– Думаю, мне пора, – решила Элиза.
Знахарка уже должна была передать свои откровения всем, кому следовало.
– Я желаю передать послание, – сказала она без малейшего намека на желание, а как описание непременно совершившегося факта.
– Кому же, баронесса? – спросил старший инквизитор.
– Кому угодно. На моей вчерашней поминальной речи присутствовало слишком мало гостей. И я позволила себе сделать небольшое заявление. Хочу повторить его, чтобы донести его дальше.
– Мало? – криво улыбнулся он.
– Да. По поводу украденной у меня шкатулки с секретом вечной жизни. Я скоро приду отобрать ее у Тортю.
– При всем уважении к вашему содействию нашей скромной работе в прошлом, – опустил глаза старший инквизитор, упиваясь своей скромностью, – я не стану подыгрывать в ваших нескончаемых интригах.
– Как жаль, что вы не способны передать мои правдивые слова. Ума не приложу, чем Тортю могли вас так запугать. Впрочем, мне безразлично. Пойдем! – вставая она сделала жест рыцарю.
– Это мне велено охранять вас, досточтимая Беной! – выдавила служанка и указала на рыцаря, – а они с красненьким преосвященством ходют!
– Тогда закрой свой рот, – доброжелательно кивнула Элиза. В ее планы не входило то, чтобы выданная ей прислуга отправилась на плаху после первых минут работы, – и проводи меня к Флавию.
Они вышли из пустой семинарии, пересекли не менее пустой двор и молча вошли в домик настоятеля. Служанка нервно оглядывалась по сторонам и не пыталась подстроить свой шаг под едва поспевавшую Элизу. Это было похоже на какое-то издевательство. В сравнении с Бланш, служанка была чуть плотнее, но было абсолютно непохоже, чтобы она могла хоть от чего-то защитить. Об этом-то Элиза и решила первым делом заявить, войдя в кабинет святого отца. Конечно, после требуемых правилами приветствий:
– Это какая-то шутка? – положив бумаги на стол, она указала на служанку.
– Нет-нет… – Флавий с трудом вновь усаживался в кресло настоятеля, – не до шуток мне. Не до шуток.
– Как это тогда понимать? – рука Элизы не опустилась.
– Чаю? – тихо спросила та.
– Пожалуй, – бесстрастно изгнала ее Элиза.
– Умерить бы вам свой гнев, – укорил он, проводив служанку взглядом, – это ж удивительное дитя божье. К магии никак не чувствительна. Но и к обучению, в общем-то тоже. Живая преграда, так сказать.
– Думаю, в наше время не осталось магов, которых стоило бы так бояться, святой отец. Если они и вовсе когда-либо существовали.
– Вот об этом я и хотел поговорить, – наконец устроившись в кресле, прокряхтел он, – от путешествия к Монт Дернье я ждал, что вы сумеете принести улики отступников. Дабы проверить россказни о ваших выходках в Эгаре. И кое-что еще.
– Мне жаль, что получилось иначе, святой отец.
– Нет-нет. Я убедился. В вас вселился тот же демон, что и в вашего деда.
– Это ложное обвинение, святой отец, – холодно сказала Элиза.
– Называйте как хотите, – отмахнулся он, – дело не в том. С тех пор я опрашивал магистра-следователя Самуэля…
– Самуил довольно способный малый, – подтвердила она, – он невольно подарил мне множество самых приятных воспоминаний.
Воспоминания самых различных жертв беззаконных дел, что он собирал, не были приятны сами по себе. Но дать им подобие голоса, переписать их из тетрадей магистра, продать их, тем, кто действительно был готов прислушаться (пусть и из самых корыстных побуждений) – вот что было приятно.
Скорчив страдальческое выражения лица, Флавий некоторое время молча смотрел на ее скромную улыбку. Затем, так и не решившись возразить, продолжил:
– Признаюсь, я в довольно затруднительной ситуации. С одной стороны, похоже, вы готовы истребить всех магов.
– И помыслить не могу. К тому же, теперь я всего лишь простолюдинка, святой отец.
– Это тоже беда, – горестно покачал головой он, – но указ до сих пор не обнародован. Потому в этих стенах вы еще баронесса. Среди магов пруд пруди еретиков. И они пустили корни даже в совете Священной Инквизиции, не говоря уж о мирских собраниях. Но, уничтожая их, вы подожжете всю империю.
– У меня нет ни в мыслях, ни в возможностях уничтожать их всех. Просто некоторым из них следует заплатить за игры в проклятия, – скромно сказала Элиза, – некоторым стоит заплатить за вторжение в земли Бенуа, хотя маги там лишь для вида. Некоторым…
Она неприязненно поджала губы, вспоминая варенье.
– Мне не очень хотелось бы делать то, что остановило вашего деда, – горестно проговорил он, – эх… Если бы старик Гилберт был жив…
Элизу кольнули эти слова. Что-то, способное остановить ее славного дедушку? Но ведь он действительно отошел от дел. Это была первая угроза от Флавия. И она неприятно давила своей неопределенностью.
– Мне казалось, что Гилберт пребывает в летаргическом сне неясной природы, – холодно сказала она.
– Вы знали? – прищурился он, – а ведь никто, кроме магов и меня не знает об этом. Даже заместитель Артур уверен, что Гилберт сейчас просто лечится после покушения предателей из имперской гвардии, желающих рассорить созданный Гилбертом союз.
– Узнала по чистой случайности, – легкомысленно сказала Элиза, – мне вернуть его к жизни? Как раз время подходит. Только он вряд ли захочет продолжать. Его свои же изгонят или жизни лишат через месяц-другой. Насколько могу судить, сейчас дела Тортю зависли в… несколько невыгодном, но все же равновесии.
(Да, рано или поздно, вернуть его действительно следовало, чтобы там осталась лишь Селин. Безо всяких сомнительных дяденек.)
– Какие еще сюрпризы вы мне приготовили, баронесса? Что вы еще знаете?
– Как на духу, – она простерла руки, не стесняясь левого рукава, так и не отстиранного и не зашитого после вчерашнего, – не знаю, но догадываюсь, что над его императорским Величеством и многими важными иерархами зависли жуткие проклятия. Для остальных придумали спектакль, как героические маги отражают вторжение зачарованных зверей из Запретных Земель. И играют этот кровавый спектакль на бывших землях некой злобной баронессы. Потому что никаких волшебных защитников сильнее ос, ни один выживший не встречал. И все в том же духе. Переворот без видимого переворота. Только вот Артур меня смущает во всей этой картине.
Единственное, до чего Элиза успела додуматься – то, что Артур был незаконнорожденным сыном императорской семьи. Правда, у всей старой знати отчего-то наблюдались различные родовые особенности внешности. Скажем, из фамильных черт Бенуа у Элизы имелись довольно заметные нижние клыки. А вот в «Заместителе» не было заметно ничего императорского. Но все же, эта версия оставалась самой правдоподобной. Не обладающий сколь-нибудь значимым состоянием Артур не мог оказаться жертвой обмана во всем этом спектакле.
– И какую роль для себя вы видите в этом? – осторожно спросил Флавий.
Про собственную роль она действительно умолчала.
– Несчастной жертвы, – попробовала Элиза на вкус сочные слова.
– Вот этого-то я и боюсь, – вздохнул Флавий, – вы, может, и остановитесь. Вас, может, даже убьют, но вражду с магами и прочими книгочеями вы развязать успеете. Во имя несчастной жертвы.
Он ткнул пальцем в дневник инквизитора:
– Я тоже ознакомился с этим. Похоже, в Эгаре действительно существует сила… Даже несколько сил, против которых едва ли справятся даже маги Тортю. Но пока они есть, пока есть те, кто могут исследовать все неведомые нам силы ойкумены, у нас есть шанс. Я продолжу молиться о спасении всех душ, что бы ни случилось, но я не могу закрыть глаза, когда передо мной стоит чу… баронесса, готовая лишить вассалов империи надежды на защиту в мирской жизни.
– Так маги же сущие нечестивцы, – вновь простерла руки Элиза.
– Не утруждайте себя этим балаганом, – устало сказал он, – в вас нет ни капли веры ни во что, кроме себя. Не вам их называть нечестивцами.
Элиза раздраженно хмыкнула.
– То есть ваше преосвященство просят меня не уничтожать магов, – холодно сказала она, – могу уточнить: вы грехи человеческих жертвоприношений и поиска мирского бессмертия хотя бы готовы осудить? Мне кажется, в этой комнате я единственная, кто чтит доктрины.
– Нельзя сжигать деревню, где поселился людоед. В этой деревне и моя паства.
– Не я придумала правила, – цокнув сказала она, – раз вас не низложили из сана, я обязана прислушаться к вашей просьбе. Но мне хотелось бы воспользоваться вашим гостеприимством, чтобы хотя бы лишить нечестивцев поиска вечной жизни. Я могу рассчитывать хотя бы на это?
Раздраженным жестом Элиза схватила со стола документы.
– Чаю? – послышалось за спиной вместе с грохотом подноса, ударившего в дверь.
– Кстати, – поборов ярость, спокойно сказала Элиза, – если с моей настоящей горничной что-то случится, я буду считать это…
– Не случится! – поднял он руку. Но слишком небрежно, как будто это не имело особого значения. Слишком небрежно!
– Конечно, – скромно согласилась Элиза, – и с ее рапирой – тоже. А если случится, я буду переживать. Хоть и совсем недолго. Я в кратчайшие сроки переживу всех, кто будет к этому причастен.
Поднос бухнулся на стол, прямо на оставшиеся на столе бумаги.
– Не случится, – раздраженно повторил он уже куда серьезнее, – но я заберу инсигнии, когда вы покинете нас. Поймите меня правильно. Я не хочу, чтобы вы погрузили империю в огонь. А вы уже на полпути к этому. Но я не хочу вашей казни, потому что вы можете хоть что-то противопоставить Тортю. Только если вы останетесь живы и благосклонны ко мне, моя паства будет целее. Потому я исполню вашу просьбу.
Усевшись, Элиза взялась за чашку, пристально глядя на его руки.
Типичные слова того, кто хочет отравить расслабившегося партнера по переговорам. Но Элизе отчего-то не казалось, что старик кривит душой. Правда он что-то недоговаривал.
Впрочем, чай был на грани отравы. Она не могла понять, как такое можно сотворить с достаточно неплохими исходными материалами – щедро попавшие в чашку чаинки пытались оправдаться и рассказать о собственной трагедии испуская намеки на утраченный изысканный аромат. Возможно, в обычном процессе заваривания чая тоже требовалась некая слабая магия, напрочь развеянная служанкой.
42
В изобилующую ошибками раскатистую мелодию органа никак не удавалось вслушаться. Все же, была еще ночь. Выспаться не удалось. Элиза закончила с молитвой и присела на скамью через ряд от Бланш. До репетиции хора оставалось еще много времени. Потому органист продолжал мучаться наверху.
Раздались громкие хлопки. Элиза обернулась – вошедших священных рыцарей, над которыми возвышался давешний бородач, вел вперед какой-то сухонький низкорослый человек в такой же белой накидке. Это он и требовал тишины. Орган умолк.
Его взгляд встретился с Элизой. В нем было нечто пугающее. Хотя только он среди всех соблюдал приличия – спутники были вооружены. Хоть и дубинками – проносить иное оружие в храм не решились бы даже херувимы. Ей самой также пришлось припрятать на время дворецкого.
– Что за мной толпитесь? – бросил низкорослый.
Рыцари повиновались и разошлись по залу. Следом за ними показался малочисленный детский хор во главе с учителем. Похоже, ее просьбе вняли. Правда вряд ли заспанные ребятишки были способны прочитать, а, тем более, спеть вычисленный ее инквизитором гимн. Впрочем, все должно было получиться. Не показывая вида, Элиза прикоснулась к стеклышкам, изъятым из шкатулки. После проведенных приготовлений они уже неприятно вибрировали. Как будто кончики пальцев касались уймы мелких острых песчинок.
Флавий говорил, что, если она просит о таком эксперименте, он будет вынужден позвать «кое-кого», чтобы засвидетельствовать. Он говорил об этом мрачно и безо всякого энтузиазма. Но Элиза не думала, что при этом будут присутствовать херувимы.
Все-таки, что-то еще здесь пошло не так.
Флавий говорил об этом так, как будто бы шел на какой-то грех. Но он искренне уверил, что будет молиться о ее удаче.
Сделав незаметный жест Бланш, Элиза поприветствовала низкорослого, представившегося Юлианом, и после небольшого предисловия начала приготовления – она незаметно убрала стекляшки в две инкрустированные шкатулки и прошлась, на глаз прикидывая меридианы. Затем подобрала с пюпитра металлический скипетр.
– Впервые вашему вниманию будет продемонстрировано не просто чудо божественной силы, а настоящее probatio dia… – Элиза запнулась. Слова были неподходящими. Но она заметила глаза детей в хоре. Они не были сонными. Она обернулась к Юлиану и прищурилась. Тот до сих пор не проявлял ни приличествующего скепсиса, ни интереса.
Он был уверен.
– Черномазую надобно убрать! – вдруг сказал один безусый херувим, подошедший к Бланш. Та лишь охнула, когда он взял ее под руки и прижал дубинкой к себе.
Что они себе позволяют?! Попробовать прервать действо?
– Ладно, скажи госпоже, – херувим неохотно отпустил ее.
– Эй! – подозрительно сказал Юлиан.
Горничная подбежала к Элизе и прильнула к уху:
– Спрашивают твоего дозволения, чтобы я убила Флавия, – срывающимся шепотом пролепетала она.
Промедлив секунду, Элиза громко и холодно сказала:
– Рыбу подавать будут? С чего это?! Если решу, что желаю рыбу, то так и скажу позже. И только по моему приказу. Не по воле какой-то горничной.
Безусый скучающе кивнул, не отводя от нее пристального взгляда.
Да что это значит?! С чего это личной горничной Элизы убивать его преосвященство? Но для Юлиана, по всей видимости, переговоры показались подозрительными.
– Понял, – шепнул херувим, оттаскивая Бланш, – буду слушать снаружи.
– Лучше бы и остальным убираться, – заявил Юлиан, теряя терпение.
Но херувимы остались на своих местах.
Диспозиция становилась чуть яснее. Но только самую малость.
С этим можно было разобраться позже. Элиза приступила к ритуалу.
Не то, чтобы это было какое-то тайное знание, но обычно для превращений и наделения чего-то новыми свойствами требуется, чтобы нечто вошло в превращаемый объект. Или хотя бы соприкоснулось. Скажем, яд превращает человека в труп или развалину. Огонь превращает сырые овощи в пригодные к употреблению. Однако магия ведьмы не закоптила ойкумену на каком-то потустороннем огне, заставив всех забыть и никогда не узнать об исчезнувшем королевстве в Запретных Землях. Между ведьмой и, к примеру, подданными, не рожденными на момент катастрофы, лежало расстояние, время и самые разные обстоятельства.
Так же и стекляшки из шкатулки пока еще продолжали участвовать в работе шкатулки.
Ведьма до последнего избегала посещать собор в Мертвом Городе. Даже в ее снах внутренности собора были не слишком достижимы для инкарнаций ее естества и памяти. Однако опрошенные инквизитором прихожане продолжали жить под дурманом ведьмы. Инквизитор был не совсем прав в том, что, в отличие от собора в Мертвом Городе, именно та церквушка была заложена и построена как-то неправильно. В противном случае, прихожане в империи могли бы вспомнить об исчезнувшем королевстве и его лорде посещая «правильные соборы». Инквизитор опросил всех местных служителей и пришел к естественному выводу, что на тех, кто искренне отринул мирское, магия ведьмы влияет так же мало, как и на него – зрители, которым безразлична монета в руках фокусника, не обманутся фокусом. Но это сыграло с ним дурную шутку – он начал искать нарушения в точности священных отправлений и ритуалов, из-за которых простые горожане продолжают обманываться (как будто литургии способны заставить прекратить прихожан обманываться). Но, как известно, хороший инквизитор способен довести любую, самую дурную, шутку до не смешного, а вполне серьезного, завершения. Этим он и занялся.
Результат его трудов и воплощала теперь Элиза. Не с эфемерным волшебством, а со вполне конкретными камнями, в которых ведьма, в пору пика своего могущества, сосредоточила невероятную мощь. Элиза чувствовала себя, как на палубе корабля в шторм. Без магии она не могла разрезать ни одну из сотен веревок с десятками непонятных мореходных названий. Она не могла взобраться по вантам. Но никто в Тортю еще не сумел совладать с управлением шкатулкой. Ей нужно было лишь сделать так, чтобы надутые ветром паруса, грозящие обломить мачты, опрокинули корабль на бок.
Ее почти кричащий голос врывался в запинающийся звук хора. Она потрясала и рубила воздух небольшим скипетром, чувствуя, как гроза все крепнет. Она почти забылась, когда вдруг у нее перехватило дыхание.
Элиза рухнула на пол.
Юлиан стоял в нефе. На возвышении, подобно скульптуре. Он торжествовал. А ее горло перехватывало, как от гари, как от пожара. И вокруг…
В одно мгновение Элизу озарило. Луис оградил ее от слежки, которую она ощутила в пригороде столицы. Но только ее и Бланш. Картина складывалось воедино. За каким чертом Флавий стал бы искать опальную баронессу, женщину?! Ответ один. Ведь она была проклята, но выжила, давая отпор. Император, инквизиция, канцелярия – Тортю добились влияния в кратчайшие сроки. Ничем, кроме угрозы, подобной той, что получила она, этого было не объяснить. Синод затягивал признание Тортю, но в нем также должны быть те, над кем нависло проклятие. А для пущей уверенности имелся маг, способный на слежку. Луис скрыл от слежки лишь ее с горничной, но не Флавия. Его преосвященство не мог ей выдать секрет. Он намекал так, чтобы поняла лишь прожженная интриганка, но не следящие за ним маги. А она все проморгала! Флавий устроил ей встречу с магистром, умеющим накладывать проклятия. Уж в этом-то сомнений не было – теперь, когда она, задыхаясь, упала на пол.
В последний момент старик Флавий передал ей, что готов умереть, приняв проклятие, если потребуется. Все, чтобы она вышла с победой.
Но она забылась в своих глупых планах и упала на пол, как тряпичная кукла.
Элиза с трудом повернула голову туда, откуда прекратили доноситься звуки хора. Ее глаза округлились, но она быстро зажмурилась.
Двое херувимов были уже мертвы. Какие, к черту, херувимы?! Подручные Флавия и правда могли звать себя священными рыцарями. Они попытались защитить хор, а она не успела предугадать, не смотря на все намеки!
В голове помутилось. Элиза завизжала и со всей силы ударила скипетром по коробке с ближайшими стекляшками. Отчего-то она не могла открыть коробку левой рукой, даже схватить, а правая была занята. Тяжелый позолоченный скипетр врезался в скамью, а со вторым ударом высек искры из пола рядом со шкатулкой.
План был идиотский, но другого сейчас она изобрести не могла. Только бы успеть добраться до стеклышка. Того, что с черными вкраплениями. И тогда можно дать приказ убить Флавия. Тогда все получится. Элиза визжала, чувствуя, что иначе не может даже жить, не то, что дышать. Все вокруг должны были остановиться!
И они остановились. Никто из сопровождающих Юлиана не смел и двинуться.
Да, баронесса Элиза Бенуа приказала им стоять!
Голос вдруг оборвался. Что-то холодное сковало горящее содранное горло. Это…
С широко открытыми глазами она упала на спину возле разбитой коробочки.
Наступила совершеннейшая, мертвая тишина.
Сверху, казалось, простираясь к сводам, до ее горла тянулся Луис. Не просто Луис, достойный ее Луис. Она сразу его узнала. От первого же прикосновения.
Через несколько секунд он встал на пол. Вполне настоящими ногами. Даже проверил, правильной ли поверхности он коснулся своими ботинками.
Пол под Элизой содрогнулся, но наступившая тишина не окрасилась ни единым звуком.
– Развращаете мою Эль? – тихо спросил Луис и прислушался, – «кто еще я»? Я…
Он запнулся:
– Я лишь для Эль. А вы своими выходками грозитесь сделать из нее и вовсе…
Через зал пронесся какой-то блик. Луис чуть отшатнулся и сыто провел рукой по животу, оставляя среди зияющего колышущегося небытия пряжки и серую ткань камзола. Некоторое время он оглядывал новое одеяние и, кажется, остался доволен.
– Повторю. Я лишь для Эль. Для живой и той самой. Пока я существую, другой Эль не будет.
Он наклонился. Немного помедлив, подхватил Элизу и постарался усадить ее на скамью.
– Мерзкая тварь! Прикажи ему убираться! – донесся до нее далекий крик Юлиана.
– Не могу. Это хозяин моей жизни, – как могла проговорила Элиза.
– С меня-то что взять? – хмыкнул Луис на новый крик, – Эль – суть моего бытия. Я не могу противиться.
– Здесь нельзя убивать, – выдавила Элиза, – сотри его где-то за стенами. И… ведь хор…
– Хор уже в порядке. Не три так глаза. Можешь успокоиться и продолжать.
– Да? – тихо спросила она, – могу?
– Да.
* * *
– Как красиво, – глухо сказала Бланш сквозь маску.
Они стояли вместе с Элизой за уютной колоннадой, где не было ни одного фонаря. Элизе казалось, что шкатулку будут хранить в каких-то мрачных катакомбах, где непременно имеется не только охрана, но и, к примеру, люк, открыв который, можно затопить все, если грабители дорвутся до сокровища. Но обсудить причины такого безответственного хранения было не с кем – сияющий голубоватым пеплом ночной воздух среди колонн был единственным обитателем пространства внутреннего дворика, да и всей усадьбы. Элиза не видела в нем решительно ничего красивого – какие-то невидимые угасающие волнения сталкивались в воздухе, оставляя тут и там сияющую холодным светом пену. Подобно тому, как смешивается с чаем прокисшее молоко, выделяя из почти прозрачной среды какую-то труху, наглядно давая понять, что получившаяся смесь непригодна более ни для чего. (Элиза впервые столкнулась с феноменом прокисшего молока как раз в ходе недавнего путешествия и это произвело неизгладимое впечатление.) В нынешнем случае, вместо молока и вместо чая имели место быть сугубо природные субстанции – воздух и все содержавшиеся в нем незримые элементы, требуемые для существования жизни и волшебства.
Проверив свою маску, Элиза снова помедлила сделать шаг вперед. Магистры Тортю смогли оголить нутро шкатулки. Хоть Элиза сама заставила разбушеваться этот злосчастный предмет, теперь ей было страшно. Несколько часов назад в храме у нее было «преимущество нападающих» – когда достаточно найти всего одну неприкрытую лазейку из мириадов. Теперь же следовало озаботиться тем, чтобы вскрытая шкатулка ее не убила. Не допустить ни одну из мириадов оплошностей. Она чувствовала, что из-за ее выходки и из-за работы магистров вещица не растеряла и сотой доли своей мощи, а ведь столб света был виден на всю столицу. От желающих «заполучить разгадку вечной жизни» и вовсе не осталось и следа. Теперь было неудивительно, что ведьма и после вершины своего пути сумела заставить позабыть весь мир о существовании какого-то королевства. Раз она создавала и такие вещицы, то уж это было в ее силах.
А что Элиза? Крахмал, бумага с духовными письменами и схемами, с пробитыми для дыхания и зрения дырочками, тесемки и вдохновение простонародными маскарадными костюмами на осенние праздники – таковы были ее маски – все, что она сумела заранее противопоставить опасности от разбушевавшейся шкатулки. Вершина ее мастерства в сотворении предметов.
Было бы неплохо просто оставить все, как есть. Подождать, пока кто-нибудь из уцелевших магов разберется. Но у Элизы были обязательства.
– Не снимай! – холодно сказала она, заметив, что горничная пытается сдвинуть маску вниз, чтобы рассмотреть «красоту», – не выпускай рапиру.
– Так она ведь ничего не…
– А должна.
– По-моему, уже поздно.
Дворецкий действительно не подавал признаков жизни. Но шкатулка не могла сломаться от действий самоучки, вроде нее. Элиза взглянула на выщербленную взрывом стену, где трепыхалась какая-то размазанная ночная бабочка. Целое крыло, превратившееся в мрамор, позвякивало о мрамор стены. Гибель дворецкого была не самой большой расплатой за удар верхушке Тортю. Но помимо него имелся еще и воротник, скрываемый Полли, и, что самое главное – все служащие лорда Запретных Земель. Продолжать сотрудничество с ним и Селин после уничтожения всех их подчиненных было бы сложно.
– Может, твоего Бенни попросим? У домушников ведь бывают такие веревки с крючками, чтобы забираться. Пусть вытянут шкатулку? – решила предложить Бланш.
– У меня нет с ним связи. Придется ждать подкрепления.
– Вернемся за твоим кавалером? – обрадовалась Бланш.
– Здесь и он не справится, – Элиза развернулась и пошла прочь. Когда она покинула церковь и увидела последствия своего ритуала, то сразу послала за Самуилом. Но прямо-таки недвусмысленных жертв в пораженном особняке набралось лишь с полдюжины – те, кто был рядом со шкатулкой. Судя по остаткам лекарств и «варенья», все было, как она и предполагала. После всех экзерсисов, у многих в верхушке Тортю наблюдались проблемы по всей империи. Но, в строгом смысле, многие здешние обитатели не были мертвы, а получили искомую вечную жизнь, хоть и совсем незавидную. Остальные были оглушены. А издалека казалось, что счет будет идти на тысячи – столб яркого света, как будто луна растаяла и полилась разящей струей на землю. В такой ситуации казалось, что любитель могильных сильфидов был способен сыграть важную роль. Но жертв вышло до смешного мало. Правда, сейчас это было даже выгоднее – заставить склониться перед ней после наглядной демонстрации возможного наказания.
Элиза вышла на внешнее крыльцо – туда, где сидел Луис. Между ним и имперской стражей, топчущей сад, сохранялся довольно большой полукруг. Херувимы Флавия, сопровождавшие поездку сюда, сгрудились у стены и больше не казались хоть сколько-нибудь значимой силой.
– Привели? – тихо спросила она.
– Вон, – Луис указал на носилки, почти не освещенные факелами.
Похоже, Самуил совсем сдал. Впрочем, его призвание изначально не способствовало продолжительной жизни.
– У меня что-то нет хороших идей, – тихо призналась Элиза, – скажи, может, просто ее чуточку…
– Не надо, Эль, – он кивнул на херувимов, – мне передали от Флавия: спрашивает, как насчет того, чтобы ты приняла на себя ответственность за «вероломное убийство многих старших магистров, надежду империи»? Со своей стороны, готов предложить вечное прибежище любому числу беженцев с земель Бенуа и всем иным представителям твоего рода в любом монастыре империи. И скрепит это своей жизнью, если потребуется.
– Он, по-моему, просто предлог помереть ищет, – холодно хмыкнула Элиза, – а… подожди…
– Да, он до сих пор под надзором. Может, лучше, отдохнешь, поговоришь с Гилбертом? Я уже случайно договорился с Сен-Мартен. Тебе предоставят покои.
– Случайно? – насторожилась Элиза.
– Ты поймешь. Это закономерная случайность, так что неважно. Можешь идти. С Самуилом я тоже разберусь.
– Благодарю.
Спустившись с крыльца и пойдя прямиком к мушкетерам, Элиза почувствовала испуг. Она только что согласилась, когда ей сказали, что она может делать, и от этого внутри нее защемило негодование только теперь. И ведь до этого – тоже. Он говорил так же. Все-таки жизнь среди людей низкого статуса сказывалась на ней. Если так будет продолжаться, то еще немного, и потеряется остальное самоуважение. Еще месяц таких странствий, и она бы не решилась снова отстранить за спину горничную, вышагивая вперед на выставленные мушкеты, как она делала это сейчас.
Конечно, дело было не в том, что свинец не смог бы прорваться внутрь нее, а не внутрь Бланш. И не в том, что горничная не могла бы на пару секунд защитить ее своим телом. Если бы Луис вмешался, результат для нее самой был бы одинаков, кто бы ни пошел первым, как и если бы он не вмешался. Просто если она шла бы первой и вела себя, как подобает, то никто не смел бы и двинуться.
Но тем и отличалась Элиза до гибели ее рыцарей, до этого путешествия. Раньше бы эти мысли казались ей тривиальными и не требующими обдумывания.
Рано или поздно Луис смог бы заметить эту перемену, понял бы, что его владычица уже не та, за кого себя выдает. Что и он уже владеет жизнью не той, что прежде. Но такова уж природа…
Сейчас ее больше интересовал его «договор» с Сен-Мартен. И, кстати, тот мерзавец во втором ряду, что до сих пор не преклонил колено!