Настроение его гнило так же успешно, как яблоко, упавшее в канаву. Но, несмотря на импульсивное решение, он предвкушал скорое возмездие. Когда он докажет этому самовлюблённому ублюдку Помпее, что прекрасно справляется и без него, то достигнет более высокого статуса. Покажет этому недоноску его место.

– И что теперь будем делать? – спросил сидящий сзади Уроборос.

Он чувствовал себя неловко. Особенно стыдно ему было разбирать установку, поочерёдно перетаскивая барабаны в фургон. Помпея, как и раньше, предложил свою помощь, но Фтор не позволил толстяку согласиться. Его уязвлённая гордыня не могла допустить подачки. Только цепь плетения «Бисмарк» позорно звякала.

– Теперь мы будем выступать в таком составе, – ответил Фтор.

– А назовёмся как? – присоединился к обсуждению Везувий.

– Как-как, «Саван», конечно! Неужто ты забыл, балда?

– Катись ты в жопу со своим «Саваном»! Сам только читал нотации про совместное принятие решений! Меня не устраивает это простецкое и тюфячное имечко! – давил на газ красноголовый панк.

– Вот какие черти в тихих омутах водятся! – клацнул зубами Фтор. – Что ж, делись своими вариантами, – снизошёл он.

– По-моему, уместней всего будет «Гондвана». Ну, помните, когда суперконтинент Пангея раскололся на две части, то назвали их «Гондваной» и «Лавразией». Так вот, «Гондвана» звучит величественно…

– Да, монументально, – решил щегольнуть умным словом Уроборос.

– И ты туда же? – гавкнул Фтор. – О’кей, будь по-вашему. Только потом не предъявляйте мне претензий, что я не учитываю ваше мнение.

– Договорились, – холодно прервал его Везувий.

Фтору не нравилось то, что его старый кореш теперь так жестоко обходится с ним. Ещё ему не нравилось, что в выбранном названии не было никакого намёка на цифру семь. Ни малейшего созвучия. К тому же Фтор помнил о дальнейшем дроблении материка.

Лавразия

Оставшаяся троица подавленно лежала на диване, вращая в руках пустые банки пива.

– Спасибо, что решили остаться со мной. Мне ценна ваша верность, – в конце концов, вздохнул Помпея.

– Не за что, старик, – ответил Пустыня, – я уверен, что ты сможешь довести нас до вершины, – утешил его друг.

«До вершины?» – с болью повторил Помпея. До какой вершины? До чего он их доведёт? К чему приведёт их всех его амбициозность? От этой мысли по спине парня бежали не то что мурашки, а скарабеи, какие забирались под кожу в фильме про мумию.

– Как теперь фыступать дальше? – понуро спросил Фрикаделька.

– Эх, для начала, – взял последнюю мягкую субстанцию воли в кулак Помпея, – запилим информацию в сеть и создадим новую страницу. Начнём всё заново. Нам повезло. У меня есть идеи для нового альбома. При записи можно использовать программные барабаны. Пустыня перейдёт на акустику. Вполне возможно, что наш громкий разрыв лишь усилит интерес у публики, – пытался найти хорошие стороны он. Ведь не бывает такого, чтобы в расставании не было хорошей стороны.

– Здорофо, – поддержал его фрик, – только как отныне назофётся наш коллектиф?

– Я предлагаю «Loveразию». Этот материк образовался после деления Пангеи. К тому же, в заглавии упоминается любовь, но любовь северная, холодная, почти мёртвая, – печально произнёс Помпея, глядя в стену.

– Отлично! Мне нрафится такая симфолика! – поднял большой палец Фрикаделька.

– Поддерживаю, – коротко отчитался Пустыня.

– Тогда решено, – поднялся Помпея, – выливаем новости в Интернет и берёмся за работу, – заключил он.

Глухая тишина. Осеннее дыхание, словно осень объелась сырого мяса. Скрипучий скрежет твёрдого грифеля по бумаге. Его бледно-серые узоры, которые складываются в буквы, которые складываются в слова, которые складываются в предложения. Помпея по совету Фанси сочинял песню «Демолюбовь», но мозг оставался безнадёжно пустым. Любой медитирующий Будда позавидовал бы его пустоте. Вместо стихов парень оставлял прозаические наброски.

«Планета – шар для боулинга, запущенный Богом в пластмассовые кегли. Вся проблема в том, что эти самые кегли – мы,» – писал он. Дело стопорилось и никак не желало сдвигаться с мёртвой точки.

– Пустыня, попробуй что-нибудь сыграть. Поимпровизируй. Может быть, на музыку получится наложить текст, – предложил он.

– Угу, – подскочил Пустыня.

Но даже когда гитарист изобрёл лиричный перебор на седьмом ладу, и даже когда они записали его на диктофон и уменьшили скорость до глухого грохота, ничто не вдохновляло вокалиста. Грусть упорно не хотела размножаться и делиться, словно диплоидная материнская клетка.

– Это провал, братцы, – изрёк Помпея, – встретимся завтра, – вяло проронил он.

Наркосинтез

Зато у их соперников творческий процесс шёл в гору, да не в простую, а на сам Эверест. Идеи бурлили в огромном котле, доходя до состояния готовности.

– Зацените, – тыкал бычок в пепельницу Фтор, – песенка «Драка за драгс».

«Драка за драгс,

Драка за драгс!

Как драконы, дерётесь за драгс!

Это нойз, красавчики! Это найс!»

– Крутая звукопись! – выпускал дым из лёгких Везувий. – У меня есть схожая жемчужинка – «Пушки Пушкина».

– А я сочинил песню «Гондоны». Она отсылает к названию группы, – пояснил Уроборос, – а ещё «Торнадо». Я посветил её своим тарантулам Зомби и Штейну, – грамотно изложил гот.

– Сгодится, – как бы разрешил Фтор, – только как объединить все тексты единой композицией? – озадачился он.

– Хм, – поджал подбородок Везувий, – может, наименовать альбом «Взрыв»? Типа после катастрофы во Вселенной обосновался хаос, все дела. Этакий винегрет, – предложил он.

– Не звучит, – отмахнул идею Фтор, – коротко и резко.

– Так это и хорошо, что коротко и резко! – не унимался панк.

– А как насчёт «Страхосинтеза»? – впутался Уроборос.

– Ты как вообще такую бессмысленную комбинацию состряпал? – жёстко огрел его Фтор.

– Ну, мне подумалось, что общество испытывало бы страх от ужасающих тем, – мешкаясь, ответил густо накрашенный Винни Пух.

– Галилео Галилею тоже думалось перед инквизицией, – огрызнулся жёлтый, – хотя в твоей версии есть зерно, – добавил он в конце.

Уроборос растянул свои баклажанные губы в наивной улыбке.

– Спасибо, я старался, – смутился он.

– Ах, – приложил руку ко лбу Везувий, – его тупость неисправима!

– Погодь, а давай назовём альбом «Наркосинтез»? Тут вам и смешанный винегрет, и торнадо, – вспыхнул Фтор.

– Точняк! – закивал Везувий.

На радостях мустанги позволили себе пропустить ещё по одной баночке пива и, слегка расслабленные, продолжили творить.

***

Так парни собирались пару раз в неделю, подбирая максимально яростные мелодии и находя свежее звучание. Мурашки служили им чем-то вроде индикатора крутости. Если спина покрывалась мелкой дрожью, значит, трек пробирал до костей. Если нет, то табы зачёркивали и выбрасывали в улей. Когда стопка мятой бумаги стала увесистой, три цветных парня записали несведёнки на диктофон. Очистили записи от лишнего шума и несколько раз прокрутили. Результатом остались довольны.

– Теперь можно и в студию нести! – радовался Уроборос.

Деньги у них водились. После тура вундеркинды, конечно, не шиковали, но и не попрошайничали в проходе. Впереди им мерещился блистательный подъём.

Селекция грусти

Осень опять выдаивала разбухшие тучи. Дождь скучно и однотипно барабанил по «Сахаре». Странно, вроде в пустыне не должны капать дожди. Значит ли это, что они укрылись в оазисе? Значит ли это, что в ящике Пандоры сохранилась надежда? Не сами ли они приберегли её чемоданчик на десерт?

– Хватит унывать! – решительно поднял себя за шкирку Помпея. – Аппетит приходит во время еды. Так и в музыке. Нечего ждать манны небесной. Её надо добиваться самим, – сказал он, силясь придать товарищам бойцовский дух. Разумеется, его призыв подействовал слабо, но всё же подействовал. Поначалу ребята вяло перебирали струны, словно накрытые героином, но постепенно вошли во вкус. Даже создали оглушительную, пропитанную болью песню. – Утопи меня, утопия-ия-ия! – расщеплял голос Помпея.

Этот приём известен как скриминг, но он предпочитал именовать его катарсисом. Пока Помпея голосил, Пустыня подбирал на слух музыкальные партии, и это занятие напоминало поиски сокровищ. И клад однозначно стоил затраченных усилий. Следом за «Утопией» вылупились и «Тирания», и «Помпезность трагедии».

– Пощади-и-и! – ревел Помпея, пока Пустыня снимал, а Фрикаделька стоял рядом.

Для себя солист уяснил одну нехитрую штуку: результат – это время, умноженное на мучения. Если к мукам прибавлялось вдохновение, то результат вырастал в разы.

Их регулярные встречи потихоньку приносили плоды. Сморщенные и мелкие, но всё же плоды.

Соперничество

Как назло, в студию обе группы пришли в один и тот же ноябрьский слякотный день. Первой её заняла «Гондвана», и «Loveразии» оставалось только плеваться от зависти или смиряться с очередью. Естественно, парни плевались, и проклинали белый свет, и желали этим «грёбаным педикам» технических капризов и провалов в памяти. «Гондвана» же наслаждалась мелким везением и считала себя на шаг впереди. Их альбом «Наркосинтез» записался первым. В него вошли убойные треки с эпичными названиями:

Драка за драгс

Пушки Пушкина

Гондоны

В ванной

Г*вно

Торнадо

Демиургия

Котлован

Соловьи

Наводнение

Дно

Данс ворд

В негласную борьбу с «Наркосинтезом» вступила «Селекция грусти».

Тирания

Помпезность трагедии

Утопия

Стенания

Смерть Ромео

Отрицание

Смятение

Атеисты

Боль Джульетты

Демолюбовь

Умирает мир

Мессия

Спасение

Хоть обе группы записались в ноябре, официальную дату релиза они наметили на декабрь, как раз перед Новым годом, чтобы подогревать интерес и ожидание своих подписчиков.

Ярмарка

По телевизору уже вовсю крутили рекламу Кока Колы и песенку «Jingle bells», но вместо «Happy New Year» Фанси слушала новинки своего ряженого-суженого. В парках уже гостили ледяные скульптуры с подсветкой, а во дворах покоились высокие сметанные кочки. Город украшали протянутые гирлянды и небрежно наряженные ёлки. На них висели огромные картонные конфеты и прочие атрибуты, сделанные детскими руками. Фанси любила гулять по тёмным улочкам, нацепив на голову пушистые наушники. Зимой запах счастья ощущался особенно резко, и хрустящий морозец заряжал весельем.

Единственное, что омрачало настроение леди, так это постоянная занятость Помпеи. Парень считал, что им предстоят ответственные концерты и нельзя упасть в грязь лицом. Фанси понимала его и не требовала к себе повышенного внимания. Снегом наслаждалась в одиночку, в одиночку шуршала синими глянцевыми фантиками, в одиночку разглядывала ёлочные блестящие шары и в одиночку просвещалась: ходила на выставки, посещала рождественские ярмарки.

Девчонку окружали креативные улыбчивые люди, торговцы бижутерией и сувениров предлагали свои товары, и дети в шуршащих штанишках на лямках и в полосатых водолазках носились по тёмно-зелёному ковру. Когда-нибудь и у Фанси появится такой же забавный смышлёный карапуз. Думая об этом, она становилась настолько лёгкой, словно попадала в космические вакуум, где не действовали земные силы притяжения. И только блёстки, мишура, огни и мандарины манили её со всех сторон.

– Поглядите, какой у меня шарф, – подходила к ней интеллигентная старушка, – я сама его покрасила и сегодня надела первый раз, чтобы показать людям. Обычно ведь производят тёмную грустную одежду, а я решила принести в серую массу яркие и радостные цвета! – восклицала она. – Жёлтые, зелёные!

– Очень здорово, – вежливо улыбалась Фанси.

Хоть бабулька производила впечатление светлого, но одинокого человека, Фанси было не до неё. Она старательно подыскивала подарок для Помпеи. Что могло его удивить? Что могло пригодиться? Уютный свитер с оленями? Или какая-нибудь побрякушка на шею? Или вообще сделать бытовой полезный подарок вроде сковороды или дизайнерской кружки? Или лучше выбрать книгу с биографией какой-нибудь рок-группы? Или всякие модные приспособления для домашней студии? Варианты кружили её, как ветер снежинку, и бедняжка терялась среди пёстрых прилавков. Оставалось лишь надеяться на романтичную вещицу, которая найдёт её сама собой. И Фанси безоговорочно верила в волшебство, и в Деда Мороза, и в исполнение желаний, и в будущее счастье с Помпеей.

Бедная Фанси верила…

Последний день Помпеи

В автобусах люди с трудом просачивались к выходу. Близилась кульминация года, и уличные толпы семьянинов образовывали нехилые давки. Кто-то спешил на распродажу шуб, кто-то в супермаркет, но большинство – на концерт «Loveразии». Фанси удалось первой забронировать выступления, и возбуждение друзей зашкаливало по любым меркам.

– Готовы? – спросил Помпея, пока стилист бегал пышной кисточкой по его лицу.

– Ещё бы не были готовы! – усмехнулся Пустыня, не шевелясь в кожаном кресле.

Сейчас они напоминали застывшие фигуры великих философов, а дизайнеры – сосредоточенных скульпторов. Пока что в зал никого не пускали.

Обычно Фанси уже караулила их, попивала сок через трубочку и с любопытством поглядывала по сторонам, но сегодня она приболела и, к огромному огорчению, не смогла присутствовать на их презентации себя. Впрочем, малышка уверяла, что у неё сильно развит эмпатический стыд, и ей даже легче лежать в своей тёплой постельке с градусником и мишкой Тедди, чем грызть ногти от волнения.

Вскоре с молодых расфуфыренных девочек и мальчиков стали спрашивать билеты, и холл моментально заполнился шумной толпой.

– А вот теперь мурашки к ногам и подкрадываются, – поёжился Пустыня.

– Ничего, на сцене пройдёт, – утешил его Помпея, хотя сам переживал, выстрелит ли их выступление втроём.

– Что ж, пора уже, – посмотрел на часы Фрикаделька.

Он поднялся, одёрнул платье и выпорхнул навстречу зрителям. Отчего-то они его любили и всегда встречали бурно. За Фрикаделькой вышел гитарист, а за гитаристом, по известной схеме, певец. Фрикаделька с загипнотизированным видом жал на клавиши, прожекторы бледнели и угасали совсем, и когда темп добрался до пиковой точки, раздался музыкальный взрыв, огненный поток прочертил тьму, искры окружили сцену, и, в конце концов, зажегся свет, и Помпея завыл в микрофон, наклоняясь назад.

– Упади на колени, горе! Расколись же, моя тоска! Я с рождения скукой болен! Стреляй меня! Shoot and cut! – протягивал он, и глубокая густая жижа заполняла метафизические тела. – Ну, давай, ну, давай, Трагедия! Разорви меня и сожги! Улечу на стреле-ракете я в демонический страшный ми-и-ир! – снижал интонацию парень. – И даже ты, даже ты, не спасай меня! Я потерянный блудный сы-ын! Не взирай на мои стенания! Просто, милая, сладко спи-и-и! – изгибался Помпея так, что напоминал змея-искусителя. – Я люблю вас! – выкрикивал он после окончания песни. – Вы слышите? Ай лав ю! – как безумный Шляпник, кривлялся он и вновь открывал пасть. – Твой Ро-ме-о у-ми-ра-ет! – чеканил по слогам парень, – твой Ро-ме-о на иг-ле! – чёр-ный ан-гел при-ле-та-ет, ос-та-ёт-ся на плече! Чёрный ан-гей шепчет низко с дивным взглядом Ва-си-лис-ка: У Хо Ди! – шипел он.

– У-у-у! – гудел человеческий улей, выражая своё восхищение и прося добавки.

– Плачь и кричи, вдова! Бей и молись одна! У раскрытого гроба! – быстро выпаливал Помпея. – Бей по щекам Христа! Плюй на его уста! Замыкайся в утробе! – Из набитого зала слышались свист и топот, сотни телефонных фонариков и вспышки от фотографий бельгийскими огнями искрились в море людей. – Я утопаю в тьме! И у тебя в руке нет моего кольца! Только пульса-а-ация в го-о-олове мне мешает свет разглядеть…

Помпея совсем перестал бояться и полностью обнажал свою душу. Все воспалённые нервы выворачивались наружу, как внутренности Чернобыльской АЭС. Он словно нёсся на американских горках, уже не дрожа и не сжимая поручни. Только драйв и ветер свободы подхватывали его и подбрасывали к звёздам.

– …Застываю без тебя, моей му-узы! Тело – это ерунда, это му-у-усор! Это му-у-усор! – сокрушался солист, опускаясь на колени и раскачиваясь, как шаман. К нему тянулись сотни паукообразных рук, и он мягко касался их пальцев. – Погружаюсь навсегда в эту ко-о-ому! И крушенья корабля в Леднико-о-овом!..

За спиной Помпеи мерцало табло, которое показывало растекавшиеся тёмные кляксы. И сам Помпея был подобной кляксой. Его руки, как у Слендермена, опускались вниз длинными плётками и утекали куда-то сквозь пол. Его ватные ноги превращались в облачные перья, а сам Помпея – в удивительно мягкий свет. И блаженное тепло кутало его кожу, и люди, стоящие внизу, любили его, как родная мать, и он тянул к ним свои Слендерменовские руки, и людские щупальца утаскивали его в пучину славы и любви. Десятки ладоней сменялись под его спиной, но вскоре кто-то опустил его ноги, кто-то коснулся его волос, кто-то вцепился в его одежду. Растерянный Помпея не понимал, что происходит. Он, как утопающий, отдавался властной воде и ждал, как с ним поступит стихия.

А стихия не унималась. А стихия бушевала и тискала его, как бедного котёночка тискают пятилетние дети. В холке у кошек расположен пучок нервов, поэтому, когда их хватают за шкирки, кошки замирают и не шевелятся. У Помпея складывалось такое ощущение, что он весь сплошной пучок нервов. Он не мог пошевелиться. Он не мог сделать и шагу в сторону. Потный и задыхающийся, парень старался вернуться на сцену, но плотная стена фанатов отрезала ему путь.

Они очень мило улыбались кумиру, нависали со всех сторон, и их кумир не выдержал. И рухнул. И принял жалкую позу эмбриона. Говорят, что в калачике ребёнок чувствует себя защищённым, но почему-то Помпея совсем не чувствовал себя защищённым. Его дыхание с трудом проходило обычный путь. Парень только слышал, как Пустыня призывал публику расступиться.

– Уважаемые дамы и господа, – баритонил микрофон, – убедительная просьба прекратить любые движения, иначе мы будем вынуждены остановить концерт, – требовал он, но никто не слышал слова гитариста.

Его попросту не замечали. Игнорировали. Боже, какие люди тупые и неповоротливые в своей массе. Почему они не помогают ему? Чей-то острый каблук проколол его пясть, кто-то наступил на его лицо, портя макияж, а кто-то ненароком врезал в ребро.

– Хва… хватит, – хрипел Помпея, но его распрекрасного голоса не было слышно.

Люди находились слишком высоко, а он слишком внизу, почти лишённый воздуха и свёрнутый, как запутанная скакалка. Или ёлочная гирлянда с севшими батарейками. Почему это происходит? Как так вышло, что он испытывает тупую боль во всём теле? Разве это являлось частью шоу? Почему его не спасают? Как так сложилось, что его должны спасать? Помпея только ждал, когда всё закончится. Это безумие ведь должно закончиться? Оно ведь не может длиться вечно? Или всё-таки может? Но у него ведь впереди вся жизнь, сериал не может оборваться посередине! Это неправильно. Это нелепо. Это абсурдно.

Но абсурд – самое естественное, что случается в человеческом обществе.

Гудящая боль ломила его грудную клетку. Помпее казалось, что он втиснут в узкий параллелепипед, чьи стены сжимались и раздавливали его. Как муху. Как комара. Хорошо, подумалось парню, что он не страдает клаустрофобией, иначе была бы совсем крышка.

Всемирная скорбь

Они ушли. Зал опустел. Их вывели. Завыли полицейские мигалки, и их вывели. Пол был усеян бумажками, презервативами, сигаретами, дольками лайма и Помпеей. Он лежал, съёженный и полуголый. Массивные ботфорты на высокой подошве смотрелись комично. Да и сам Помпея выглядел гротескно: смешно и ужасно.

– Эй, – позвал его Пустыня, – чувак, поднимайся! – испугался он. Подойдя ближе, парень заметил кровь, текущую из носа и ран. Пустыня осторожно взял друга за руку, но та безжизненно упала на пол. – Ты чего? – удивился Пустыня.

– Что с ним? – спросил потрясённый Фрикаделька.

– Я не знаю, – ответил Пустыня, хотя ясно различал чёрно-синие гематомы на рёбрах товарища.

– Капец, что делать будем? – засуетился клавишник. Фрик неуклюже опустился на колени и принялся стучать Помпею по щекам. – Ау! Слышишь меня? Слышишь меня? – повторял он. – Он не отвечает! – обратился Фрикаделька к Пустыне, словно в этом была какая-то необходимость.

– «Скорую» вызывай, – проглотил ком в горле Пустыня.

Внутри него ворочался камень страха, но парень гнал смутные опасения нахуй. Не впускал их в своё сознание. Фрикаделька побежал в гримёрную за телефоном, и Пустыня слышал, как тот сообщает адрес и вкратце объясняет, что произошло. Но разве можно объяснить, что произошло?

– Эй, – лелеял скупую надежду Пустыня, но, кажется, ящик Пандоры уже пустовал, – пиздец, – срывался он, – пиздец! Позвонил? – переключился на выходящего Фрикадельку он.

– Да, – холодно отозвался тот.

Дальше друзья сидели на полу молча. Дожидались врачей. В горле пересохло. Они были сметены, поскольку совсем не ожидали такого исхода событий.

– Как вообще так получилось, что он слез со сцены? – недоумевал Пустыня.

– Не знаю, – жмурился Фрикаделька.

Вскоре в помещение вбежали те, кого называют врачами, но врачи обычно спасают, а не констатируют смерть, поэтому к ним вбежали какие-то неправильные врачи.

– В смысле «мёртв»? – округлял глаза Пустыня, поднимаясь с колен. Внутри него появлялись холодные мерзкие капли. В голове вертелось отчаянное слово «нет». Видимо, его мозг заикался. Видимо, не вышедшую пластинку заело. – Вы чего его укрываете? – напрягался Пустыня. – Забираете вы его куда? – догонял неправильных врачей он.

– В морг, – обернулся один из них.

Вот и всё. Как так бывает? Просто несчастный случай. Очень несчастный случай. Почему, думал Пустыня, нет тюнера для души, с помощью которого было б можно настроиться к выступлению? Или к внезапным встречам. Или к славе. Или к смерти.

Помпею увезли одного неизвестно куда. Уточнили паспортные данные, номера телефонов и увезли. Одного. Почти голого. Мёртвого.

После того как полицейские сирены стихли, парень замкнулся в гримёрке, забился в шикарном кожаном кресле и захныкал. Как девочка. Как ребёнок. Его сердце обливалось кровью. Вообще-то его сердце всегда обливалось кровью, но после смерти друга это стало особенно невыносимо. Пустыня равнодушно смотрел на свои мозоли на пальцах и гадал, почему нельзя нарастить такие же мозоли на душе. Он бы ни за что на свете не мазал их змеиным жиром.

Пустыня – слабак. Пустыня – плакса. Пустыня – одиночка. Он ревел и ревел, пока не вспомнил то, что окончательно его подкосило. О смерти Помпея предстояло сообщить Фанси…