Черт из табакерки

ГЛАВА 25

В метро я в задумчивости села на скамейку. Придется ехать к этому Славе Рыбакову, кто-то же должен передать Альбине вещи и продукты. Вряд ли рафинированный Антон захочет таскаться с сумками на Петровку…

До Рыбакова я добиралась больше часа, и, когда наконец перед глазами возникла высоченная бетонная башня, ноги уже гудели от усталости.

Из-за железной двери раздался детский голос:

– Кто?

– Открой, Дашенька, меня прислала мама.

– Подождите, – сказала девочка.

Несколько минут за дверью стояла тишина, потом загремели замки, и в проеме возник высокий стройный мужчина в красивом спортивном костюме.

– Вам кого?

– Славу Рыбакова!

– Слушаю, – без тени улыбки ответил хозяин.

– Меня прислала Альбина Соловьева.

– Не знаю такую.

– Да будет вам, у нее случилось несчастье, и требуется ваша помощь.

– Проходите, – велел мужчина и посторонился.

Я вдвинулась в довольно большую, хорошо обставленную комнату. Мебель была намного лучше, чем у нас с Тамарой, но не шла ни в какое сравнение с кожаными диванами и буфетами из цельного дерева, украшавшими дом Соловьевых.

– Садитесь, – велел Рыбаков.

Я устроилась в кресле, и тут в гостиную вошла Даша. Даже зная, что девочки единоутробные сестры, трудно было найти сходство между ней и Викой. Моя ученица пошла внешностью в бабушку, мать Никиты. В ней ясно проступала иудейская кровь – копна роскошных кудрявых темных волос, чуть выпуклые карие глаза, выразительные и печальные, легкая смугловатость кожи. Да и фигура свидетельствовала о том же – не слишком длинные ноги, низкая, отнюдь не тонкая талия.

Даша Рыбакова выглядела совершенно иначе. Просто Аленушка с картины художника Васнецова. Светло-русые пряди собраны в хвост, не слишком большие голубые глаза, легкий румянец на снежно-белом лице и невероятная хрупкость фигуры. Казалось, что девочка вот-вот переломится пополам, просто тростиночка.

– Здравствуйте, – весело сказала она и уселась на диван.

– Даша, – велел отец, – нам нужно поговорить наедине.

– Хорошо, – тут же согласился ребенок.

И без всяких обид и гримас выскользнула в коридор. Очевидно, характер у Даши был такой же светлый, как ее волосы. Вика ни за что не упустила бы возможности устроить скандал.

– Излагайте, – велел мужчина, по-прежнему, без всякой улыбки.

Я попыталась как можно более подробно описать ситуацию. Слава ни разу меня не прервал, ни один вопрос, ни одно восклицание не сорвалось с его красиво очерченных губ. Лицо любовника Альбины напоминало маску, настолько оно было безучастным.

Наконец я иссякла. Рыбаков помолчал и спросил:

– А от меня что надо?

– Сдайте передачу, сейчас объясню, какие…

– Деньги Никиты теперь Альбине не достанутся, – неожиданно сказал Слава. – Убийца не может наследовать имущество своей жертвы.

– При чем тут это?

– А кто станет распоряжаться средствами?

– Антон, наверное, Вика-то несовершеннолетняя. Кстати, теперь, когда отпала необходимость соблюдать тайну, вы можете зарегистрировать брак с Альбиной и познакомить девочек.

Слава, не мигая, глядел на меня. Его мужественное лицо внезапно показалось мне противным. С таким самодовольным видом фотомодели мужского пола демонстрируют нижнее белье и рекламируют зубную пасту. Этакая смесь самолюбования и легкого презрения к остальным людям, не наделенным правильными чертами лица. Но мне никогда не нравились красавцы. Всегда казалось, что мужчина должен гордиться не идеальной формой носа или рта, а эрудированностью, интеллигентностью и широтой души.

– Нас с Альбиной ничего не связывает, – отмерил Слава.

– Как это? – оторопела я. – А Даша?

Рыбаков глубоко вздохнул, под тонкой майкой напряглись безупречные мускулы. Небось целыми днями качается в тренажерном зале. Хотя, не надо злиться, он же тренер и обязан поддерживать форму.

– Не скрою, – спокойно пояснил Слава, – у нас одно время была связь, плодом которой явилась Дашенька. Но Альбина не ушла от мужа, более того, она оставила девочку нам с матерью.

– Но…

– Следует отметить, – совершенно бесстрастно продолжал Рыбаков, – Альбина – великолепная мать, она часто навещает Дашу и, являясь более чем обеспеченной женщиной, дает определенную сумму на воспитание девочки. К сожалению, моя зарплата невелика.

– Но… – попыталась я еще раз сбить плавную речь Славы. – Но…

– Но, – не сдался мужчина, – никаких взаимоотношений между нами нет.

– Как это!

– Очень просто. Любовь закончилась очень давно, но ради дочери мы старательно, как могли, изображали любящую пару. Хотя, честно говоря, подобное положение вещей начало меня угнетать и я давно хотел поговорить с дочерью. Ну сказать, будто мы развелись. Самое обычное дело. Вряд ли она станет страдать, ведь фактически ее воспитывала бабушка, моя мать.

– Как же так, – залепетала я. – Альбина утверждала совсем иное.

– Не знаю, что говорила вам госпожа Соловьева, но имейте в виду – ничего общего с убийцей ни я, ни моя дочь иметь не будем.

– Она ждет вас, – тихо пробормотала я, – надеется. И потом, еще не было суда, вдруг она не виновата?

Слава презрительно скривил губы.

– Меня никто за решетку не сажает, раз арестовали, значит, имелся повод, – отчеканил он.

– И вы не станете знакомить Дашу с сестрой?

– Никогда. Да и какая она ей родственница…

– Ну ничего себе, – окончательно вышла я из себя. – Мать-то у них одна.

– Правда? – ухмыльнулся Слава. – Но это еще ни о чем не говорит.

– И не понесете ей передачу?

– Никогда. С убийцей не хочу иметь дело.

– Но…

– Простите, – твердо заявил мужчина, – дальнейший разговор не имеет смысла.

Он встал, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена. Пришлось уходить, кипя от злости.

Пока лифт нес меня с последнего этажа вниз, в голове пылал пожар. Бывают же такие люди! Горя от негодования, я вылетела во двор и понеслась к метро. Сейчас добегу до автомата и попробую связаться с Антоном, хотя, чует мое сердце, ничего хорошего…

– Простите, – раздался тоненький, ясный голосок. – Мне надо поговорить с вами.

Я резко повернулась и увидела Дашу. Девочка сдула со лба светлую прядку и спросила:

– Что с мамой?

– Она заболела, сильно, но не смертельно, ее отправят в санаторий, и, скорей всего, ты ее несколько лет не увидишь.

Даша в упор посмотрела на меня и закусила нижнюю губу.

– Ага, а еще она работает радисткой в ФСБ и поэтому никогда не ночует у нас. Не надо считать меня дурой, великолепно знаю, что у нее есть другая семья.

Я почувствовала, как на сердце наваливается тяжесть.

– Сколько тебе лет?

– Десять, – с достоинством ответила девочка.

– Давай зайдем в кафе, – предложила я, указывая на веселые разноцветные зонтики на той стороне проспекта.

Мы пошли к подземному переходу. Что же, ей десять годков, я в этом возрасте великолепно разбиралась что к чему, бегала сама в школу, могла приготовить немудреный обед и знала, с какой стороны нужно затаскивать на диван пьяную Раису.

Мы сели за столик, и я попыталась начать издалека:

– Понимаешь, все очень непросто.

– Мама попала в тюрьму? – перебила Даша. – За что?

– Откуда знаешь? – изумилась я.

– Подумаешь, – фыркнула девочка. – Между прочим, из ванной великолепно слышно, что в гостиной говорят. Когда меня из комнаты выгоняют, всегда делаю вид, что иду мыться. Что мама сделала?

– Ее обвиняют в убийстве мужа…

– Никиты? Отца Вики?

– Ты все знаешь?

– Конечно.

– И кто рассказал?

– Сама узнала. Мама и папа редко эту ситуацию обсуждали, а вот бабушка все время папу пилила. Только мама за порог, как бабуля начинает зудеть: «Сколько это будет продолжаться, семьи нормальной нет, никогда Альбина денег не дождется, ситуация тупиковая. Семьи нормальной нет, жены у тебя нет, семьи нормальной нет, нет семьи, семьи нет…» А папа послушает, послушает, да как рявкнет: «Мама, перестань!» Она и замолчит. А мне разрешат ее увидеть?

Я растерялась.

– Не знаю, а ты хочешь?

– Конечно, – серьезно ответила Даша. – Наверное, ей там страшно и тоскливо. И потом, кто же продукты передаст, говорят, в тюрьме голодают…

– Тебя совсем не пугает, что Альбину обвиняют в убийстве?

– Нет, – покачала головой Даша. – Она же моя мама. И потом, наверное, она не хотела, случайно, да? Толкнула, а он упал? Так ведь?

И она посмотрела на меня голубыми глазами, похожими на полевые цветы.

Я растерянно пробормотала:

– Знаешь, вина Альбины не доказана, в деле много непонятных моментов. Следователь разберется.

Даша тяжело вздохнула:

– Деньги кому достанутся?

Мне стало противно. Надо же, девочка казалась на первый взгляд вполне приличной, и вот, пожалуйста.

– Какая разница! – излишне резко ответила я. – Понятно одно, только не твоему папе!

– Очень даже большая разница, – твердо ответила Даша, – если средства окажутся у Вики, то поеду к ней и попрошу дать взятку следователю, много-много тысяч долларов, вот он маму и выпустит.

Я лишилась дара речи. Что это такое делается на моей Родине, если маленькая девочка абсолютно уверена, что все проблемы можно решить при помощи денег! Да я в ее возрасте свято верила в победу добра над злом!

– Деньги отцу теперь не нужны, – тихо продолжила Дашенька, накручивая на палец легкую, светлую прядку.

– Да? А мне показалось, что он ради звонкой монеты готов на все! Извини, но произвел такое впечатление.

Даша взяла тоненькими пальчиками пластмассовую ложечку и аккуратно зачерпнула слегка подтаявшее мороженое.

– Бедный папа всегда хотел разбогатеть, но у него ничего не выходило. Начал торговать сигаретами – прогорел, занялся автобизнесом – так чуть не убили. А тренер копейки получает. Честно говоря, мы жили на бабушкину зарплату и на те деньги, что приносила мама, она-то очень обеспечена. Но сейчас папа больше не нуждается…

Девочка замолчала и принялась размазывать белый шарик по стенкам креманки.

– Почему? – удивилась я. – Что же изменилось?

– Знаете, где папа работает?

– Вроде бы в спортзале тренером.

– Не в зале, а в клубе «Юнион трейдз», – пояснила Даша, – это целый комплекс: тренажеры, шейпинг, аэробика, бассейн, парикмахерская, баня… Там можно целый день провести, многие так и делают. Абонентная плата – две тысячи в месяц.

– Две тысячи чего? – глупо поинтересовалась я.

– Долларов, конечно, не деревянных же, – хихикнула девочка, – поэтому в «Юнионе» только очень богатые собираются. Элита шоу-бизнеса, всякие дети банкиров, жены магнатов. Папа говорит, они потому так цены задрали, чтобы посторонних отсечь. Вроде клуб и не закрытый, приходите, пожалуйста, но по карману очень немногим. Папа работает в тренажерном зале, и там полгода тому назад он познакомился с Кирой Волковой. Про Волкова слышали? Павла Андреевича?

Я отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Ну как же, – удивилась Даша, – о нем часто по телевизору говорят, – он владелец сети крупных супермаркетов «Материк еды». Видели эти магазины?

– Конечно, в нашем районе их целых три.

– А в нашем пять, – пояснила девочка. – Он жутко богатый, покруче Никиты Соловьева будет, а Кира – единственная дочь, ей двадцать пять лет.

– Ну и что? – тихо спросила я, заранее зная ответ.

– А то! Она в папу влюбилась, у нас дома была, и они собрались пожениться в конце лета, уже заявление подали. Павел Андреевич отцу и работу предложил – управляющим, и квартира у них новая есть в Кунцеве. Дом такой роскошный стоит, с зеркальными стеклами. Они с Кирой там будут жить, а я с бабушкой останусь.

– Почему? Тебя не возьмут?

Девочка грустно улыбнулась:

– Папа Кире про маму ничего не сказал, а я вроде как его племянница, дочь рано умершей сестры. Кира могла не захотеть связать свою судьбу с мужчиной, в одиночку воспитывающим ребенка.

– Ничего себе. И ты согласилась звать папу дядей?

– Но ведь он так долго ждал этого шанса, – ответила девочка, – так мечтал о богатстве.

Она замолчала, поводила пальцем по столу и добавила:

– Конечно, обидно было, но я поняла, не эгоистка ведь. Честно говоря, думала, может, мне к маме жить уехать. Только там Никита, муж ее, ну как объяснить ему, кто я такая? Вот и выходило: туда нельзя и с папой тоже не останешься… Правда, бабушка у меня очень хорошая, понимаете, она ради папы все сделает, абсолютно все. Любит его очень.

Дашенька внезапно замолчала, а я, честно говоря, не знала, как реагировать на ошеломляющие новости.

– Как вы думаете? – поинтересовался ребенок. – Может, мне теперь все-таки переехать к маме? Никита умер, бояться нечего. Правда, Вика… Интересно, она не прогонит меня? Жаль, далеко живет.

– Вика сейчас у меня, – тихо возразила я.

– Тогда едем, – решительно заявила Даша, – давно хочу ее увидеть.

– А папа что подумает? Как объяснить, куда ты вдруг делась?

– Я занимаюсь художественной гимнастикой, – пояснила Дашенька, – на «Динамо». Час туда, час назад, да четыре часа тренировка идет, никто не хватится. В одиннадцать вечера папа ждет меня в вестибюле метро, обычно бабушка встречает, но сейчас она в больнице, заболела немного. Довезете меня до станции, и дело с концом.

Секунду я колебалась, не зная, как поступить, потом решительно сказала:

– Поехали!

В метро мы сели рядышком на узкий диванчик, и я невольно вздохнула.

– Вам не хочется меня к себе везти? – тут же отреагировала сверхчувствительная Даша.

– Нет, просто думаю, почему Слава не рассказал Альбине правду про Киру, все равно же известно станет!

Дашенька положила на мою руку узенькую ледяную ладошку.

– Как-то раз мама пришла к нам, а на кухне сидит соседка, Оля Воробьева, за сахаром заглянула. Ну папа возьми и ляпни ей: «Это учительница музыки моей дочери».

Оле-то все равно, взяла рафинад и ушла, а мама как накинется на папу: «Негодяй, другую завел!»

Дашу сразу выставили в детскую, но скандал приключился такой громкий, что девочка великолепно все услышала, даже не заходя в ванную.

«Так и знай, – вопила Альбина, – я свое счастье никому не отдам! Даже не мечтай о другой бабе! Имей в виду, если что заподозрю, не жить ей, убью, отравлю!» Вот Слава и боялся открыть правду до официальной женитьбы. Альбина могла запросто заявиться к Кире домой и разрушить свадьбу.

– Бракосочетание на 23 августа назначили, – пояснила Даша, – утром распишутся, днем – обед, а вечером они должны улететь на месяц на Сейшельские острова. Бабушка тогда и расскажет все Альбине. Только та уже ничего поделать не сможет. Впрочем, раз мама в тюрьме, папе вообще бояться нечего!

Поезд с грохотом влетел на станцию «Сокол». «Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Войковская», – пробормотал мужской голос, у машиниста испортился магнитофон, и он сам объявлял остановки.

– Как вас зовут? – неожиданно спросила Даша.

– Виола.

– Красивое имя, – восхитился ребенок и добавил: – Я люблю этот сыр из баночек.

Я покосилась на нее, не похоже, что Дашенька издевается, скорей всего, на моем пути попалась еще одна любительница плавленого сыра «Виола».

ГЛАВА 26

Перед входом в подъезд я попробовала объяснить Даше:

– Вика не предполагает о твоем существовании. Поэтому сразу, с порога, ничего не говори ей. У бедняжки последние дни сплошные стрессы.

– Зря меня за дуру считаете, – с достоинством заявила Дашенька, – просто познакомиться хочу, скажете, что я… Ну, кто я?

– Моя ученица, занимаюсь с тобой немецким языком.

Подойдя к двери, я увидела, что кнопочка звонка вновь исчезла. Пришлось стучать, потом барабанить ногой, но дверь открывать не спешили. Из недр квартиры доносился мерный гул. Наконец приоткрылась щель, и высунулся Петька.

– Кто там? – бдительно спросил он.

– Сто грамм, – ответила я, – поздно спрашивать, когда дверь распахнул.

Мы втиснулись в прихожую, и я онемела. Кругом лежат груды барахла.

– Что у нас происходит?

– Дядя Ленинид хочет балкон стеклить! – завопил Петька.

Так, понятно. Как у всех бывших советских людей, у нас с Томусей полно всякого барахла, которое использовать нельзя и выбросить рука не поднимается. Наш человек, приученный к резким сменам правительства, дефолтам и панически боящийся, что с приходом нового начальства в стране кончится товарное изобилие, рачительно складывает всякий мусор, исходя из принципа: вдруг пригодится. Мы с Томусей не исключение. А где держать всю эту ерунду обитателю «хрущобы»? Ясное дело – на балконе. Поэтому там у нас кошмар, лучше не выглядывать. И вот теперь папенька в хозяйственном пылу взялся за остекление.

– Я мою окно в спальне! – весело орал Петька. – Грязно у вас, жуть!

– Убраться решили, – эхом отозвался Митька. – Я пылешошу, нет пылесосяю, ну, в общем, при пылесосе, а Криська кекс печет, а то жратиньки нечего, совсем-совсем. Верка во дворе ковер бьет, ну и воняет от него! Как из помойки несет. Тетя Вилка, а ты купила мусорное ведро?

– Нет, – удрученно ответила я, пробираясь через горы шмоток.

Глаз случайно заметил эмалированный детский ночной горшок. Господи, как он-то к нам попал и зачем мы его держим на балконе!

– Где Тамара?

– На оптовку пошла! – закричала Кристя. – Все продукты кончились, нам яйца Аня дала.

– Не отвлекайся, меси тесто, – послышался голос соседки, – иначе осядет, барахло получится.

– Мака дака, – залепетала Машка.

Так, значит, они у нас, нашли время для визита.

– Вика, ты где?

– Тут! – крикнула девочка и, стукнув меня дверью, вылетела из ванной. – Стираю, белья гора, до неба!

– Господи, простыни же тяжелые.

– Аня велела порошок развести в ванной и ногами потоптать, – пояснила Вика, – здорово вышло, прямо, как в машине. Все пододеяльники истоптала, мы их с Криськой во дворе развесили, сейчас шторы топчу.

– Какие?

– Из гостиной, такая вода течет!

Тут она заметила Дашу и попятилась.

– Добрый день, – тихо сказала гостья, – меня зовут Даша.

Вика стояла, опустив руки вдоль тела, с ее босых, покрасневших ног на линолеум стекли небольшие лужицы. Пауза затянулась, я уже хотела вмешаться, как вдруг Виктория резко сказала:

– Так, значит, ты – моя сестра.

Я плюхнулась на диван и воскликнула:

– Ты знала про Дарью? Откуда?

Вика ухмыльнулась:

– У нас дома в каждой комнате по базе с трубкой торчит. Если кто-то говорит по телефону, то можно услышать о чем.

– И ты подслушивала…

– Нет, один раз случайно, хотела позвонить, а там мамин голос: «Дашенька, доченька, ангел ненаглядный…» Даже интересно стало, что это за девочка такая. Со мной-то она никогда так не разговаривала, только ругала да поучала. А потом фото нашла, в сумке у нее кармашек есть потайной, под подкладкой…

– Давно ты в курсе?

– Полгода уже, – заявила Вика и уставилась на Дашу.

Та тоже глядела на сестру во все глаза. Так две незнакомые собачки при первой встрече буравят друг друга взглядом, выясняя, кто из них сильней.

Петька бросил мыть окно, Митька выключил пылесос, Кристя, Аня и Машка вылезли из кухни, а с балкона притопал папенька. В довершение картины распахнулась дверь на лестницу, и появилась запыхавшаяся Верочка.

– Могли бы и помочь, – обиженно заявила она, – тяжело ведь. И потом, выбивать этот палас – идиотское занятие, стирать надо, он вонять не перестал.

– Знакомься, – сказала Вика, показывая Даше на Веру, – это тоже твоя родственница, тетя.

– Очень приятно, – немедленно отреагировала Верочка, опуская мне на голову скрученный ковер. – Наверное, отлично вас знаю, только, простите, совершенно не помню!

Даша растерянно глянула на меня. Появление тети явно было для нее неожиданностью. Я окинула взглядом толпу благоприобретенных друзей и родственников. Из кухни потянуло горелым.

– Кристя, кекс горит!

Ойкнув, девочка и Аня метнулись на кухню, Машка осталась ползать возле кучи грязи, принесенной с балкона.

– Чего стоите, – накинулась я на близнецов, – уже все убрали?

– Не-а, – в голос ответили мальчишки.

– Тогда продолжайте!

– Мы отдыхаем.

Я почувствовала, как все тело начало наливаться невероятной усталостью. Боже, как они мне все надоели! И нет никакой возможности от них избавиться.

– Вилочка, – нежно пропела Вика, – иди в спальню, почитай газетку, мы тут сами разберемся.

На моем диване вольготно раскинулись Дюшка, Клеопатра и котенок. Увидав, что я хочу подвинуть семейство, чтобы освободить для себя кусочек, Клепа угрожающе зашипела. Вспомнив, как она расцарапала несчастного доктора, я на всякий случай решила проявить осторожность и перебралась на Тамарину кровать. Но и там мне не нашлось места: все пространство лежанки занимала Кася, устроившаяся со всевозможным комфортом – голова на подушке, тело на пледе.

– Ну ты нахалка, дорогуша, – сообщила я. – Только приехала – и сразу на одеяло.

Псина лениво открыла глаза, вяло махнула хвостом и вновь впала в нирвану. Она совершенно не собиралась в испуге спрыгивать на пол. Нет, собака даже не подвинулась. Я примостилась сбоку, от Каси пахло чем-то непонятным, но не противным. В кабинете у следователя Куприна воняло намного хуже. Ноги мои свисали, но спина вполне удобно устроилась на матрасе. Я попробовала слегка пнуть Касю, но с таким же успехом можно было стучать в каменную стену. Дратхаар даже ухом не повел. Поняв, что больше места мне не отвоевать, я закрыла глаза.

Видали ли вы когда-нибудь, как бурный горный поток влечет маленькое каноэ? Человек, сидящий в утлой лодочке, пытается бороться с течением, изо всех сил размахивая веслом, но обстоятельства оказываются сильней, и небольшой кораблик частенько переворачивается. Гребцу, оказавшемуся в ледяной воде вниз головой, остается лишь молиться богу о спасении.

Вот так и я пытаюсь справиться с быстрой рекой событий, а их все больше и больше. И потом, сколько людей, в конце концов, могут уместиться на наших квадратных сантиметрах? От постоянного шума у меня два дня болит голова. Хотя сейчас относительно тихо…

– Открывайте скорей! – раздался дикий, какой-то нечеловеческий вопль. – Быстрей, на помощь, заснули, да?

Не понимая, что происходит, я вместе с Касей слетела с кровати и понеслась в прихожую. Входная дверь открыта, и в ванной комнате бушует соседка Наташа.

– С ума посходили! Вода мне на голову хлещет, потолок сейчас обвалится, что за уродство!

– Ой, – взвизгнула Вика, – совсем забыла про белье!

– А оно поднялось и слив заткнуло, – резюмировала Наташа. – И как теперь быть?

– Ты не серчай, – отозвался Ленинид. – Завтра же все в порядок приведу. Тоже мне дело – двухметровку побелить. Не голоси, случай такой вышел, не со зла.

Наташа замолчала и вполне спокойно произнесла:

– Шкафик какой в прихожей отличный. Маленький, красивый и вешалка, и полки. Давно такой ищу, где взяли? Дорого отдали?

Ленинид приосанился:

– Сам сделал.

– Да ну! – изумилась Наталья. – Материал отличный, импортный, качественный.

– Немецкий, – гордо заявил папенька. – Германцы народ аккуратный, ихние панели сто лет прослужат.

– И почем покупали?

– Даром достались, – обрадовался папуля, – из некондиции.

– Вот что, – припечатала Наталья, – Аллах с ней, с ванной. Там водоэмульсионка – высохнет, и следа не останется. Сделайте мне такой шкафик, и будем считать инцидент исчерпанным.

– Как два пальца обсосать, – пообещал папенька, потом оглядел многочисленных детей и добавил: – Простите, пожалуйста. Могу прямо сейчас измерить.

– Пошли, – велела Наташка.

Ленинид прихватил железную линейку, и они исчезли. А мы двинулись есть слегка подгоревший кекс.

Поздним вечером я повезла Дашу на «Динамо», Вика увязалась с нами. На обратной дороге она положила голову мне на плечо и сказала:

– Господи, здорово-то как!

– Что же ты увидела хорошего?

– Мне никогда не было так весело, как сегодня.

Я ухмыльнулась. Интересный народ – подростки. Жила Вика в собственной роскошной спальне, набитой всем, чем только можно; каталась на «Мерседесе»; надевала вещи от «Гуччи»; ела осетрину, миноги, пирожные и… тосковала день-деньской. Теперь спит на раскладушке, головой на кухне, ногами в прихожей, стирает постельное белье, завтракала сегодня пшенной кашей, про обед все забыли, а на ужин подали малосъедобный кекс и сосиски. Вместо фирменных, но испачкавшихся джинсов, она натянула Тамарины брюки за сорок рублей из секонда, катается со мной в метро… И поди же ты – счастлива.

– У вас так весело, так здорово! – захлебывалась Вика. – Петька и Митька жутко забавные. Прикинь, они хотели Касю пропылесосить, а та на стол запрыгнула! Кристя тоже отличная девчонка, она фенечки плетет, гляди. – И Вика вытянула правую ногу. Чуть повыше щиколотки виднелась браслетка, сделанная из ужасного розового бисера ценой десять рублей за килограмм.

Я перевела взгляд на дорогие золотые серьги, покачивающиеся у Вики в ушах, и не выдержала:

– Небось Кристя ничего не слышала о дзен-буддизме.

– А, ну и черт с ним, – фыркнула девочка, – подумаешь, сама не слишком поняла, что там к чему. И Даша хорошая, она мне понравилась. Маме так и скажу: давайте жить вместе, вот как только ее выпустят, сразу и попрошу. Как ты думаешь, она согласится?

– Конечно.

– А ее скоро домой вернут?

– Думаю, на днях, – покривила я душой. – Следователь очень опытный, мигом разберется.

– Пока она под следствием, – вздохнула Вика, – у тебя поживу, можно? Дома как в могиле.

– У нас тесно, и у тебя от раскладушки спина заболит.

– Ерунда, не выгонишь меня, а?

– Как же школа? – не сдавалась я.

– Ой, – отмахнулась ученица, – два дня занятий осталось, все отметки давно вывели.

Понимая, что деваться некуда, я пробормотала:

– Конечно, оставайся, в тесноте, но не в обиде.

На следующий день около полудня я входила в ворота онкологической клиники. Больница находилась за городом, в большом зеленом парке, и, если не знать, что перед вами «раковый корпус», запросто можно подумать, что находишься в санатории.

Доктор Кисин сидел в ординаторской.

– Вы ко мне? – буркнул он.

– Да.

– По какому поводу?

– Вы знакомы с Альбиной и Никитой Соловьевыми?

– Естественно, оперировал Никиту Николаевича, а… так это вы из милиции? Следователь предупреждал, что оперативник придет. Знаете его?

– Кого?

– Следователя, – пояснил Андрей Евгеньевич. – Фамилия у него интересная – Толстой, Достоевский, Гоголь… Нет, забыл.

– Куприн. Олег Михайлович Куприн.

– Точно, – рассмеялся доктор, – помню, что писатель девятнадцатого века. Значит, вы от него?

Секунду поколебавшись, я ответила:

– Да.

И сразу испугалась, что сейчас попросят предъявить удостоверение. Но Андрей Евгеньевич не стал проявлять бдительность, он просто спросил:

– Хотите кофейку?

– Спасибо, с удовольствием.

Вместе с чашкой мне достался и кусочек вафельного торта «Причуда».

– Ну, – поинтересовался Кисин, – какие у вас вопросы?

– Их не так много, – постаралась я изо всех сил изобразить из себя опытного дознавателя. – Альбина обронила, будто у мужа был рак грудной железы. Такое возможно? Он ведь не женщина.

– Грудная, подчеркиваю, грудная, а не молочная, железа есть и у мужчин, – спокойно ответил Кисин. – Действительно, данный вид заболевания встречается редко, и поэтому чаще всего больные попадают к нам в запущенном состоянии.

– Почему?

Кисин добавил в обе чашки кофе и пояснил:

– К сожалению, на первых стадиях, то есть тогда, когда рак практически излечим, болей нет, и человек чувствует себя вполне здоровым. Тот, кто регулярно ходит к врачу на профилактические осмотры, имеет больше шансов. Хороший специалист может увидеть угрозу в зародыше. Например, гинеколог у женщин…

– Но Никита в обязательном порядке проходил диспансеризацию!

Кисин крякнул:

– Да, ему крупно не повезло. Редкий специалист осматривает у мужчины грудь, для этого он должен был обратиться к онкологу, но Соловьеву и терапевт, и невропатолог, и фтизиатр, и хирург в один голос твердили: здоров. А зачем в таком случае посещать кабинет с такой страшной табличкой на двери?

Он стукнул чашкой о блюдце и сердито продолжал:

– Устал повторять: люди, рак не приговор. И вообще, смертность от него далеко не на первом месте, по статистике.

– Как это? – удивилась я.

– Очень просто. Сначала – сердечно-сосудистые заболевания, безусловный лидер среди причин смерти, потом насильственная кончина – авто– и авиакатастрофы, убийства, следом туберкулез и лишь потом – онкология. У нас в руках сейчас огромный арсенал средств от операции до гормонов. Вы даже не предполагаете, что сейчас могут сделать с опухолью – просто вырезать, уничтожить лазером, применить криохирургию, то есть, грубо говоря, заморозить! Нет, люди все равно бегут к колдунам, хилерам и экстрасенсам. Зла не хватает. Да у меня пол-этажа дур в такой стадии, что слезы из глаз! Лечились травками! А по телевизору – Чечня, Гусинский, Гусинский, Чечня… Лучше бы рассказали о профилактике рака: ведь из ста больных девяносто спасти можно. Да у нас женщины с диагнозом «рак шейки матки» после надлежащего лечения детей рожают! Вот и с Соловьевым тоже. Ну зашел бы хоть разок к онкологу, проблем бы не было… Но Никита оказался в больнице в стадии вскрытой язвы. До этого месяца три ходил к дерматологу. А тот, не слишком эрудированный, зато страшно дорогой врач, прописывал ему всякие мази, только ухудшавшие состояние несчастного.

Андрей Евгеньевич сделал операцию, назначил лучевую терапию, химию… Никита послушно выполнял все указания. Он оказался идеальным пациентом. Кисину даже показалось, что судьба благосклонна к мужику, но тут у Соловьева начался кашель, и стало понятно, что процесс идет дальше. Причем из всех возможных вариантов Никите достался самый худший – легкие.

Правду Соловьеву не сообщили. Онкологические больные очень часто уверены в том, что они здоровы. Вернее, в том, что у них не рак, а какие-то другие болячки – астма, остеохондроз или камни в желчном пузыре. По мне, так все равно от чего умирать, но люди панически боятся диагноза «рак».

Вот Кисин и навешивал Никите лапшу на уши. Врал он филигранно, привык за долгие годы работы лгать больным из сострадания. Да, у Никиты была злокачественная опухоль, но теперь он излечился полностью. Кашель, слабость и отвратительное самочувствие – признаки астмы, которая случилась из-за аллергии на химиотерапию. Теперь следует вновь делать уколы, но уже от астмы…

Самое интересное, что Никита, далеко не глупый человек, поверил Кисину. Но самое потрясающее было в другом. Где-то в середине мая, после очередного обследования, доктор убедился, что Соловьев – здоров.

– Как это? – подпрыгнула на стуле я. – Не может быть!

Хирург развел руками.

– Сколько работаю – столько удивляюсь. Такие сюрпризы порой случаются. Иной человек узнает про болезнь и полностью падает духом. Лечиться не ходит, под нож не ложится, а пьет горькую с утра до ночи и… выздоравливает. Другой – прямой кандидат в могилу, а живет десятилетиями. По всем анализам уже давно покойник. Нет, глядишь, ходит и ходит. Третий, наоборот, думаешь, ерунда, а он через неделю у прозектора. Ну как тут не поверить в божий промысел?

И вот такая непонятная штука приключилась с Никитой. Когда Кисин получил результаты обследования, он глазам не поверил и, не говоря Соловьевым ничего, назначил повторное обследование. Не секрет, что в лаборатории могут перепутать пробирки с кровью, а лаборантка рентген-кабинета способна вложить в историю болезни чужой снимок.