* * *
Луис не ошибся в своей оценке «закономерной случайности». Этаж в жилом флигеле главного здания Сен-Мартен был предоставлен ей. Вернее, выделенные ей комнаты оставались единственными жилыми комнатами на всем верхнем этаже. И эти комнаты изначально предназначались не ей и не какому бы то ни было случайному гостю.
Элиза вновь прочитала выбитые на медном листе над алтарем буквы «сэд Поллибиум эст». Какое еще «но»?
Подобие горячей термы, выдержанной в псевдоантичном стиле, помогало не слишком задумываться об этом. Как и предложенный футляр с листьями, пока Бланш не видит. (Отчего-то горничной стало плохо в горячем спертом воздухе этой комнаты.) Как и вино.
Удивительно, как мало осталось сил. Не удерживай Луис ее от скоропостижной смерти, сердце бы уже давно бы не выдержало. Не только листочки, никакие иные снадобья не помогли бы выжать из него больше. Элиза с грустью закрыла плотную крышку футлярчика, так и не притронувшись. Не было причин экономить это дорогое высушенное снадобье. Но данное ей сердце приходилось экономить. У нее не было возможности выгнать свое тело и нанять новое.
Она посмотрела на грани своего отражения в хрустале фужера.
Вот такое выражение лица. Элиза Бенуа не желала обрадовать кого-либо не только своей смертью. Никто не имел права даже помыслить о том, что ей хочется забыться и спрятаться.
Отпив еще глоток вина, Элиза погрузилась по шею в купель, решив, что хватит больше этих бесподобных воздушных бисквитов. Атмосфера была полна запахов каких-то благовоний, из-за которых вкус светлого вина казался подобен какому-то забытому эликсиру мудрости, если не божественному нектару.
«Чертовы еретики» – вяло подумалось ей.
Луис был прав со своей «закономерной случайностью». Элиза предполагала, что кто-то в Сен-Мартен славит Молоха или какое-то иное ложное божество, вроде Гермеса. Оттого они и выдумали себе сообразную ересь, увидев Луиса. Но правда оказалась прозаичнее. Люди любят проклинать богатство сильных – золото сильных мира сего – считая, что в нем и заключен корень зла, корень их несчастий. Что не удивительно – в руках людей, не отягощенных долгом или отягощенных идеалами, большие средства не отличимы от проклятия для других.
В сущности, Сен-Мартен не владел сколько-нибудь значимыми запасами серебра или золота, если, к примеру, сравнивать с казной Бенуа при ее дедушке. Даже Пропащая Полли быстро смекнула, что следует делать, если хочется обрести внушительное богатство – не иметь его под замком. А лучше и вовсе не иметь, соткав вместо него суррогат, не имеющий недостатков реального золота. Правда, проклинать Сен-Мартен от этого меньше никто не стал.
Поставив фужер на бортик купели, Элиза закрыла глаза. Ей было дурно. Здесь, впервые за долгое время, она могла полностью это признать и расслабиться. И от одного этого становилось лучше.
Полли сделала правильный шаг. Когда посланник Сен-Мартен назвал ее жрицей золота, она, должно быть, сообразила, что дело нечисто, и попыталась свалить все на Элизу. Впрочем, даже при Элизе – сразу после поспешного знакомства сегодняшней ночью – наследник Сен-Мартен продолжал за глаза называть Пропащую жрицей. О «визите» Луиса он, предсказуемо, умолчал. Но последствия его посещения не скрылись от Элизы.
Она вспомнила, как сыто он выглядел, спасая ее в епархии Флавия. Если мыслить здраво, если хоть немного задуматься о том, что именно с ним стало, Луис был ужасен. Его больше не требовалось пестовать.
Он был достоин.
– Я желаю поспать, – сказала Элиза, нехотя поднимаясь из купели, чувствуя, как ранее невесомый шелк ее купальной рубашки тяжелеет, – но сперва – мое левое плечо.
Непотребно одетый рослый слуга, по виду из южных колоний, отдал кувшин какой-то не менее непотребно одетой служанке и расстелил покрывало на диванчике.
– Разотри и разомни плечо и руку, – вяло проговорила она, ложась на живот, – кровь застоялась.
Дело было не в крови и ни в каких-то иных внутренних субстанциях. Просто последнее время ей так и не довелось носить какое-нибудь действительно приличное платье. Такое, чтобы как раньше – неумолимо жесткое там, где нужна поддержка и весомость, и невесомое там, где нужна легкость движений. При нынешнем болезненном состоянии и усталости, без всего того, что казалось само собой разумеющимся раньше, было особенно тяжко. Точно! Именно из-за этого. Вот если бы все вернулось как раньше, то…
Элиза закрыла глаза.
Если бы время повернуло вспять, то что бы произошло? Ее свита не оказалась бы втянута? Ничего бы не случилось с землями Бенуа? Нет. Чтобы ничего не случилось, требовалось бы наказать всех причастных. Но тогда бы она не встретилась с Луисом.
Элиза чуть было не охнула от того, как слуга проходился по ее плечу.
А все же, насколько раньше? Кто был первопричиной всех бед? Уж точно не она… Все началось раньше – еще до ее рождения. Правила придумала не она. Но их было бесполезно менять.
За время путешествия пришлось уничтожить, разорить и, изредка, возвысить множество ренегатов и заемщиков Косого, но спокойнее в империи от этого не стало, даже наоборот. Точно так же и с недружественной знатью, будь это хоть вся знать. Хотя… это уже не имело значения. Элиза вспомнила прочитанный ею указ. Она до сих пор не верила в него.
Интересно, а если…
* * *
Проснулась Элиза уже в своих покоях, плотно закутанная во множество пуховых одеял. Незаметно подкравшийся сон не оставил возможности вернуться к Гилберту или видеть какие-либо иные сновидения. Привычно болели ноги. Кажется, быстрее всего в привычку могла войти эта боль, чем способность к долгим пешим прогулкам. Но, в целом, отдых удался.
Ее сонный взгляд нашел сначала все то же платье Бланш, а затем и саму горничную, дремавшую в кресле у камина.
Из приоткрытого окна дул ледяной ветер – все, как любила Элиза. Похоже, именно Бланш распорядилась о таких условиях для сна.
Было уже светло.
Из-под раскрытого балдахина была видна самая обычная комната. Даже потолочные фрески и хрустальная люстра не поражали особыми изысками.
Элиза с сожалением смерила взглядом горничную. Кажется, ее мечтам про «юг» было не суждено сбыться.
– Почему ты здесь? – сонно спросила Элиза.
Горничная не отозвалась, продолжая сладко посапывать.
С неудовольствием выпутавшись из одеял, Элиза встала с кровати, подобрала и развернула записку, лежавшую на коленях Бланш среди пышной юбки.
Вновь забравшись в кровать, Элиза нехотя проглядела текст. Архивариус Сен-Мартен выражал свои глубочайшие извинения касательно того, что не может лично дождаться пробуждения Великой Жрицы. (Похоже, иных эпитетов, кроме как «жрица», пандемониум их верований не имел. Впрочем, это было несколько лучше, чем болезненная эсхатология Самуила и Гилберта.) Далее в записке следовали намеки на то, как ей (Элизе) следует восхищаться жреческой комнатой и туманные намеки на то, что она останется здесь гостьей, пока не решится проблема неких фондов, оскверненных проклятиями.
Элиза и правда восхитилась тем, что инквизиция не прознала о «жреческой комнате» в столице, которую сумели утаить люди, не обладавшие дворянскими привилегиями.
Впрочем, это было мелочью. Как и наследник Сен-Мартен вчера ночью, вторя этой записке, архивариус выдал самый большой секрет, не дававший Элизе покоя – Тортю использовали Сен-Мартен втемную. Среди магистров были специалисты по проклятиям. Хватило бы и одного Юлиана. Даже если никто из них не умел снимать их, видоизменить условия проклятия и исполнить его над пришлой жертвой, они бы смогли. Отчасти это Юлиан и пытался сделать с ней в храме. Другими словами, Тортю решили не избавлять некоторые драгоценные запасы Сен-Мартен от этого своеобразного обременения и, с другой стороны, не сделали никого из руководства марионетками. В противном случае, Элизе бы не устроили такой прием.
В целом, это решение Тортю можно было считать правильной стратегией – приберечь козыри напоследок и не показывать вида, пока удается решать потребности торговыми отношениями. К тому же, часть воззваний Элизы от лица поддельных клиентов разбивались о какие-то заранее заключенные договоренности Сен-Мартен, природу которых Элиза пока вычислила не до конца.
Что ж…
Если подумать трезво…
Элиза сладко потянулась.
…то теперь, когда она стала простолюдинкой, вряд ли ее жизнь стала бы легче, если бы Сен-Мартен рухнул. В империи и без того к концу зимы могли начаться голодные бунты. Элиза прекрасно знала, сколько простых людей обычно умирает от голода. Так что с компанией следовало вести себя аккуратнее.
Она отщипнула виноградинку от грозди, лежавшей в вазе возле кровати, и покатала ее в пальцах, оглядывая.
Как ни старалась, она не могла понять, что значит отсутствие титула. Значило ли это, то, что ей следовало оборвать даже договоренности о тайных речных поставках угля и продовольствия в свои земли? Но ведь эти договоренности были неофициальны. Семья командующего войском, занявшего южные территории Бенуа, имела застарелые долги, записи о которых сохранились даже в представительстве Поллибиума. Изыскания Самуила помогли дополнить план шант… взаимовыгодного договора. К сожалению, с корреспонденцией наблюдались большие проблемы, но он не мог отказаться от условий, раз Элиза милостиво предложила его солдатам пережить зиму, не умерев от голода, если он будет вести себя так, как требуется ей. Не только потому, что на поставки с земель Буше в ближайшее время никто не мог бы рассчитывать. Но и потому что Самуил имел дурную привычку ставить печать судебной службы на еще незаполненные листы. Элизе было даже жаль, что из-за разорванной почтовой связи, она так и не получила ответ, пропитанный обычным ужасом и сочной надеждой. Только косвенные подтверждения.
Но делала ли она все это в качестве баронессы Бенуа? Ведь, если подумать трезво, без титула нельзя было даже претендовать на владение собственными землями и людьми. Нужно было просто забыть об их существовании. Но как? Элиза каждое мгновение чувствовала эту огромную тяжелую неподъемную часть себя самой. То, ради чего она появилась на свет. А теперь эта часть кровоточила и голодала. Ее грызли и до сих пор не смогли разгрызть. Ущерб становился все больше. Да и ее собственные проблемы слишком мешали отваживать чужие зубы от этой огромной истерзанной массы.
Решив пока не будить горничную и не звать никого, Элиза сама начала утренний туалет.
Из экспедиции в Запретные Земли она надеялась выручить некоторый официальный статус в глазах тамошнего лорда, чтобы укрепить позиции рода Бенуа. Но если бы даже она получила какой-то титул в Запретных Землях после злополучного указа императора, это бы означало измену – претензии от иностранной подданной на территории входящие в состав империи. И, как следствие, превращение земель Бенуа в поле боя с использованием уже императорской армии.
Элиза нехотя пудрила лицо, сидя перед огромным зеркалом.
Все же выглядела она неплохо, хоть и сильно осунулась. И именно так, как должна – без намека на потерянность и на то, каким будет ее следующий ход. Это было хорошо, потому что Элиза решительно не понимала, что и как теперь делать. Ведь по правилам, которые придумала не она, теперь она не могла претендовать на земли Бенуа. По правилам ей следовало теперь жить так, как сейчас – как ничтожной простолюдинке.
С досадой она бросила на столик гребень из слоновой кости.
– Лиза, – вдруг сдавленно прошептала горничная. Элиза обернулась. Горничная, судя по виду, только очнулась, но уже была чем-то сильно взволнована.
– Доброе утро, – сказала Элиза.
Горничная резко встала, с грохотом захлопнула окно и дрожащими руками потянула за штору, потом встрепенулась и бросилась к полке, на которой красовались вчерашние маски.
Не понимая в чем дело, Элиза поднялась с пуфика и краем глаза заметила, как одно из окон на мгновение озарилось светом, ярче дневного.
Всучив ей маску, горничная побежала к столу возле кровати.
– Стой! – прикрикнула Элиза. Она заметила едва различимо искрящуюся рукоять бывшей рапиры, показавшуюся из потайной прорези в юбке Бланш. На столике возле кровати имелись фрукты, но вряд ли Бланш решила спешно перекусить, так что целью горничной был колокольчик, чтобы позвать кого-то.
– Достань рапиру, – потребовала Элиза. Кажется, именно этот металлический шип заставил горничную паниковать, – жи…
Пол тряхнуло и задребезжали стекла.
– Дворецкий жив? – холодно спросила Элиза.
– Нет! Лиза! – в панике выпалила горничная, – это что-то другое!
– Тогда выброси, – холодно потребовала она, – беги к…
Голос оборвался.
Горничная могла бы не указывать к ней за спину. Элиза и сама поняла, что там кто-то объявился. Если б только рыцари были при ней…
Элиза медленно повернулась и коротко кивнула, едва осознавая, что увидела.
– Все-таки нашла, – обрадовано сказала Селин. Нет, конечно, это была не Селин. Просто ведьма до сих пор не избавилась от ее личины. В ничем не защищенной руке она сжимала украденную шкатулку. Да и ощущения были, как при первой встрече. Даже как будто бы великая ведьма помолодела в сотню раз.
– А это кто?! – испуганно вздрогнула Селин. Успев напялить маску, горничная стояла пригнувшись, выставив вперед металлический шип рапиры. По всей его длине искрились какие-то прожилки. На пол с него сыпалась ржавая труха.
Шаркая по полу, великая ведьма опасливо отошла за Элизу, затем вдруг испустила удивленный вскрик и выронила шкатулку.
Ее взгляд был направлен на внутреннюю сторону маски, которую до сих пор сжимала Элиза.
– Это что же такое?! – со смесью неверия и опаски сказала ведьма, – у кого вообще хватило извращенности такое сделать?
– Мне это потребовалось, чтобы забрать назад шкатулку, – холодно сказала Элиза, – потом я непременно бы вернула шкатулку вам.
Ведьма, наклонившаяся к ее руке – к сжимаемой в ней маске – непонимающе подняла голову:
– А… да… мне хотелось ее забрать. Но я уже сама… как можете видеть… – шкатулка звякнула.
Болезненно прикусив губу, великая ведьма огляделась.
– Я явилась именно к вам, – произнесла она, растягивая слова, – госпожа Элиза.
За окнами вдруг беззвучно померкло солнце. Казалось, что за ними исчезло вообще все. Но каким-то невероятным образом некоторые остатки рассеянного дневного света еще продолжали ютиться посередине комнаты.
– Чтобы никто не услышал, – пояснила ведьма, опуская палец, и снова опасливо покосилась на горничную, – это ваша подруга, Элиза?
– Да, – глухо проговорила Бланш сквозь маску, – я не просто выпо…
– Хорошо, – облегченно перебила ее великая ведьма и вдруг просто взяла Элизу за плечи.
Чтобы добиться своего, Элиза была готова поплатиться всем, чем можно и нельзя, но теперь ведьму как будто подменили. Как будто она и впрямь вернулась в расцвет своих сил, а не нацепила личину очередной пассии лорда Запретных Земель. Даже Луис вряд ли бы смог вмешаться. В такой момент следовало просто смотреть в глаза судьбе. Уж это Элиза смогла бы…
Ее взгляд был обращен к стоявшей перед ней великой ведьме. Возможно, Элиза в последний раз чувствовала свои плечи, а то и себя саму.
Взгляд был холоден.
Но дела приняли непредсказуемый оборот. Тяжко вздохнув, как будто собираясь со всеми своими силами, ведьма с покатившимися по лицу слезами без всякого повода принялась рассказывать ей о последней битве Бернарда. И про то, что случилось дальше.
У Элизы дернулась щека.
Прошлой ночью Селин очнулась в спальне лорда. Но это была даже не половина беды – она помнила все, что произошло с ним раньше. И все, что привело к появлению Запретных Земель. Она не могла ни простить ведьму, ни отвернуться от лорда. Поэтому она примчалась за советом.
Прямо оттуда.
– Почему ко мне? – спокойно спросила Элиза. Каким-то чудом она уже успела прийти в себя. Неужели ее план сработал. Но так скоро?
– Так к кому же? Вы же сделаете с этим что-то?
– Зачем это? – покачала головой Элиза.
Взвесив все, она решила поверить.
– Ну хотя бы заберите от меня вот это все, – Селин пошевелила пальцами, сплетая в воздухе какие-то сияющие нити.
– Если ты не будешь доподлинно знать, насколько сломлен и несчастен был твой лорд, не будешь знать то, чего не описать словами, ты обречешь его на одиночество. Как бы близка ты ни была, – холодно сказала Элиза, – но есть и обратная сторона – он ранен такой жизнью. Такие раны опасны и для тебя. Если у тебя не будет сил совладать с ним, однажды он может просто тебя съесть. Возможно, фигурально. Словом, мне нечего советовать.
Сейчас больше всех нуждалась в совете сама Элиза. У нее даже не было ответа на вопрос, какого черта Селин очнулась сейчас? Вернее, ответ был прост – Гилберт сгинул. А ведьма сама до последнего пыталась вжиться в роль Селин. Но почему сейчас? Тортю и так проблем не хватало, чтобы прикончить своего спящего лидера?! Ладно бы вероломный поиск выгоды – это было бы еще понятно, но ведь пока он находился в летаргическом сне, это было выгодно всем сторонам. Его можно было назначить и козлом отпущения, и непонятым пророком – кем угодно, бессловесным, условно-живым и значимым. К тому же, и Элиза ставила многое на то, что она еще сможет убедить Гилберта, и тот проснется уже будучи на ее стороне.
И это был только один из множества вопросов.
Более насущным было то, что Селин, похоже, не слишком хорошо управлялась с собственными силами. По крайней мере, стены комнаты то слегка кривились, то распрямлялись, оттенки узоров на них как будто выцветали, но, возможно, это было из-за того, что света становилось все меньше.
Селин всматривалась в ее холодное лицо, ожидая продолжения «совета».
– Принцесса, вам не кажется, что… – Элиза нехотя повела рукой.
– А… – Селин встрепенулась, как будто только заметила, – да, что-то мешает…
Что-то пробормотав, великая ведьма огляделась и поманила пальцем. Посреди комнаты расцвел небольшой нестерпимо горячий огонек высшего сильфа. У Элизы перехватило дыхание:
– Ч-что это?!
– Снизу, – указала ведьма на пол, – через сотню лье их там тьма…
– О, великий дух, – спешно и бесцеремонно отпихнув Селин, она молитвенно приложила руку к груди, обращаясь к сильфиду. Не то, чтоб она и правда разбиралась в иерархии этих странных существ. Это было чутье – такое же чутье, которое позволяет среди заляпанных грязью после похода людей отличить графа от единокровного бастарда-приказчика. И это чутье подсказывало, что встреча сулит не меньше разлома земной тверди на месте столицы, – прошу простите потревожившую вас. В качестве искупления прошу, примите наследство хозяина гор Омоа к северо-востоку отсюда. В людском языке они зовутся Монт Дернье.
Наступила тишина. В ответ созданьице лишь расправило хвостик.
– А… ладно… – неуверенно согласилась Селин, и дух исчез.
Тон великой ведьмы стал виноватым:
– Точно… Здесь же, кажется, столица вашей империи, Элиза. Мне так-то казалось, что за моим родным городом и нет ничего. А почему вы его на этом языке просили? Можно же просто…
– Нельзя, – холодно отрезала Элиза, – вы хотели совета – получайте: делайте не больше того, что ведьма делала в последнее время. Тогда проживете столько же. Либо делайте меньше, тогда проживете чуть дольше.
– А как же мне тогда…
– Откройте комнату. Выйдем на свежий воздух. Я разберусь.
Не выпуская болтавшуюся на тесемке маску, Элиза дрогнувшей рукой открыла конторку. Было бы неплохо оставить послание Сен-Мартен, но на это не было времени. К тому же, она не успела полностью одеться и была до сих пор не причесана. Недовольно цыкнув Элиза бросила идею оставить послание.
– Снаружи нам очень мешает какой-то злой дух. Прямо изо всех силенок тыкается. Вы точно разберетесь? – напряженно спросила Селин и, уловив косой взгляд, обреченно вздохнув, открыла комнату.
Элиза уже прекрасно догадывалась, что именно пыталось помешать ведьме. Ей было очень неловко. Она совершенно не хотела, чтобы Луис решил помериться силами с таким созданием. И, тем более, она не хотела, чтобы он поставил бы под угрозу доверительные отношения с будущей принцессой Запретных Земель.
43
Ноги вязли в слякоти.
Благоволение ведьмы было одной из лучших вещей, на которую только можно было рассчитывать.
Неплохо, очень неплохо.
Элиза вернулась домой, и это действие заняло едва ли мгновение. Более того, Селин была столь щедра, что задержалась на лишний день в столице, пока она улаживала дела с Сен-Мартен. Бедолаги были слишком проникнуты своей верой. Стоило только попасть внутрь, и из непроницаемой твердыни компания превратилась в самое обычное сборище торговцев не скрепленное ни родословной, ни церковными узами. К тому же, они сами обманывали себя этим непонятным язычеством. Так что, увидев светопреставление, устроенное ведьмой и Луисом, они поверили всему, что она наплела. И тому, что принцесса Селин готова в будущем, возможно, заключить контракт с Сен-Мартен. Впрочем, последнее было правдой.
Неплохо, очень неплохо.
Элиза наконец миновала заваленный сожженным хламом мост к главной дороге. Падал редкий снег. Вдали выли собаки.
Если бы только вокруг не было столько саранчи, было бы неплохо, очень неплохо.
– Баронесса! – заорал кто-то за обгоревшими деревьями, – это точно она!
Одна из створок огромных решетчатых ворот на дороге к ее дому была разворочена взрывом. Элиза и представить не могла, что они на самом деле столь непрочны. Часть массивной каменной колонны с верхней петлей попыталась упасть вниз и изогнула прутья левой створки.
Но, по крайней мере, ее до сих пор узнают, так что очень неплохо.
– …четыреста золотых… – донеслось до Элизы.
Какие-то закутанные люди показались из-за деревьев. На одном из них был заметен грязный мундир ее дружины. За собой они тянули телегу.
– Лиза, – шепнула горничная, – мне страшно… Твой кавалер не?
Но это неплохо. Человек в мундире дружины Бенуа может беспрепятственно ходить по ее земле – так и должно быть.
Но жалкие четыре сотни за ее голову?! Как это назвать? И Бланш права – вид у них был отчаявшийся – с такими опаснее всего.
– Луис придет позже, – шепнула она в ответ, – я не могу пригласить его домой, не подготовившись.
Дело было, конечно, не только в этом. Она боялась сорваться при Луисе.
– Вам… – подняла голос Элиза, – должно быть, хорошо живется под его светлостью? Пока он вершит здесь свои дела?
– Издеваешься? – тихо, но очень недобро пробормотал хромой, толкавший телегу сзади.
– Как еще мне думать, если вы решили помочь ему в том, с чем он еще не справился? – она отчетливо провела рукой, делая жест воображаемой страже не вмешиваться.
Оттягивая за собой спутника, все еще стоявшего выпятив грудь, мародер в мундире единственный понял этот жест и отступил пригнувшись:
– Ни в коем разе! – заверил он.
– Тогда идите. Можете сообщить о том, что я навестила свой дом, – ее голос стал еще холоднее, – но сообщите только воинам его светлости. Потому что я убью всех, кто придет. Казнить своих подданных, пусть и предавших меня – не то занятие, за которым мне хотелось бы скоротать сегодняшний день.
– Не придут они, госпожа баронесса, – он рухнул на колени, – говорят, вокруг вас страшное проклятие. Только нас и пошлют!
– Какая жалость, – разочарованно сказала Элиза, разворачиваясь и незаметно подталкивая горничную вперед к проломленным воротам.
– Что ж не схватить-то?! – донесся до нее сдавленный шепот хромого.
– Кстати, если желаете, я поберегу ваши силы и казню вас здесь, без всяких проклятий и прочей еретической чуши, – полуобернувшись она откинула край меховой накидки, демонстрируя разросшиеся побеги латника, дрожащие от обилия саранчи.