Охота на Елену Прекрасную, или Open-Air по-русски

Ожесточено выдрав несчастный крокодильчик и швырнув его на полку под зеркалом, я самым тщательным образом причесалась, почистила зубы и протерла комариные укусы лосьоном. Теперь ещё нужно сменить изгвазданную в земле и зелени пижаму на более подходящий наряд. Хватит расслабляться! Во-первых, нужно всё-таки разобраться со странным появлением под смородиновым кустом синеглазого Алекса с берегов туманного Альбиона, а во-вторых… что-то мне подсказывало, что те два гадких типа ещё посягнут на неприкосновенность нашей территории. И поэтому следует позаботиться о средствах защиты.

Средства были: мамулин газовый баллончик и Борькин томагавк. Правда, баллончик куплен очень давно и не факт, что в нужный момент сработает. Мамуля таскает его в сумочке исключительно для самоуспокоения. А томагавк только называется томагавком, на самом деле, это гуцульский топорик на длинной ручке. И, к тому же, сувенирный. Братец не расстается с ним с пионерских времен, и в Бляховку притащил с совершенно непонятными целями.

С таким арсеналом, даже если учесть старый колун, воткнутый в колоду у сарая и пару здоровенных кухонных ножей, против бандитов не устоять. А я четко классифицировала мерзкую парочку как бандитов. Рожи у них такие – наглые и криминальные. И откуда они взялись на нашу голову?

Мои размышления прервал автомобильный сигнал. Кто бы это мог быть? На нашей машине уехала Аллочка. А позаимствованный папулей у приятеля для перевозки досок и мешков с цементом старый «уазик», гудит совершенно иначе – ревет, как бешеный слон.

Так и не переодевшись, я выскочила на крыльцо. И тут же пожалела об этом. Потому что в лучах утреннего солнца, словно богиня Аврора, навстречу мне шествовала по двору Сонька. Двигалась она не слишком уверенно – высоченные шпильки вязли в плодородной бляховской земле, а развевающиеся при каждом шаге одежды из тончайшего шелка цвета клубники со сливками наводили на ассоциации с качающейся на волнах трехмачтовой шхуной под алыми парусами. Правда, мачта была всего одна – сама Сонька. Рост в сто восемьдесят два сантиметра, близорукость и астеничное телосложение создавали неповторимый эффект: казалось, что Софи представляет собой сложный многоступенчатый агрегат, существующий по особым законам. Короче говоря, голова не всегда поспевала за ногами, а руки частенько действовали в полном противоречии с намерениями их хозяйки.

– Ты зачем приехала? – заорала я и скатилась по ступенькам навстречу подруге.

Сонька вздрогнула и остановилась, вырывая босоножку из цепких плетей вездесущего вьюнка.

– А кто меня в гости звал? – изумилась она. – Все уши прожужжала: приезжай загорать и купаться. Даже карту рисовала. Вот мы и приехали.

Точно, был такой момент. Я вспомнила собственноручно изображенный маршрут от города до Бляховки и свои дурацкие приглашения. Но кто же знал, что Соньке влетит в голову приехать именно сегодня?! И потом…

– Кто это «мы», – осторожно поинтересовалась я.

– Мы – это я, Крошка и Кеша.

– Ты завела попугая? – облегченно вздохнула я и тут же подавилась собственным вздохом, потому что из-за угла появились Крошка и Кеша. Ну, Крошка, он и есть Крошка – пегий боксер-переросток. Мы с ним давно знакомы. А вот Кешу я увидела впервые. Если бы видела раньше, ни за что бы не забыла.

Представьте себе дылду высотой около двух метров, в нелепых очках, с огненно-рыжей шевелюрой и россыпью веснушек по всем доступным обозрению частям тела. При этом выражение лица совершенно безмятежное, улыбка и без того большого рта в пол-лица, а глаза из-под очков смотрят с наивной доверчивостью первоклассника, впервые плюхнувшегося за школьную парту.

– Это Кеша? – на всякий случай переспросила я, уже сообразив, что наш домашний паноптикум пополнился ещё одним колоритнейшим персонажем.

– Это Кеша! – радостно подтвердила Сонька. – Гениальный вэб-дизайнер и мой жених. Уверена, что вы понравитесь друг другу!

Одной рукой пожимая здоровенную лапу Кеши, второй принимая от Соньки пакет с чем-то ужасно тяжелым и обеими ногами отбиваясь от желающего позавтракать моими тапками Крошки, я постаралась взять себя в руки. Со спокойной жизнью, конечно, придется распрощаться, но у всего есть свои плюсы – вряд ли злоумышленники рискнут забраться в наш сад, если по нему будет шастать здоровенный зверь со страшной мордой. Я имею в виду Крошку, а вовсе не Кешу!

На самом деле у Сонькиной собаки родословной нет, и мы чисто условно считаем его боксером – по матери. Кто был отцом пары несуразных щенков, которых неожиданно принесла, как говорится, в подоле благовоспитанная и жутко породистая сука, жившая в соседней с Сонькиной квартирой, не знает никто. Соседка обвиняла в недогляде за собачкой мужа, муж – сына, а итог вот он… Когда моя сентиментальная подруга услышала, что владельцы опорочившей свое честное имя боксерихи собираются усыпить плоды мезальянса, её сердце не выдержало. Мало того, что она взяла себе одного щенка, так ещё и второго пристроила, разжалобив знакомую чету пенсионеров. Уж не знаю, какими словами вспоминают старички Соньку, потому что вряд ли взращенный ими пес сильно отличается габаритами от своего братца.

А Крошка хорош…

Весит милая собачка килограммов семьдесят, морда, как и положено истинному боксеру, стильная – под приплюснутым носом выдается вперед нижняя челюсть с крокодильими зубами. Почему-то все начинают сразу таращиться на эти зубы, не замечая умильных карих глазок, в которых всегда один вопрос: «Что бы ещё сожрать?» Сожрать не в смысле поесть, хотя поесть псина тоже всегда готова, а в смысле погрызть и порвать. С появлением Крошки, Сонька сразу привыкла убирать обувь и одежду в самые недоступные места, и в её квартире воцарился спартанский порядок – всё, что раньше валялось, где попало, пес просто истребил.

Я сунула в зубы Крошки старый половик и он, наконец, отвязался от моих тапок и блаженно повалился на землю, подставляя солнышку пятнистые бока. Шкура у псины удивительно похожа на выгоревшую замшу, обрызганную из грязной лужи проехавшей машиной. Просто крапчатый мустанг какой-то. А если учесть, что уши и хвост ему как беспородному в щенячестве никто не купировал, то экстерьер Крошки вгоняет в ступор и видавших виды собаководов. Сонька даже подумывала о выведении новой породы, вот только название пока придумать не смогла.

Что касается характера Крошки, то его можно охарактеризовать двумя словами: избалованный оболтус. И это притом, что с мозгами у этой собаки всё в порядке, соображает она моментально. Особенно, если это касается добычи соленых орешков или чужих тапок. Благодаря Сонькиному воспитанию, пес вырос патологически ласковым и, по-моему, даже не подозревает, что собака должна уметь кусаться. Впрочем, ему это и не нужно, одного вида вполне достаточно. Ленив Крошка просто до изумления, и готов всю жизнь провести, валяясь на диванах или где придется, лишь бы кормили и спать не мешали.

Я потащила подругу и её жениха в дом, на ходу предупреждая, что высота дверей в нем разная. И есть… Бац! Это Кеша подтвердил мои слова, треснувшись в полумраке лбом о косяк.

– А мне тут нравится! – провозгласила Сонька, озирая гостиную-столовую, в середине которой красовался наш знаменитый семейный круглый стол. Покупая новую мебель для городской квартиры, мы так и не решились его выкинуть, а вот теперь пригодился. На столе стояли вазочка с яблочными огрызками и наполовину растерзанный кекс, а у стола восседал папуля с чашкой остывшего кофе и газетой. Оставив гостей на попечение родителя, я всё же добралась до своей комнаты и наконец-то переоделась в нормальные шорты и майку.

По оживленным голосам, донесшимся снизу, я поняла, что проснулась мамуля. Её пробуждение означало начало нового дачного (зачеркнуто) трудового (зачеркнуто) каторжного дня. Хоть бы Аллочка поскорее вернулась – она научилась ловко управляться с «домной», и готовит вполне сносно. А я ненавижу возиться с кастрюльками. Так что готовить обед я соглашаюсь только в отсутствие невестки, потому что отношения с печью у мамули ещё хуже, чем у меня, и со дня приезда на дачу ей ни разу не удалось накормить нас неподгоревшими котлетами.

Ага, вот и шум мотора. Я высунулась в окошко, выходящее с лестницы во двор. Наш «форд» с трудом втиснулся в между забором и Сонькиной «ауди», к которой был прицеплен трейлер. Две фигурки в джинсовых комбинезонах и панамках выкатились из машины и тут же помчались к разнежившемуся на травке Крошке. Аллочка помахала мне рукой. Вернулись!

Энергии нашей мамули, когда она не спит, может позавидовать любой фокстерьер. Хотя никакому фокстерьеру не придет в голову загружать работой других и самому весь божий день метаться от одного исполнителя заданий к другому с проверками и дополнительными инструкциями. Так что поручение закупить у местных пейзан свежего молока, а по возможности и творога, сметаны, сливок, домашнего масла, яиц и куриных тушек, я восприняла с радостью. Гулять по Бляховке, это вам не пересаживать малину и крыжовник и не чистить желоб для стока воды. Тем более что за провиантом мы отправились с Сонькой и Кешей – гостей матушка пока не решилась припахать к сельхозработам. Ничего, всё ещё впереди!

Сопровождаемые Борькиными чертыханьями по поводу уникальной колючести посадочного материала и радостным визгом вернувшихся в лоно семьи Васьки и Нюшки, мы вышли за калитку и отправились вниз по вихляющейся в лопухах дороге.

Деревенский пейзаж радовал своей живописностью. Улиц в Бляховке как таковых не было, постройки располагались, в зависимости от того, что стукнуло в голову их хозяевам. Кирпичные дома стояли поближе к реке (а как же – таскать уворованный кирпич от берега было лень!), а деревянные жались к лесу (по тому же принципу – чтобы бревна волочь недалеко). Географическим центром поселения был небольшой выгон, на котором паслись привязанные к колышкам теленок и три козы. Коров выгоняли на высохшую болотину, там трава была выше и сочнее. Однажды я насчитала там два десятка буренок, значит, молочные продукты у селян водились. Но уговорить их продать излишки было задачей непростой. То же самое было с курами – пернатой живности болталось по Бляховке немалое количество – и куры, и утки, и белые надменные гуси. Но вот чтобы забить и продать – ни-ни. Местное население оправдывало свою репутацию нелюдимого и зловредного. Стыдно сказать, но кур мы привозили из города, в целлофановых пакетах.

Итак, мы шли по дороге. Кеша деликатно вышагивал по одной колее, а мы с Сонькой делили вторую. Ведь мне нужно было рассказать подруге о том, как я обнаружила хладный тру… вернее, тяжело раненого Алекса Броуди с преломленными граблями на груди.

– Так, говоришь, симпатичный? – перебила меня Сонька. – И по-русски понимает? Алиссандра, тебе этого мужика сам бог послал! Если ты его не охмуришь, не окольцуешь и не отбудешь на постоянное жительство в Лондон, я тебя до конца жизни буду презирать!

– Сонька, – немедленно разозлилась я, – это у тебя кольцевание является непременным ритуалом в отношении с мужчинами, а я уже однажды сделала такую глупость и на повторы меня пока не тянет. И с чего это ты взяла, что я должна ехать куда-то к черту на кулички ради мужика, которого увидела сегодня впервые в жизни? Может, он уже женат, или импотент, или голубой. Я успела только имя спросить!

– Но ты описывала его с таким энтузиазмом! – подруга закатила глаза и одновременно зажмурилась. До сих пор не понимаю, как у неё это получается.

– Ну, описывала… – Я покосилась на явно прислушивающегося к нашему разговору Кешу. – И я совершенно не против того, чтобы он заинтересовался мной. Но бежать впереди паровоза и начинать уже выбирать фасон подвенечного платья я не собираюсь!

Тут я заметила за щербатым забором торчащий из-за помидорной грядки тощий зад, обтянутый ветхими портками, и радостно завопила:

– Андреич! Привет, Андреич!

Зад вздрогнул, потом повернулся, и из-за него появилась всклокоченная голова, увенчанная древней, как мир, тюбетейкой. Андреич был чуть ли не единственным туземцем, с которым мы общались по-соседски. Видимо оттого, что он не был уроженцем Бляховки, а жил тут в приймаках у жениной родни. Да вот только вся родня, включая жену, уже переместилась на довольно обширный деревенский погост, и Андреич вдовствовал. Я вообще заметила, что смертность среди местных жителей была какая-то ненормальная, мало кто доживал до преклонных лет, всё больше гибли от каких-то нелепостей. То в доме угорят, то в болоте потонут, то друг друга в драке порешат. Поэтому дома, где обитали по одному-два человека были не редкостью, а правилом. Правда, и брошенных подворий почти не замечалось, везде кто-нибудь копошился. И всё больше мужики, баб было немного, а малых детей и вовсе не наблюдалось. Может быть, их от нас просто прятали?

Как-то, вкусив очередную порцию собственной бражки, Андреич поведал дедуле и Борьке, что есть у него взрослый сын, да только живет где-то «взагранице» и в родной деревне уже лет пять не был. А Андреич к нему ехать не соглашался, ему нравилось быть самому себе хозяином. Коровы, правда, у него не водилось, была коза Зинаида, кролики и пара десятков огненно-красных кур во главе с петухом Штирлицем, злобным, как дикая пантера. Да сад-огород, да самогонный аппарат… Короче говоря, живи себе и живи. А «взаграницах» и воздух вонюч, и огорода нет.

Распрямившись во весь рост, Андреич приветливо помахал нам только что выдранной морковкой и засеменил к забору. Ноги, обутые в резиновые китайские тапочки аккуратно ступали между рядками свеклы и капусты, так что было видно, что Андреич трезв с утра, как стеклышко.

– Ну, что, дачники, опять побираетесь? – завопил он, увидев у меня в руках корзинку. – Али по грибы снарядились? Так грибов в лесу покудова не видать.

– Побираемся, Андреич, – кивнула я. – Матушка молока купить послала.

– Эх, нету у меня молока, – расстроился Андреич. – Всё, что Зинка дает, сам выпиваю, для собственного здравия. Может, помидоров возьмете? Ранние они у меня нынче. Да разной зелени ещё накидаю, не обижу.

– А яйца есть?

– Есть, как не быть, щас принесу! А помидоров, значит…

– Ну, неси и помидоры, – согласилась я, вспомнив наши чахлые кустики, выращенные из элитных семян. Помидорки на них висели редкие и совершенно зеленые. А у Андреича вон какие заросли вымахали!

Пока мы топтались у забора в ожидании, когда хозяин принесет обещанное, и обрывали ягоды с растущей за ним вишни-китайки, вдали послышался какой-то рев. Через пару минут я увидела промелькнувшую за соседним домом серебристую машину. Кто-то уезжал из деревни. Не наши ли утренние визитеры? Сердце неприятно кольнула мысль о том, что Алекс совершенно один, в больнице. Что если эти типы решили навестить его там?

Загрузив корзинку покупками, я потащила Соньку и Кешу по Бляховке с максимальной скоростью. И всё, что нам удалось ещё приобрести, это трехлитровая банка молока, выпрошенная за полсотни рублей у Евдокии. Евдокиина лояльность объяснялась тем, что крыша её дома требовала ремонта, и деньги были нужны. Учтем на будущее.

После этого мы в быстром темпе вернулись домой, хотя подруга вредничала и требовала продолжения знакомства с местной флорой и фауной. Но после того, как один образец фауны, мекая и агрессивно тряся бородой, попытался забодать вначале Кешу, а потом и кинувшуюся на его спасение Соньку, возражения прекратились.

Глава третья

Я не стала дожидаться обеда. Какой может быть обед, если с брошенным на произвол судьбы найденышем в страшной больнице номер три может случиться все, что угодно! Он же – совершенно неприспособленный к российской действительности иностранец, да ещё и с ушибленной головой. Мерзкие физиономии Жири и Стасика мерещились мне за каждым кустом, поэтому я наспех проинструктировала домашних, как им обороняться на случай появления бандитов, получила от мамули взамен длиннющий список продуктов, которые мне нужно привезти из города, и отбыла.

Как я прорывалась в палату, куда эскулапы заточили Алекса, лучше умолчу. Я понимаю, что обед и неприемные часы, но я же объяснила – мне нужно позарез! Вопрос жизни и смерти. Пропустили. Я полюбовалась на мирно спящего после укола снотворного красавчика с аккуратненько забинтованной головой.

Поместили его, естественно в обычную шестиместную палату, где уже обитали пара пенсионеров разной степени забинтованности, тощий юнец с костылями и двое среднестатистических граждан без особых примет. Я провела ещё один инструктаж и пообещала мужикам блок сигарет и ящик пива, если они не подпустят к постели раненого никаких сомнительных типов. Тут мне пришлось приложить максимум красноречия, чтобы живописать скунса и бородатого. По-моему, напугала я всю палату изрядно, но это и хорошо, теперь будут бдеть.

Затем в ординаторской я отловила врача, который был в курсе состояния Алекса, и допросила по полной программе. Оказалось, что опасных для жизни повреждений у травмированного, к счастью, нет. В доказательство мне был продемонстрирован рентгеновский снимок, и я убедилась в целостности запечатленного на нем черепа. А когда добрый доктор щелкнул кнопкой электрочайника и буркнул:

– Так что через пару деньков можете его забирать, – я преисполнилась такого счастья, что едва не расцеловала милого толстячка. Помешала этому медсестра, влетевшая в комнату с воплем:

– Евгений Павлович, там у Максимова опять машинка сломалась!

После чего доктор, последними словами проклиная и Максимова, и неведомую мне машинку, умчался бешеным галопом.

Я вышла в коридор. Отделение травматологии жило своей жизнью. Куда-то катили кресло-каталку, из которой пропеллером торчала чья-то загипсованная нога, неспешно ковыляли, лязгая аппаратами Илизарова, мужики, а женщины с забинтованными головами или даже лицами прогуливались поодиночке и парами. Я доплелась до поста и конфиденциально сообщила дежурившей там медсестре, что за пациентом из двенадцатой палаты, да-да, тем, что иностранец, нужен особый присмотр. Возможны покушения и прочие неприятности. Сестра отнеслась с пониманием, очевидно, она тут навидалась всякого, так что пообещала никого подозрительного к Алексу не пускать.

Но на душе всё равно было неспокойно. Я вернулась в палату и присела на стул у кровати раненого. Минут через десять он, словно чувствуя мой взгляд, приподнял веки.

– Ну, как вы? – поинтересовалась я, но ответа не получила. Взгляд синих глаз был бессмысленным, как у новорожденного.

– Вы лучше завтра приходите, девушка, он сейчас в отключке до утра проваляется, – посоветовал мне мужик с соседней койки.

Пришлось согласиться. Тем более, что Алекс снова закрыл глаза и задышал ровно и безмятежно. Я положила на тумбочку большое красное яблоко и пообещала вернуться завтра утром. Замечание мужика о том, что посетителей пускают только вечером, я проигнорировала. Он просто не знает, с кем имеет дело.

Я ехала по знакомым улицам и размышляла, стоит ли мне заезжать на работу или нет. С одной стороны, кто-нибудь непременно привяжется с очередной проблемой, которую без меня решить совершенно невозможно, а с другой мне хотелось поболтать с ребятами из охраны и расспросить их, как себя вести с теми двумя сомнительными типами. А может, мне и что-то более конкретное скажут. Или даже возьмут под охрану наш Дом, размечталась я. А что, в фирме я – лицо не последнее…

Я уже было совсем решилась, но потом поняла, что буду выглядеть в глазах охранников мнительной психопаткой, плюнула на эту идею и поехала домой. Не в Бляховку, а на нашу городскую квартиру. Мне нужно было забрать оттуда корзинку с маминым вязанием и проверить почтовый ящик.

И первый, кого я увидела у подъезда, был бредущий прочь от него тот самый щуплый очкарик, у которого мы купили Дом. Я посигналила, парень подпрыгнул на месте, словно в него ткнули электошокером, и кинулся чуть ли не под колеса моей машины. И к чему бы это такая ажитация? Я быстренько припарковалась и выскочила наружу. Старушки на лавочке замерли в ожидании, но целоваться с очкариком я не собиралась. Он, впрочем, тоже. Физиономия у него была хмурая, озабоченная, слегка поцарапанная, а скула явственно припухла и покраснела. У меня возникли нехорошие предчувствия. Впрочем, вру, возникли они давно, а сейчас только усилились.

Я не стала выслушивать невнятные вскрики юноши (кстати, как его зовут-то – Саша или Паша?) на улице, а втащила его в дом. Там, вникая в то, что он рассказывает, я добыла из морозилки лед, завернула в салфетку и велела приложить к физиономии.

Услышанная история мне крайне не понравилась. Часа полтора назад к Саше или Паше явились два хмыря. Ага, те самые, наши бляховские соседи – скунс и бородатый, без вариантов – парень их очень живо описал. Вначале интересовались, окончательно ли оформлена продажа Дома. Когда узнали, что документы все получены новыми хозяевами, стали допытываться, откуда мы взялись и кто такие, потом зачем-то дали Саше или Паше по морде и уехали. Нет, наш городской адрес он врагам не выдал, да они и не спрашивали, ведь найти нас в Бляховке проще пареной репы. Перепуганный парень в деревню ехать не рискнул, но решил на всякий случай нас предупредить, уж больно ему визитеры не понравились.

– А откуда они твой адрес узнали? – удивилась я, наливая в чашки чай.

– Так я его в Бляховке всем соседям оставлял, когда хотел дом продавать – для потенциальных покупателей, так что… – он поёжился.

Я настолько разнервничалась, что о необходимости закупить провиант вспомнила только в последний момент, едва не проскочив мимо супермаркета. Хорошо, что на глаза попался, иначе мамуля устроила бы мне головомойку. Запихивая в тележку пакеты и коробки и пытаясь понять, что в списке означало «соб. кор. 5 кг» и «кот. 50 шт», я бродила между стеллажами. Потом затащила тяжеленные пакеты в машину, ладно хоть парень, маячивший у входа, сжалился и помог. Нет, жизнь в деревне, конечно, хороша, но таскать туда тоннами продукты – это как-то ненормально.

Подъезжая к повороту, где мне нужно было съезжать на грунтовку до Бляховки, я вдруг начала озираться, потому что в голову закралась мысль о возможной слежке. И только усилием воли и мысли, я заставила себя перестать крутить головой – смысла в наблюдении за мной не было абсолютно никакого. И вообще, мне нужно поменьше читать детективы на ночь… Тут я въехала в первую рытвину, лязгнула зубами и сосредоточилась на дороге.

Бляховка появляется внезапно и сразу вся – из-за поворота выезжаешь на бугорок, и вот она, деревня: направо ползут вниз огороды с баньками, за которыми видны крыши домов, а налево дома карабкаются на склоны. И в лучших традициях русского пейзажа внизу поблескивает извивами речка Рузняйка. Лес вокруг смешанный – сосна с березой и осиной. И охватывает этот лес деревню широкой дугой. Единственная дорога ещё некоторое время петляет среди домов, а потом растекается в разные стороны уж совсем несолидными проездами.

Я направила машину вверх, к Дому, тут спешить нельзя, слишком много камней, а я, все же, не на танке еду. Краем глаза я заметила, как невдалеке кто-то промчался огородами. Коза? Собака? Всполошенный петух перебежал дорогу и скрылся в лебеде.

У Дома царила невиданная до сих пор паника. Я ощутила её мгновенно, ещё не успев въехать во двор. Но крыльце, заломив руки, возвышалась мамуля, перед ней громоздилась куча спальных мешков, сумок и каких-то отдельных шмоток. И скарб продолжал лететь из распахнутых дверей трейлера.

Аллочка тащила куда-то упирающихся детей, а папуля на повышенных тонах общался с кем-то по мобильному телефону. И только распластавшийся в тени забора Крошка мирно дрых, не поводя и ухом.

– Что произошло? – устало поинтересовалась я, выбираясь из машины.

В ответ я ожидала услышать нечто вроде: «веник потерялся» или «мама тлю на капусте обнаружила». Но тут из-за угла вывернул Борька и буркнул:

– Первое – мы нашли настоящий мертвый труп. Второе – деда, кажется, похитили!

– Ну ни фига себе… – только и смогла произнести я. А что бы вы изрекли в такой ситуации?

Дальше всё происходило, как в дурном кино: Борька потащил меня за дом, потом через пристройку вниз в подвал – там было нечто вроде люка с ветхой деревянной лестницей. Подвал под Домом устроен довольно хитро: в одну его часть можно спуститься, если открыть дверцу из сеней. Там все чин-чином – крутые каменные ступени, внизу довольно обширное мощеное камнем пространство, уже почти не захламленное – за зиму папуле удалось вытащить из него почти всю вековую рухлядь и частично сжечь, а частично свалить в сарае, чтобы позже вывезти на свалку. Мамуля мечтала устроить в этой половине подземелья полки для хранения припасов.

Вторая часть подвала отделялась от первой глухой каменной стеной и была куда запущенней, до неё просто пока руки не дошли. Часть её занимал огромный фундамент «домны», а в углу проходил довольно хитрый водосток. Папуля давно хотел с ним разобраться, потому что чугунные трубы были состыкованы кое-как, что грозило утечкой и застаиванием воды в подвале. И вот сегодня мамуля заявила, что засорился желоб, по которому вода стекала за пределы нашего участка и дальше совершенно неэкологично сливалась в яму, игравшую роль дренажа. В общем, система ещё та… Нормального строителя точно кондрашка хватила бы.

Как я поняла, мамулина разнарядка на прочистку водостока досталась папуле, и тот принялся за дело. Но чем дольше чистил, тем больше понимал, что придется что-то делать и с трубой, выходивший из подвала в желоб. Нужно было либо поднимать трубу, либо изменять наклон желоба. Легких путей мы, как известно, не ищем, поэтому папуля влез в подвал и принялся там за земляные работы. Ровно через пятнадцать минут он выковырял из-под трубы череп.

Вопль, изданный папулей, взволновал округу. Даже Андреич примчался.

Некоторое время все созерцали забитые землей глазницы страшной находки, потом Борька поковырялся ещё и зацепил штыковой лопатой пару костей. На этом всё решили остановить и вызвать милицию.

– А дед? – напомнила я, рассматривая чьи-то останки, сложенные на старой газете. В свете фонарика композиция больше всего напоминала пиратский флаг – череп и две скрещенные косточки.

– Слушай дальше. Пока мы суетились, никто не замечал, что деда нет, не до него было. А когда немого очухались и из подвала вылезли, смотрим, на капоте Сонькиной машины придавленная камнем записка лежит. Дескать, если вы немедленно подвал не запрете и все отсюда не свалите, хана вашему дедушке.

– Какого же черта ты раньше молчал?! – заорала я, как только смогла прийти в себя. Первоначально к заявлению о похищении деда я отнеслась довольно легкомысленно, поскольку вообразить себе такое просто не могла. Нужно знать нашего дедулю, чтобы понимать – похитить такого кадра могли решиться только идиоты. И вот те на… Нашлись!

– Кто, я молчал? – оскорбился братец. – Это тебе чужие кости ближе родного деда оказались!

Я проигнорировала Борькину несправедливость, присела на какой-то ящик и задумалась. Несомненно, всё это было одной цепочкой: раненый Алекс, появление пары мерзких типов, их визит к Саше (или Паше – с именем я так и не разобралась) и теперь похищение и шантаж. Но почему?! Почему всю зиму папуля с Борькой мирно ремонтировали Дом, потом сюда приехало всё наше шебутное семейство. И никто не лез к нам, наоборот – сторонились, стараясь избежать любого общения. Неужели мы так досадили аборигенам, что они решили таким образом заставить нас покинуть Бляховку? Но причем тут англичанин, да ещё какой-то левый скелет?..

Рискуя свалиться с дряхлой лестницы, я вылезла наружу. Мамуля продолжала трагически топтаться на крыльце. Из трейлера доносились сдавленные проклятия. Теперь барахло затаскивали внутрь. Вернее, Кеша меланхолически швырял его внутрь по команде «Давай!». Я заинтригованно заглянула в распахнутые дверцы. Сонька, облаченная в перламутровые леггинсы и длинную футболку, раздраженно перетряхивала влетающие сумки.

– Что ты ищешь?

– Пистолет, – ответил за Соньку Кеша.

– Пистолет?! – я чуть не села в траву.

– Она спрятала мой газовый пистолет, – подтвердил Кеша. – Хорошо спрятала, на совесть.

Ага, будем знать, что Сонькиному жениху не чужд сарказм.

– Алиссандра! – донеслось из Дома. – Алисс, у тебя мобильник заряжен?

Я поспешила на зов, доставая телефон. Папуля схватил его и принялся сосредоточенно тыкать в крошечные кнопочки. Пока он это делал, я узнала, чего он добился, посадив батарейку на своем. Да ровным счетом ничего: оказывается, Бляховка – спорная территория.

Тут я вытаращила глаза от удивления, я-то думала, что спорные территории бывают только в военных или государственных конфликтах. Оказывается, нет. Наша милая деревня расположена на самой границе двух районов, так что первый район считает, что Бляховку должна оберегать милиция второго, а второй – что первого. Всё это в подробностях объяснили папуле двое дежурных по райотделам. Учитывая, что скорая помощь приехала утром без всяких возражений, выглядело всё это более чем странно. Но факт оставался фактом: обе милиции к нам приезжать не желали. Правда, в одной пообещали прислать… археологов. Зачем нам археологи, было не совсем понятно, но отказываться папуля не стал – пусть едут, нам не жалко.

– А когда дед исчез? – поспешно спросила я, видя, что родитель с пятой попытки набрал таки нужный номер.

– Аллочка говорит, что он собирался на реку рыбу ловить, вот с того времени его никто и не видел. Но на берегу его нет, Борька проверял. Алё!.Алё!!!..

Так, значит, если деда похитили, то случилось это либо у реки, либо по пути к ней… Я пулей вылетела из дома, понизу обогнула наш садик и свернула на тропинку, ведущую к Рузняйке. Тут нужно было быть особо внимательной, поскольку сверзиться со склона означало не только ссадины и синяки, но и полет в заросли крапивы, которая росла повсюду и высотой была почти в человеческий рост. Я горной козочкой скакала вниз, одновременно размышляя о том, что утром именно с этой стороны приходили Жиря и Стасик. А вон и дом виднеется, во дворе которого я раньше видела противного скунса. Ага… Сейчас там, вроде бы, тихо. Или это только кажется?

Спустившись к реке, я обежала кусты ивняка и маленькую заводь, где обычно дед забрасывал удочку. Никого. Пусто было и на поросшем травой пологом бережке, с которого мы обычно купались. И вообще – тишина стояла какая-то зловещая, нехорошая тишина.

Как там Борька сказал – немедленно запереть подвал и уехать всем отсюда? И ради этого деда умыкнули? Абсурдность происходящего была видна невооруженным глазом. Ну даже если мы кому-то тут настолько осточертели своими рейдами по деревне в поисках молока и яиц, купаниями в Рузняйке или мамулиными криками по поводу обнаружения чужих куриц, роющихся в клумбе с настурциями, то можно было просто прийти, сказать… А зачем напали на Алекса? И где могут прятать похищенного деда?