялась с постели и большими, но нетвёрдыми шагам пошла к двери, утирая слёзы и негромко всхлипывая. Когда она распахнула дверь, за нею стоял Владимир, протягивая ладонь к дверной ручке.
– Princess, я услышал, что ты плакала, – сказал он, но Александра, прильнув к нему, уже крепко прижималась к его груди.
– Владимир, можно я тебя попрошу … Володя, полежи со мной хоть чуть-чуть, пожалуйста, мне стало так страшно, – умоляла она, медленно успокаиваясь. Тем временем Владимир зашёл в комнату и робко остановился.
– Кошмар приснился? – Александра кивнула и забралась под одеяло в свою кровать. Владимир неловко сел у неё в ногах и затих. Алекс только закрыла глаза, как громко всхлипнула и схватила князя за руку. «Ляг со мною, прошу» – говорил взгляд её запуганных глаз. Владимир посидел ещё немного, обошёл кровать и прилёг за княжной на одеяло, обнял её одной рукою, прижался щекой к её голове. Владимир чувствовал, как тяжело билось сердце Александры, как часто и прерывисто дышала она, он слышал аромат её пшеничных волос и ощущал необыкновенную мягкость уже смугловатой кожи. Обожание и умиление отразилось в сердце Владимира, который любил княжну всё больше с каждым трепетным вздохом её. Вскоре все мышцы Александры расслабились; княжна вновь погрузилась в волшебный мир снов.
Осенним утром петербуржцы были разбужены стуком града, размером с грецкий орех, по стёклам окон, крышам домов и раскатами грома, раздающимися где-то вдалеке, яркими вспышками утренней грозы. Бушующая стихия не хотела будто чтобы хоть кто-то спал во время её мятежа как будто сама погода подталкивала людей к чему-то решительному и жестокому в это холодное октябрьское утро.
Когда княжна Александра проснулась, она одна лежала, зарывшись в одеяло с головой, на кровати, а Владимир сидел здесь же, рядом за столом и писал что-то на пергаменте, часто макая ручку в чернила.
– А, доброе утро, – улыбнулся он, заметив боковым зрением, что Александра чуть приподнялась на кровати, но тут же легла вновь, – спишь ты невероятно красиво, но наблюдать за этим возможно лишь на расстоянии: пинаешься ты нещадно. Хочешь рассказать мне? – спросил он, ставя на листе точку, ловко запечатывая конверт. Александра лишь качнула головой, – Хорошо, тогда я, пожалуй, пойду.
– Погоди! – воскликнула вдруг взволновано Алекс, – Володя, как ты думаешь, возможно ли перевезти мою мать и Наталью с детьми в Чикаго?
В комнате воцарилась тишина, Владимир медленно повернулся и подошёл к Александре.
– Перевезти твоих родных в Чикаго? К Ольге? – переспросил он, – думаю, теоретически это выполнимо. Однако я не понимаю… ты же поедешь с ними? – Александра покачала головой, – но, Аля…
– Я точно не поеду, пока нет, – оборвала она.
– Ладно, а Ольга Николаевна знает, что ты не поедешь? – поинтересовался он, внимательно оглядывая бледное, от чего-то, лицо княжны.
– Она не знает даже, что поедет сама…
– Но…
– Папа так сказал, а он не ошибается.
Владимир не мог понять, каким образом Владимир Львович связался с дочерью и настоял на иммиграции, но Алекс была настроена решительно, князь видел это по лицу её.
– Тогда, ты, может быть, хочешь, чтобы я достал больше информации?
– Да, а ты можешь? – проговорила Александра, как бы, воодушевляясь. Владимир кивнул.
– Ирина написала мне вчера, что они уезжают с матерью назад во Францию. Я могу попросить их взять твоих с собой, а уж из Европы им легко будет выехать.
– Ты поедешь? – спросила, став абсолютно серьёзной, княжна.
– Куда?
– Во Францию.
– Что? Александра, иногда я начинаю сомневаться, что ты меня понимаешь. Конечно я не поеду. Да меня и не выпустят.
– Хорошо…точнее, нет, то есть… Но попрощаться с семьёй тебе обязательно надо. Приглашай их сюда, вы проведёте время вместе, я попробую вновь завоевать сердце твоей матери, но у меня вновь не получится, это точно, – Владимир, улыбаясь, покачал головой.
– Пожалуй. Однако лучше ближе к их отъезду.
– Да, пожалуй.
На этом диалог их окончился, Александра обняла легко Владимира и выпорхнула из своей комнаты, чтобы скорее оказаться у матери, проверить, как она чувствует себя и сообщить замечательно-странную новость об отправлении их в Америку. А Владимир, переживая за хрупкое материнское сердце, спустился вслед за чересчур импульсивной княжной.
– Подожди, погоди, Саша, как это так? – качнула головой давно уж проснувшаяся Ольга Николаевна, внимательно и несколько встревожено глядя на свою дочь, – Неужели ты действительно думаешь, что я оставлю здесь своих детей, своего мужа и просто уеду заграницу? Это…это невозможно!
– Нет, мама, это очень даже возможно, это лучший вариант, самый безопасный сейчас. К тому же Наталье с малышами боле, чем кому бы то ни было, нужна твоя помощь. Ты же знаешь, какая она застенчивая, сама она никуда и уехать не сможет, так ещё и с двумя детьми. А здесь оставаться слишком опасно – нельзя, – она столь резко тряхнула головой, что Владимир немного отшатнулся.
– А как же ты? А Андрюша? А…
– Я остаюсь здесь не без причины, ты же понимаешь. Кроме того, я бойкая, пробьюсь как-нибудь, и здесь остаются те, кто смогут обо мне позаботиться, – оно мимолётно взглянула на Владимира, – А Андрей с папой попали в самое, так сказать, жерло вулкана. Пока он не уснёт вновь, они никуда не смогут уехать. Но я уверена, он не прободрствует долго, и совсем скоро мы все встретимся в Чикаго. Да и Ольге помощь, должно быть, нужна теперь.
Ольга Николаевна колебалась, княгиня не хотела поддаваться уговорам дочери, не хотела верить её довольно разумным доводам.
– Как бы мне не хотелось говорить, но Александра почти во всём права. Почти, потому что, я уверен, ей надо ехать с вами, но она, как понимаете, наотрез. А для вас уехать сейчас с моей семьёй – лучший и безопаснейший, между прочим, выход, – княгиня уж почти сдалась. И Александра, и Владимир это видели; осталось только найти последний, но весомый и неопровержимый довод, – А княжну я беру на себя, так что даже не думайте. За Александру я убью любого, поверьте, хоть я уверен, что она и сама справится, – он посмотрел своим лучезарным взором на княгиню и та заплакала, прижимая обоих детей к груди своей.
Ввечеру письма Наталье и Ольге Валерьяновне были отправлены. Оставалось только дожидаться срока.
Сказать прямо, тянуть с отъездом княгиня Палей не собиралась, и уже утром следующего дня она с дочерями прибыла в Чёрные пруды. Такого быстрого прибытия гостей, конечно, никто не ожидал, и хоть дом, как всегда, находился в идеальном состоянии, хозяев застали врасплох, особенно это относилось к молодёжи.
Когда автомобиль подъехал к дверям особняка, и в тяжёлую дверь постучали, Ольга Николаевна по своему обыкновению была на прогулке и нашла приехавших стоящими на пороге.
– Что же это делается! – проговорила она, подходя к дамам сзади, – Отчего вы не проходите? Ольга, не замечала за Вами ранее сей робости.
– Это не робость, дорогая, это приличие, – сказала та, поднимая бровь, но тут же приветливо улыбнулась, – Вы уже на ногах, я гляжу; замечательно! – воскликнула она, – нам предстоит путь не из лёгких.
– Владимир уж рассказал Вам? – спросила княгиня Маслова, приближаясь к двери, – Мы с Вами говорим, словно на светском рауте!
– Действительно, Ольга, но не этого ли требуют от нас нормы пристойного поведения? Да, Владимир сообщил мне о Вашем желании, и, честно говоря, я его полностью поддерживаю.
– Да, вот только идея то не моя. Александра настояла, – произнесла не без трепета княгиня Маслова, уж проводя гостей в гостиную.
– Неужели? – несколько странно переспросила Ольга Валерьяновна, – девочки, заходите, чего вы испугались, – она взглянула строго на своих дочерей, заметив, что те до сих пор жмутся на пороге. Княжны зашли в комнату и скованно встали, прижавшись друг к другу, в углу. Старшая – тринадцатилетняя Ирина была невысокой, серенькой и совсем терялась рядом со своей одиннадцатилетней сестрой. Наталья же была выразительная, каждая чёрточка светлого лица её привлекала к себе взгляды, держалась она увереннее своей сестры и, казалось, её абсолютно ничего в этой жизни не могло смутить.
– Вот, право, как растут чужие дети, – воскликнула Ольга Николаевна и тут же сделала несколько распоряжений по поводу расселения гостей.
Когда только прибывшие вошли в дом, княгиня попросила Мию оповестить Александру и Владимира, разумеется, об их приезде. Всю ночь Александра засыпала князя вопросами о проблемах, которые могут возникнуть при выезде её семьи заграницу, потому теперь она уж не была столь уверена в правильности своего решения.
– Нет ничего правильного или неправильного. Важен лишь угол обзора, – сказал ей князь, который с каждой минутой считал этот план всё разумнее.
Так вот, после бессонной ночи молодые люди спали, как убитые, каждый в своей спальне. Первым Мия решила разбудить Владимира, потому как именно его семья приехала, и его это касается первее, нежели Александры. После некоторых минут сомнений она всё же постучала в дверь. Негромкий, но настойчивый стук по дереву разбудил князя, который немедленно сел, огляделся вокруг и стал наскоро одеваться. Не успев ещё как следует застегнуть рубаху, он отворил дверь, потому как уверен был, что там Александра, но увидев Мию был несколько удивлён. Узрев князя не совсем в привычном виде, австрийка вспыхнула и широко распахнула свои печальные глаза. Владимир тоже застыл прямо перед нею.
– Там Ваша Mutter76 приехать,– проронила тихо она, более заливаясь румянцем.
– Ох, хорошо, – зевнув, шепнул Владимир, как бы отпуская, тем самым, девушку, но та всё стояла на пороге, – спасибо, что сообщили мне, – сказал он, улыбаясь. Мия оробела, промямлила что-то на немецком и пошла вниз, не заходя в комнату к Александре.
«Странно. Крайне странно» – подумал Владимир, и, быстро расчесавшись, отправился будить княжну.
Александра глубоко спала, как-то по-детски свернувшись на кровати, сбросив с себя одеяло. Владимир остановился посреди комнаты и долго не мог разбудить княжну, но вдруг опомнился и тихо позвал её, но Александра простонала невнятно что-то и отвернулась от него, закрывая ухо рукой.
– Аля, вставай, там моя мать приехала, – это моментально сработало, и Алекс резко села на кровати, подёргивая от яркого света глазами.
– Где? – воскликнула она, вставая, но, не слушая ответа, вышла в уборную. Владимир умилённо посмотрел вокруг: комната Александры полностью отражала внутренний мир княжны. Она была светлая, но вся мебель была сделана из чёрного дерева; подушки, одеяла на кровати были наилегчайшими и мягкими, а сами перины довольно жёсткими и тугими. На столе, в шкафах таилось много книг, стояло большое зеркало против света, шторы на окнах практически всегда были задёрнуты, и один только лучик солнца игриво гулял по просторам комнаты.
Через мгновение Александра вышла одетая и недурно причёсанная, со словами:
– Где твоя матушка? Я готова к приёму гостей, – Владимир в ответ только рассмеялся, взял княжну под руку и повёл по ступеням вниз, где, живо постукивая приборами, уже трапезничали.
– Ох, а вот и вы! – прощебетала заботливо Ольга Николаевна, когда молодые люди только вошли на порог столовой, – Я уж было и волноваться начала: вы не идёте, Мия не вернулась, а гостей накормить надо. Ну, что ж вы встали-то, Боже мой, садитесь, садитесь.
– Bon appétit!77– проговорила, улыбаясь сдержано, сидевшая напротив Александры Ирина.
– О, Вам того же, – кивнула приветливо Алекс, нервно сжимая руку Владимира, – Ирина, Вы так выросли с нашей последней встречи, право.
– Да? Благодарю. Ну и Вы, скажу Вам честно, изменились. А Володя как похорошел, отошёл от болезни совсем рядом с Вами, – она любовно взглянула на брата, – зря maman только ругалась.
– Да, вовсе зря, – отрезал Владимир, и все вернулись к своему завтраку.
– Отчего твоя мать ругалась? – тихо спросила Александра, наклонившись близко к уху князя.
– А отчего тебе это интересно? – спросил он, поворачиваясь, в ответ, но взгляд Алекс был настойчив, – maman не хотела, чтобы я больной ехал к тебе… то есть… сюда.
«То есть твоя мать так меня невзлюбила, что уж и не хотела тебя отпускать ехать. Восхитительно!» – решила Александра, но только головой кивнула и грустно опустила глаза на дымящуюся кружку ароматного какао.
– Аля…
– Что ж, Владимир, – словно подслушав разговор молодых людей, заговорила с улыбкою одетая в величественное бордовое платье Ольга Валерьяновна, – вижу я, что была неправа, эта поездка действительно пошла тебе лишь на пользу: ты вовсе оправился, выглядишь бодрым, счастливым, – она всего на мгновение перевела взгляд на княжну и наклонила голову, но тут же вернулась в своё прежнее положение.
– Спасибо, maman, – сквозь зубы процедил, отчего-то крепче сжимая руку Александры, Владимир, – я рад, что Вы изменили Вашу точку зрения.
– Так отчего, позвольте узнать, – почувствовав витавшее в воздухе напряжение, обратилась к Ольге Валерьяновне княгиня Маслова, – вы так скоро приехали?
– Как скоро? – переспросила княгиня Палей, – уж семнадцатое число. Мы отъезжаем из Москвы ровно двадцать второго октября, Ольга, билеты у нас уже на руках.
– Как, – ахнула княгиня Маслова, но встрепенувшаяся Александра перебила её.
– Наталье письмо надобно написать! Я займусь! – она выскочила из-за стола и, облегчённо вздохнув, быстрым шагом направилась к лестнице.
– Я помогу, пожалуй, – сказал, вставая следом за княжной, Владимир, но мать его остановила, заметив, что им нужно обязательно поговорить и чем скорее, тем лучше, потому Владимир остался сидеть за столом.
Вскоре все, отзавтракавши, и чувствуя, что Ольга Валерьяновна ждёт возможности остаться с сыном наедине, начали расходиться. Первой ушла Ольга Николаевна, при этом забрав с собою практически всех присутствующих в комнате. Чуть после ушли княжны.
– Если я правильно поняла, что вероятнее всего, – начала тут же княгиня, поднимаясь со своего места, – княжна не уезжает из страны, не так ли? Это меня весьма удивило. Не находишь сие странным, Владимир, что юная леди, осознавая всю опасность жизни в России, остаётся здесь? Очевидно, что ты одна из причин. И это именно то, ради чего я попросила тебя остаться. Должно быть, ты заметил, что княжна не вполне импонирует мне, хоть особа премилая и, на мой взгляд, довольно умная, однако мне жаль девушку. Ты сейчас большая для неё опасность, я даже не говорю об её отце, а ты, ты Романов, и, я боюсь, ты будешь не в силах защитить её, когда это будет необходимо.
– Зачем Вы мне об этом говорите? – выпалил, раздражаясь, Владимир.
– Я не желаю тебя обидеть, не хочу заставить делать то, чего ты делать не хочешь, я лишь упреждаю, так сказать, подготавливаю тебя. Рано или поздно тебе придётся сделать выбор: близость её к тебе или же безопасность. Это никак не моя прихоть, это, увы, изволение времени, просто будь готов, – высказалась она, подставила щёку и, дождавшись поцелуя, быстро зашагала куда-то, оставив Владимира одного в тиши отдыхающей от скопления людей столовой.
«Что ж, может быть, mére и права в чём-то; возможно, я действительно неспособен обеспечить Александре должную защиту, но что, что я могу теперь? Заставить её каким-то образом отправиться с матерью в Америку? Невозможно и гадко, да и характер княжны слишком сильный, чтобы заставить её сдаться. С другой стороны, я ведь всегда буду рядом с нею, буду делать всё, что от меня зависит, только достаточно ли этого? Достаточно ли широк размах руки моей? Сие непонятно, да и понять, думаю, невозможно, однако коли необходимо будет проверить: так на части разорвусь, а сделаю всё, супротив любого ветра выйду, всё выдержу, чтобы спасти величие, бесстрашие и выдержку Масловых, чтобы спасти Александру».
Глава девятая.
– Престранная Вы, Сандра, право, – прошептала быстро Александре, сидя за завтраком в день отъезда Ирина, – не обижайтесь Вы на меня и не судите мои слова, как оскорбление или колкое замечание, только вот я никак не могу понять: отчего Вы с ключницей Вашею Прасковьей Дмитриевной «на Вы» обращаетесь, а с матерью нет. Чудно! Доводилось мне слышать, будто Вы и с папенькой Вашим «на ты»?
– Да, а отчего же это и странно? Они ведь мне родные, не так ли? Я близка со своими родителями, как близка я и с сёстрами, и с братом, и сами слова не должны отдалять нас друг от друга.
– Я никогда не слышала такого от дворян, право, Сандра, Вы исключительная! Вы точно не из нашего мира! – воскликнула княжна, хватая Алекс за руку и сжимая её, что было сил.
– Довольно, Iren, оставь княжну, – промолвил Владимир, удивлённо глядя на робкую обыкновенно сестру, – что станет с тобою, коли она скажет, что и штаны она носила вне своей комнаты.
Александра зарделась, а Ирина вскрикнула и прикрыла рукой распахнувшийся от удивления рот. Однако выразить своих чувств девушке не пришлось, прозвенел звоночек: пора было отправляться в путь. Точная, пунктуальная Ольга Валерьяновна ровно в девять часов утра двадцать первого октября стояла собранная в холле и дожидалась, не вполне терпеливо, своих спутников, коих, между прочим, оказалось больше, чем того ожидалось: узнав об отъезде Ольги Николаевны заграницу, Мия, слёзно кланяясь в самые ноги княгини, упросила её взять бедную фройлейн Мию Хофбауэр с собою. Когда все, наконец, собрались, а это произошло без малого через десять минут, княгиня Палей была ужасно разгневана непунктуальностью своих спутников.
– Отчего так долго? Iren? Natalie? – разгневалась она, глядя то на своих дочерей, то на старинные ворчащие робко часы.
– Боюсь, – встала на защиту потупивших глаза княжон Александра, – боюсь, Ольга Валерьяновна, это я виновата в их задержке. Прошу прощения.
– Хм, – только ответила она и тут же глубоко вздохнула, переводя взор на Ольгу Николаевну, – Что ж, поедемте, – та кивнула.
Владимир подошёл к матери и сёстрам, чтобы попрощаться, а Александра всё стояла на своём месте: она не хотела, чтобы её мама уезжала так далеко, хоть идея эта и была её собственная. Тогда княгиня сама подошла к дочери и мягко положила руку ей на щёку. Не было слов прощальных, тривиальных и пустых; одних взглядов было тогда достаточно. Глаза говорили за расстающихся женщин, глаза, сначала тёплые, сухие, потом мокрые и грустные, а после, переполненные надеждой, светом, но и безудержной тоской. Только Мия одна стояла, обнимая свой чемодан: не с кем было ей проститься и некому обвить руками шею. Поднимая глаза, она жадным взором пожирала моменты объятий княжон Палей с братом, матери с сыном, Ольги Николаевны с Александрой, а потом со своим любимым поэтом-Владимиром. После, когда все уже выходили, она оглянулась: Александра с князем, взявшись за руки крепко, выходили вслед за убывающими, и безудержная тоска сковала Мию, и скорее захотелось ей назад, на родину. Однако Александра окликнула её и, простившись, обняла так тепло, что вся боль прошла, злоба испарилась, осталась только глухая, необъятная грусть.