13
Разбираться в тонкостях всего этого волшебства у Элизы не было никакого желания – такое занятие было бы просто неподобающе ее титулу и ее положению. Все равно, что учиться стрелять из мушкета, смешивать новые лекарства или изучать движение небесных тел. Для наследной баронессы Бенуа это было, по меньшей мере, глупо.
Ее род начал выходить из фавора императорского дома еще до ее рождения. Никто в семействе не понимал безвозвратного характера происходящих перемен. Пусть за ее век род и не успел бы потерять своего места, но ее долг заключался вовсе не в том, чтобы прожить счастливую жизнь, как какая-нибудь горожанка. Фамильный девиз Бенуа «Confirma in saecula saeculorum» придумала не она – подобную кривую латынь она бы не потерпела на гербе, будь ее воля. Считалось, что он значил «упрочить в веках». Значит, так и следовало поступать. Разменивать свое время на учения и работу со всякими глупостями было преступлением перед родом – все равно что безо всякого таланта попытаться прочитать пару книг по военному искусству и повести армию в бой. Все равно что лично напялить маску и лечить чуму в своих владениях, вместо того, чтобы управлять теми, кто на это действительно способен.
Но, все же, некоторое базовое представление о волшебстве Элиза составила. Также она была, в целом, уверена, что жива. Но при этом отчего-то не чувствовала проклятия внутри себя. Ведьма не могла бесследно извлечь его. Разве что, затушить связь. Либо прибегла к какому-то иному похожему способу, пока не будет завершено главное – великая ведьма явно пыталась уничтожить саму душу Элизы в этом угасающем сне, а с проклятьем разобраться потом.
Элизе было противно. Убивать ведьму, которая могла бы стать таким полезным инструментом, было слишком расточительно. Особенно в ее ситуации – без денег, без слуг, на чужих землях, когда ее род ждала неприятная участь. Но, кажется, иного пути не оставалось.
– Неприятно… – холодно сказала Элиза.
Не могло быть так, чтобы император отправил ее лишь с целью раздавить ее семью, не желающую понимать, что они больше не имеют того веса при дворе, как при его дедушке.
– Вот ты какое… арачи са воута им мор-фара, – раздался тоненький голосок.
Как вообще перевести эту белиберду на человеческий язык? Саморождающаяся химера, осквернившая закон смерти. Нет, не «закон».
– Я не в настроении шутить… – проговорила Элиза, поворачивая голову, но не смогла разглядеть появившегося где-то рядом сильфа. Его природа отличалась от встреченных ранее. Едва уловимо он напоминал пришедшего Бернарда.
– Тебе не стыдно? А еще про душу говорила…
– Нет. Не говорила. И я не готовлю заклятие, – без всяких стараний ее голос не включал в себя никаких эмоций. В нем остались только усталая и оттого еще более грозная беспрекословность, – я видела сны о живых. И я видела сны о мертвых. Я знаю разницу, дорогой мой мертвый сильфид.
Бернард, как и трава, как и все вокруг застыли без движения в неестественной полутьме. Кажется, сильфид хотел оставить свое появление в тайне.
– И что ты еще знаешь? – опешил сильфид.
– Немногим больше. Когда-то давно, – решила объяснить Элиза, – ведьма очаровала вас, духов. Но те времена уже прошли, судя по тому, как жестоко она на днях обошлась с лесом. Еще великая ведьма владеет магией родственной сну, коей она окутала Запретные Земли. Но вот ведь странность – в Запретных Землях сменялись поколения. Некоторые люди приходили или покидали эти места. Но заклятье работало неизменно на первых вассалах, на их детях, на внуках и на пришлых людях. Все забыли тот род, что правил там. Все местные исправно забывали о возможности стать новым правителем этих земель. С другой стороны, рассудок ведьмы обречен стареть, сколько бы та ни прожила. Но не рассудок волшебных существ. Так что я была уверена, что при ведьме есть сильфид или фея, повелевающая снами, что поддерживает это заклятье и не ведает дряхлости. Потому я была удивлена тем, что вы, оказывается, мертвы. Неужели есть еще один? Два сильфида сна в одних землях?
Она наконец разглядела темное тельце этого существа. Уловить его было сложно – как короткие отсветы луны на струящемся шелке.
– Я наслышан, что ты имеешь дурную привычку называть нас сильфидами. И ты неправа, чудовище. Я жив. А это волшебство, которым я поделился с владычицей, поддерживает она сама.
– Быть того не может! – слегка рассердилась Элиза, – и не лгите мне. Уж что-что, но я способна отличить сон о навеки утраченном и невосстановимом. Подобное я ни с чем не спутаю.
– Скажу так: я уже давно жив лишь в ее снах, – решил признаться сильфид, – только владычица и правда поддерживает это волшебство.
– Но ее рассудок, ее разумение? – настойчиво переспросила Элиза. Она не слишком разбиралась в этих материях, но знала непреложные законы мироздания, – не говори только, что она сама пала под его действием.
– Раз ты знаешь… – удивленно сказал сильфид, – да. Волшебство со временем начало удерживать и владычицу в проторенном, пока не до конца обмелевшем, русле. Как и для людей из деревушки, оно заставляет ее считать, что все идет правильно, пока изначальный порядок и замысел сохранен… – существо помедлило, – ладно, хватит об этом. Я пришел, чтобы попросить тебя не делать то, что ты задумала.
– Хорошо, – просто согласилась Элиза, – но только при условии. Если вы позаботитесь о моих спутниках.
– Боюсь, это невозможно, – с сожалением сказало существо, – я вижу, ты не отступишься. Тогда сгинь…
– Вы не могли бы рассказать, как именно мне следует сгинуть? – скромно уточнила Элиза, прохладно улыбнувшись, – могу ли я выбрать как?
– Владычица впустила своего зверя духа в мир своих снов.
– Зверь духа? – с интересом спросила Элиза.
– Полуразумное воплощение ее волшебных сил, – объяснил черный сильфид и продолжил виновато, – он сразит это странное проклятие, что ты носишь… и тебя. Позволь спустить тебя на поле битвы. Так ты найдешь свой конец быстрее. Говорят, людские души, угасшие во снах, исчезают бесследно, но если тебя и твоих спутников раздавят как наяву, то, вероятно, это будет мало чем хуже обычной смерти.
– Благодарю вас, сильфид, – чуть поклонилась Элиза.
– Теперь, когда я тебя увидел воочию, мне стало легче. Я и правда не вижу, чтобы ты создала хоть одно заклинание за свою жизнь. Если говорить о магии… Сестрица сказала мне остановить тебя, что бы ты ни делала, но, вижу, это было лишним. Прости, что пришлось потратить твои последние мгновения жизни на меня…
– Не стоит. Передайте вашей сестрице мое искреннее и глубочайшее уважение, – официально улыбнувшись, Элиза поклонилась сильнее.
* * *
Заболоченная степь, прикрытая низким дурным туманом. У горизонта – неприступные голые скалы со следами снега. Элиза не сразу узнала это место, хоть оно и было ее собственным мысленным творением. Просто она никогда не ожидала увидеть его воочию.
Элиза всегда понимала, что ей не хватает расчетливости. Глядя на достаточно яркие и плодородные владения ее семьи, сложно было представить, что на самом деле с них уже и так собирается столько податей, что бедствие или несколько неурожайных лет к ряду были способны разорить даже их. Потому Элиза и выдумала себе эту неприглядную картинку, на случаи, когда ее посещали мысли выжать из земель что-то сверх меры.
И, да, эта картинка сейчас была более чем уместна. Не зря же она оставила те письма Эрику – в конце концов, за срочной и экстраординарной помощью пришлось обратиться именно к своим землям.
Впрочем, пока это было неважно. Сейчас это выдуманное место служило ведьме в виде «поля битвы».
– Идем, – сказала Элиза, заметив что-то у горизонта.
– Простите, славная госпожа, в какой стороне север? – оглядывая бескрайнее серое небо, спросил Бернард.
– Не имею понятия. Просто иди. Иначе какое же это спасение, если ты будешь просто стоять и ждать? – улыбнулась она, – уже скоро…
– Вы не утонете, славная госпожа? Здесь так топко…
– Как знать. Но я не умру. Беги и прекрати оборачиваться, – холодно сказала она, разворачиваясь в противоположную сторону.
Подгнивший слой дерна, чередующийся мшистыми кочками, был чрезвычайно неприятен. Ноги проваливались сквозь сплетения тонких корней сорняков в каждый раз по-новому омерзительную топь. Чавкающее болото забрало уже обе туфли, но идти стало только сложнее.
Элиза видела все четче то, что поначалу показалось погодным явлением у скал. Наверное, это и был обещанный зверь духа. Он больше напоминал огромного летучего змея. Кажется, ведьма избрала такой вариант – выжрать Элизу изнутри со всеми проклятиями, и всем прочим, что только найдется.
– Интересно… – проговорила она, обессиленно падая на мох, покрывавший какой-то валун, – от чего сильф цвета лунного света был таким глупеньким? Неужели этот закон действует и у сильфидов? Люди-то понятно – чтобы долго и успешно направлять мысли других проповедями и речами, приходится регулярно примеривать шкуру самого тупого последователя, чтобы не оставить позади и их. Оттого и тянутся вниз. Но сильфиды… Они же не должны меняться?
Элизу отчего-то сильно мучила жажда. Да и в остальном, она ощущала себя совершенно разбитой. Больше не было сил ни бояться, ни переживать. И ее будто лишили чего-то важного.
То временное помешательство, когда она говорила с лордом Запретных Земель уже прошло. Скорее всего, ведьма и правда покинула ее, не желая, чтобы «зверь духа» (или как он там зовется в переводе на человеческий) оттяпал что-то ей самой, пока ест Элизу. Но почему-то на душе было очень тоскливо и как-то голодно.
В сущности, она мало что знала о волшебстве ведьмы.
Элиза вцепилась пальцами в многоцветный мох. Хотя даже от него пахло болотной гнилью. Секунды шли и ничего не происходило. Возможно, требовалось нечто более осязаемое, поэтому она сорвала и развязала один из бантов.
Она точно знала, что не могла ошибиться. В ее плане не было ничего сложного.
В те времена, когда она еще не получила надкушенный ярлык от Косого Бенни, собирать нужные данные было делом крайне рисковым. Но без этого было никак. Не только она, весь ее род имел довольно шаткое положение. В такой ситуации нельзя было просто платить прислуге, чтобы та собирала слухи. Или выбивать пытками сведения из тех, кто был замечен в нелояльности. Это лишь усилило бы впечатление слабости и опасений за собственное положение. К тому же, было в высшей мере не эффективно. Элиза твердо знала, что подобные материи следует доверять «профессионалам» – в любом злоумышляющем против Бенуа доме найдется жертва этих профессионалов. Скажем, некто, начавший потихоньку спускать в подпольном игровом доме или борделе хозяйский бюджет. Обычно, долгой и регулярной растратой промышляли вовсе не рядовые слуги. Со своей стороны, «профессионалы» всегда были готовы скостить таким посетителям долги в обмен на нечто полезное. Например, на некоторые сведения для несчастных и беззащитных клиентов, вроде Элизы. Но на то они и были профессионалы, что могли содержать запрещенные заведения даже в столице. Правда иногда они были не прочь выставить дополнительный бесчестный счет несчастной и беззащитной клиентке, вроде Элизы.
Так случилось и в тот раз.
Разумеется, Элиза была не настолько беспечна, чтобы решить возникшую проблему попросив об этом рыцарей – с игорных домов кормились многие почтенные люди. Она решила не побрезговать самой прямой благотворительностью, обойдя в тот вечер самые дальние уголки трущоб лишь в сопровождении младшего дворецкого. Она раздала много еды и милостыни всем встретившимся нищим. Так она собрала за собой внушительную вереницу смердящих бедняков и нескольких отморозков, державшихся в тенях. Последние долго и терпеливо ждали, когда вокруг останется поменьше народа, дабы похитить благородную дуру, что решила поиграть в святую.
Кажется, она никогда так не смеялась. Она не могла не смеяться вместе с болезненным ободранным сбродом. Лишь для следующих по пятам похитителей они казались ее живым щитом. Элиза прекрасно понимала, что вряд ли кто-то из этих веселящихся с ней нищих вступится за нее, если дело дошло бы до смертоубийства. Она могла искренне смеяться с ними, потому что понимала, что они не видели в ней ничего, кроме глупого шелкового мешка с деньгами, как и они для нее – такое же временное средство. Она бы ни за что не позволила себе улыбнуться, знай, что на нее смотрят, как на настоящую спасительницу.
Выгадать момент было сложно. Элиза пришла в неприметное назначенное место ровно в то время, когда толпа почти рассосалась.
Все кончилось быстро – она честно призналась, что не принесла ничего из затребованного, на что немедленно получила ворох угроз похищения и заточения. Вскоре оставалось только жалостливо причитать и всплескивать руками, глядя, как похитители из трущоб крушат дубинами черепа и насаживают на ножи вымогателей – они резонно полагали, что идея похищения и заточения пришла в их головы раньше. Там же подтвердились и давно закравшиеся подозрения касательно сговора младшего дворецкого. В общей кутерьме, шантажисты все же успели послать за охраной игорного притона. Конечно, прибывшим головорезам удалось уничтожить неудачливых похитителей из трущоб.
Приведший их гонец, видимо, не отличался авторитетом у охраны, потому как те поверили скорее словам Элизы о том, что бандиты из трущоб похитили и хотели вероломно продать Элизу, но не сошлись в цене. Для однозначного выяснения причин побоища, измазанную кровью Элизу все же решили сопроводить к начальству игрового дома. Элиза была в прекрасном расположении духа. Она долго не верила сомнениям Никки касательно младшего дворецкого. Ей было безумно приятно, что ее новоиспеченные рыцари начинают превосходить ее во внимательности.
Разговор с Михаэлем (владельцем дома) вышел простым и непринужденным. Элиза даже решила показать фокус присутствующим за карточным столом в тайном кабинете, куда ее притащили:
– … конечно-конечно. Но, вы не правы, мне все что угодно сойдет с рук! Хотите угадаю масть вашей самой последней карты, – виновато улыбнувшись, закончила она и взяла карту из рук Михаэля.
С загадочным видом она закрыла глаза и тщательно потерла карту о пятна крови на перчатке.
– Абра-кадабра! Масть красненькая, – рассмеялась она, поворачивая к присутствующим измазанного кровью помятого короля пик.
Элиза открыла глаза:
– И, представляете ли? Даже она сошла у меня прямиком с рук. Хорошо-хорошо! Мы можем обойтись без фокусов, не кричите. Если вы не будете нервничать, обещаю! Я постараюсь предотвратить следующий фокус. Хотя мне так жаль… Пропадает такой смешной сюрприз.
Удар расцветил соленым язык, прогоркший от вони в трущобах.
– Кажется, вы не желаете предотвратить следующий фокус, – догадалась она.
Элиза сладко втянула влажный болотный воздух сквозь зубы, но все же былого удовлетворения больше не было.
– Почему? – раздраженно спросила она тусклое небо, – я же творю добро! И караю не какого-то подпольного воротилу, а сошлась с настоящей великой ведьмой! Все, чтобы освободить от тлетворных чар Запретные Земли. Я же добро!
Кружащий в вышине змей, казалось, дернулся и начал снижаться.
Впрочем, Элиза понимала, что мало что сделала ради победы над ведьмой. Ей просто повезло. Если проклятие можно было считать везением. Она лишь, как могла, усилила его, разложила перед ним, как перед увязавшейся собакой, оказавшиеся под рукой косточки. Не больше. Напротив, с точки зрения последствий, сейчас главным сомнением была возможная гибель ведьмы. Селин… Не так уж важна в сравнении с этим. Как и ее свита.
В сравнении с возможными последствиями исчезновения ведьмы, эти трагедии могли считаться ничтожными.
Оба узелка на ленте в точности воспроизводили те, что были на ленте, полученной во время чаепития. Хотя это вряд ли требовалось – опыт подсказывал, что от беды нельзя уйти просто потеряв символизирующую ее вещицу. А уж ее проклятие было бедой высшего разряда. Правда, даже завязав символическую ленточку, Элизе до сих пор казалось, что оно само все еще где-то очень далеко.
Повернувшись на бок, теперь Элиза не отпускала мох, ожидая, как все же проявится проклятьице.
Вряд ли оно было бы внушительнее огромного зверя духа ведьмы. Тот был прямо-таки грандиозен.
А Бернард должен был отбежать уже достаточно далеко. Даже если план бы не сработал, благородный рыцарь встретил бы свой настоящий конец, спасая невинную… Это неплохо…
Внезапно Элиза ощутила, что падает, но мох все так же касался ее. Воздух начал двигаться. Казалось, он падал вместе с нею. Она подняла голову. Горизонт едва уловимо начал уплывать вверх. Признаться, она не предполагала наличия таких особенностей у этого болота, да и ни у какого иного болота. Было решительно непонятно что начало происходить.
Горизонт становился все выше. Земля проваливалась безо всякого сопротивления. По вытянувшемуся болотистому пейзажу начали расходиться заметные сквозь туман разрывы. Он превращался в необъятную и все удлиняющуюся воронку. Змей, кажется, не слишком об этом заботился и несся вниз, прямо к ней. Но не приближался.
Ощущение падения потихоньку перестало заставлять тело сжиматься. Вокруг плыли обрывки дерна и кляксы болотной жижи. Серое небо продолжало удаляться.
Элиза почувствовала что-то внизу и поняла, что немного просчиталась. Проклятье было все еще неизмеримо далеко. Хоть оно и негодовало по поводу жертвы, кою кто-то посмел вырвать у него, но преимущества дистанции у него не было.
То, что было раньше далеким горизонтом, теперь казалось лишь светящимся кружочком где-то наверху.
Элиза вдруг поняла, что не испытывала никакого ужаса от того, что ждало внизу этого бесконечного падения.
Она почувствовала себя каким-то малюсеньким головастиком, на истребление коего выдвинулся, по меньшей мере, весь имперский флот. Но дело было вовсе не только в пестуемом ощущении собственной значимости. Раньше неизвестность проклятия страшила больше его самого. И вот теперь неизвестность отступала. Показалось, что она поняла от чего разрушился сотканный ведьмой пейзаж и еще… то, отчего никто не смел говорить вслух про такие самоочевидные вещи, как собственное разумение проклятий: ведь какими бы ни были насланные несчастия, само проклятие должно было осознавать, что есть несчастие. Дождь для утопающего в наводнении, а не для крестьянина засушливым летом. Никто и никогда не задавался этим вопросом. И она поняла почему. Ведь она сама, по праву рождения, была нависшим проклятием для любого из своих подданных. И для их врагов. Правда, по крайней мере, она хотя бы не корчила из себя добродетель, раз уж выпала такая доля.
Элиза чувствовала родство.
И даже больше. Сердце томительно сжималось в груди не только от падения.
Многие ценили ее, страшились потерять, но никогда это отношение не пересекало некой черты. Она и сама старалась сделать все, чтобы никто не занимал в ее сердце значительное место. (Все, к чему это могло привести, лишь нож в спину – любого, кто вошел в ее доверие, могли подкупить, шантажировать, запугать, либо шантажировать ее саму. Как выяснилось не так давно, это касалось даже родных.) Для той, кто бьется за сохранение политического влияния собственного рода, это само собой разумеющийся факт.
Но теперь ее сердце трепетало.
– Еще ближе, – протянула она руку вниз, – я знаю тебя… Я сама кормила тебя! Не прикидывайся бездной. Встречай меня!
Незримый ухажер, тщательно приглядывавший за ее жизнью, чтобы приготовить самый правильный подарок согласно собственному предназначению и пониманию. Хоть и смерть, но ведь мило! Посвящал себя полностью. Исключительно ради нее. Всегда незримо и неотступно с ней. А иногда, как сейчас, так и вовсе позволил скрыться от опасности в собственных объятиях.
– Желай меня! Желай меня! Вожделей меня! – яростно провозгласила Элиза, – и только меня!
Ликование сменилось чрезвычайно болезненным уколом ревности. Мария ведь тоже получила его часть…
Она тяжело вздохнула.
– Кобель… – тихо фыркнула она сквозь зубы, – я надеюсь, у тебя есть оправдание, почему ты позволил себе растрачивать силы на кого-то еще. К тому же, из моей свиты. Я не приму то, что ты готовишь, если это продолжится. Либо ты посвящаешь себя лишь мне, либо это будет вовсе не «самая ужасная» смерть. Или ты думал, что я приму половинку букета, разделенную с моей фрейлиной? Х-ха!
14
Впервые за долгое-долгое время Элизе было очень тяжело просыпаться. Раньше она искренне радовалась тому, что пережила очередную ночь (хотя ночных покушений с ней практически не случалось). Но брезжащий сквозь окна кабинета рассвет не слишком воодушевлял. Элиза вспомнила почему и огляделась. Предчувствия не обманули – ни лорда, ни ведьмы, ни Селин здесь больше не было. Зато на каменном полу лежала знакомая труха, падавшая из неудавшейся принцессы. Да и оставшаяся при ней Мария была не в лучшей форме, как это бывает с мертвецами. Только воротник вел себя как следует, прижимая лапкой рану Марии.
Элиза встала с дивана и подошла к фрейлине. Она не помнила, как называется этот старинный кинжал. Удивительно, что его повесили рядом с благородным рыцарским оружием на стене кабинета – в дремучие времена он служил для того, чтобы убивать сброшенного с лошади латника. Ведь хороший доспех не пробить и клевцом. Для этого у многих при себе имелся крепкий узкий кинжал, что непременно сможет, не погнувшись, проникнуть в глазницу шлема или между пластин доспеха, чтобы нанести решающий удар. Как только он назывался?
Элиза провела пальцем по мертвенно-бледной шее Марии с противоположной стороны от всаженного кинжала.
– Кобель, – проговорила она с благодарностью. Проклятье не покинуло Марию и не позволило умереть такой простой смертью. Шанс один к сотне миллионов – ударить себя кинжалом в горло и не пробить никаких жизненно важных жил, лишь сдавить их, чтобы лишиться сознания и не продолжить делать бессмысленные вещи.
Элиза взяла со стола тяжеленное пресс-папье и с размаху несколько раз ударила по декоративной малюсенькой балюстраде, ограждающей письменные принадлежности и места для бумаг. Добыв достаточное число деревянных обломков для наложения бинта, она располосовала скатерть.
Не раз и не два она участвовала в общении с людьми, пришедшими по ее душу. А ведь всех их к беседе приводили самые разнообразные свежие раны, норовившие прервать разговор.
Было понятно, что делать.
Элиза аккуратно извлекла из шеи фрейлины кинжал и облизала кончик. С таким углом, она ждала либо вкус смешавшейся с кровью мокроты, если он достиг трахеи, или же желудочного сока, если он проткнул пищевод, но ни того, ни другого не чувствовалось. Яда также не было. Если судить по привкусу, слуги покрыли успевший чуть затупиться от полировки кинжал чем-то вроде воска, чтобы противостоять ржавчине. Элиза еще раз провела языком по окровавленному лезвию. По крайней мере, воск был хорош – не хуже зубоврачебного.
Срочная перевязка пока не требовалась. Кровь текла вяло. Было время прощупать полости, оставленные раной и дать выйти неизбежно попавшей внутрь грязи, но Элиза почувствовала, что ее уединение оказалось нарушено. Звуков не было, но донесся едва заметный запах мужского пота.
– Элиза Бенуа готова принять посетителя, – холодно сказала она.
– Это вы? – спросил из-за двери Жерар, – точно вы?
– Я полагаю… – пожала плечами она, – будь добр, положи мою фрейлину на диван.
– Вы ее уби…
Элиза мрачно оглядела кинжал и бросила его куда-то в угол кабинета:
– Почему все твои догадки начинаются с вопроса кого именно я убила?! Кстати, по какому праву ты подглядывал за мной?!
Она поняла, что, скорее всего, допустила ошибку. То, что этот деревенский защитник ослушался ее приказа и не разбил привал с егерями перед садом в ожидании распоряжений, как и то, что он смог найти нужную комнату посреди огромного замка, еще можно было списать на случайность, но на нем не было новых следов нападения, да и звуков схватки не доносилось. Как он смог проникнуть сюда?
– Где Селин?! – его голос взорвался в давно сдерживаемом вопросе.
Элиза снова оглядела его перевязанную левую руку, следы волчьих укусов на одежде, на его изможденное небритое лицо и безумные глаза. Она указала на рассветное восточное солнце, пробивавшееся в окна кабинета, описала в воздухе полукруг и указала в противоположную сторону.
– Уже поздно. Но если будешь внимательно меня слушаться, я что-нибудь придумаю.
Не говоря больше ни слова, она принялась за перевязку.
– Это смертельная рана, не тратьте время! Ведите меня к Селин! – вновь взялся он за свое.
– Селин в плену великой ведьмы, – холодно солгала она, покосившись на труху. Селин была мертва, – чтобы добраться до нее, нужно сперва победить ведьму.
– Я защитник города! Я лучший в своем роде!
– Ты стоишь спиной к приоткрытой двери, – не оборачиваясь сказала она, – входя, ты не проверил портьеру, шторы и окна. Дойдя сюда – до кабинета лорда – тебе не пришлось сражаться с гарнизоном. Великая ведьма даже не считает тебя за угрозу. И, как я сказала, уже поздно.
Как только с перевязкой было покончено, Элиза поднялась и прошлась по кабинету, остановилась у стола, написала на подвернувшемся листочке несколько строк и снова огляделась. Книг здесь отчего-то почти не было. Странно. В те времена, в которых застыл замок, книги были несусветно дороги – их здесь должно было быть больше, чем прочих показных свидетельств благосостояния. А с книгами должны были иметься и записи о похождениях предков и прочем величии. С этим хотелось разобраться.
А вот ведьму трогать не хотелось – уж слишком та была жалкая, хоть и опасная.
У Элизы вдруг возникло благое желание организовать приходскую школу. Обучать детей грамоте. Поручить им заучивать строки из семейных летописей местного рода. (Только бы найти эти летописи.) Ведьмино заклятье заставляло забывать о существовании этого рода. На существование некоего глубинного смысла ученических заданий детям изначально плевать. Стало быть, и заклятье начало бы о них ломаться. Идея показалась неплохой, хоть и была не нова – забить обучаемым голову заведомо непознаваемым текстом, но при этом руководить и исследовать лишь возникающую в процессе конструкцию, производимую самими обучаемыми. Если бы было вдоволь времени, из этого можно было бы создать очень прочный орден и, с другой стороны, добраться до самой сути ведьминой силы.
Цыкнув, Элиза легонько шлепнула по потянувшейся к ней руке Жерара, все еще пытавшегося докричаться до нее:
– Я сказала, что уже поздно. Перестань орать и положи эту записку возле Марии.
Приличия уже были нарушены, поэтому она взобралась на стул и оглядела верх шкафов.
– Что значит «поздно»?! Я пришел, чтобы забрать то, что принадлежит мне! – крикнул Жерар.
– Селин? – переспросила Элиза.
– Да, черт тебя дери!
– Хммм… – протянула она, сжимая юбки, – я вернулась из… назовем это посмертием. Я вернулась из посмертия, – склонилась она, осматривая свои перепачканные грязью босые ступни, упирающиеся в обивку стула, – я видела там плененную ведьмой Селин. Она больше не принадлежит тебе или нашему миру. Если ты готов, скажу еще кое-что. Ты можешь вернуть ее, но она не посмотрит на тебя. Она просила меня спасти здешнего лорда. Себя и его. И… оный лорд мне тоже нужен – я хочу получить эти земли.
– Просто скажите, где Селин!
– Для тебя она мертва, – Элиза посмотрела на растоптанные Жераром кусочки трухи на полу, – что ты хочешь от меня? Я не обладаю волшебными силами. У меня нет ни денег, ни слуг. Угрожать и убивать меня бесполезно – это не исправит ничего.
Элиза снова цыкнула.
– Воскреси Селин, – глухо сказал Жерар, становясь на колено.
– К сожалению, лорд этих земель не посмотрит на меня, если Селин вернется… Так уж устроила ведьма. Так зачем мне это делать?
– Баронесса Бенуа, воскресите ее. Я заберу ее с собой и уеду так далеко, как только можно! Вам ничего не помешает.
– Ты не ответил.
– Потому что вы… Потому что это благое дело! Вы даже в дороге, когда я вас встретил, все время исповедовались святому отцу, – снова повысил голос он, – значит, вы должны понимать, что так правильно!
– Тебе придется хорошенько на меня поработать, – проговорила Элиза холодно, – тогда… Тогда я подумаю. А пока пойдем посмотрим, что нынче творится с ведьмой.
Разумеется, она не хотела отдавать Селин этому безумцу. Если бы она не поручила миссию Бернарду, все было бы иначе, но раз уж у нее хватило глупости призвать Бернарда, то выбрасывать спасенную было нельзя. Впрочем, могло статься так, что после смерти ее глупый рыцарь растерял талант и решимость, и Селин было не вернуть… Нет. Бернард был редкостным увальнем, но он не давал повода сомневаться в собственном таланте. Именно за это Элиза и взяла его.
Ей стало больно.
Впрочем, без рыцарей Элиза оставалась все той же Бенуа. Именно так и никак иначе. Она могла сделать все. Пойти лично против великой ведьмы. Проложить свой путь, достойный Бенуа, чего бы это ни стоило!