Падение
Удара не последовало. Мои ноги насквозь пробивают снежную корку. В затянувшемся времени успеваю ощутить себя выбитой колонной, неумолимо проламывающей этаж здания. Под снегом оказывается пустота, но мои ноги все-таки встречаются с твердой поверхностью. Случайно прикусываю щеку, но боли почти не чую, находясь под воздействием адреналина. Зато приходит запоздалая обида на собственную глупость, будто никогда не знал, что в горах нет ничего надежного. Приходит мысль, что бессознательно последовал примеру давешних альпинистов, но поскромничал с высотой.
Фонарик следовало достать полчаса назад, но сейчас выбора нет. Луч подсвечивает две вертикальные стены, сходящиеся сверху, как будто проломил конек крыши с крутыми скатами. Позади темнота, свет фонаря мерцает в мелких кристалликах гранитной породы. Замечаю треугольник темно-синего неба впереди, но выбираться уже нет ни сил, ни желания, даже палатку лень ставить. Расстилаю спальник прямо на условном полу, под каменной крышей, радуясь, что он достаточно теплый и непромокаемый. Прежде чем провалиться, на этот раз, в спасительную темноту сна, слышу не то бред, не то, правда, вороний крик, причем торжествующий. Засыпаю.
Яркий луч восходящего солнца игриво светит в лицо, пробуждая к жизни. Удивляюсь, что изменил собственному правилу, проспав рассвет на добрую четверть часа. Решаю не медлить, и скорее наверстать упущенное время, благо выход наружу имеется. Сворачиваю спальник, с запозданием улыбаюсь уцелевшей мандолине, и иду к треугольному проему. Прирожденная стройность позволяет как протиснуться между камней, так и удержаться на крохотном уступе, который выступает из вертикальной гранитной стенки, треснувшей надвое. Подо мной, пятью метрами ниже, вьется горная тропка. Вверх уходит почти ровная каменная поверхность.
Саркастически смеюсь, понимая, что злобная шутка судьбы удалась, свободу вижу, а выбраться никак. Прикидываю свою возможности спрыгнуть или залезть, но все тщетно и ведет к условной гибели. Задним умом понимаю, что при первом падении должна была сработать система безопасности, чего не случилось, а это означает мою абсолютную уязвимость. Большая цена за осознанность, вкупе с ловушкой для излишне целеустремленных личностей приводит меня в уныние. В голове возникает один из осколков памяти об излишней спешке с перевалом, через который тащил троих людей. Гору одолел, но спешка сыграла против меня, как и сейчас.
Ум рад собственному неведению о числе оставшихся дней. Отстраненность позволяет не впасть в истерику, а память услужливо подбрасывает сюжет из недалекого прошлого. Гляжу сквозь светлеющее небо и заново переживаю двойную неудачу. Спешил тогда изо всех сил на встречу с новым заказчиком. Перегрузил машину и серьезно сломал, да так, что на трассе не починить. Прилично потратился на такси, лишь бы успеть, а в итоге получил отказ. На этом месте останавливаюсь. С ужасом думаю об окончательной гибели моей мечты, во всяком случае, при этой попытке. Смиренно принимаю поражение. Успокаиваюсь, осматриваюсь и замечаю своего черного спутника. Видимо следящая система до сих пор старается задурить мне голову, несмотря на свершившуюся неудачу.
Самоедством решаю не заниматься. Вспоминаю счастливого художника, сроднившегося с землями парка. Живу и наслаждаюсь маленьким бытием. Может быть и проедаю оставшиеся рационы впустую, зато второй день кряду созерцаю грандиозный вид на предгорья и туманные дали, наверстывая упущенное в пути. Мандолина приятно разбавляет бесконечный досуг. По очередному кругу играю все мелодии, какие помню, даже подпеваю тихо, остерегаясь вызвать обвал, мало ли. Настроение граничит между счастливым безумием и высшим уровнем просветления, хотя не знаю каково оно. Изредка посмеиваюсь засевшей в голове мысли, что получил то, что желал весь поход, то есть абсолютное отстраненное одиночество, дабы никто не мог помешать моему путешествию.
Обедаю на полюбившемся мне скальном выступе, размышляю о своих ошибках. Слышу звук скорого шага, раздающийся снизу. Вскоре, на недосягаемой для меня тропе, показывается смутно знакомый человек. Жду его приближения и признаю своего лучшего в жизни наставника, чьим методом дыхания пользовался до сих пор. Бурного восторга не выражаю, а доедаю последнюю ложку и односложно окликаю нежданного спасителя. Он резко останавливается, молча смотрит на меня, то ли с недоумением, то ли с презрением, поэтому приходится коротко обрисовать свое положение.
Мой бывший учитель крутит головой, что-то прикидывает, пройдясь вперед, и говорит:
– Собирайся и жди прямо здесь, – после удаляется легкой, почти невесомой походкой.
– Мне и собирать нечего, – говорю ему в спину, а мысленно продолжаю. – Мне бы так в гору ходить, неделей раньше на вершине оказался.
Скоро сверху слышится шуршание подошв по предательскому снегу. Спускается трос, с карабином на конце. Все ясно без слов. Пристегиваю крюк с защелкой к поясу и немного кривлюсь, осознав себя пассивным грузом. Однако спаситель не торопиться вытягивать меня как мешок на лебедке, поэтому с радостью взбираюсь своими силами, используя универсальный карабин и упираясь ногами в скалу, благо трос где-то надежно закреплен. Спустя пару минут встречаюсь лицом к лицу с посланником удачи, и ощущаю неловкость, сродни той, которая возникает перед родителем, если оплошал при попытке самостоятельной жизни. Отстраненность вовремя позволяет мне взять себя в руки.
Непостижимый наставник понимает мое замешательство, усаживается, скрестив ноги, и говорит:
– Вижу собственных сил тебе не хватило, и милости гор тоже не получил. Однако, упёртости тебе не занимать, если без особого снаряжения на такую высоту забрался, к тому же один.
– В этом-то и ошибка, – извиняющимся тоном говорю в ответ. – Мог бы с одним художником подняться, если не считать других неслучившихся попутчиков, но передумал, вот и попался.
– Что сделано, то сделано, однако не забывай, – он глядит на вершину, щурясь от солнца. – Выше нас ждет иная среда, все иное, и к ней ты тоже не готов, поэтому запоминай.
Он начинает выполнять очередное упражнение, чередуя вдохи, выдохи и задержки, видимо контроль дыхания его инструмент на все случаи. Приходится настроиться и повторять в такт наставнику, во второй раз выручающему меня. Сразу понимаю, что предупреждение касается горной болезни, которую вовсе не брал в расчет. В пользе практики не сомневаюсь, ибо успел оценить пользу других приемов. Пока дышу, пытаюсь понять, либо этот человек находится вне власти следящей системы, ведь она меня как бы списала в расход, либо действует с ней заодно, что сомнительно, всё-таки дал шанс на победу.
– В твоем уме такой же бардак, как в палаточных стоянках, – говорит совершенный мастер. – Не знаю, о чем ты думаешь, но практика показывает твои заблуждения. Но это был прием физический, а тебе нужен и другой. Дыши на восходе и закате, до предела растягивая вдох и выдох, расслабляйся, когда мысли приходят в смятение и душа не спокойна. Это всем свойственно.
– Наверно у меня вообще сплошные ошибки и заблуждения, начиная от жесткого режима с отказом от всех возможных излишеств, и заканчивая пренебрежением попутчиками, хоть революцию в сознании устраивай.
– Перестань, режим не является грехом. Можешь уже начинать второе упражнение, уже разнервничался. На самом деле все неважно и существенно одновременно. Проще на жизнь смотри, не уклоняйся и не втягивайся. Дыши, радуйся и иди легко. Удачи, – договорив, несравненный мастер плавно встает со своего места, и поднимает обе руки вверх, на прощание.
Скользящей походкой он обходит опасный нанос снега и возвращается на тропу, оставив меня одного. Понимаю, что он неосознанно выполнил условие моей закладки на отстраненность, но в целом прав, ибо у каждого свой путь наверх. Разум шепчет мне, что можно последовать за ним попятам, и упростить свою задачу, но больше препятствий впереди не замечаю, а только длинный и крутой подъем. Продолжаю дышать по-новому и силюсь понять, за какие заслуги в моей жизни вновь возник этот мастер. У меня нет сомнений, что он точно докажет свою высокую сознательность и получит желаемое, ведь такой свободы от иллюзий и предрассудков мне прежде видеть не доводилось. А космос, видимо, не против принять меня, и он явно могущественнее системы слежения. Остается еще раз продышаться, чтобы совершить финальный переход.
Восхождение
Пронзительная тишина, яркое солнце и разрежённый воздух создают ощущение иного мира или измерения. Ощущаю себя новорожденным и непривычно медленно ступаю вверх, прислушиваясь к каждому шагу и наслаждаясь каждым вдохом. Умышленно не смотрю на остаток пути до вершины, дабы не смущать лишний раз свой беспокойный разум. На ходу пытаюсь разложить по полочкам метафизической библиотеки в собственной голове, наставления давно скрывшегося из виду мастера. Радуюсь движению и стараюсь легко выбирать маршрут. Ноги еще не скрипят от натуги, значит, все получается.
Больше нет ничего, кроме неба и светло-серого гранита, постепенно переходящего в белый. Время тоже исчезает, поэтому подъем больше не кажется рутиной. Так хорошо разгоняюсь, что решаю не останавливаться до конца или самого вечера. Мне то и дело приходится останавливаться ради выученного упражнения, ведь забыл спросить о том, как часто его повторять. Зато восполняю недополученное наслаждение панорамой гор и облаков, плещущихся где-то внизу, в богатой, на разнообразные формы жизни, пучине мира страстей и приключений. Однако мне не скучно, потому что разум все еще впечатлен перерисованной картиной мира, или заново сложенной мелодией.
Очередной привал, во время которого не только вдоволь удается надышаться, но и потревожить тишину звучанием мандолины, приводит меня в неожиданное замешательство. Мысленно начинаю спрашивать себя, кем являюсь, куда и для чего иду. Тут же думаю, что пора прекращать заниматься ерундой, скорее спускаться и идти домой, или вовсе просыпаться. Одна половина сознания молчит, другая считает восхождение бесполезным и абсурдным, напоминая мне об оставленной музыкальной группе. Снова начинаю дышать в том самом медленном темпе, и различаю тонкий голос следящей системы. Мысленно смеюсь, что ворона больше нет, будто у системы с ростом высоты надо мной заканчивается власть.
Начинаю идти, но останавливаюсь, слыша вполне отчетливый голос:
– С чего ты взял, будто впереди тебя ждет успех? Там может быть что угодно, потому что вершина является концом, завершением, пределом, как не назови.
– Всякий конец – это начало чего-то нового, – отвечаю вслух, сам не знаю зачем, вспомнив старую цитату. – Зря стараешься, займись кем-нибудь другим.
– Ты не думал, отчего в трансляциях отсутствуют кадры с самой вершины? – следящая система идет на крайние меры, затронув внешний мир, и вызывает у меня удивление с улыбкой. – Никто и никогда не выигрывает. Неужели ты хочешь разделить судьбу этих несчастных? Ты наивен, если веришь кадрам и статьям от имени победителей, все ложь, а твое случайное спасение является лишь маленькой отсрочкой неминуемого. Возвращайся, пока можешь. Алгоритм безопасности не распространяется на твою персону. Чем ты думаешь?
Решаю ничего не отвечать, ибо знаю, что опасно вовлекаться в дискуссии с искусственными интеллектами. Стараюсь даже не думать, и у меня получается. Медленно дышу. Напряжение в мозге исчезает. Впервые мирным путем разрешаю опостылевшую проблему, но продолжаю сохранять спокойствие, и вкладывать все внимание в каждый шаг. Путешествие к вершине теперь кажется замкнутым циклом, но меня он не напрягает. Замечаю, как меняется цвет скалы сначала на розовый, за тем на оранжевый. Медленно останавливаюсь, дабы случайно не взглянуть вверх. Закат над ясным горизонтом подсказывает, что пора совершить привал, сколько бы еще не осталось, ибо помню результаты фанатичной спешки. Гора проявляет ко мне милость. Понимаю, что замер на идеальной полке, с подобием маленького грота. С удовольствием ставлю палатку, тщательно разглаживая складки на тенте, и ныряю в теплое нутро спальника.
Я
Утро начинается с неземной неги. Лежу, свернувшись клубочком, с одной стороны мягкий ком спальника, с другой нагретый спиной рюкзак, и коврик будто в перину превратился. Вижу, что уже светает, но солнце прячется с обратной стороны вершины, и мне решительно не хочется вставать. Мысленно представляю себя вечно дремлющим котом, и с запозданием радуюсь, что путешествие еще продолжается. Иначе в одной из стартовых точек очнулся бы. На память приходит правило точного времени. В какой час путь начал, тогда и закончишь, то есть до полудня нужно успеть. Эта мысль наконец выгоняет меня наружу, в холод и океан зыбкого света. Вижу лишь бескрайнюю дымку, подсвеченную сзади лучами светила нового дня. Машинально тянусь в палатку за мандолиной. Решаю, что такой момент упускать нельзя, а следует устроить маленький концерт, и себя потешить, и может кто-нибудь про меня трансляцию смотрит.
С последними аккордами приходит простая мысль, кажущаяся откровением. Год назад мне казалось, что космос и подготовка к нему, должны начисто заменить собой музыку, вытеснив ее и жизни, и даже смирился, хоть и зубами иногда скрипел. Сейчас же вижу иначе. Можно играть для себя, просто так, и для мира, если вспомнить того безмятежного художника. Убираю инструмент в опустевший рюкзак, ибо со вчерашнего дня там нет рационов и пакетов с лесными дарами. Прежде чем выступить, сажусь на холодный камень, настраиваю легкие. Ощущаю прилив сил и ясности сознания, поэтому больше не медлю.
Видимость не более двадцати метров, но меня хватает, ведь здесь уже нет внезапных расщелин или обрывов. Через десять минут неожиданно натыкаюсь на тропу, с удивлением поняв, что весь вчерашний день карабкался рядом с ней, будто забыл о существовании готовых путей. Однако долго наслаждаться тропой не получается, просто подъем подходит к концу. Макушка вершины оказывается стесанной, но абсолютная высота еще не здесь. По краям выступают громадные камни и острые грани цельной скалы, а на восточном краю, где пробиваются белые солнечные лучи, видна еще одна возвышенность. Тихо посмеиваюсь на собой, ибо еще вчера мог бы попасть наверх, ведь полчаса всего поднимался, но все уже позади.
Взбираюсь на последнюю площадку, на этот раз по массивной каменной лестнице, удивляясь виду добротного рукотворного сооружения. На высшей точке ощущаю свободу от былых тягот. Здесь уже нет алчущих власти и большого достатка, нет лесных тупиков и человеческих ловушек, и контроль системы тоже отсутствует. В центре стоит огромное зеркало, высотой в три человеческих роста, удивительным образом обрамленное массивной каменной рамой, как будто вырастающей из скалы. Вопреки подозрениям, окончание странствия не сопровождается волнением. Воспринимаю все как данность, желанный и неизбежный итог. Понимаю, что причина душевного покоя в полном осознании и сохраненной памяти. Представляю на своем месте погруженных путников, и их мысли, при взгляде на активное окно прямого перехода.
Не решаюсь сразу уходить, потому что в уме зудит озорная мысль, на почве обрывочных воспоминаний и видений забытого участка путешествия. Перед внутренним взором пробегают картинки вскрытого контейнера, какого-то грузного мужика, моей расцарапанной руки и ворона, которого, к счастью, еще вчера след простыл. Решаю снизить остроту момента, и старательно вырисовываю Ваниным маркером рожицу с бусинками глаз, и массивным подбородком, на гладкой поверхности ограждающего площадку камня. Подумав, дополняю изображение контейнером характерного вида, и символическим ключиком. Пока рисовал, почти все вспомнил, и пустую интригу, и охоту за таинственным содержимым холодоса. Тихо смеюсь, потому что заранее предвижу, что некоторые могут искуситься подобным знанием. Внес свою лепту в грядущие приключения как смог, чтоб не скучно народу жилось. Будет забавно, если алчущие силы и слабые духом, повернут назад в последний момент, ради выгоды, более очевидной, нежели неведомое благо там, за гранью, за порогом. Думаю, что интрига хороша и пусть процветает, будоража умы путников и теша наблюдателей.
Неспешно приближаюсь к блестящему полотну зеркала. Замираю перед отражением, впервые поняв, как жизнь может пролететь перед глазами за мгновение. Ощущаю свободу от всех пси-закладок. В очередной раз убеждаюсь, что мне несказанно везло вопреки всем обстоятельствам. Сила, большая чем искусственный интеллект, буквально провела меня за ручку, сурово испытала, и все-таки наградила. Былые сомнения в справедливости моего успеха развеиваются. Сейчас уже не понимаю, помогли ли мне открытая память с осознанностью, или закаленное намерение. Перед внутренним взором проносятся образы моих спутников, которые так и не дошли, и через миг понимаю, что вижу их на самом деле, уже в зеркале перехода. Немного жалею, что не разделил с ними победу.
Прикасаюсь с не материальному отражению и чувствую, как отстраненность покидает мою личность. Осознаю себя истинного. Вспоминаю, как легко избегал уловок в простых лагерях, понимая, что можно быть независимым и следовать своим путем. Гляжу на свою скромную одежду и исхудавший рюкзак, с понимаем пользы отстраненности от личных потребностей. Меня действительно удовлетворял аскетичный быт, даже мыслей пожаловаться не было. Невольно опускаю плечи, поняв, что всё та же отстраненность привела меня к одиночеству. Остался бы с носом, без помощи мастера восточных практик; самонадеянный фанатик.
Теперь в глубине зеркальной бездны возникают другие картинки, видимо устройство считывает мою память, воспроизводя главное. Глядя в лицо Алины почему-то говорю вслух:
– Согласен, поспешил. А ведь мог проявить свое красноречие, и увлечь тебя за собой. Понимаю, что ты т�