Чёрная вуаль

Подняв телефон с пола, убрала к себе в карман, предварительно выключив. С пальца Паши я сняла кольцо, похожее на обычную бижутерию, и убрала туда же в карман. Глаза мои осматривали каждую часть остывающего тела. Взъерошенные волосы, лицо, забрызганное кровью, футболка, впитавшая в себя алый цвет, под ногтями собрана грязь, на тёмных штанах видны катышки и следы пятен, безвольно болтающиеся стопы уже давно затвердели от потери крови. Его глаза меня заворожили. Когда провела пальцами по ним, в голове вспыхнула фантазия.

Раскрыв окровавленный нож, я залезла в его глазницу и не без труда вытащила зеленовато-голубой глаз, оставив зияющую тёмную дырку. Убрав нож и полученный трофей в карман, я покрыла его голову шифоном, встала на ноги и приготовилась уходить, как услышала закрывающуюся входную дверь.

Успею ли я выскочить в окно? Бросив взгляд на темнеющее стекло, поняла, что нет. Пока я буду убирать шторы и цветы, меня заметят. Спрятавшись за кухонным островом, я задержала дыхание.

– Паш? – прозвучал голос Славы.

Хлопнула дверь, где-то щёлкнул выключатель, последовали приглушённые шаги. Он совсем близко.

– Паш? Паша! – вскрикнул Слава, оказавшись на кухне.

Нельзя позволить ему позвонить куда-либо. Тело лежит с противоположной стороны острова, значит, надо обойти и настигнуть его со спины. Аккуратно пробравшись к концу кухонного гарнитура, я выглянула, увидела спину Славы, который навис над телом сына. Надела на нижнюю часть лица маску на случай, если кто-то попадётся мне в подъезде или на улице, когда буду бежать прочь.

– Пашенька, – послышался плач. – Нет.

Рука его принялась шарить в кармане, наверняка, в поисках телефона. Нельзя ждать!

Выскочив из-за острова, я выпустила разряд в шею Славы. Тело свело судорогой, ноги подкосились. Взяв нож, я полоснула по внутреннему сгибу колена одной ноги. В ту же секунду Слава схватился за ногу и повернулся ко мне лицом, задев ладонью нож, который я занесла для разрезания второй ноги. Глаза его бегали, лицо приняло цвет мела, глубокое дыхание выдавало страх.

– Алана? – со слезами на глазах воскликнул Слава.

– Прости. Не стоило тебе спешить домой.

– Зачем? За что?

– Укрывательство насильника и садиста. Интересный у тебя сын, – язвительно сказала я, присев на корточки.

– Ты должна понять меня, он всё, что у меня есть. Он не специально, я его вылечу.

– Уже нет.

Глаза Славы распахнулись шире, он расплакался.

– Я бы всё исправил, – прерывисто произнёс он.

– Что значит наш разговор на мамином дне рождения?

Слава встрепенулся, задумался. Некоторое время грудь высоко вздымалась, рука, держащая ногу, тряслась.

– Я… я не… я знаю о том, что случилось десять лет назад с тобой.

– Откуда? – наклонив голову, спросила я.

– Клим рассказал пару лет назад. Тогда же и я ему поведал, что девушка, которую ты видела, была моей сестрой. Ей было всего шестнадцать, до дня рождения оставался месяц.

      Отец с мамой так тщательно охраняли мою встречу с маньяком, странно слышать о том, что отец выложил всё приятелю.

– О как! Но! Это не отменяет твоих странных намёков. Что же они означали?

– Мне подумалось, что ты случайно стала свидетелем. Что он вернулся, тот, кто убил мою сестру, и тебе теперь приходится, спасая свою жизнь, помогать ему, или я не знаю… Алана, я не имел ничего такого в виду. – Слёзы катились по щекам, бледное лицо покрывалось пятнами, а я расплывалась в улыбке.

– Ты ведь в курсе о Скорбящем убийце?

В ответ Слава замотал головой.

– Это не он. Это я, – чётко произнесла я, чтобы Слава расслышал.

Глаза напротив сощурились, изо рта вырвался всхлип.

– Что ты такое говоришь?

– Ты всё ещё не понял? Труп твоего сына не убеждает?

– Прошу. Позволь мне похоронить его. Я никому не скажу, я умею хранить тайны. Дай только похоронить Пашу, и я уеду прочь, никогда больше не увидишь меня.

– Слав. Мне, правда, жаль… – начала, было, я подводить к итогу, как дверь опять хлопнула. – С кем ты пришёл?

– Она тебя не видела. Прошу, не трогай её. Умоляю. СВЕТА, БЕГИ ПРОЧЬ! – завопил Слава. – БЕГИ! СВ..

Я, недолго думая, ударила его ножом в горло, немного скосила, и рана получилась длинной, в половину шеи. Схватившись за рану, он пропустил удар в живот, провернув лезвие, устремила нож вверх, к грудной клетке.

– Нет, – прошептал Слава и его глаза закрылись.

Вскочив на ноги, я ринулась к двери, в прихожей никого не было, дверь распахнута. Схватив свою обувь, я выбежала на улицу и заметила убегающую женщину, которая кричала в пустоту. Я направилась в противоположную сторону, метров через двадцать остановилась, натянула обувь и двинулась дальше. Сев в автобус, забилась в самый конец, мимо проехала полицейская машина, не поднимая лица, я доехала до нужной остановки. Пройдя ещё несколько кварталов, оказалась дома.

Чёрт! Я не сделала фото! Хотя бы Пашу надо было сфотографировать! Какие странные чувства я испытываю. Пашу убивать было приятно, ещё в момент нахождения в кабинете сердце трепетало от волнения, а когда кровь окропила его лицо, экстаз разлился в теле.

Со Славой сложнее. Мне действительно не доставило удовольствия его убийство, но и жалости нет. Это необходимо было сделать, вынужденная жертва, которая не лишит меня сна. Я ни секунды не колебалась. Хм, так же, как и во сне с Кариной, но её я никогда не трону. В этом я уверена.

Сейчас главное – не высовываться. Постараться залечь на несколько месяцев, не трогать никого. Только надо сделать ещё одну вещь, ради которой я позаимствовала у Паши его красивый глаз.

Ночью окольными путями с несколькими пересадками я доехала до здания Д.К.С. Спрятав лицо под капюшон и маску, оставила у главного входа коробку и теми же путями вернулась домой, убрав одежду, в которой ходила, в дальнюю часть шкафа, чтобы случайно не надеть её.

Около одиннадцати часов утра я приехала в Д.К.С. уже как практикант. Когда на подходе увидела полицейские машины и ленты, сердце прибавило ударов. Сотрудники стояли у ленты, собравшись в кучку, как пингвины, кто-то общался со стражами правопорядка, кто-то между собой. Найдя Гришу в толпе, изобразила максимальное удивление:

– Что происходит?

– Говорят, посылка от нашего маньяка, – голос его звучал звонко, предвкушение он не скрывал.

– Что там?

– Не знаю. Кто-то говорит, часть тела, кто-то – дохлый зверь. Заместитель нашла, пришла на работу пораньше – и вот такой сюрприз.

– Ты выглядишь возбуждённым.

– Так заметно? – сморщив нос, отозвался Гриша. – А ты напуганной.

– Ну, это же кошмар.

– Не дрейфь. Он вышел на связь, это уже хорошо. И не абы с кем, а с нами, значит, он читает новости о себе. Мы получаем эксклюзив, а полиция – возможность его поймать, потому что как только маньяк выходит на связь, то с огромной вероятностью скоро попадётся.

Как же ты ошибаешься, Гриша. Как же ошибаешься.

Через полчаса нас впустили в здание; обосновавшись в одном из кабинетов, полиция занялась опросом сотрудников. Кирилл подхватил общий настрой команды и с широкой улыбкой предстал во главе стола в переговорной.

– Что ж. Этот день настал! – воскликнул он, вскинув руки вверх.

– Ты-то хоть в курсе, что он там прислал? – спросила Полина, поправив волосы, которые она не расчёсывала уже который день.

– О, да. Человеческий глаз и записку.

Там вообще-то ещё шифон лежит и телефон!

– Фу, – отозвалась Полина.

– Глаз?

– Ага. И это самое интересное. Предполагается, что глаз принадлежит сообщнику Остапа, которого отпустили без обвинений. Потому что его тело, как и тело его отца, нашли в квартире без одного глаза.

– Давно? – спросила я, тряся руками для убедительности.

– Вчера вечером обнаружили тела. Подруга его отца спугнула убийцу и вызвала полицию. Да не боись ты! Попей воды, – обратился ко мне Кирилл.

– Не могу ничего с собой поделать.

– Мне уже выслали фотографии с места преступления. Я напишу статью, а ты, Полин, поедешь в полицию поджидать свидетельницу. Вы оба… – Кирилл указал на нас с Гришей, – набрасываете статью о посылке. Я попробую выбить фотографии, но на всякий случай проверьте интернет, вдруг кто-то из полиции любит делиться первыми впечатлениями с общественностью.

Моя посылка произвела фурор, на который я и надеялась. Взяв старую жестяную коробку, тщательно её отмыла, уложила туда ткань, телефон, напечатанную записку, содержащую слова:

«Когда же вы начнёте нормально работать? Мне не составило труда выяснить, кто же надругался над бедняжкой, а вы, имея огромные ресурсы, отпустили преступника в свободное плавание. Любезно предоставляю вам телефон, содержащий много интересных фотографий и видеозаписей.

Количество моих жертв, признанных вами, отличается от реальности, может, стоит раскрыть глаза шире? Обидно, когда старания не ценят.

Как кругов в «Божественной комедии», как иронично, жизнь действительно комедия.»

И конечно же, главный экспонат коробки – глаз Паши. Спустя несколько часов он изрядно потускнел, но необходимый эффект всё же произвёл. Через считанные часы интернет заполонили статьи, по большей части скопированные с нашей с Гришей, плюс додумки и теории. Видеопространство пестрило роликами, «изобличающими» полицию, некоторые восхваляли меня как мстителя, кто-то призывал к ужесточению частных патрулей, чтобы бояться начали все. Я подняла шум, но Женя так и не отвечал на сообщения. Может, стоит ему написать, что у меня сильная жажда и я вот-вот сорвусь? Он не поверит, я же только вчера убила двоих. Может, что-то случилось?

Проверив сайт института, где работает Женя, убедилась, что он не умер и не заключён под стражу. На фотографиях с какого-то праздника в актовом зале заметила его сидящим в белой футболке среди зрителей. Значит, просто занят либо что-то задумал.

***

– Всё взяла? – спросила у меня мама, когда я села в их с отцом машину.

– А забывать-то и нечего, – бросила я. – Пап, как ты?

Он сидел на пассажирском сиденье рядом с мамой. Мельком кинув на меня взгляд, он улыбнулся уголками губ и отвернулся обратно.

– Нормально.

– Ничего не выяснили? Кто это сделал? – мягко спросила я, вглядываясь в красные глаза.

– Нет.

– А вы там ведь тоже своего рода расследованием занимаетесь. Тоже ничего? – выехав на проезжую часть, спросила мама.

– Ничего.

– Алана… – отозвался папа низким голосом. – Может, тебе прекратить этим заниматься? Там уже небезопасно. Вдруг он нападёт на кого-то из вас?

– Пап, всё в порядке, я не числюсь у них нигде. Если он и вздумает напасть, то на кого-нибудь из авторов статей.

– Он может просто подкараулить на улице…

– С таким же успехом мне и на улицу выходить опасно, не говори ерунды.

– Алана, – окликнула меня мама.

– Ну это правда. Я не хочу бросать практику. Мне там нравится, тем более осталось немного.

– Ты же видишь, в каком папа состоянии.

– Я прекрасно всё вижу, не слепая. Да, мне тоже грустно от смерти Славы, но это не повод впадать в крайности, нужно сохранять здравомыслие, – парировала я, повысив голос.

– Оксан, она права, – обратился папа к маме, повернувшись ко мне, продолжил: – Я сильно беспокоюсь о тебе.

– Я понимаю. Но дайте мне возможность заниматься тем, что нравится, это такой шанс, – вскинув брови, сказала я.

– Будь аккуратней.

– Обещаю.

Папа отвернулся, уставился вперёд и некоторое время молчал.

– У него ведь и сын умер. Паша, – тихо произнёс он.

– Что?

– Ты упомянула только Славу.

– А! Да, просто я Пашу один раз всего видела.

– Вот так в один вечер прервался род семьи, – почти шёпотом произнёс папа.

– Да, – согласилась я, отодвинувшись от середины сиденья ближе к окну.

Похоронная процессия длилась очень долго. Огромное количество народа собралось в церкви, которую арендовала как раз-таки подруга Славы. Женщина в возрасте около сорока, с тёмными волосами и выдающимися чертами лица. Она помогала дальним родственникам Славы и Паши с организацией похорон. Впускали только друзей и родственников, однако находились смельчаки, которые во что бы то ни стало пытались пробираться внутрь. Большая часть из них – репортёры. У меня тоже есть задание: сделать несколько фото, незаметно в церкви и на кладбище, для дальнейшего использования в статье. С этой задачей я справляюсь на ура.

Когда я увидела Славу и Пашу, мне не стало плохо, грустно или тоскливо. Я с интересом рассматривала окоченевшие тела, отделку гробов и заплаканные лица людей, которые твердили об ужасных временах, снизошедших на улицы города. Мне всё так же некомфортно находиться в церкви, но сегодня хотя бы обходится без головокружений. Рассмотрев внимательней подругу Славы, я задумалась. Смогла бы я её положить рядом с ними? Если б Слава не окликнул её, если б я успела убить его до того, как она зашла в квартиру, захлопнув за собой дверь. Сколько усилий потребовалось бы, чтобы она составила им компанию? Она смутилась. Чёрт! Я даже не заметила, как пялюсь на неё. Поджав губы, я отвела глаза в сторону, подошла к родителям и больше не смотрела на неё пристально, только украдкой.

Прилегающую территорию и здание заполонили полицейские, как в прошлый раз, они были в штатском, но выражение лиц сдаёт их с потрохами. Они проследовали и на кладбище, и в кафе, где проходил поминальный обед. По наблюдениям они никого не задержали, даже не отводили никого в сторону для разговора и выяснения личности. Второй раз, и всё впустую. Наверное, обидно. Хотелось бы мне посмотреть и посмеяться в лицо человеку, который предлагает такие вот идеи.

Родители отвезли меня обратно домой, когда кафе опустело. Папа изрядно выпил, мама закрывала на это глаза, наверно, потому что сама планирует дома выпить минимум бутылку вина.

Я уверена на сто процентов, что папа буквально пару дней будет держать траур по другу, но потом примется за работу как ни в чём не бывало, ведь компания Славы перешла ему. В каком-то роде я помогла папе, незапланированно, но всё же. Можно считать это моим новогодним подарком. Улицы горят огнями, отовсюду звучит музыка и люди суетятся перед приближающимся праздникам. И я планирую примкнуть к всеобщему праздничному настроению.

Глава 17. Хвост и пища

Апрель выдался тёплым и сухим. Женя так и не выходил со мной на связь. Через сайт института я продолжала отслеживать его жизнь. На многих студенческих мероприятиях можно увидеть его, домой приезжает поздно, уезжает рано, равно как и жена его. Следила за ними только со стороны парковки, переходить в лес было довольно опрометчиво, зимой – из-за снега, на котором чётко отпечатываются следы, а в начале весны – из-за грязи. Именно поэтому, дождавшись сухой погоды, я сразу же ринулась в лес, прихватив камеру с хорошим зумом.

В период с одиннадцати утра и до трёх дня за три месяца наблюдений никто из них ни разу не приезжал домой. Вот оно – безопасное окно! Затаившись в девять утра между еловыми ветками, включив камеру, я принялась ждать. Супруга Жени уехала на работу в девять ровно, как только я подошла, а сам он уехал ближе к десяти. Выждав ещё около двадцати минут, я спустилась с дерева, осмотрела соседские дома, убедилась в отсутствии лишних глаз и принялась взбираться на забор. Прошмыгнув через задний двор, выдохнула. Благодаря навесу и деревьям, высившимся по бокам дома, я нахожусь в слепой зоне для соседей.

Замок я вскрывала дольше, чем тренировалась дома. Купив три вида замков, с лёгкостью, буквально за две минуты их открывала, но этот не поддавался ни в какую. Спустя пятнадцать минут он щёлкнул, я осторожно толкнула дверь, и мне открылась котельная. Пройдя дальше, ступала осторожно, почти не дыша, миновав кухню, вышла в просторную гостиную с камином. На кресле лежал скомканный плед яркого цвета морской волны, на столе красовались грязные кружки, на одной из которых были видны яркие отпечатки помады. Значит, это кружка супруги. Повертев в руках, увидела надпись: «С ДР, подруга! Если хочешь свернуть горы, начинай с маленьких камешков!» Какая банальщина.

Неспеша я двинулась на второй этаж, пройдя мимо прихожей. У входной двери лежит аляповатый коврик в виде птицы павлина.

Вдоль лестницы висят фотографии: супруга Жени с огромным венком из подсолнухов на голове; Женя в клетчатой рубашке и порванных джинсах стоит по колено в каком-то озере; они вдвоём слившись в поцелуе на фоне ярких кустарников белых лилий; они в компании друзей валяются на траве. На фото был совсем другой человек. Такой же, как и преподаватель в институте. На его лице добродушная улыбка, взгляд голубых глаз не озарён безумием, а тело расслабленно.

Поднявшись наверх, зашла в комнату, которая оказалась кабинетом, верхняя часть окна обрамлена витражом, деревянный пол выглядит старым, потёртым, стол завален бумагами, на краю стоит тарелка, видимо, когда-то на ней лежал ужин. Супруга Жени не чурается бардака, чего не сказать о нём самом, машина и дом в лесу находятся в идеальной чистоте, никаких лишних деталей, у каждой вещи своё место. Конфликтуют ли они на фоне беспорядка в комнатах? При близком рассмотрении бумаг я не обнаружила ничего стоящего, только куча дат, фамилий и каких-то аббревиатур. Кем же она работает?

Выйдя в коридор, направилась в комнату напротив, дверь туда была приоткрыта, и я уже знала: это спальня. Кровать оказалась аккуратно застеленной, наверно, Женя проснулся последним. У одной стены стоит туалетный столик с большим зеркалом, в органайзере куча украшений из ценных камней и обычные пластиковые побрякушки. Моё внимание привлёк кулон из дерева и яркой синей эпоксидной смолы, в котором застыли буквы С и А. Хм. Интересно. Украшение, которое она делит с подругой? Взяв кулон, убрала его в карман. Будет теперь моим как напоминание о таком значимом дне.

Порывшись в шкафах, отметила идеальный порядок в мужских вещах и бардак в женских. Раздвинув висящую одежду, увидела сейф. Хм. Значит, есть что прятать: либо деньги, либо оружие. Но в остальном не нашла ничего компрометирующего, ни секс-игрушек, ни фотографий сексуального характера, только презервативы в большом количестве. Значит, обзаводиться потомством они не собираются в ближайшее время, это хорошо. В прикроватной тумбочке, которая принадлежит, скорей всего, Жене, потому что она очень чистая и прибранная, лежат несколько наручных часов, выложенных как будто по линейке, влажные салфетки и атласная чёрная лента. Похожая на ту, которую Женя носит постоянно в кармане. Применяет ли он её на супруге? Она в курсе о пристрастии его? Разделяет?

В её прикроватной тумбочке я нашла скомканные салфетки, маленькую бутылку воды и таблетки для сна. Работа у неё нервная, раз она с трудом засыпает.

Перебравшись в ванную комнату, вдохнула полной грудью приятный цветочный аромат. Уборкой в ванной тоже занимается, видимо, Женя, потому что всё уложено ровно, полотенца аккуратно сложены в стопку, зеркало идеально чистое, моющие средства организованы в ящики с надписями. На краю раковины обосновались духи, с левой стороны в количестве пяти штук, с правой – всего два флакона. По дизайну было понятно, кому какое количество духов принадлежит, вдохнула аромат от колпачка духов Жени, и нос окутал запах древесины и каких-то цветов. Приятный освежающий аромат. На полке за зеркалом мне посчастливилось найти атомайзер. Надеюсь, они его не хватятся. Откачав немного духов, я вышла обратно в спальню, сделала несколько снимков и удалилась в коридор. Спустившись по лестнице, я решила продолжить осмотр гостиной.

Открыв антресоль, наткнулась на стопку фотоальбомов разных размеров и толщины. Открыв самый большой, невольно улыбнулась. Это оказался семейный архив молодой семьи. Женя с супругой любят фотографироваться. Огромная куча фотографий с отдыха на пляже, в лесу, на фоне палатки и костра, который, судя по выражению лица Жени, не зажигался. Также фото в горах, несколько страниц посвящены только супруге, которая с обомлевшим лицом и сноубордом в руках позировала на фоне лавины, которая сходила на соседней горе. Моя камера не отдыхала, почти каждую фотографию я запечатлевала на флешку.

Во втором альбоме фотографии были с детских времён супруги Жени, множество снимков на природе, в окружении животных и бабушки с дедушкой. Она была счастливым ребёнком. Третий альбом оказался самым маленьким по размеру. На первой фотографии супруга Жени похожа на студентку по возрасту. Одетая в военную форму, стойка, руки убраны за спину, ноги на ширине плеч, волосы туго убраны назад. Военный лагерь какой-нибудь? Или в честь праздника разоделась? На второй фотографии она стреляет из оружия. Третья фотография: она бежит через покрышки. С четвёртой фотографии сердце у меня прибавило ударов, что-то здесь не так, что-то в этих фотографиях не даёт мне покоя. С пятой по десятую фотографию супруга Жени была в окружении людей в военной форме, возраст сложно определить, вроде взрослее, но не того возраста, которого она сейчас. На следующей фотографии все мои опасения, которые я игнорировала, которые роились в моём мозгу, взорвались паникой. Супруга Жени стоит в полицейской форме в компании ещё одного стража правопорядка на фоне рабочей машины, оба широко улыбаются. Она – сотрудница полиции. Выронив альбом на пол, я огляделась, теперь дом выглядит иначе. Он как будто ощетинился, фотографии на стенах перестали быть лучезарными. Убрав альбом обратно, я вскочила на ноги и двинулась прочь. Проходя через кухню, задержалась у холодильника, меня привлёк снимок размером пять на пять сантиметров, на нём радостно улыбаются Женя с супругой. Сняв снимок, убрала его в карман к кулону и духам. Выйдя на улицу, аккуратно закрыла дверь, огляделась по сторонам, убедившись, что соседей нет, перелезла через забор и бегом убежала через лес.

Бежала я долго, почти до самой станции метро. Только когда остановилась, меня окатило волной пота, сердце билось в ушах, голову немного кружило, но стоило восстановить дыхание, как всё прошло. Вот откуда он знает подробности. Причина его излишней уверенности в том, что он женат на сотруднице полиции. А он молодец, хорошо играет, иначе как можно объяснить, что он всё ещё на свободе. Как она не может разглядеть в мужчине, который делит с ней постель, маньяка?

***

Сколько прошло? Неделя. Погода за окном разыгралась, снег полностью сошёл с земли, приятно дул ветерок. Все семь дней я плохо спала. И сейчас, валяясь на диване, всматриваясь в потолок, не могу заставить себя даже чая налить. Солнце жарит, на часах около двух дня, из головы не выходит факт о супруге Жени. Она состоит в команде по моей поимке? Женя как-то наводит её на ложные следы? Беря телефон в руки, я всё не решаюсь набрать его номер и спросить: «Какого хрена?!» Необходимо встретиться с ним и всё выяснить.

Телефон издал сигнал. Написал Игнат, предложил завтра встретиться, сходить прогуляться и потом завалиться к нему. Чем мы и занимались эту неделю в принципе. Я ответила стопроцентным да. Когда я с ним, мне удаётся отвлечься от навязчивых мыслей о Жене и его супруге.

Вдруг я осознала, как скучаю по практике у Гриши, которая закончилось в новогоднюю неделю. Я вернулась на скучную учёбу и работу в кафе. Везде тихо, без происшествий, жизнь возвращается в стабильное русло. В последнюю неделю Кирилл рвал и метал, что маньяк не выходит больше на связь и Трофимова не даёт интервью. Новость о посылке оттрубила, и всё стихло. Ни новых жертв, ни посылок. Команду загрузили другими делами, но в случае появления новой жертвы они объединятся.

Телефон опять издал сигнал. Что там Игнат пишет, опять милых щенят посылает? Сообщение оказалось не от него.

«Я долго вспоминал твоё имя. Как ты спишь по ночам? Живёшь счастливой жизнью. Уже двое людей из-за тебя вскрылись. Помнишь Андрюху, тогда он был блондином? А Богдану? Ты хоть в курсе, как её звали? У меня всё ещё в ушах стоит её плач. Ты монстр. Сдайся ментам.»

Он всё-таки вспомнил моё имя. Я даже не помню, как его зовут. Только лицо. Почти четыре года назад он выглядел лучше, чем сейчас. Алкоголь никого не щадит. Неужели его всё ещё мучит совесть? Отвечу ему.

«Ты не перепутал человека, кому всё это адресовано?»

Спустя пару минут поступил ответ:

«Ты, сука, шутишь? Я прекрасно знаю, что это ты. И в тот раз с подружкой прогуливались по моему району, сделала вид, что не узнала. Тварь! А я тебя прекрасно помню! Сдайся. Я собираюсь идти, заберу тебя с собой!!!»

Хм, он настроен серьёзно. Наверное, пьяный.

«Не пори горячку. Давай встретимся, поговорим. Нам многое стоит обсудить, не злись, понимаю, что тебе плохо. Давай обсудим всё. Где можем встретиться? Ты один дома?»

Ответил он спустя пять минут. Всё это время стоял статус «Печатает», долго думал, как реагировать на моё сообщение.

«Хорошо. Да, я один дома. Помнишь ведь, где мы пересеклись? Сможешь приехать прямо сейчас? Решить лучше всё сейчас.»

Я ответила:

«Да. Подъеду в течение часа. Ты пьёшь кофе? Я привезу, посидим попьём и всё обсудим. Мне тоже нужно выговориться.»

Получив в ответ краткое «Жду», я принялась продумывать план. Он находится дома один, взяв машину отца, я быстро доеду до того района, на подъезде можно заклеить цифры на номерах, чтобы никто не опознал. Вырубив его, засуну в багажник и вывезу за город. Позвоню Жене и поставлю условие: либо он приезжает, либо я сотворю то, что ему совсем не понравится. Смухлюю. И что же дальше? Давно у меня зудит мысль о том, чтобы повязать Женю. Вырубить, сковать и что дальше? Убить? Хороший вариант. Дом в лесу будет моим. Но! Я потеряю напарника. Человека, который понимает меня, знает, на что я способна, и ему это нравится, но он непредсказуем. В любой день он может прийти к моим родителям в дом или ко мне и вырезать всех, оставив меня в живых, сломав окончательно. Что же делать?

Открыв шкаф, я достала недавно пришедшую коробку с медикаментами и шприцами. Провела пальцами по стеклу и пластику, вдохнула бумажный запах. Кетамин, медазолам, оксибутират натрия, валиум. Препараты, которые можно применять внутримышечно, иглы на шприцах настолько тонкие, что укол не почувствуется.

Готова ли я? Главное, вырубить его, а потом буду действовать по ситуации, если он начнёт угрожать, то придётся избавиться от него, если я смогу с ним поговорить, то немного поистезаю, а потом отпущу. Как наивно, но выхода другого нет.

Собрав сумку, надела парик, кепку и чёрный спортивный костюм. Набрала четыре шприца препаратов и, выдохнув, переступила порог квартиры. Пока шла до родительского дома, позвонила папе, попросила машину на время, и без лишних вопросов он мне её дал. Для алиби я сказала, что поехала в лесопарковую зону, чтобы сделать красивые фотографии, собрать распускающихся веток для дома и просто погулять.

Подъезжая к намеченному дому, я остановилась буквально в соседнем дворе и, поставив машину под деревья, переклеила цифры на номерах, наклеила несколько безвкусных бумажек на борт и стёкла и закрыла багажник изнутри плёнкой. Остановившись у разваленных ворот, я оповестила о своём приезде, позвонив в дверной звонок, и принялась ждать, когда он выйдет. Даже сейчас не могу вспомнить его имя.

– Привет, – понуро поприветствовал он.

Выглядит не пьяным.

– Привет. Могу я заехать во двор? Дорога узкая, могут зацепить.

– Да.

Он открыл большие ворота, которые готовы были развалиться. Двор оказался ещё страшнее, чем улица. На дорожке лежат старые гнилые половые доски, трава годами не убиралась и не стриглась, из-за чего машина проскребла дном толстые сухие стебли. Дом разваливался на глазах, краска с оконных рам слезала, на месте некоторых стёкол шуршала плёнка. Входная дверь с жутким скрипом открылась, и моему взору предстала пыльная прихожая с кучей старой обуви. Пройдя дальше, я сжала в руке электрошокер, готовясь обороняться.

– Я чайник поставлю, можешь садиться, куда хочешь.

Легче сказать, чем сделать. Отодвинув кучу грязного тряпья, мне удалось сесть на край дивана в пыльном зале. На полу лежали пустые бутылки, выкуренные сигареты и грязные тряпки, которые когда-то были одеждой. Не удивлюсь, если откуда-нибудь выбежит крыса. Дом внутри не внушал страха и ужаса, как снаружи, наоборот, он источал безнадёжность и вечную грусть. Возможно, атмосферу нагоняли грязные окна, по которым можно рисовать пальцем. Выставив банку кофе на стол, я подняла глаза на парня напротив, который принёс кружки и только что вскипевший чайник. Налив напиток, он подвинул кружку ближе и заговорил:

– Противно?

– Что?

– Противно здесь находиться, не так ли? – повторил он, осматривая комнату.

– Откровенно говоря, неуютно.

– Ты всегда была из высшего общества. Всё у тебя самое дорогое, шмотки, машины, отдых.

– Не стоит меня за это ругать. Всё идёт от родителей. Я сейчас зарабатываю, наверное, не больше твоего, – взяв кружку в руки, ответила я.

– Не гунди. Видел я твою страницу, – отпив кофе, он продолжил: – Неужели тебя ни разу не мучила совесть?

– Ты про Богдану? – спросила я, наклонив голову на бок.

– Про неё.

Я свела брови и добавила голосу немного дрожи.

– Конечно мучит. Сейчас так страшно всё это вспоминать, её крики, она ведь просила помощи, – напустила слёз в глаза. – Мне страшно от той меня, которой я была. Но я стараюсь ради неё быть лучшей версией себя. Каждые выходные в приют езжу. Знаешь приют «Доброе сердце»?

– Ага.

– Вот туда езжу. Продуктами и одеждой детям помогаю. Там была одна девочка, тоже возраста пятнадцати лет, и она пережила сексуальное насилие, и я помогала ей справиться со всем этим. В прошлом году её приютила семья, потрясающие люди, образованные, держат ферму. Мы всё ещё с ней на связи. Наверное, благодаря ей я не сошла с ума от угрызений совести.

Как же я горжусь собой, столько брехни выдумать.

– Не ожидал от тебя. Для меня ты всё ещё та стервозная пр… – он осёкся.

– Я стараюсь быть совсем другой, – повертев кружку, я продолжила: – У тебя как дела?

В ответ он раскинул руками, торжествующе кивнул.

– Вот так. За год моя жизнь пошла коту под хвост.

– Почему? Что случилось? – сделав максимально сочувствующий тон, спросила я.

– Я, как из школы выпустился, никуда не поступил. Матушка моя заболела, слегла, пришлось ухаживать. Да даже если б и не она, я всё равно мало куда смог бы поступить. По учёбе я скатился после того случая, – он поджал губы, отхлебнул кофе. – Это её дом. С год назад она покинула сей мир, и я остался тут один, без работы, без образования и её пенсии. Она перед уходом звала меня как в детстве: «Рустик, Рустик». Сложно одному.

Точно! Рустам!

– Понятно.

– Андрюхе тяжелее было, – Рустам откинулся на спинку кресла. – Он всегда был закрытым, всё в себе держал. Что ты почувствовала в тот день, когда узнала, что Богдана вскрылась? – внезапно он поднял на меня глаза и не отводил, ожидая ответа.

– Панику.

– А он в секунду как будто пустым стал. У нас у всех были одинаковые реакции: шок, но он… Бац! И в секунду глаза потускнели, и перестал дышать. Он же влюблён в неё был.