Потом осталась только пустая поляна, погружённая в летние сумерки.
А после исчезла и она.
…убедившись, что девушка больше не дышит, Кирилл кое-как поднялся на ноги и пошатнулся. Его мутило. Силуэты вокруг собрались воедино и облепили неподвижное тело, заляпанное грязью и кровью, как стервятники. Мужчина с отвращением смотрел, как они в экстазе скрежещут острыми зубами, пируя на месте свежей смерти, и поморщился, когда кольцо, висящее на манер кулона, обожгло кожу на груди.
Оставалось только спрятать труп. Дел было всего ничего – сбросить его в ближайшую канаву и присыпать землёй и листвой. Лес сам справится с созданием естественной могилы, которую уже вряд ли кто-либо когда-либо обнаружит… Но внезапно неподалёку зашелестела листва и захрустели ветки под давлением множества ног. Кирилл обернулся затравленным зверем и, сдавленно чертыхнувшись, скрылся во тьме, ускользая потайными путями от неожиданных свидетелей.
– Женя! Же-еня, ты тут? Там уже вообще не одиннадцать! – звонкие девичьи голоса разрезали тьму. В эту же секунду всё колдовство испарилось, и Лес стал лесом, а луна – просто спутником Земли, который неловко спрятался за тучами. – Женя…
Из темноты показались две девушки и парень, в руках у которого был смешной разноцветный зонт. Они на мгновение замерли, увидев тело, а затем бросились вперёд, падая на колени и в неверии прикрывая ладонями рты.
– Женя! Женя! Здесь кровь! Чёрт, чёрт, чёрт…
Есения дрожащими пальцами набирала номер скорой, Агата тщетно пыталась нащупать пульс. Лёша медленно обхватил ладонями бледное лицо девушки и склонился вниз; его била крупная дрожь.
Спустя несколько мгновений над лесом раздался нечеловеческий, полный страшного отчаяния крик.
В сухое дерево неподалёку ударила молния. Старый ворон взлетел вверх и, жалобно каркнув, скрылся во мраке.
Глава 11. Сломанные часы
Amor vincit omnia – наверное, всем хотелось бы верить в истинность этой избитой фразы. Но если я что и уяснил за свою недолгую грустную жизнь, так это что данный трюизм лжет. Любовь отнюдь не побеждает все. И тот, кто уверен в обратном, – глупец.
– Донна Тарт, «Тайная история»
Удивительная, всё-таки, это штука – смерть. Всегда приходит внезапно.
Честно говоря, Женя никогда не думала, что когда-нибудь её встретит. Смерть с некоторых пор стала не более чем персонажем из страшной сказки, подкроватным чудищем, которое вряд ли существует в реальной жизни. Небытие? Чепуха! Никакого ада, никакого рая, только долгое, бесконечное существование под разными личинами во всех уголках света. Потому, что так велела однажды любовь, а то, что велит любовь, есть правда.
Но теперь пришло время об этом хорошенько задуматься.
* * *
Сначала было очень пусто. Я никогда в жизни (ха!) не сталкивалась с такой всеобъемлющей, пугающей пустотой. После того, как Кирилл произнёс последние слова (а может, и не произносил он ничего, и был это лишь мой погибающий мозг), всё сущее стало тьмой. Пропали звуки, ощущения, запахи. Осталась только я – впрочем, кажется и меня-то не осталось толком.
Сколько продлилось такое состояние – мне неизвестно. Я плыла сквозь мрак и ощущала такое спокойствие, которого, кажется, никогда ещё раньше не знала. Удивительно, как быстро смерть лишает желаний и намерений. Ещё секунду назад я была готова – ни больше, ни меньше – вырвать Кириллу кадык зубами, чтобы показать ему всю величину моего отчаяния. Теперь подобное казалось мне детской глупостью.
Тишина. Густая, как патока. Будь у меня уши, их бы заложило.
И почему же я боялась смерти? Никак не вспомнить… Прошла пара минут – а может, час или тысяча лет. В глаза ударил тусклый, как от огрызка свечи, свет. Я отстранённо удивилась наличию зрения и, почему-то, напряглась. Угасающее сознание породило мысль, но она была до того быстрая и стеснительная, что никак не удавалось схватить её за хвост.
Жизнь… жизнь… чем же она так цепляет? Ответ совсем рядом, в этом слабом свечении впереди, в этой шальной мысли, которая стыдливо прячется в темноте. И мне почему-то становится страшно узнать правду.
А потом я вспоминаю. Дождь, раскаты грома и острая боль от ножевого в грудной клетке. Хохочущие тени вокруг. Спящая Соня на меховой перине.
Я крепко зажмурилась, а затем резко раскрыла глаза. На небе светила предательница-луна. Далеко вверху шумел ветер. Секундную тишину нарушил жуткий крик, и мне стало вдруг невыносимо плохо, потому что я знала, чей это голос. Его.
Я вскочила на ноги, шатаясь (тело казалось поразительно лёгким). Внутренности скрутило жгутом. Как же это могло произойти… Невозможно… Я протянула слабые руки вперёд, силясь прикоснуться к его лицу ещё хотя бы раз; в голове стоял противный белый шум. Мне, наконец-то, удалось поймать непослушную мысль. Я раскрыла её, как конвертик с предсказанием; ноги подкосились. Ответ содержал всего одно слово.
Любовь.
Луна погасла перед глазами, и я снова провалилась в ничто.
* * *
В животе ухнуло, как обычно бывает, когда въезжаешь на машине на резкий спуск. Мир вокруг завертелся волчком, а потом замер и выплюнул Женю на что-то стеклянное и холодное. Она слепо ощупала пространство вокруг; идей о том, что это за место, в голове не возникало. Но это точно было не похоже на небытие. Признаков рая или ада тоже не наблюдалось.
– И как это, чёрт возьми, понимать… – прошептала девушка, щурясь изо всех сил в попытке разглядеть поверхность под собой. Тело всё ещё было эфемерным и едва ощутимым, но это её мало заботило. В конце концов, она же умерла. По-хорошему, вслед за этим вообще ничего не следует.
Пахло чем-то затхлым. Чудо, что запах вообще был. Но он же заставлял Евгению потихоньку начинать параноить. Она уже, понимаете ли, смирилась со своей участью, послушно сложила ручки на груди, а тут – нате, пожалуйста, получите-распишитесь: около-загробная жизнь с непредсказуемыми последствиями.
– Надо бы как-то… Ай, чёрт! – Женя зашипела, когда окружающий мир вдруг противно замигал ярким светом. Как лампа в кабинете стоматолога, а кабинеты стоматологов никогда не вызывали у Евгении ощущения безопасности.
Прямо под ухом раздался – уже не в первый раз – скрипучий хохот. Женя вскочила, оборачиваясь и взмахивая рукой, пытаясь отмахнуться от прилипчивого наваждения, но тут же снова упала на колени.
– Вот и всё… – забормотала она, в надежде успокоиться обнимая себя незримыми руками, – вот и всё… Буду сидеть тут с чертями и с ума сходить от их ужасного смеха, дожили, точнее, доумирали… уютненько, что тут ска…
– Молчать!
Громоподобный голос прозвучал сразу повсюду. Словно вторя ему, пространство осветилось. Женя подскочила, глядя под ноги; с её губ сорвался полный болезненного удивления крик. Она стояла на поверхности отвратительно огромных часов. Чёрные массивные стрелки показывали примерно без пяти минут двенадцать.
Девушка сделала несколько шагов вперёд, силясь отыскать взглядом хоть какое-то подобие выхода, но кроме гигантского циферблата в этом месте не было абсолютно ничего. Источника света поблизости не наблюдалось; пространство вокруг было серым и безжизненным. Создавалось двоякое ощущение, будто оно очень мало и, вместе с тем, бесконечно простирается во все стороны.
Внезапно часы качнулись, и Женя в несчётный раз свалилась, цепляясь пальцами в идеально гладкое стекло. Только сейчас она заметила, что за пределами импровизированной круглой арены, в общем-то, тоже ничего не было. А падать в неизвестность как-то совсем не хотелось.
– Наконец-то ты там, где тебе самое место, Фрейя.
Над головой девушки из ниоткуда появилось несколько фигур в чёрных плащах. Никаких конечностей, кроме выглядывающих из-под широких рукавов тонких костистых пальцев, у них видно не было. Может быть, у них не было и тел, как таковых, но думать об этом Жене было как-то некстати. Она резво отползла назад и пролепетала приевшееся уже за последние несколько часов:
– Кто вы такие?
Собственный голос звучал до того слабо и жалко, что девушка тут же пожалела, что вообще раскрыла рот.
– Не помнишь. Неудивительно. Но это не важно, – существа отвечали с практически отеческой участливостью, но каждое слово при этом так и сочилось неприкрытой ненавистью. – Он почти правильно всё сделал. Осталось только подождать. Посмотри, – они на мгновение исчезли, а затем материализовались с другой стороны, нависая над центром часов. – Когда пробьёт полночь, твоя грешная душа, наконец-то, покинет этот мир – и все прочие.
– Дайте угадаю. – Женя отчаянно старалась храбриться. Уверенности ей это не придавало, но фигуры, наконец-то, хотя бы немного прислушались. – Вы просто завистники, да? Те неудачливые ведуньи и колдуны, которые потеряли свои жизни и теперь хотят забрать их у нас? Славную шутку учинили, ничего не скажу. А теперь заканчивайте цирк и…
Она не успела договорить – плащи вдруг разразились смехом и кашлем. Кажется, её слова их очень повеселили.
– Глупое, бездумное дитя! Ты и сама не понимаешь, что говоришь! Так близка и, между тем, так далека от правды… Даже печально.
Одна из фигур приблизилась почти вплотную и протянула к девушке руку. Узловатый палец, покрытый струпьями, подцепил её подбородок и приподнял голову. Стало внезапно нечем дышать. Женя как-то отстранённо подметила, что под капюшоном у существа, кроме глубочайшей клубящейся тьмы, нет ничего.
– Не переживай. Скоро всё это закончится.
Конечно, это вовсе не было утешением. Евгения прекрасно знала, что именно закончится – и страшно сожалела о том, что именно она когда-то давно замкнула на себе колдовской ритуальный круг. Да, он сам по себе был исключительно её идеей, но… Можно было найти кого-то другого. Кого-то сильного. Кого-то, кто не позволил бы так просто себя обыграть.
Женя заплакала бы, если бы могла.
«Ну всё, – думалось ей. – Доигралась. Добегалась. Теперь они всё забудут. А может и вовсе исчезнут с лица земли, может, их души утащат эти… твари, боги, черти? И Лёша… Лёша тоже забудет. И зачем только всё это…»
Минутная стрелка тяжело продвинулась ещё на деление вперёд. Часы снова начали раскачиваться. Евгения отстранёно отметила, что уже не скользит. Тело стало легче пёрышка – конечно, привычные законы физики действовать на него уже не могли.
Вокруг раздался звон. Две минуты. Всего лишь две чёртовых минуты. А потом – что? Бескрайняя тьма? Или что-то в тысячу раз худшее? Размышлять бессмысленно. Женя опустила руки.
Тук. Тук. Тук.
Она уже однажды слышала этот звук. Кажется, тогда, когда машину занесло. Маятник раскачивался из стороны в сторону, предвещая скорый конец.
Тук. Тук. Тук.
Эй.
Голос из ниоткуда прозвучал так близко, что Женя вздрогнула и подняла голову. Там, на самом верху, что-то тихонько сияло – маленькая звезда, невиданным образом оказавшаяся в этой пустоте.
Эй!
Знакомые до боли под рёбрами голоса заполоняли всю бескрайность текущего бытия. Блеск в вышине становился всё ярче и теплее, контрастируя с прочей серостью; циферблат вдруг притих и тихо щёлкнул. Стрелки замерли.
Одна минута.
Одна минута!
Серый пейзаж вдруг потускнел, замолк и пошёл рябью. Фигуры отпрянули в стороны, словно обожглись о нечто, чего невозможно было увидеть глазами. Зашипели, как попавшие лапами в воду кошки, и забормотали путанные заклятия на древнем, страшном наречии, которое Женя не понимала – или, скорее, отказывалась понимать. Она не видела ничего больше – только звезду. Чистое, первородное сияние – оно становилось ближе и ближе.
Часы качнулись и начали рушиться. Только сейчас Женя заметила, что она больше не стояла, а висела в воздухе, словно этот свет притягивал её, убаюкивал в своих нежных объятиях и дарил покой – но не тот покой, который присущ мёртвым, а живительное спокойствие путника, что прилёг отдохнуть после долгой дороги домой.
И всегда будем мы – четверо.
И всегда будем едины в своих помыслах и желаниях.
И будем мы в мире – кораблями, а он – нашим компасом и путеводной звездой.
И будет так всегда. Будут истлевать тела наши, но не души.
И смерти больше не будет.
Женя закрыла глаза и ощутила себя младенцем на руках матери. Голоса пели для неё, убаюкивали и заглушали громкий треск падающих вниз часов, стрелка на которых так и осталась намертво прикована к своему месту.
«У тебя есть одна минута. Беги назад. Найди ответы…»
Пространство на миг стало абсолютно белым, а затем растворилось в темноте.
* * *
Она открыла глаза и обнаружила, что лежит на траве. Небо по-утреннему розовело. На нём не осталось никаких следов бушевавшей всю ночь грозы.
Девушка сонно похлопала глазами и вдруг вскочила на ноги; её тут же повело в сторону, и она упала на четвереньки, пытаясь преодолеть мерзкое склизкое ощущение в области солнечного сплетения. Глубоко вдохнула и выдохнула, усаживаясь на колени, а затем в ужасе прикрыла рот ладонями.
События проносились перед глазами как кинолента. Кирилл, его странные слова, спящая Соня и… нож. Руки, сомкнувшиеся на шее. Кровь на измятой траве.
Девушка обернулась. На земле не было ни единого следа.
Она сошла с ума? Или это просто плохой сон, и сейчас она проснётся в своей кровати, как будто ничего не было?
Дом! Нужно было срочно вернуться домой, увидеть родных, встретить подруг и Алексея. Женю снова скрутило, когда она вспомнила, как он кричал раненым животным, склонившись над её лицом.
Нет, это никак не могло быть правдой. Но что-то было не так. Чего-то не доставало – маленького кусочка мозаики, который расставил бы всё на свои места. Однако лес был тих и спокоен, а на одежде не осталось ни единого пятнышка. Не было и телефона – вероятно, Женя выронила его по дороге.
Но эта трава… Девушка посмотрела на свои ладони, а затем побледнела. Трава была влажной, однако они были совершенно сухими. Как и обувь, как и чёртовы штаны и футболка, в которых она провалялась тут, по меньшей мере, несколько часов.
Женя приникла к земле и принялась яростно растирать её ладонями, в надежде ощутить хоть что-то, но чувствовала лишь слабое трение. Влага не оседала на пальцах. Она бросилась к дереву и принялась изо всех сил колотить его кулаками. Ствол не покачнулся, а костяшки не стёрлись ни на йоту.
Женя отшатнулась и упала, не чувствуя в коленях никакого напряжения. Страшная мысль осенила её.
Всё было. Был ливень, был Кирилл, была кровь и напуганные друзья, сгрудившиеся над телом.
А вот её уже не было.
Глава 12. Возвращение к истокам
Понимаешь, жизнь не течёт по прямой. Она – как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнаёт их. Принято думать, что время, в котором ты, – новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.
– Мириам Петросян, «Дом, в котором…»
Дом был тих и спокоен. Любовь Аркадьевна творила на кухне, нараспашку раскрыв окно, чтобы не задохнуться в дыму; Пётр Константинович читал газету, потягивая кошмарно сладкий кофе. Им не нужно было никуда торопиться, у них не было причин ни о ком беспокоиться. В конце концов, детей у них не было.
На всех фотографиях, каскадом украшавших стены тут и там, были только они. Вдвоём или с ближайшими родственниками. Обычные снимки, ничего примечательного. Но казалось, что в них слишком много воздуха. Слишком много пустого места. Словно за ночь неведомая сила стёрла подчистую что-то очень важное, но что именно? Вспомнить уже было невозможно. Да никто и не вспоминал.
Любовь Аркадьевна поставила на стол огромную тарелку с горячими пирожками и тяжело вздохнула. С самого пробуждения её мучало давление и странное ощущение какой-то пропажи. Перерыв все шкафы и тумбочки и убедившись, что всё на месте, она успокоилась, но в груди всё равно что-то сдавленно покалывало.
– Сворачивай макулатуру свою, – женщина деловито подбоченилась. – Ешь, пока горячие.
* * *
Агата проснулась в собственной кровати, ощущая себя так, словно она заново родилась. Во дворе пели птицы. Единственное, что беспокоило девушку – головная боль. Совсем небольшая, но весьма противная, как будто бы кто-то долго и упорно пытался забить ей в центр лба гвоздь. Агата выскользнула на кухню в поисках обезболивающего, шлёпая ступнями по полу.
Точно так же ощущали себя Есения и Соня, покинувшие царство Морфея чуть позже. Но мигрени – дело привычное. Практически родное. Поэтому никого ничего не смутило. Никто даже не понял, что в эту ночь что-то упустил.
Никто не понял, что в социальных сетях стало на один профиль меньше, что со школьных фотографий исчезла одна детская мордашка, а из всех записей – одно имя. Следы подтёрли очень искусно. Хотя, строго говоря, какие может оставить следы тот, кто никогда и не появлялся на свет?
Печально, но правда – мир продолжил жить, как ни в чём не бывало. И Женя поняла это довольно быстро. Она не была уверена в том, сколько именно времени провела в лесу, снова и снова пытаясь ощутить хотя бы слабое дуновение ветра. Кажется, не так много, потому что посёлок только-только просыпался; улицы практически пустовали, не считая парочки лениво движущихся автомобилей, и только бездомные собаки бежали куда-то, вынюхивая пищу. Женя шла, не чувствуя ног, с абсолютно потерянным видом, силясь отыскать хоть какой-то намёк на переполох. Не было ни скорой, ни полицейских машин. Как будто бы никто не знал о том, что прямо у них под носом случилось убийство. Но мама-то должна переживать, верно?
Девушка пересекла мост и скоро дошла до ворот дома. Осторожно вошла во двор (задвижка не скрипнула под её руками) и торопливо подбежала к двери. Ещё заперто. Женя метнулась к окну и чуть не расплакалась, увидев, как отец уплетает пирожки за обе щеки. Кажется, с картошкой. Женя принюхалась, но ничего не почувствовала. Проклятье! Теперь не то, что поесть, даже уловить аппетитный запах не получится!
– Папа! Папа, я здесь! – девушка закричала, размахивая руками, и на всякий случай несколько раз попрыгала на месте. Пётр Константинович прищурился, глядя в раскрытое окно, а затем поднялся из-за стола.
– Ветер, что ли… – пробормотал он, закрывая форточку. Ни единого взгляда на Женю. Девушка в ужасе приникла к стеклу, которое ни капли не запотело от её дыхания, и ужаснулась, увидев фотографии. Её на них не было. Ни на одной!
Как будто она вдруг стала Гермионой, вынужденной уничтожить воспоминания о себе. Да уж. Всегда хотелось побыть кем-то из Гарри Поттера. Но не такой же ценой!
– Проклятье… Папа! Папа, открой! Я здесь! – Женя изо всех сил забарабанила ладонями по окну, но что может сделать бесплотная душа? Усилия были напрасными. Никто ничего не услышал.
Окончательно выдохнувшись, девушка обессиленно сползла вниз по стене и заплакала, как ребёнок, некрасиво морща лицо и обнимая себя за плечи.
* * *
С самого утра Алексей мучился от боли неясного происхождения в области грудной клетки. Дышать было тяжело, поэтому первые несколько часов он провёл в постели, озадаченно трогая свои рёбра и пытаясь сделать безболезненный вдох.
– Ты есть будешь? – брат вошёл в комнату без стука и сложил руки на груди. Алексей отстранённо отметил, какие у него, оказывается, большие круги под глазами.
– Ты сегодня вообще спал?
– Отвечать вопросом на вопрос нечестно, – хмыкнул Кирилл, метнул в Алексея плюшевого медведя и вышел из комнаты.
Он спал. Около часа. Но сначала закопал нож и перстень под тем деревом, в которое ударила молния, а после окольными путями добрался до дома. Сложил одежду, перепачканную грязью и кровью, в какой-то пакет, и заснул в своей кровати, мучаясь от озноба и головной боли. Его тошнило.
Во сне Кирилл увидел пустующий знакомый зал. Он пытался убедить себя прикоснуться к трону, но так и не сделал этого. Просто стоял и тупо смотрел, так долго смотрел, что глаза начали слезиться. А потом провалился в бесконечно глубокую яму и очнулся, разбуженный мерзким щебетанием птиц. Пакета с одеждой в комнате не было.
– У меня всё получилось, – шёпотом произнёс Кирилл, стоя перед зеркалом в ванной. А затем вдруг сгорбился, будто сломался пополам, и сдавленно зарыдал.
* * *
Женя пришла в себя через несколько часов. Поднявшись, она медленно побрела прочь, минуя двор и ворота, не имея никакой цели своего пути. Дом молчал, глядя ей вслед пустыми глазницами окон. В нём не было магии – по крайней мере, девушка её больше не чувствовала. Он стал просто постройкой, чуть более старой, чем все остальные, стоящие рядом с ним.
Женя шла вперёд, не обращая внимания на снующих людей. Они тоже не замечали её и иногда проходили сквозь; тогда девушка ощущала странный холод, пробирающий до самых костей. Только бродячие кошки смотрели на неё с недоверием, щуря зелёные глаза, и угрожающе мяукали.
– Ну, ну, – устало бормотала Женя. – Не орите. Я теперь, вроде как, пустое место.
Единственная мысль билась у неё в голове, не давая покоя.
«Почему я всё ещё здесь?»
Может быть, ей остались считанные часы до полного исчезновения? Или это такая своеобразная насмешка смерти? Броди, сказала, по свету, неприкаянная душонка, майся от тоски, не принятая ни раем, ни адом, ни небытием, и жди непонятно чего. Кошмарная участь, если подумать.
– Лучше бы я совсем умерла, – уныло прошептала Женя, останавливаясь на главной площади в тени раскидистой берёзы. У неё не осталось сил даже на плач – только на бесполезные причитания и скорбные вздохи.
Над головой раздалось воронье карканье, а затем прямо на плечо девушки спикировал огромный чёрный ворон. Женя взвизгнула и споткнулась, еле удержавшись на ногах. Птица осторожно слетела на землю и остановилась, внимательно глядя в её лицо умными глазами-бусинками.
– Ты меня тоже видишь? А проку? Сказать-то ты об этом не можешь, – печально проговорила Женя. Птица качнула головой и каркнула.
«Другим не могу, – раздался в голове девушки глубокий мужской голос, – но с вами, госпожа, у меня есть отдельный разговор».
Женя недоумевающе уставилась на ворона.
– Это ты сейчас?..
«Я. Не пугайтесь. Вероятно, это во многом моя вина, – голос зазвучал виновато, а птица опустила голову. – Не стоило запирать ваши воспоминания. Но я полагал, что этим смогу уберечь вас от гибели… А теперь у нас мало времени. Поэтому, пожалуйста, не обижайтесь на то, что я использую столь… быстродействующий метод».
Голову пронзила острая боль. Женя крепко зажмурилась, пальцами надавив на виски, а затем упала на колени и широко распахнула глаза. Образы пронеслись перед ней как страницы раскрытой книги. Амбарный замок, висевший на дверях мысленной библиотеки, с грохотом сорвался вниз. Встреча с фамильяром в квартире, автомобильная авария и – голос, точно такой же, как сейчас. Успокаивающий. Напоминающий о том, чтобы она вспомнила обо всём, когда придёт время.
– Оддманд! Чтоб тебя, какого чёрта?
«Виноват, госпожа. Давайте отойдём в более безлюдное место. Я искренне устал быть птицей».
Всё ещё переваривая услышанное и увиденное, Женя послушно поплелась в сторону парка, спрятавшись за елями. Ворон пролетел вслед за ней, а затем исчез в колючих зелёных ветвях. Через несколько секунд навстречу девушке вышел высокий черноволосый мужчина, малость потрёпанный, но от этого не менее харизматичный.
– Теперь давайте перейдём к делу. Я…
– Погоди-погоди! – Женя выставила руки вперёд и перевела дыхание. – По порядку. Ты пришёл ко мне, вывалил всю эту информацию про значимость снов, мило побеседовал с моими подругами, а потом напоил нас какой-то дрянью и вырезал воспоминания?
– Да, но…
– А потом подкараулил машину Кирилла, заставил опять всё забыть и вытащил нас из кювета, не буду спрашивать, каким образом?
– Несомненно, но…
– А теперь, когда я померла, появился посреди бела дня и говоришь, что у нас серьёзный разговор?!
– Воистину, но…
– Да ты, кажется, спятил, – озадаченно пробормотала Женя. Она устала удивляться.
– Я совершенно понимаю ваше негодование. Я полагал, что если избавлю вас от воспоминаний, это скроет вас от их взора, и они потеряют вас из виду. Но я ошибся в расчётах, думая, что их посланником может быть Алексей.
– Да уж точно, ошибся. Ровно на одного родственничка.
– Я не думал, что его брат может быть одним из просвещённых.
– И как это понимать? Как он вообще здесь оказался? Я думала, что…
– Я тоже думал, что он остался в прошлом. Но сейчас у нас нет времени выяснять отношения. Вам нужно знать одно: если вы в скорейшем времени не вернётесь к жизни, то исчезнете навсегда, и череда перерождений прервётся. Строго говоря…
– Строго говоря, выйдет так, как будто бы я никогда не рождалась, – закончила за него Евгения. – Да-да, я помню условия ритуала. Если моё существование сотрётся, то всё будет переписано.
– Именно. Рад, что вы понимаете.
– И как ты предлагаешь возвращать меня к жизни? Я даже не знаю, где сейчас моё тело.
Девушка залезла на скамейку с ногами. Оддманд, поправив рубашку, сел рядом. Со стороны выглядело, наверное, презабавно – мужчина в летах сидит и болтает с воздухом. Впрочем, фамильяра такие мелочи никогда не беспокоили. Он привык выглядеть странно в глазах остальных людей.
– Суть в другом. Чтобы выйти из текущего состояния, вам необходимо отыскать первопричину. Артефакт, с которого всё началось. То, что было у Кирилла.
– Ты имеешь в виду нож?
– Не только, да и не столько нож. Нож – это только инструмент. Было ещё кое-что.
Женя задумалась, а затем побледнела.
– Кольцо?
– Вероятно, да. Насколько я знаю, оно было утеряно после ритуала?
– Да, но оно должно было исчезнуть…
– Видимо, этого не произошло. Оно было у него в эту ночь.
– Знаешь? То есть, ты был там рядом? Летал и каркал? И даже не пришёл на помощь?
– Я не мог.
Прозвучало это до того серьёзно и убедительно, что Женя замолчала.
– Так вот, – продолжил Оддманд. – Сейчас во всех ваших временных линиях царит сущая неразбериха. Как ни странно, это идеальный момент для того, чтобы найти артефакты. Пространство и время истончилось, а вы теперь весьма… легки на подъём, – Женя нервно хихикнула на этих словах, – поэтому я могу без проблем перевести вас на другие линии.
– Предлагаешь проскакать по всем историческим эпохам? Думаешь, на это у меня времени хватит?
– Не по всем, – Оддманд покачал головой. – Есть всего несколько вариантов, где артефакты могут быть спрятаны – девятнадцатый-двадцатый века, середина семнадцатого и самая первая жизнь.
Мимо них торопливо прошла женщина с коляской, с подозрением покосившись на фамильяра. Женя прыснула. Мужчина посмотрел на неё с недоумением. Девушка тут же собралась и спросила:
– Почему там?
– Ну… Первые два варианта я выбрал по той причине, что эти жизни – одни из самых длинных и, при этом, не самых удачных. В защите Дома было много прорех.
– А первое воплощение ты выбрал потому, что ностальгия вдруг нашла?
Оддманд на пару мгновений замолчал, а затем улыбнулся – кажется, впервые за весь разговор, – совсем немного, кончиками губ, но его лицо сразу преобразилось.
– Может быть. К тому же, эта жизнь находится максимально далеко, и прыгнуть до неё не так-то просто.
Женя задумалась на несколько минут. Фамильяр терпеливо ждал, оглядывая окрестности.
– То есть, артефакты в Доме?
– Вероятнее всего. У них не так много доступа к остальным местам. По крайней мере, я на это надеюсь.
– М-да. Будет не очень хорошо, если всё это добро валяется в какой-нибудь Марианской впадине.
– Вы абсолютно правы, госпожа.
Они снова замолчали, глядя прямо перед собой. Евгения обдумывала сказанное, Оддманд изучал взглядом кирпичную кладку школы, за которой и расположился парк. Кажется, ученики глазели на него, такого всего из себя странного и загадочного, из окон. Заметив это досадное недоразумение, Оддманд подвинулся чуть левее, чтобы его фигуру скрыли тяжёлые еловые лапы.
– Слушай… Ты всё время говоришь «их», «у них». У кого – у них?
Фамильяр тяжело вздохнул.
– Этого я, к сожалению, выяснить так и не смог. Пытался, но… Они очень ревностно оберегают своё обиталище.
– Я их видела, – тяжело произнесла Женя, прикрывая глаза. – Когда меня… ну, того. Там были огромные часы… И эти твари. Какие-то дементоры, только хуже раз в сто. И руки у них… Мерзость, – девушка вздрогнула.
– Часы? – кажется, из всего рассказа Оддманда заинтересовал только этот факт. – Значит, мои опасения подтвердились. Нужно действовать как можно быстрее. Возвращаемся в Дом.
Фамильяр сорвался с места и уверенно направился прочь, по тому же пути, по которому сюда прибрела Женя. Она тоже подскочила, чуть не свалившись за спинку скамьи, и побежала вслед, пытаясь поспеть за мужчиной с его широким шагом.
– Постой! Я была там, там больше… ничего нету там. Он пуст, – девушка всхлипнула, пытаясь схватить Оддманда за рукав по привычке, но пальцы прошли сквозь. – Совсем-совсем пуст.
– Дом никогда не опустеет, – с философским видом произнёс фамильяр и вдруг схватил Евгению за руку так крепко, что она остолбенела. – Что такое? Думали, старый ворон может только ворчать да каркать? – в золотых глазах блеснул хитрый огонёк, и Женя поражённо вскинула брови, послушно шагая за «старым вороном», который ужасно выбивался из общего окружения. Рубашка у него была слишком роскошной и совсем уж не летней, чёрные длинные волосы рассыпались по плечам, а лицо, тронутое возрастом, выглядело так сосредоточенно и при этом благородно, что засмотреться на него не составляло никакого труда.
«А ведь раньше он был моложе», – мелькнуло в голове Евгении. Что же могло так потрепать фамильяра, который практически не старился веками, за какую-то жалкую сотню лет?
Нахлынувшие воспоминания заставили Женю отвлечься от дороги, и остаток пути она провела, предаваясь ностальгии.
* * *
– Оддманд! А ну верни на место мешочек! Верни, кому велено!
Агата стояла, уперев руки в бока, и наблюдала за тем, как ворон с маленьким свёртком в клюве кружил над крышей Дома. Белое платье под порывами ветра надувалось, как парус, из-за чего выражать своё недовольство было несколько сложнее, но девушка всё равно старалась изо всех сил.
– А ты вежливо его попроси! – обратилась к ней со смехом вышедшая за порог Есения. В одной руке она держала корзинку с ягодами, из которых задумывалось приготовить вино. Но из этой корзинки столько уже было подъедено, что если вино и планировалось, то объёмом, разве что, с небольшую плошку. – Может, тогда его сердце растает?
– Да его проси, не проси – если не захочет, не вернёт! Вот же вредная птица… – Агата ещё несколько минут понаблюдала за тем, как фамильяр рассекает небесные просторы, а затем чертыхнулась и вернулась в Дом. Ворон, тем временем, спикировал вниз и бросил мешочек прямо в корзину Есении.
– Не такой уж и вредный, – пожала плечами та и, угостившись горстью ягод, пошла вслед за Агатой, намереваясь вернуть пропажу.