Её волосы поседели, она всё больше и больше молилась и жертвовала на храмы и обряды, которые проходили в городке Шайори, довольно часто по малейшему поводу. Я слышала, в последнее время Наоми увлеклась буддизмом, подружившись с монахом Акайо.

Он часто приходил к ней, и они о чём-то очень долго беседовали на балконе, где весь Шайори был виден, как на ладони.

Наоми приняла меня, когда я, бежавшая от гнева будущего императора Монтоку, попросила у неё убежища. В ту ночь, когда шесть лет назад, когда я постучалась к ней, Наоми разожгла светильники в виде цветков лилии. Пахло ароматическими маслами, которыми г-жа часто пользовалась, питая к запахам пряных трав и роз особую слабость. В тот вечер г-же Наоми не спалось.

– Кто там? – спросила она, ослепив меня ярким светом своего ночника. Я зажмурилась, съёжилась от нахлынувшего на меня запаха хризантемы, цветы которой были разбросаны повсюду в доме. Наоми едва узнала меня, возможно, в ту ночь её мысли были заняты другим. Она прищурилась и ещё раз внимательно посмотрела на меня.

– О, боги! Оно-но, неужели это ты?!

– Да, это – я, это – я, г-жа.

Слёзы хлынули из моих глаз, я была не в силах более стоять и провалилась куда-то. А затем было забытьё, я видела обрывки каких-то снов, не вполне осознавая, что потеряла сознание.

В этом состоянии я пребывала несколько суток, а когда я очнулась, то был ясный день, светило ласковое солнышко, будто не существовало всех тех дней, проведённых мною в темнице; будто, император, мой возлюбленный император Масара, Фуканусо-микадо, не почил. Теперь после своей смерти он принял другое имя – Ямато-Нэко – Амацумисиру-Ситоёсато, чтобы в загробном мире боги не отвернулись от него.

Он правил под девизом Гармонии и Предзнаменования, он любил искусство, поэтому в Киото стекались поэты, музыканты и художники со всех концов Страны Восхоящего Солнца. И теперь лишь потомки оценят то, что он сделал для Японии. Жалобная игра самисяна погрузила меня в волну печали. Йошинори плавно перебирал струны. О чём он думал в тот момент? Я не знала об этом и не старалась проникнуть в его мысли.

Просто, Йошинори всегда сопровождал меня, и я давно привыкла к этому.

– Что же теперь ты будешь делать, Оно-но?

Г-жа Наоми протянула мне чашку чая, недавно привезённого из Китая. Лёгкий аромат напитка распространился по комнате. Я потянулась после долгого мучительного сна, отпила немного глотков. Чай считался напитком аристократов и высших сословий, он предназначался для медитации и созерцательности.

– Тебя ищут по всей Японии. Принц Монтоку разгневан.

– Мне некуда идти. Если Вы позволите мне, я останусь у Вас, г-жа.

– Тогда тебе нужно сменить имя, чтобы никто не заподозрил, что у меня проживает знаменитая поэтесса Оно-но Комати, возлюбленная нашего почившего императора Ниммё, самая прекрасная гейша при его дворе.

– Называйте меня Шайори, г-жа.

– Шайори?

Наоми отложила свой чай и внимательно посмотрела на меня.

– Шайори – это название городка, – возразила хозяйка притона.

– Меня будут звать так же, как называется этот городок, – ответила я.

– Но однажды ты не сможешь скрывать себя, со временем все узнают о прекрасной гейше-поэтессе Шайори, новый император непременно решит познакомиться с ней…..И тогда всё повторится……

– Нет, я буду вести скромный образ жизни.

– Ты не сможешь. Яркая индивидуальность твоей души всё равно выйдет наружу.

– Я не беспокоюсь об этом, г-жа Наоми, я буду работать, прислуживать.

– Нет, я дам тебе домик, у меня до сих пор пустует тот домик, где жила Мэзуми.

– Почему Вы никого не поселили там после другой последней гейши?

Наоми подошла к окну и посмотрела на роскошный рокарий, несколько свежих голубых хризантем привлекли моё внимание, я вспомнила Хакиру, которая всегда так бережно, внимательно относилась к цветам.

– Потому что я ждала тебя, Оно-но. Я всегда знала, настанет то день, когда ты вернёшься ко мне. И вот этот день наступил, ты вернулась. Это – твой дом.

– Разве я могу жить там, где жила Ваша любимая гейша? – спросила я.

– Ты ещё прославишь этот маленький городок, и моё заведение вновь станет знаменитым. Все знаменитости будут стекаться сюда.

– Но, ведь, Вы говорите, это опасно для меня. Принц Монтоку в гневе, меня ищут по всей Японии, и в гейше по имени Шайори им не составит труда узнать возлюбленную императора Ниммё Оно-но.

Наоми вздохнула:

– К тому времени, я думаю, страсти уже улягутся, и Шайори станет жить своей собственной жизнью.

– Разве у Шайори есть своя собственная жизнь? – спросила я.

Наоми нежно погладила мои плечи, её глаза выражали горечь и сочувствие.

– Не нужно отчаиваться, Оно; ты ещё молода, ты ещё сможешь вдохнуть аромат жизни и насладиться им.

– Нет, г-жа, я могу ухаживать за этим садом, как это делала моя старшая сестра Хакира.

– Ты будешь танцевать и писать свои замечательные стихи – то, что у тебя получается; за моим садом есть кому присмотреть. Ты – настоящий бриллиант, и я вновь заполучила его.

Я смахнула слёзы, попыталась скрыть их от внимательного взгляда г-жи, но разве это возможно?

– Скажи, что так тревожит тебя?

– Я никогда не увижу мою Миву, мою девочку, которую я так любила и думала, что ей суждено вырасти на моих руках, а мне – наблюдать за её судьбой.

Наоми села на бамбуковую подстилку среди подушек и пуфов, недопитый чай продолжал дымиться на столе.

– Нам всем суждено что-то терять, что-то приобретать, – произнесла она так тихо, что звуки самисяна заглушили её слова, но я различила их, потому что страдающее сердце всегда бывает чутким.

– Главное не потерять самое ценное, что у тебя есть.

– Что это, г-жа? Я потеряла возлюбленного, которого любила больше жизни, я потеряла ребёнка – всё то, что осталось у меня от него. Моё тело давно мне не принадлежит, ибо оно осквернено, и любой похотливый взор может насладиться им. Что же у меня ценного?

– Твоя душа.

…..С тех пор прошло шесть лет, и я стала вновь гейшей. Многие уважаемые мужчины искали моего общества, но они получали лишь моё тело, мой внутренний мир был безучастен ко всему, происходящему вокруг меня.

Я вновь танцевала «танец Солнца», а если мне было тяжело, то, чтобы заглушить ту душевную боль, которая преследовала меня в последнее время, я устраивала оргии в домике, как это делала когда-то Мэзуми. Только теперь я хорошо понимала её, а когда-то осуждала.

Иногда в пьяном угаре после очередной большой чаши сакэ мне казалось, что неуспокоившийся дух Мэзуми, бывшей звезды притона г-жи Наоми, метался над маленьким городком. Но когда я наутро просыпалась, отрезвлённая в изнеможении от усталости после бурно проведённой очередной ночи, это наваждение исчезало само собой. Г-жа Наоми ничего не говорила мне, будто подобное поведение было в порядке вещей, хотя я знала, она не одобряла оргии в своём притоне. Но со мной Наоми ни разу не завела разговор на эту тему, она, будто, намеренно избегала этого разговора. Её взгляд был полон сочувствия, и это злило меня, ибо я совсем не хотела, чтобы меня жалели. Наоми жалела. На моей памяти сохранились те картины, когда хозяйка притона устраивала выволочки обнаглевшей Мэзуми после её длительных оргий.

– Ты тратишь слишком много! – кричала Наоми, – у меня не хватит денег содержать всех твоих прихлебателей!

– Отстаньте!

– Нет! Или ты покидаешь моё заведение, или перестанешь устраивать оргии….Все эти обнаглевшие толстопузы, которые не платят столько, сколько должны были платить, уйдут в прошлое.

Эти крики доносились из домика Наоми, когда она вызывала Мэзуми на разборки.

Тогда я ещё не являлась гейшей, я просто прислуживала и постигала азы нового ремесла. После подобных выволочек Мэзуми убегала из дома хозяйки вся в слезах, а затем оргии вновь повторялись, как и скандалы по их поводу тоже. Но в моём случае не было ничего подобного. Совершенно по непонятным мне причинам, г-жа Наоми «щадила мои нервы». Однажды после очередной вечеринки я зашла в домик хозяйки. Седина её волос бросилась мне в глаза за много лет после того, как я перебралась в городок Шайори. Этой седины стало больше. Наоми позволила мне войти. Она молчала, прятала от меня свой полный печали взгляд. На ней было оранжевое кимоно с изображением белых лилий. Это было совершенно новое кимоно, которое я никогда не видела у хозяйки.

– Проходи, Оно, – произнесла Наоми.

Я вошла.

– Г-жа, почему Вы называете меня моим именем? Я же Шаойри? – спросила я.

– Но ты – Оно-но Комати. Я буду называть тебя тем именем, которое ты получила от рождения, Шайори тебя пусть называют те, кто не знают тебя.

Я присела на бамбуковый коврик, служанка разлила чай.

Комната наполнилась великолепным ароматом. Я вдохнула его.

– Ты пришла без Йошинори, – заметила хозяйка, – он всегда следует за тобой.

– Он остался у себя, я пришла поговорить.

Хозяйка внимательно смотрела на меня, пила чай.

– Говори, Оно. Что ты хочешь мне сказать? Всё ли тебе нравится? Всем ли ты довольна?

– Но Ваши вопросы, г-жа, я думала, будут совсем другими.

– Другими?

Её глаза выразили удивление.

– Что ты имеешь в виду, Оно-но? – спросила она.

– Вчера вновь была вечеринка в домике Мэзуми, я думала, Вам не нравится. Я помню, Вы отчитывали Мэзуми за эти оргии.

Наоми вздохнула.

– Я не стану возражать тебе, – произнесла хозяйка.

– Но….Вам не нравятся эти оргии? Разве не так?

– Я понимаю, ты устраиваешь их, только потому что хочешь забыться. Слишком много боли в твоём сердце.

– Но в сердце Мэзуми было тоже много боли.

– Мэзуми и ты совсем не сопоставимы. Благодаря тебе моё заведение стало известным даже за педелами этого городка. Я слышала, император Монтоку хочет навестить моё заведение, однако государственные дела занимают всё его время.

– Император Монтоку….

Я вспомнила того агрессивного юношу, который когда-то шесть лет назад после смерти императора Ниммё, его отца, хотел ввести меня в свой гарем, и мой отказ едва не стоил мне жизни.

Я вздрогнула.

– Император Монтоку….потомок рода Фудзивара. Неужели, г-жа Вы позволите, чтобы фудзивара переступил порог Вашего «заведения», Вы – чистокровная эмиси?

Она махнула рукой и грустно улыбнулась:

– Дела давно минувших дней. Я уже старею, дорогая, мне нет дела до политических интриг и разборок.

– Монтоку нельзя допустить сюда, г-жа. Если он узнает меня, меня ждёт смерть.

– Он не узнает. Ты изменилась, ты стала ещё красивее, ты стала ещё совершеннее. И потом, ты можешь танцевать в маске и пожелать не снимать её со своего лица. Но я ещё раз повторяю, не думаю, чтобы Монтоку приехал в моё заведение, по крайней мере, в ближайшее время, у него слишком много дел. И потом, увидев тебя, он забудет о казни, он влюбится.

Я нахмурилась:

– Нет! Если император приедет, я покину Вас, г-жа.

Наоми вздохнула:

– Ты вернёшься, Оно. Я знаю, ты вернёшься.

– Почему Вы так уверены в этом, г-жа?

Наоми поставила на столик пустую чашку с выпитым чаем.

– Потому что тебе нравится быть гейшей, отдаваться мужчинам. Тебе нравится писать стихи и читать восхищение во взглядах этих похотливых животных. Тебе нравится такая жизнь, Оно-но. Тебе она нравится.

– Если бы был жив император, моя жизнь была бы иной, – возразила я, – я хочу прийти в храм и почтить память моего возлюбленного.

– Хорошо, только возвращайся быстрее. Моё заведение не может без тебя.

– Я принесу дары богам, чтобы они позаботились о почившем императоре.

– Зайди в лавку в г-же Са-ки-сяо, она отдаст тебе ростки свежих сакур, чтобы посалить их возле гробницы императора.

– Спасибо, г-жа. Сакура – это символ любви и верности. Я верна своему императору, несмотря на то, что являюсь гейшей, и многие мужчины ищут наслаждения рядом со мной. Я слышала, император Монтоку приказал разрушить все храмы, построенные в мою честь.

– Я была в одном из них. Однажды я поклонилась богине Гуань-Инь. Она смотрела на меня, это каменное изваяние, и я, будто, видела тебя в ней. Я поразилась этому сходству. А теперь это всё разрушено.

– Монтоку ненавидит меня, потому что я отказалась поклоняться ему. Я отказалась стать наложницей в его гареме.

Наоми улыбнулась.

– Да, ты унизила императора, я думаю, он никогда не забудет своего унижения.

– Я не хотела никого унижать, однако в сердце моём до сих пор живёт мой возлюбленный.

– Неужели так будет всегда, Оно?

– Да, г-жа, так будет всегда.

– Никогда не зарекайся, времена меняются, как меняются человеческие сердца и желания, – она ещё раз посмотрела на меня с пониманием и сочувствием, – я не сержусь на тебя, Оно, не сержусь за те оргии, которые ты устраиваешь. Ты вольна поступать так, как пожелаешь, ты заслужила это право….и всё же, постарайся больше отдыхать, постарайся порадовать свою душу, а не забыться в горе и закрыть глаза на свои страдания. Мне всегда нравились твои стихи и танцы.

Когда я собралась уходить, г-жа Наоми задержала мою руку в своей.

– На днях приедет наш общий знакомый, – произнесла она.

– Общий знакомый? – встревожилась я.

Она улыбнулась, видя моё замешательство.

– Я говорю о монахе Акайо. Он хочет видеть тебя.

Я вспомнила всегда задумчивого монаха-буддиста, который впервые много лет назад подарил мне портрет поэтессы Сапфо. Я знала, эта встреча была значимой для меня, так и случилось. В дальнейшем монах неоднократно появлялся в моей жизни внезапно и так же внезапно исчезал.

– Он хочет видеть меня? Хорошо, я приду к Вам. Я тоже хочу поговорить с Акайо.

….Монах Акайо пришёл в четверг после всех утренних молитв и песнопений. Он выглядел так же свежо, как и обычно, только на голове появилось больше седины, которую он периодически сбривал, особенно в сезон начинавшегося паломничества.

В это время большинство монахов-буддистов разбредалось по всей Японии и просили милостыню. Они проводили проповеди на площадях многих городков, привлекая в своё лоно всё больше и больше последователей. Акайо оказался в их числе. Он пришёл с посохом, на который опирался с узелком в руке со скудными пожитками. Он почтительно поклонился сначала г-жа Наоми, затем мне и улыбнулся нам, словно, не существовало за его худыми плечами всех тех бед и несчастий, через которые он прошёл; будто, весь мир представлял собой ту колею, полную сбывшихся надежд, по которой он неуклонно следовал и звал следовать за собой своих учеников, которых у него оказалось немного, даже в городке Шайори.

– Приветствую тебя, Акайо, – произнесла г-жа Наоми, – где ты остановился?

– Приветствую всех, – произнёс буддист, – я и братья решили остановиться у одного микадо, который сдаёт домик для посетителей. Микадо решил стать буддистом, поэтому всегда принимает нас, если мы посещаем городок Шайори.

– Я бы тоже не отказала тебе в гостеприимстве, дорогой Акайо, – сказала Наоми, – Я уважаю великого Будду и его учение, несмотря на то, что ярой приверженкой буддизма назвать меня нельзя. Приходится жертвовать богам, посещать храмы синто и слушать их молитвы.

– Каждый волен сам выбирать свою дорогу. Великий Будда никогда никого не осуждал.

– Это так. Он учил великим истинам, котрые всем кажутся очевидными, но никто не замечает этих истин. Благодарю тебя, брат Акайо в том, что ты согласился навестить меня, это честь для меня и моих девушек.

Акайо улыбнулся и вновь поклонился в знак почтения.

– Как имя того микадо, что приютил тебя и твоих братьев? – спросила г-жа Наоми

– Курасами, г-жа. Его зовут Курасами.

– Я обязательно навещу г-на Курасами и поблагодарю его.

Я обратилась к Акайо:

– Брат Акайо, Вы хотели видеть меня и поговорить со мной.

– Да, г-жа. Это так, я хотел видеть Вас. Потому что мне предстоит выполнить поручение одного человека, который очень жаждет встретиться с Вами. Он хотел бы, чтобы я представил его Вам.

– Видимо, это – очень уважаемый человек, раз он не предпочёл просто прийти сюда и заплатить за меня, как это делает большинство посетителей заведения г-жи Наоми.

– Он влюблён в Вас.

Я посмотрела на Наоми, чтобы видеть её реакцию. Наоми оживилась и дала распоряжение служанкам принести чай и закуски.

– Пройдёмте в гостиную, брат Акайо. Там Вы сможете побеседовать с Оно-но. Не правда ли, она стала ещё прекраснее, чем была?

– Да, это так. Оно-но – распустившийся цветок в Вашем заведении, г-жа Наоми. Однако в её глазах – вековая печаль, которая не исчезнет, и это беспокоит меня.

– Меня тоже это беспокоит, брат Акайо. Она погрузилась в море этой полной печали жизни, и даже слепой Йошинори остался без дела, хотя раньше он всегда сопровождал её.

– Я решила дать его пальцам отдых.

Когда мы остались вдвоём в гостиной, я наблюдала за тем, как брат Акайо медленно пил чай. Он молчал и смотрел за окно, где расстилался удивительный сад с сакурами и хризантемами. Не хватало лишь белой беседки и изваяний богов удачи.

– Мне так и не удалось побывать на родине великой Сапфо, – произнесла я.

– Однажды кто-то побывает на твоей родине.

– Вы очень благосклонны ко мне, брат Акайо, я не так хороша, как Вы думаете, а если бы это было не так, тело моё не принадлежало другим, заплатившим за него. Вы сами знаете, кто я и какой образ жизни веду здесь.

Акайо всё так же, как раньше, оставался молчаливым, продолжая предаваться своей созерцательности.

– Кто же этот человек, брат Акайо? – спросила я.

– Он из благородных, когда-то служил при дворе императора Ниммё, а теперь странствует по Японии вольным самураем в поисках удачи. Его имя – Фуку-Кёси.

– Фуку-Кёси? Я ничего не знаю о нём, хотя в бытность мне были известны все самураи почившего императора Ниммё….ну, или почти все. В то время многие поступали к нему на службу.

Акайо вздохнул.

– Фуку-Кёси был из таких.

– И он действительно пожелал видеть меня?

– Да, Оно-но, он подумал, что Вы его не примете.

– Почему же он так подумал? – спросила я.

– Фуку-Кёси – очень скромный человек, и он был влюблён в Вас ещё в то время, когда Вы были возлюбленной нашего императора Ниммё.

– Вы тоже скорбите о почившем императоре?

Брат Акайо опустил голову, тяжело вздохнул.

– Да, я скорблю, как только может скорбеть монах…..сейчас я не у дел. Страна на грани разорения, и подати собираются с трудом; фудзивара властвуют, простые люди страдают. Императору Монтоку приходится подавлять то один, то другой мятеж, и лишь этим показывать свою власть. Ниммё был философом и ценил тонкость души, искусство.

Он снова вздохнул:

– Нам всем его будет не хватать.

Я не знала, что ответить Акайо, я просто слушала жалобную мелодию самисяна, извлекаемую рукой слепого музыканта Йошинори, который незаметно вошёл в гостиную и сел в углу.

Мне не хотелось говорить об императоре, слишком свежа была рана, даже спустя шесть лет после того, как он покинул этот мир. Мы молчали какое-то время, но я совершенно не чувствовала неловкости. Наконец, Акайо прервал молчание.

– Так Вы примете г-на Фуку-Кёси? – спросил Акайо.

Я пребывала в раздумье, продолжая молчать. Что я могла ответить тогда?

– Вы думаете, что, встретившись с самураем аристократического происхождения, Вы предадите покойного императора? По традиции он мог отдать приказ умертвить весь гарем и тех, кто был ему дорог, чтобы не быть одиноким в загробном мире, однако император не сделал этого. Он хотел, чтобы Вы были счастливы, г-жа. Он хотел, чтобы Вы были живы.

– Да, это так. В отличие от Ши-хуанди, убившего после своей смерти целое войско и своих любовниц, Ниммё был милосерден.

– Фуку бы отдал свою жизнь добровольно за Вас, г-жа за один Ваш взгляд или Вашу благосклонность к нему.

– Хорошо, пусть г-н Фуку-Кёси приходит сюда в четверг, когда мы будем славить богиню Гуань-Инь. В этот вечер я буду танцевать и читать свои стихи. Но если он хочет провести со мной ночь, чтобы я развеяла его печаль, то это буду не я. В гареме г-жи Наоми найдутся другие гейши, которые с удовольствием принесут ему радость и наслаждение. Мои стихи печальны, да и я полна беспокойных грёз и мечтаний.

Акайо поставил на столик допитый чай, перевернул чашку вверх дном, что означало. Что он больше не желает новой порции.

Служанка поклонилась и удалилась к себе.

– Вы говорите о других гейшах, г-жа, но он хотел видеть только Вас и никого кроме Вас.

Слова монаха заинтересовали меня, я подумала: «Кто же этот загадочный самурай Фуку-Кёси? Неужели он так болен мною?»

В дверях показалась хозяйка гарема Наоми. Она возвратилась из сада, где гуляла всё это время, пока я была занята разговором с монахом. Несколько служанок следовало за ней, неся множество сорванных цветов, они принялись украшать гостиную.

Наоми улыбнулась нам.

– Надеюсь, моё присутствие не помешает двум старым знакомым после долгой разлуки? – спросила она.

– Мы уже закончили, г-жа.

Монах поднялся:

– Что ж, благо Вам.

Получив хорошее пожертвование, он направился к выходу затем скрылся за зарослями лилий. Наоми проследила за удалявшимся монахом, затем повернулась ко мне:

– Итак, какие же новости принёс этот буддист?

– В четверг на празднестве прославления богов у нас будет посетитель.

– Посетитель? Но кто же он? Кто же этот человек, для которого потребовалась рекомендация монаха, чтобы прийти сюда?

– Это господин Фуку – преданный почившего императора Ниммё, служивший самураем при нём. Он был придворным самураем.

– Вот как? Я слышала это имя. Говорили, император очень ценил этого человека.

– Но я ничего о нём не знаю, – возразила я.

– Сегодня ночью ты будешь думать о нём, потому что я вижу, как загорелись твои глаза, Оно-но. Разве не так?

– Нет, не так, – ответила я мрачно, – я буду думать о моём умершем возлюбленном, которого я не могу, до сих пор не могу забыть.

Однако Наоми оказалась права. В ту долгую ночь я действительно думала об этом загадочном самурае.

Я думала о нём во время моего сна, и он представлялся мне холмом, закрытым со всех сторон, обдуваемый агрессивными ветрами. Затем в своём сне я видела стоявшего ко мне спиной человека в серой накидке.

Кто ты, путник? – спросила я его

Он повернулся ко мне, и в этот момент я проснулась, так и не успев рассмотреть его лицо.

….В четверг в Зале главной залы нашего заведения играло несколько самисянов, при этом мелодия получалась какой-то торжественной и возвышенной. Девушки-гейши приготовились к танцам, и вообще, вся программа должна была получиться сногсшибательной. Многие из них были новенькими, совсем недавно принятыми, одетыми в шикарные кимоно, обласканные красивыми подарками, но ещё не успевшими отработать тех золотых и серебряных монет, которые были вложены в них.

Их молодость покоряла и обезоруживала; многие из них не так давно вышли из детства и ещё не успели вступить в девический возраст. У них были худые тела с некоторой угловатостью, однако их юность могла подкупить многих обрюзгших богачей, которые жаждали «свежего мяса». Многие из этих девочек были девственницами, и г-жа Наоми рассчитывала получить порядочную сумму за их девственность.

Но все эти девочки, молоденькие гейши, только что вступившие на свою стезю – всё это явилось лишь «закуской», все знали, все были готовы к тому, что «основным блюдом» была я, поэтесса Оно-но Комати, возлюбленная императора Ниммё. Танцовщица и управительница стихий, шесть лет назад победившая гнев богов и пославшая на непокорную землю Японии долгожданные дожди.

Я поглядывала на Йошинори, который сидел среди музыкантов и равнодушно ударял по струнам своего самисяна, однако я точно знала, он не был равнодушен. Просто он привык скрывать свои внутренние чувства.

Неужели ему нравилось в течение стольких лет сопровождать меня в моих странствиях, ведь моя жизнь отнюдь не была спокойной и стабильной? Йошинори был авантюристом, а не искал спокойствия. Или, возможно, он тоже был влюблён в меня, как все эти многочисленные самураи, аристократы и свободные жители Японии, о которых я совсем ничего не знала?

Душа Йошинори, слепого музыканта, встреченного мною случайно на дрогах Японии, оставалась для меня загадкой.

…….Прошло уже много лет, моя красота поблекла, и седых волос стало ещё больше, сейчас, когда я пишу эти строки, воспоминания о той жизни, которую я прожила, этот день всё равно ярко встаёт передо мною, будто, совсем не существовало тех лет, отделяющих меня от старости…….

Зала была освещена множеством разноцветных светильников – обычай, перенятый из Китая.

Хозяйка была взволнована, потому что прошёл слух о том, что император Монтоку со своей свитой решил посетить Праздник Прославления Богов.

Она металась из одного конца залы в другой, отдавала приказы слугам, которые тоже бегали, готовя закуски и устанавливая дополнительные факелы в гнёзда, чтобы сцена была освещена ещё больше.

На ней не было лица, глазами она разыскала меня в толпе гейш и позвала.

– Наверное, приедет император со свитой, – произнесла Наоми.

– Если это случится, я покину городок Шайори.

– Нет, ты не сделаешь этого, Оно-но….я тогда останусь совсем одна. Потому что ясно одно, император Монтоку приедет сюда не ради этих неопытных молоденьких гейш, а ради тебя, дорогая.

– Однако если он узнает меня, мне грозит смертная казнь.

– Не думаю. Тогда шесть лет назад ты оскорбила Его Величество, поэтому что император Монтоку отдал распоряжение казнить тебя. Разве непонятно, дорогая?

– Понятно, и всё же…..

Мне казалось, что бег моего сердца напоминал бег дикой лисицы в зарослях; оно было готово вот-вот выпрыгнуть из этих зарослей. Наоми подставила мне руку, чтобы я не упала.

– Ты очень бледна, дорогая, и особенно хороша, тебе даже не нужно использовать пудру.

Послышался громкий удар барабанов, представление начиналось, зал был переполнен. В глубине зала я увидела императора из-за кулис, Монтоку внимательно всматривался в сцену и во всё, что там происходило.

Вдруг со стороны выхода из залы послышался дружный рёв цимбал, к зале приближалась процессия. Впереди ехавшего на белом коне подтянутого всадника множество слуг несли сундуки с украшениями. Этих украшений было столько, что у зевак разбегались глаза от необыкновенного зрелища. Подъехав к зданию, всадник-красавец спрыгнул со своего коня, издали я смогла лучше рассмотреть его. Он был одет, как придворный самурай, большой меч поблескивал возле его бедра, волосы, заплетённые в тонкие косички, были убраны на затылок, открывая его довольно привлекательное лицо. Он улыбался, в его глазах не было и тени страха, даже несмотря на то, что в зале присутствовал император Монтоку и вся его свита.

Г-жа Наоми и я, окружённая гейшами, с интересом наблюдали за происходящим; его приближённые поднялись со своих мест, чтобы получше рассмотреть происходящее.

Самурай приблизился ко мне и поклонился.

– Г-н Фуку-Кёси приветствует Вас, г-жа Шайори. Я много слышал о Вас, я преклоняюсь перед Вами и дарю Вам эти украшения. Велите же Вашим слугам распорядиться, куда их доставить. Или, возможно, г-жа выберет что-то из этого и будет танцевать на сегодняшнем вечере?

Глаза молоденьких гейш разбегались от этого разнообразия, многие с завистью смотрели на сияние аквамаринов, ожерелий из алмазов, рубинов, яшмы, нефрита. Казалось, даже окружающая улица светилась от всего этого изобилия.

– Вы и есть тот самый легендарный самурай Фуку-Кёси, о котором я столько слышала?

Самурай немного смутился.

– Да, г-жа, я – Фуку-Кёси.

– И Вы всё это дарите мне, г-н? – спросила я, – здесь столько украшений, что этого хватит не на один гарем. Но почему Вы решили подарить мне столько украшений, г-н? Даже сам император Ниммё не был столь щедрым.

– Г-жа, я вижу перед собой не обычную гейшу, а богиню. Богине приносят дары от всего сердца, а не для того, чтобы купить её. Богиню невозможно купить.

– Верно, это так, – произнесла я, обойдя почти все сундуки с самоцветами, браслетами, ожерельями.

Взгляд императора Монтоку, наблюдавшего за всей этой сценой, стал жёстким и злым. Он сжал кулаки, но ничего не сказал. Фуку-Кёси приложил ладонь к своему сердцу и вновь склонился передо мной:

– Так ты примешь мой дар, богиня?

– Приму, но здесь кроме меня присутствуют и другие богини. Будешь ли ты счастлив, если эти украшения засияют на их телах, и радость затронет их сердца и взгляды?

– Ты вольна распорядиться всем этим по своему усмотрению.

– Значит ли это, что ты покупаешь богиню на этот вечер?

Наши взгляды встретились.

– Если она сама этого пожелает, – произнёс Фуку-Кёси.

Монтоку приблизился к красавцу самураю, в течение некоторого времени они испепеляли друг друга взглядами, вокруг воцарилось напряжение. Самураи императора окружили пришельца, готовые схватиться за мечи по первому приказу Монтоку.

– Ты ещё пожалеешь об этом, собака!

Император со свитой покинул залу. Наоми и я со страхом наблюдали за тем, как они удаляются. Напряжение медленно развеивалось, я заметила, щёки у г-жи Наоми порозовели, вновь возник утраченный блеск в глазах.

– О, боги! Он узнал тебя! Он узнал…, – прошептала она, посмотрев на меня.

– Что Вы имеете в виду, г-жа?

Я подошла к ней, чтобы помочь хозяйке прийти в себя, взяла её за руку, так как Наоми искала опору и не находила её.

– В его глазах было столько ненависти, какой я никогда не видела, – призналась Наоми.

– Что Вы имеете в виду, г-жа? – спросила я, протянула ей бокал сакэ, который хозяйка приняла, осторожно выпила, затем она немного отдышалась и продолжила:

– Монтоку не умеет прощать, он так же коварен, как и все фудзивара в отличие от эмиси, на которых полагался покойный император Ниммё. Теперь эмиси в опале, а наглые фудзивара продолжают разорять страну.

Она бросила на меня полный страха взгляд:

– Ты права, дорогая, тебе нужно на некоторое время уехать отсюда, потому что Монтоку обязательно отомстит, он сравняет с землёй моё заведение, и я буду разорена. О, боги, для чего же вы собрали всех вместе, чтобы враги могли лишний раз испытывать ненависть друг к другу?

Я помогла ей сесть в зале на почётное место, где только что сидел император Монтоку. Наоми охотно заняла его.

– Нужно начинать наше представление, г-жа, сегодня День Прославление всех богов, и мы не можем пренебречь нашими обычаями. Возможно, боги ещё смилуются над нами и усмирят гнев нашего императора.

Наоми посмотрела на меня, затем бросила взгляд на слуг, несших сундуки с украшениями.

– Унесите всё это в дом, – распорядилась она, затем воззрилась на меня:

Poprzedni 1 ...13 141516 17 ...19 Kolejny

Оно-но-Комати

Глава 13«Фу-ку-Кеси»

Городок Шайори,856 г. н.э., Япония.

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również

Глава 13
«Фу-ку-Кеси»

Городок Шайори,
856 г. н.э., Япония.