– Ты права, Оно-но. Боги могут смилостивиться над нами, но….
Вновь заиграла музыка настроенных инструментов, минутный конфуз прошёл, все готовились увидеть феерию, которую ждали целый год.
– Но пообещай мне, Оно-но, что покинешь городок Шайори, как только закончится представление.
Фуку-Кёси выступил вперёд, убрал в ножны свой меч, поклонился хозяйке. Его лицо выражало бесстрашие, и это ещё больше вызвало моё симпатию к этому загадочному самураю.
– Г-жа, позвольте мне увезти ту, что является богиней, – произнёс он, – мы исчезнем, и отныне эта опасность, которую Вы чувствуете и думаете, что она исходит от нас, исчезнет так же, как и исчезнем мы.
Моё сердце вновь сильно забилось, потому что симпатия к этому непонятному человеку выросла во мне, мне вдруг захотелось, чтобы он тотчас увёз меня отсюда, подальше от людских страстей. Но что же рождалось в моём сердце к этому человеку? Разве не страсть? И могло ли это вновь зарождавшееся чувство, называться любовью? Я не знала. Тысячи вопросов возникали внутри моей головы, рассыпались и тут же рождались заново.
Наоми с удивлением посмотрела сначала на Фуку-Кёси, затем на меня. Наконец, она улыбнулась, и напряжение окончательно спало.
– Оно-но, ты ещё умеешь воспламенять мужские сердца, и это – важное качество для гейши. Мне не хотелось бы тебя отпускать, однако…..это всё, что мне остаётся делать в возникших обстоятельствах. Что ж, я отпускаю тебя; отныне ты свободна.
В её глазах показались слёзы, которые г-жа пыталась тщательно скрыть.
– Мне будет не хватать тебя, дорогая. Этот маленький городок нуждается в поэзии и танцах, и эти юные гейши, – она обвела взглядом девушек-гейш, готовящихся к выступлению. Многие из них волновались, потому что для некоторых девушек сегодняшний выход на сцену являлся первым в их жизни публичным выступлениям, когда жаждущие взгляды клиентов пожирают твоё тело, чтобы затем заплатить за него и уложить в постель, сделать с ним всё, что подсказывали им их пошлые фантазии. Но что они могли сделать? Они были в лапах Злого Рока, как и я когда-то…..
– Эти юные гейши годятся лишь для постельных утех.
– Не говорите так, г-жа, – возразила я, – возможно, какая-нибудь из этих юных девушек-гейш привнесёт с собой любовь к поэзии и искусству.
Наоми поморщилась:
– Вряд ли, ты только взгляни на них, Оно, их глаза пустые, их уста ничего не несут кроме похоти…..Я устала от этой похоти….устала…..
Огни сияли ещё ярче в тот день, они сияли, сверкали, будто, боги улыбались нам с небес, но это были не боги, а обычные фонари, только сделанные с любовью и усердием этими же девочками-гейшами, которые затем будут услаждать какого-нибудь богатого чиновника или феодала, пожелавшего то или это юное нежное тело. А затем с годами их тела состарятся, на их таких юных лицах возникнут новые морщины, их станет всё больше и боле, а жизнь эта, полная новых событий и приключений, жизнь будет протекать мимо них, отвергая их желания быть в самой гуще этой жизни…..
Фуку-Кёси улыбался мне, в то время, как на сцене я изображала богиню Гуань-Инь, волна чего-то сильного и искреннего образовалась между нами.
Это был он, самурай Фуку-Кёси, который отныне завоевал сердце бедной Оно-но Комати…..
Глава 14
«Страсть на кончике счастья»
«Любовь, где же ты?
Я здесь, но ты не замечаешь меня.
Однажды ты подарила мне
Лепестки роз,
Моя любовь,
Но они завяли, осыпались,
Подобно листьям
Высохшего дерева.
Любовь, ты увяла давно,
А мне всё ещё казалось,
Чо ты жива.
Любовь,
Какими дорогами судьбы
Поведёшь ты меня отныне?
Любовь,
Я ловила улыбку твою,
Но ты подарила мне
Огромные потоки слёз.
Любовь,
Однажды ты
Ушла от меня,
Оставив надежду
В сердце моём,
Но это была лишь надежда.
Любовь,
Ты одеваешь
Множество масок
На несуществующее лицо твоё,
А на самом деле
Нет всех этих масок,
Ты – лишь корень страданий
В душе моей,
Ты, словно, дождь,
Который тщетно поливает
Моё давно увядшее сердце…..»
(Неизвестная японская поэтесса, 9 в.н.э.).
……..
Путь был неблизким. Повозка с моими пожитками тряслась по ухабистой колее, подпрыгивая на пригорках.
Фуку-Кёси ехал впереди на своём белом коне, позади повозки следовал небольшой отряд самураев, нанятых Фуку для моей защиты. Я исполнила то обещание, которое дала Наоми накануне и уехала из городка. Йошинори решил последовать за мной, он сидел в моей повозке, перебирая струны самисяна. Тусклая мелодия лилась вдоль дороги, но я совсем не думала о музыке, я углубилась в свои воспоминания. Моя жизнь, словно лента реки, медленно проплывала перед моими глазами.
Я уже давно привыкла к нежной мелодии Йошинори, она превратилась в неотъемлемую часть моей жизни. Я посмотрела на слепого музыканта, который сидел в повозке, погружённый в свой внутренний мир, будто, жил отдельно от видимого ощутимого всеми мира в своём, созданном им самим же мире.
– Йошинои, скажи мне, почему столько лет ты следуешь за мною? – спросила я, хотя совсем не собиралась ничего спрашивать.
Он отложил в сторону свои инструменты, постарался в темноте нащупать мою руку.
– Г-жа, почему Вы спрашиваете меня об этом?
Я пожала плечами, но он не мог видеть этого.
– Не знаю, ты терпеливо следуешь за мной, в то время, как остальные люли ищут стабильности.
– Стабильность – ветер, г-жа. Здесь в этом подлунном мире не может быть стабильности.
Мудрость Йошинори поразила меня; всегда молчаливый он носил в своём сердце мудрость и никогда не кичился этим.
– А что ты думаешь обо мне? – спросила я, – многие считают меня вовсе не поэтессой, а распутной женщиной, ведь я – гейша, а удел гейши – удовлетворять мужчин.
– Вы делаете то, за что платят Вам деньги, г-жа, – произнёс Йошинори. – но на самом деле Вы – не раба этого. Вы, словно, отделяетесь от тела в момент экстаза и улетаете совсем в другие миры, где царят покой и радость.
– Наверное, все гейши поступают так, – предположила я.
– Нет, г-жа другие гейши отдаются со всей страстью, будто, живут этим. Они делают так, как их научили. Они напоминают кукол, которых дёргают за верёвочки невидимые руки, и эти куклы начинают «жить». А на самом деле они все мертвы, они «спят», они совсем не осознают, что с ними происходит.
– Разве я не такая, Йошинори?
– Нет, г-жа, Вы не такая. Вы другая, Вы совсем другая. Душа значит для Вас намного больше, чем тело. В этом мы похожи с Вами. Я – слепой музыкант, Вы – гейша, но оба мы существуем не здесь, потому что перенесли слишком много боли и хотим избавиться от этой боли. Жизнь на стыке двух миров – это и есть способ избавления от боли.
– Ты удивляешь меня, Йошинори. Ты всё время молчишь, и я не подозревала, что такая мудрость живёт в тебе. Был ли у тебя кто-то, кого ты любил?
Он кивнул:
– Моя мать, сестра Акеми.
– Где они сейчас?
Йошинори утёр слёзы, появившиеся в его слепых глазах, я задела глубокие чувства, которые жили в нём, причиняя ему боль все эти годы.
– Прости меня, я не должна была спрашивать тебя об этом.
– Никого, никого не волновали мои чувства, г-жа. Йошинори всегда для всех был безмолвной статуей, а Вы….Вы носите столько же боли, сколько и я, в Вашем сердце. Моя мать и сестра умерли от малярии, после этого я решил странствовать.
Я порылась в своей котомке, вытащила толстый пожелтевший листок, подаренный мне когда-то жрецом акайо. На листе был изображён круг с точкой в центре.
Акайо просил меня сосредоточиться на этой точке. Меня захлестнула суета жизни, и я никогда не делала этого. Я вспомнила те слова, которые произнёс Акайо, когда подарил мне этот листок (в те времена бумага в Японии ещё считалась большой роскошью, но для меня ценность этого подарка заключалась в ином, нечто необъяснимом). Акайо говорил:
– Сосредоточьтесь на этой точке, слейтесь с ней. Вы ощутите с ней себя единым Целым. Абсолют, Вечный Разум – это та истина, которая всегда существовала в Вас, но Вы не замечали её. Позвольте этой истине быть, просто быть, и тогда всё вокруг и снаружи Вас изменится, потому что изменится Ваше отношение к этому миру. Вы ощутите себя гостьей в этой призрачной временной юдоли страданий. И тогда страдания уйдут, ибо Вы поймёте, что они временные. Так когда-то говорил Великий Будда.
– Йошинри, научи меня играть на своём самисяне. Я видела, почти все гейши, как в заведении Наоми, так и в Киото, умеют извлекать из самисяна чарующие мелодии.
– Разве Вам мало моей игры, г-жа?
– Несомненно, твоя игра, Йошинори – врата рая, однако мне хотелось бы самой раствориться в мире музыки.
– Хорошо, г-жа, я научу Вас, но…..
Он немного смутился, опустил голову.
– Тебя что-то беспокоит, Йошинори? Говори, я хочу знать.
– Но я не хотел бы расставаться со своим самисяном.
– Не волнуйся, дорогой, я закажу другой. У меня будет другом самисян. И он, возможно, скрасит дни моего одиночества.
– Не говорите так, г-жа.
– Почему?
– Вы никогда не будете одиноки.
Я вздохнула:
– Ты же видишь, Йошинори, все покинули меня, и теперь я даже не имею возможности обнять и поцеловать моего ребёнка. Я в опале, храмы, что воздвиг почивший император в честь меня, разрушены. Моё имя произносят вслух лишь те, кто не боится занозчивого и злопамятного Монтоку. Говорят, императрица Татибана подобрала ему самый лучший гарем с помощью своей верной преданной Хатико-сан.
Йошинори пожал плечами.
– Я ничего не знаю, г-жа. Дворцовые интриги далеки от меня.
Я ещё раз внимательно пригляделась к слепому музыканту.
– Твои манеры, разговор, взгляды на жизнь, всё это говорит, что ты был рождён в семье аристократов. Ты мог бы быть чиновником при дворе императора и получать стабильный доход. Что же заставило тебя выбрать другую стезю и скитаться со мной по дорогам?
– Моя сестра и мать умерли, а мачеха невзлюбила меня, потому что я был слепым, что причиняло ей одни неудобства. В доме я научился играть, и она нашла мне применение. Я должен был развлекать богатых и именитых гостей, которые приходили в наш дом, а позже, когда в мир иной отправился и мой отец, Йошинори должен был развлекать её многочисленных любовников. В один из дней, когда облака над нашим городком рассеялись, и дожди прекратились, я ушёл.
……Йошинори действительно научил меня играть на самисяне, спустя много лет, когда я постарела, утратив природный румянец моих щёк, когда мой лоб покрылся морщинами, а волосы стали белее снега, что лежит в предгорьях Фудзи-ямы, я часто предаюсь уединению. В такое время я беру в руки инструмент, и моя душа начинает рыдать вместе с ним.
В такие минуты мне становится легко и свободно, так как душа инструмента и моя душа соединяются, и я не чувствую себя одинокой.
Одиночество – тяжкое бремя, отягощающее многих, но не меня. Я привыкла к нему, и в такие минуты мне кажется, что Йошинори присутствует рядом со мной, хотя его давно уже нет в живых…..
…..Повозка неожиданно остановилась, и я выглянула наружу.
– Что случилось?
Фуку-Кёси помог мне слезть с повозки. Мы остановились посреди рисовой долины возле аккуратного домика, который вполне мог оставаться гостевым и принадлежал какому-нибудь состоятельному феодалу. Позади домика располагался сад с вишнями и сакурами; от них исходил сказочный аромат.
– Вам нравится, г-жа?
Я посмотрела на Фуку.
– Вы хотите остановиться здесь, г-н?
– Теперь это Ваш дом, г-жа. Я приобрёл его специально для Вас. Здесь император Монтоку Вас не найдёт.
– А как же Вы?
Фуку-Кёси, казалось, немного смутился.
– Я…я всегда останусь Вашим слугою и вечным рабом, мою судьбу можете решить только Вы, г-жа. Куда скажете, туда я и пойду.
– Я не приветствую рабство, г-н, я мечтаю о том, чтобы в Японии не осталось ни одного раба, но….., кажется, нынешний император является приверженцем противоположных взглядов.
Его меч, его одеяние говорили о том, что в своё время этот человек пользовался большим уважением.
Войдя в дом, я обнаружила раскиданные на полу лепестки роз, огромные охапки цветов стояли в вазах, от них исходил чарующий аромат.
Вид такого обилия цветов удивил меня.
– О, боги, здесь столько роз! – воскликнула я, – кто же их оставил?
Фуку-Кёси приложил ладони к своему сердцу:
– Я, г-жа. Позвольте мне остаться с Вами. Я не знал, как ещё мне выразить то чувство, которое я испытываю к Вам.
– Вы хотите остаться на эту ночь?
Вместо ответа самурай встал на колени и обнял мои ноги.
– Я порвал со своим прошлым, королева моего сердца, чтобы быть подле Вас, ибо я знаю, Вы нуждаетесь в защите.
– Но моя ночь стоит очень дорого. Впрочем, Вы уже заплатили, г-н, но те сундуки с украшениями и драгоценностями остались в городке Шайори. Что же Вы можете дать гейше?
– Всё, что скажет гейша. Назовите Ваше условие, и я исполню его.
Азарт поселился в моём сердце; после стольких бед и несчастий мне вдруг захотелось шутить и радоваться, будто, я превратилась в маленькую девочку, когда-то сидевшую на побережье и прислушивавшуюся к волнам Океана, ударявшимся о скалистый берег.
Эта маленькая девочка, то и дело, посматривала когда-то на огромный белый вулкан Фудзи-яма и ожидала, что же скажет ей эта огромная гора, будто, она была живая. И я верила тогда, что огромная гора Фудзи-яма была действительно живой и могла что-либо мне ответить на своём непонятном языке. Порой мне казалось, что лишь я одна могла понять этот язык и прочесть знаки Судьбы.
– Скажите, что Вы хотите, г-жа, и я сделаю всё, чтобы исполнить Ваше желание, – произнёс самурай Фуку-Кёси, в то время, как слуги переносили мои вещи в дом.
– Что ж, вот моё условие, самурай – заплати за эту ночь 99-ю ночами подряд. Я вижу, ты сильный и горишь желанием обладать мною. Клянусь, я стану твоей, если ты исполнишь это желание.
– Богиня моего сердца, разве могу я желать чего-либо ещё? Твоё желание для меня – закон.
– Не спеши, самурай. Сможешь ли выдержать?
Наши взгляды встретились. Взгляд Фуку-Кёси выражал вызов, его тело задрожало от возбуждения. В его сильных руках я ощутила себя лёгкой пушинкой, пушинкой, которая растворяется в этом аромате роз.
Мы забылись с ним, а очнулись, когда день уже клонился к вечеру. Узкая розовая полоса заката стояла где-то вдалеке за линией горизонта. В Японии бывают очень красивые закаты.
«….В моих глазах – печаль,
В моих – живёт тревога,
Отныне не поймём
Друг друга никогда,
А впереи бежит
Печальная дорога,
Там, где была любовь,
Сейчас живёт беда….»
– Какие красивые стихи! – воскликнул Фуку-Кёси, продолжая сжимать меня в своих крепких объятиях. Я ощущала его твёрдую возбуждённую плоть, – это твои стихи, моя Оно?
– Нет.
– Кто же их написал?
– Сузико.
– Кто это?
– Одна девушка, которая предпочла утопитсья в Океане, чем жить с нелюбимым, – сказала я.
– Ты знала её?
– Да, я мечтала, чтобы она была счастлива, и думала, что так и будет.
– Но что же произошло?
– Один властный человек, который купил её свободу и завладел ею.
Взгляд самурая стал каким-то грустным и отрешнным.
– Эти стихи очень печальные, – произнёс Фуку-Кёси, – ты тоже считаешь, что я силой завладел тобой, моя богиня?
Только в тот момент я заметила, что была обнажена, и лишь лепестки роз скрывали моё тело – забытьё, в которое я погрузилась накануне, было слишком сильным.
– Мне нужно одеться. Я позову слуг, нужно, также, зажечь фонари, а то скоро станет совсем темно.
Он принтянул меня к себе, не дав возможности встать.
– Подожди, моя богиня. Я не исполнил и половины того, о чём ты просила меня.
– У нас впереди ещё целая ночь, самурай, а я проголодалась и хочу есть.
– Проголодалась? Подожди, любимая, я сейчас.
Он поднялся, накрылся простынями, не дав мне долго полюбоваться его стройным торсом, затем исчез.
Я осталась одна созерцать движение двух свечей. В прихожей трещал факел, пахло потом, тем человеческим потом, который оставляют после себя два тела, наполненные страстью.
– Фуку, где же ты?
Молчание было мне ответом.
– Где ты, Фуку-Кёси?
Я растянулась на лепестках роз, изнемогая от усталости и голода, но это была приятная усталость.
Если женщина чувствует себя любимой, то, вероятно, она поймёт то, что испытывала я тогда этим осенним днём в одиноко стоявшем на дороге домишке среди рисовых полей.
Через некотороле время явилась вереница слуг с многочисленными подносами и яствами. Друг зу другом на маленьком длинном столике с короткими ножками стали возникать: утка с фейхоа, сладости в ароматной глазури, рисовые шарики с мисо, так любимые Кимико, сакэ…….
Стол был уставлен, одна из моих новых служанок одела меня в розовое кимоно, так подходившее к этому случаю, убрала мои волосы. Незаметно для меня в комнату, наполненную недавней страстью проблался Йошинори, сел в углу и заиграл на своём самисяне.
Домик наполнился печальной мелодией. Одна из девушке-служанок печально запела:
«Наверно, засыпая, я думала отнём.
И он явился.
О, если б знала:
Это – грёзы,
Как не желала бы я пробуждения….»
Фуку-Кёси не было, я забеспокоилась, вышла на крыльцо.
– Господин Фуку! Где же ты?
На небольшом пруду доносилось издалека кваканье лягушек, стрекотание кузнечиков.
Чёрное небо было сплошь усыпано яркими сияющими звёздами, но я знала, это были не звёзды, а алмазы Великой Богини.
Со стороны подъездной аллеи послышался лошадиный топот. Кто-то ловко спрыгнул с коня, привязал его и направился к домику. Луна и ночные звёзды едва могли осветить стройную фигуру самурая. Это был Фуку- Кёси. Он преклонил передо мной колено и протянул свежие лилии. От них исходил аромат мёда и пчёл.
– Твои глаза – это звёзды, твоё дыхание – это дыхание Великой Богини, любимая. А эти лилии – отражение твоих мыслей.
Жалобное пение самисяна всё ещё доносилось из дома, однако я и самурай Фуку были уже не здесь. Так случается, когда ты растворяешься в чьих-то глазах и являешься целым миром для другого человека. Так происходит, когда в сердцах двух людей зарождается любовь.
……..
День, наполненный страстью, порождает дугой день……и целая жизнь вереницей проносится перед тобою. Но у меня не было этих дней, не было ничего кроме горя, когда среди ночи, полной страсти я видела, как умирал мой возлюбленный. Видела и ничего не могла сделать.
Его тяжёлая голова упала на мои руки, изо рта тонкой струйкой стекала пенистая кровь; он продолжал обнимать меня, уже теряя сознание. Глаза, полные любви, закрылись…..навсегда.
– Фуку! Что с тобой, Фуку Кёси?! Фуку-Кёси!
Тонкая струйка крови уже превратилась в небольшую лужицу. Я закричала, я сама испугалась собственного крика.
– Фуку-Кёси!
Маленький домик, утонувший в глубине рисовых плантаций Фудзивара, среди окрашенных кровью лилий и лепестков роз мгновенно погрузился в море горя и слёз.
Самурай был мёртв.
….Ожнажды любовь придёт и уйдёт
Бесследно,
Оставив мою душу
Умирать
В полном одиночестве…..
Однажды ты уйдёшь
И больше никогда
Не вернёшься,
Как улетают на небо
Непокрные облака.
Однажды любовь умрёт,
Как умирает моё сердце
Медленно и мучительно.
Ожнажды ты уйдёшь,
Чтобы слиться с Вечностью.
Дождь унёс тебя
В потоке этих дней,
Подарив мне слёзы…..
Слёзы моих страданий…..
…….
Я пишу эти строки, уже спустя много лет, и понимаю, что вся жизнь человеческая зиждется на воспоминаниях о прошлом. Наша жизнь – это воспоминания.
Много дней здесь льют дожди, хотя в дни моей молодости Страна Восходящего Солнца изнывала от палщего солнца и засухи.
В моей памяти ещё остались болезненно худые лица крестьян, их потухшие глаза, в которых читалось недоверие. Они боялись, что солнце снова спалит посаженный рис, и вновь придётся глодать.
Я сама помнила такие годы, когда отец ломал голову над тем, что же подать к обеду или ужину, или что принести в дар богам. Бывали дни, когда наша семья средних феодалов голодала.
Дожди….их слишком много. Видимо, Великая Богиня решила одарить меня Своими слезами. Она почувствовала боль моей души и облегчила её. Дождь приносит сырость, как и радость всей Природе. Фуку-Кёси – аристократ при дворе императора Ниммё, умер в ту ночь прямо в моей постели, так и не завершив ту ночь и не сумев мне подарить столько удовольствия, сколько он хотел. Он проиграл, однако теперь это не имеет никакого значения. Я слышала, обо мне ходили легенды, но легенды и мифы таят в себе много вымысла и описания того, чего не было в реальности.
Люди смеются над этим славным человеком, хотя он достоин почестей и оплакивания. Его тело было решено похоронить с почестями, потому что он был славным воином. Близких родственников Фуку-Кёси не нашлось, поэтому собралось лишь несколько гейш и преданных ему друзей. Я помню, как подожгла солому, на которой лежал мой возлюбленный. В тот день, как будто, сама природа благоприятствовала погребению, так как дождя не было. Несколько свежих веток сакур и лилий были брошены в костёр, умирая, они оставили вокруг себя приятный запах. Это был аромат моего прощания с той любовью, которую я больше никогда не всречу.
Я утёрла слёзы; Тэкэра, одна из моих подруг, с которой я познакомилась в заведении Наоми, сжала мою ладонь в знак соучастия и поддержки. Эйка перешёптывалась с другими гейшами, улыбалась, узнав, при каких обстоятельствах умер красавец-самурай.
– Он не выдержал женской страсти, – прошептала она.
– Замолчи! – Тэкэра зло уставилась на гейшу, и та умолкла, – не видишь разве, наша Оно-но страдает. Фуку-Кёси был хорош собой и очень любил нашу Оно.
– Разумеется, после императора, – съехтдничала Эйка.
Я нахмурилась, но возразить не решилась, слишком много надежд рухнуло, и сил было потеряно. В какое-то мгновение погребальный костёр разгорелся ещё сильнее и напоминал огромный феерверк, но это был не феерверк, это умирала моя любовь.
Я обняла Тэкэру и зарыдала на её сильном плече, подруга с пониманием ответила мне на мои объятия. Что было бы, если бы Кёси был жив? Как бы сложилась моя дальнейшая судьба? Тогда возле погребального костра я не задумывалась над этим. Однако подобные мысли всё чаще и чаще посещали меня в дальнейшем.
Что было бы со мной, будь мой самурай жив, не знаю. Скорее, Фуку-Кёси сделал бы мне предложение, а я, изголодавшись по родному гнезду, которого у меня никогда не было, ответила бы ему согласием. Я вышла бы за него замуж, ибо поняла бы, что он любил не только моё тело, но и мою душу. Но тому чистому ростку любви, который только-только расцвёл среди пороков жизни, суждено было навсегда погибнуть.
Оно-но Комати не суждено стать женой и матерью, о чём она всегда так мечтала, как и любая женщина.
Как эфемерна человеческая жизнь, и как всё изменчиво в этом мире! Я жила во дворце, подаренном мне императором Ниммё. У менябыла дочь Мива и любящий меня мужчина, и много слуг, готовых угодить любому моему желанию. А теперь жизнь прожита, я – вечная странница и изгнанница, вызвавшая зависть самих богов! Как мы не привыкли ценить всё, что имеем, и оплакиваем всё, что утратили, когда это уже невозможно вернуть. Да и для чего возвращать? Мы меняемся и уже не те, что были когда-то……
У меня должат руки, старость даёт о себе знать, и иероглифы получаются уже не такми ровными, как раньше.
Да, я изменилась, и возможно, пройдёт время, и мой дневник прочтёт кто-то ещё. Он подумает, что я прожила легко и безмятежно, а это было не так.
Терять свою любовь – очень тяжело и невыносимо, но что же делать женщине, лишившейся опоры?
Мужчина и женщина отличаются друг от друга по уровню восприятия окружающей среды, однако в одном мы схожи, и это сходство просматривается в том, что для каждого человека важно, что его любят.
Мы все живём этой любовью, она даёт нам силы и желание противостоять несправедливостям окружающего мира.
Я была гейшей, и меня любили и ценили до тех пор, пока я была молода, и лицо моё могло привлечь внимание всё больше клиентов для моей госпожи.
Проходят годы, и гейша лишается своего статуса, потому что она становится невостребованной.
Конечно, если ты прожила в течение многих лет и работала там, теряя свою молодость, тебя никто не выдворит открыто из заведения. Однако со временем ты приносишь своему хозяину всё меньше и меньше доходов, и отношение к тебе меняется.
Тебя перестают приветствовать издалека, как это делали сначала, и это взращивало твоё эго. Ты не можешь позволить себе те расходы, которые позволяла раньше, и постепенно яства на твоём столе перестают быть столь изысканными.
Твои одежды становятся бедными, и великолепные яркие кимоно уже не привлекают клиентов.
Пройдёт ещё немного лет, и хозяйка заведения предложит тебе опуститься на ступеньку ниже, и танцевать перед не столь изысканными и богатыми клиентами, составляющими цвет японского общества.
И однажды даже те грубые клиенты, которых ты привыкла развлекать, даже они перестают видеть в тебе объект страсти, желая удовлетворить её с более молоденькими, хотя и менее опытными девушками-гейшами. Девушки подарят им полные разврата и глупости оргии, где льётся сакэ и пестреют редкие дорогие закуски, и гейши делают то, что им приказано, зная, что всё это впоследствие будет щедро оплачено клиентами.
Мудрых и уважающих себя и весь мир клиентов-посетителей ты больше не видишь, перед ними ты когда-то могла читать стихи и говорить мудрые слова, ибо знала, что всё это будет оценено не только золотом и серебром. Именно перед такими аристократами ты могла быть в своё время звездой, и они дарили тебе свою любовь безвоздмездно, а не покупали её за звонкую монету, которую вручали твоей госпоже.
Нет-нет, всё это давно ушло в былое, осталось в твоих воспоминаниях, чтобы однажды ты могла с грустью подумать о том уходящем времени, которое уже никогда не вернёшь.
Нет-нет, всё это было, а теперь этого нет и больше никогда не повторится. Но ты же осталась, как осталось твоё сердце, и никто не в состоянии больше утешить его. Что могло бы стать со мной, если бы император женился на мне? Никто не знает.
Но я знаю точно, я бы никогда не стала гейшей. Век гейши сликшком короток, слишком неблагодарен, и никто не возместит твои душевные потери. Ты – гейша, ты знаешь многое, ты можешь стать развлечением для государственного мужа, привыкшего к изыскам, но ты нечастна, ибо зависима от судьбы и случая.
Случвай оказался не на моей стороне, я потеряла двух любивших меня мужчин, я осталась здесь доживать свой век, а они ушли, оставив после себя лишь тень воспоминаний. Но что они дают? Лишь горе и печаль.
Я осталась одна во вселенной, и моё одинокое сердце уже не забьётся быстрее при взгляде любящих глаз. Все эти клиенты пройдут сквозь меня, не оставив во мне ничего……
……..В тот день вечеринка затянулась, один из клиентов попросил прочесть меня мои собственые стихи. Я была к тому времени уже изрядно пьяна, однако столь необычная просьба вывела меня из состояния прострации. Я открыла глаза и внимательно посмотрела на клиента.
Это был человек средних лет, принадлежавший к классу чиновников императора. Несмотря на некоторое опьянение, в его глазах мелькнул огонёк заинтересованности, выражение его лица говорило об интеллектуальном налёте. В последнее время среди моих клиентов таких было мало – большинсту требовалось лишь удовлетворить свою плоть и уснуть, а затем вновь вернуться в обычную жизнь, суету и жить привычно, как и «все».
Были и такие, что убегали сюда, если в доме становилось невыносимо, и жёны устраивали скандалы. Они несли сюда деньги, чтобы за эти вот монеты получить уважение, которого они были лишены в семье. Но они никогда не разводились со своими скандальными жёнами, предпочтя вести двойную жизнь, нежели что-либо менять. Это была всего лишь сделка – ты продаёшь ему свою ночь, а он платит деньги и совсем не тебе, а твоей хозяйке. Ты можешь всецело владеть только лишь его подарками, которых в посленее время стало всё меньше и меньше.
– Г-н, Вы действителбьно хотите сейчас, чтобы я продекламировала мои стихи? – спросила я, освободившись от налёта удивления.
– Да.
Он допил сакэ и протянул сосуд Эйке, чтобы она налила ему ещё. Эйка была моей подругой, как и Тэкэра, именно они поддержаи меня в моём горе, когда я вернулась вновь в притон госпожи Наоми после погребения Фуку-Кёси. Это они помогли мне прийти в себя, и я им была благодарна за это.
Что касается Тэкэры, то она в ту ночь принимала у себя другого клиента, и мы ещё не успели увидеться с нею. Эйка же согласилась быть со мной. Я слышала, она часто являлась завсегдатаем оргий, нет, я не осуждала её за распущенность, Эйка прожила тяжёлую жизнь, разочаровавшись в себе и в мужчинах. Я также не пыталась её перевоспитать. Разве могла я, та, в ком порок был всё щеё жив? Моя душа также поддвергалась растлению, как и её. Разве могла я осуждать такую же, как и я сама?
Служанка поклонилась, принесла новую порцию соевого соуса, полила им креветок, однако мой посетитель даже не взглянул в её сторону, хотя посетители обычно имеют привычку щупать хорошеньких служанок.
Всё его внимание было устремлено на меня, как и внимание Эйки и её приятеля Кеншина. Кеншин частенько сопровождал капризную Эйку во всех её оргиях, но какие чувства они испытывали друг к другу? Было для всех загадкой.
Кеншин приходил по субботам, а в остальные дни он управлял своей чайной плантацией, у него была жена – забитая женщина и двое детей-близнецов.
Однако наличие жены и детей вовсе не обременяло Кеншина. Хотя в обществе он считался неплохим семьянином. Что же касается Эйки, то ей было наплевать на какие-то там социальные условности. Здесь, в заведении г-жи Наоми существовала совсем иная мораль, совсем иные законы, и они отличались от тех, что действовали за стенами заведения.
Тебя уважали и считались с тобой, если ты приносила много денег, неважно, каким способом. Здесь было не принято любить своих клиентов, а лишь предоставлять им «оплаченные услуги», большего и не требовалось. Ты должна быть развита интеллектуально, чтобы клиенту было интересно с тобой, ты должна быть богинею в постели. Твоя душа никого не интересовала.
– Как Ваше имя, г-н? – спросила я.
– Ичиро, – ответил мой клиент, – меня зовут Ичиро, и это имя вполне оправдано, ибо я – первый сын в семье. (С японского языка имя «Ичиро» переводится, как «первый сын»).
– Хорошо, г-н Ичиро, если Вы так хотите услышать мои стихи, слушайте же.
И я начала читать, видя, как Эйка и Кеншин перестали целоваться, и так же, как и г-н Ичиро, внимательно слушали меня.
…Однажды
На земле приёт рассвет,
И солнце подарит этому миру
Энергию,
Как даришь её мне ты,
мой любимый.
.
Мою лодку прибило
К берегу,
И дождь ещё не кончился,
Как не кончаются
Слёзы мои,
Ибо чего ещё ждать мне
От судьбы моей?
.
Всё прошло,
Как прошёл рассвет,
И ночь вновь
Опустилась на землю,
Чтобы дать душе моей
Успокоение,
Но спокойна ли я,
Мою любимый?
.
Дождь уже
Практически прошёл,
Но сакуры во дворе
Моём стоят,
Словно, плачут.
Плачут ли они