* * *
Левое плечо и так было чугунным из-за периодических неестественных ощущений в предплечьи – их можно было подавить только до боли напрягая все мышцы остатков руки. Но после скачки с тяжелой сумкой на плече, которую, к тому же, приходилось прижимать к себе, стало совсем туго.
С другой стороны, жаловаться было глупо. Прибывший начальник городской стражи получил вести о ней (сознательной горожанке) и каторжниках, и мигом собрал троицу всадников. Элиза нарочно запуталась в объяснении дороги. Так что единственным выходом найти место предполагаемого схода беглых каторжан, стало ее личное участие.
Сделав небольшой крюк по полям, где она собирала цветы, они добрались до недостроенного форта. Как и предполагалось, место успели занять имперские солдаты. Зато на той самой стене ни солдат, ни мушкетов заметно не было – лишь троица людей в роскошных мундирах – каждый на свой лад.
– Это за мной! – радостно оповестила Элиза своих спутников из Управы, – а вас могут и убить.
Один из них ошарашенно остановил коня, второй, правда, тут же прибавил ходу.
Элиза ударила локтем по болтающейся на перевязи рапире. (С ее нежными сапожками иначе хорошенько пришпорить коня было невозможно.) И понеслась прямо в ров. Ее спутники потеряли несколько мгновений в замешательстве и опаске перед таким количеством имперских солдат, но этого было достаточно, чтобы обе стороны заподозрили друг друга. Расчет был верен – тела, лежавшие под стеной, были на пике своего разложения. Оттого эта часть рва не была оцеплена. Сливной канал, прорытый ото рва на время так и не завершившейся стройки, также, разумеется, не был завален. Элиза не могла сдержать радость от того, что ни одного мушкетера не допустили на место преступления – на стену, с которой был виден канал. В единственное место, откуда в нее можно было попасть выстрелом. И от того, что лошадь не споткнулась в полусъеденной воронами и насекомыми каше под стеной. Галоп, подстегиваемый дворецким, не сбивался ни на миг.
Разлетающиеся из-под копыт брызги гнили в сочетании с ее смехом не слишком соответствовали образу баронессы Бенуа, но в данный момент Элиза была твердо уверена в своей правоте. Убийство каторжников было оскорблением суда, приговорившего их к каторге, а не казни. И при том, для такой глупой вещи – чтобы дать магистру-следователю чуть больше саранчи. Элиза была твердо уверена в том, что принесенные в жертву бы поблагодарили ее за то, что она намеревалась сделать с собранными с них бирками. Они посмеялись бы с ней.
Элиза Бенуа не бежала от врага.
Армия, находившаяся под ее непосредственным командованием, состояла примерно из нуля солдат. Временное отступление из города, который не просил о защите, и при невообразимом численном перевесе противника, не могло считаться позором Бенуа.
К тому же, Элиза отступала в направлении столицы – в тыл возможного врага.
31
Путешествие выходило не из легких. Вовсе не только потому, что болезнь снова давала о себе знать все сильнее. И не потому, что Элизе пришлось опуститься до использования париков и прочих средств изменения внешности, как будто она стыдилась собственного вида – законной дочери Бенуа. Самуил… Именно так, оказывается, звали повелителя саранчи. В общем, Самуил оказался прекрасным следователем, чего никак нельзя было заподозрить по его умениям предсказывать последствия собственных действий. И, возможно, Элиза ошибалась касательно бессловесности могильных сильфидов.
Встретив Луиса, и оказавшись на пороге практически исполнившейся смерти, она стала различать духов. Но наяву она так ни разу и не увидела неприкаянных человеческих душ. Скорее всего, для этого требовалось что-то, чего у нее не было.
Как бы то ни было, Самуил оказался слишком хорошим следователем и за ничтожное время своей карьеры успел собрать многие находки. Удивительно даже, что он дожил до встречи с ней. Принцип «мертвые не разболтают» всегда лежал в основе больших дел. Но из людей знакомых Элизе, больше всего на эту истину полагался Косой Бенни. Его империя уже начала трещать по швам. Что было крайне некстати для ее тайного путешествия к столице.
Причина, по которой ей пришлось познакомиться с королем теневого мира, была проста – она не могла потерпеть подобных дел внутри земель Бенуа. Объявлять войну теневой империи было бы безрассудно. Даже если бы удалось силой извести дочиста всех людей Косого на ее землях, пришлось бы подозревать каждого из своих собственных вассалов в том, что они могут быть подкуплены или запуганы его прихлебателями снаружи – продемонстрировать свою слабость и неуверенность в тех, кто принадлежит ей. И, в довесок, подвести под удар всех торговцев, а то и простых людей, выезжающих за пределы ее земель. Поэтому Элизе пришлось пойти на сделку – она рассказывала Косому о самых лакомых кусках своих соперников в обмен на безоговорочную неприкосновенность собственных вассалов.
Сделка казалась практически нерушимой.
Но простые домыслы хворого магистра-следователя на тонких листах его тайных тетрадей нанесли одной из сторон договора непоправимый вред. Дело было не в раскрытых тайнах – мертвые, как выяснилось, часто путаются в показаниях. Дело было в том, что никто из людей Косого не знал о способности Самуила. И единственным ответом на всплывающие тайны был один – предательство от своих же. С этим было ничего не поделать.
Но неосведомленность публики о возможностях Самуила имела и свои положительные стороны. В каждом городе, который Элиза посещала, она принимала от самых разных покупателей большие стопки монет и ассигнаций за переписанные листочки из выкладок магистра. И все чаще среди покупателей попадались бывшие подельники Косого, если не конкуренты.
За исключением солидных нужд, требуемых для выживания вассалов Бенуа, почти половину оставшихся денег Элиза спускала на несколько счетов, открытых в разных отделениях Сен-Мартен – мерзавцы до сих пор юлили и не хотели садиться на крючок, который уже подготовила Полли. Счета представляли шестерых анонимных аристократов, которые по разным причинам заинтересовались торговлей с Запретными Землями.
Один из них – с жестким рубленным почерком, от которого у Элизы болели все пальцы – прямым текстом заявлял, что доподлинно знает, что у дряхлого мага, которого, черт его дери, назначили в его импе (вымарано) аб личный магазин, каждую ночь новая девица. И это все от волшебных снадобий из Эгаре. Дело деликатное и решить вопрос следует анонимно. В его магазине работает еще как минимум десяток обеспеченных штабных, готовых поучаствовать в закупках. Он выражал сожаления, что все поставки от Сен-Мартен для нужд (вымарано) личного магазина, должны визироваться в имперской канцелярии.
Второй плакался, что его выгоднейшие поставки в Запретные Земли, за которые он снова должен был выручить не меньше половины пуда золота, были сорваны головорезами Буше. Он не может обсуждать это публично, так как только благодаря соединенному войску под предводительством Буше удалось спасти восточные рубежи империи. Однако он уверен, что Сен-Мартен, пусть и под другим именем, были бы способны помочь с поставками в Запретные Земли.
Третья, отправляя с весточками толстые пачки билетов имперской канцелярии, писала, что вынуждена создать анонимный счет из-за того, что (хоть никто пока открыто об этом не говорит), но у истинной, старейшей аристократии империи связи с Сен-Мартен теперь не приветствуются. Некоторые ее почтенные подруги, коих имен она так же не будет называть, заключили договоры через посольство (вымарано), некоторое посольство. Но эти заграничные варвары, хоть им и хватает ума не пускать магов и ворожей в политику, не принимают монет с чеканным ликом императора. Они принимают лишь чистое серебро и золото. И, по слухам, в королевстве, лежащем в Запретных Землях, цена золота ничтожно мала. Если бы только у совета Сен-Мартен было бы сострадание к ее бедам! Если бы они могли хоть формально учредить не отягощенную слухами иностранную компанию для таких благородных страждущих, как она. Если эта компания стала бы торговать золотом, то никакого дополнительного обеспечения со стороны Сен-Мартен не потребовалось бы. Ведь золото не меняется в цене.
И так далее.
Возможно, дело было в Пропащей Полли. У Элизы на губах начинала играть нервная улыбка, грозившая перерасти в истерический смех, каждый раз, когда она читала сводки от банка Поллибиум. Она не могла смириться с таким названием. Не удивительно, что Сен-Мартен не хотели заключать сделки с партнером, который выглядит, как дурная шутка. Но, с другой стороны, Полли проигнорировала все идеи Элизы по созданию вооруженной охраны ее предприятия, с учетом сложности прохождения леса, окружавшего Запретные Земли. Вместо этого Полли слезно молила найти ей еще больше стоящих счетоводов. Как будто именно от них, а не охраны, зависела ее жизнь. Элиза не понимала этого, но она понимала другое – Элиза выбирала холст и рамки, на котором подчиненные рисуют образ ее будущего. Она выбирала то, что хочет увидеть, но не то, как именно должен работать их талант.
Конечно, она не рассчитывала, что Сен-Мартен расщедрится на создание независимой ветви для Поллиб… для Пропащей Полли, не умеющей выбирать названия. Она лишь хотела дискредитировать тайну поставки мерзкого «варенья» для магов и создать кабальный контракт для главного торгового предприятия империи. Без этого дальнейшие шаги были бы несколько сложнее.
За последние четыре недели дела, творящиеся вокруг, и не думали успокаиваться. Даже среди магов произошел раскол – большая часть из них верила, что Гилберт очнется. Другие же желали переучреждения всего плана, так как считали, что оный верховный магистр добился недостаточно весомого представительства их сословия. Дрязги тянулись с редкими всполохами пока подавляемых конфликтов.
При этом ее собственные дела шли слишком медленно. Если б не заморские жевательные листья, получаемые на имя сначала первого, а затем четвертого владельца счетов, Элиза вряд ли смогла держаться на ногах – болезнь давала о себе знать.
В первую неделю она еще держалась, надеясь, что удастся выбить захватчиков, но затем все же начала работать и над созданием пути в Запретные Земли для беженцев из числа своих вассалов. Постыдно, но жертвы росли.
Если не считать всполохов дурноты, Луис так и не объявился, зато стали приходить вести о таинственной гибели людей у самых границ Запретных Земель. Сначала Элиза списывала это на вылазки остатков дружины Бенуа и на попытки магов напомнить о собственной значимости перед лицом волшебной напасти, исходящей из этого их Эгаре.
Путь проложить едва ли удалось – караван, сотрудничавший с банком Полли, решился перевозить не более чем одну семью за раз.
Наверное, так же медленно, шажок за шажком, вынуждены решать свои задачи все, у кого нет нужных связей. Что бы она ни думала о собственной жизни и происхождении. Она металась в самом низу.
Так прошла еще неделя. И суматошно промелькнула еще одна.
Элиза вспоминала об этом, сидя на камне на самом краю плота, и глядя на гладкую мутную поверхность озера, переходящую в вечерний туман. По воде бежали маленькие волны – они рождались и тут же сбегали из-под бревен, в которые упирались ее испорченные сапожки. На одном из них (помимо вынужденного подобия калоши) красовался крепкий замок и чугунный обруч с цепью, ведущей к камню.
Если не считать упавшей без чувств «горничной», приземистого домика и множества припасов, на обширном плоту теперь не было никого и ничего. Перекупщик имел неприятную особенность наделять подозрительных продавцов и покупателей своеобразными грузилами на случай сложностей в переговорах.
Что-то стукнулось в бревна снизу. Возможно, это был как раз перекупщик. Тот, с кем он пошел на дно, вряд ли мог всплыть.
Элиза снова позвала горничную. Скоро это уединенное местечко должен был отыскать деревенский голова, которому она обещала вернуть награбленное. Вернее, не слишком приветливые ребята, которых нанял оный голова. К встрече она была до сих пор не готова.
– Смена, суки! – гаркнула она таким голосом, каким ее учили обращаться к дружине на праздниках. «Заклинание», услышанное на прежнем месте работы горничной, подействовало – та тихо вскрикнула и подскочила на бревнах, как вспугнутая кошка.
С секунду она озиралась, заметила Элизу и ахнула:
– Лиза! Лизочка, сейчас! Сейчас же! Найду ключи! – залопотала она. К сожалению, она была непроходимой дурой в этом вопросе – отчего-то верила в то, что является ее лучшей подругой. Только потому что Элиза вырвала ее из лап смерти.
– Утонули, – сипло сказала Элиза и закашлялась. Горло отвыкло от таких экзерсисов.
Кажется, без громких звуков и при снятии оков было не обойтись.
Горничная снова охнула и начала оглядываться, затем в один миг сбросила туфли и пальто и сиганула в воду. Элиза осталась сидеть с приоткрытым ртом, не успев остановить. Однако та довольно быстро вынырнула.
– Под плотом был! – радостно отфыркивая воду, рапортовала она, – а то чего только шляпа снаружи плавает?
Еще через несколько секунд за краем плота показались пуговицы на пузе скупщика. По счастью, ключи от замка остались на его поясе.
Встав и подергав освобожденной ногой, Элиза легонько толкнула камень. Тот плавно съехал и гулко скрылся под водой, прострекотав утягиваемой за собой цепью.
Горничная уже бросилась к гигантской сковороде, служившей здесь вместо очага.
– А как думаешь, сколько у него денег? – спросила она, заворачиваясь в ткань, стянутую с ближайших бочек.
– Ты забыла добавить кое-что, – холодно сказала Элиза.
– Лиза? Ты проголодалась? – обрадовалась она, потирая затылок ушибленный в потасовке.
Возможно, ее непочтительное отношение было связано с тем, что Элиза долго возилась с ее волосами, приводя их в сколько-нибудь приличное состояние и научив завязывать так, как это делали горничные у нее дома.
– Не слишком. Ты забываешь, я баронесса Бенуа, – в который раз сказала она.
– Так мы ж не на людях! – завела она обычные оправдания, – я тебе что скажу: бросила бы ты поскорее это все. Те, которые думали, что у них еще будет как раньше, хуже всех кончали. Я их столько насмотрелась… И Луи этого забудь…
– Какого Луи? – холодно спросила Элиза.
– Да слышала я, как ты во сне все про каких-то детишек бормочешь и Луи…
– Его зовут Луис, – еще более холодно сказала Элиза. Бернард свидетель – раньше она не говорила во сне, – у нас с ним другие отношения. Я его… животом чувствую, – саркастически добавила она и скривилась при виде выражения лица горничной.
– Да… – решив пока отступить сказала горничная, – такова уж наша доля.
– У меня – только моя доля. Если я сдамся от тягот, уготованных простолюдинам, то как я могу зваться Бенуа и владеть кем бы то ни было? – чуть ли не сквозь зубы проговорила Элиза.
– Ну началось… – фыркнула служанка, – выкинула бы ты эти мысли. И Луиса этого. Не бывает «других отношений». Хочешь, я за тебя с ним разберусь. Ты ж меня научила держаться благородно…
Элиза покачала головой – в горничную она успела вбить лишь ничтожную часть нужных навыков. Ее природная кошачья грация помогала скрывать огрехи. На людях она держалась достойно, но при дворе… При дворе поверхностность обучения стала бы заметна сразу.
– Я покажу тебе, что это за гнилой тип. Как пить дать, просто испугался связываться с беглянкой, и все дела. А то и похуже! Сведи меня с ним, – не на шутку загорелась идеей Бланш. Настоящего имени горничной Элиза не знала. Шуточное имя, приставшее из-за сильно смуглой кожи не подходило ей, но другого Элиза не знала.
В принципе, Элиза не пробовала сместить проклятие на другого. Хоть это стало бы в каком-то смысле бегством, но горничная была предана и живуча. Так не пришлось бы мучаться с болезнью. Дела пошли бы быстрее. Так легче было бы добраться до…
Элиза непроизвольно сжала кулак. Левая рука заныла.
– Нет, Бланш, – холодно сказала она, – то есть, просто «нет».
– Ревнуешь, – разочарованно резюмировала горничная, – а он вот сейчас небось забавляется… Кто же он вообще такой, что тебе-то голову вскружил? Хоть намекни, Лиза. А?
– Забавляется, – подтвердила Элиза, касаясь груди, – нутром чую.
– Ты улыбнулась? Так тебе это нравится? – остолбенело спросила горничная.
– У нас другие отношения.
32
«Госпожа Элиза! Я увидела лицо короля. Что делать? Приезжайте!
PS. И герб.
PPS. Появились вопросы по ссудам.»
Письмо застало ее на колокольне уже практически в пригороде столицы. Последнее время курьеры Косого были заняты. На элизины дела доставались лишь голуби. Как ни посмотри, но новые полномочия Тортю приносили и такие плоды – разгром многих преступных схем. Правда Элиза была уверена, что трудности Косого носили временный характер. Ровно так же дела обстояли и во времена возвышения инквизиции – появление новых ретивых работников встряхнуло самые пыльные и грязные уголки империи. Так же и теперь, когда в дополнении обычному надзору на работу заступили новые иллюзорные, непонятные обычным людям, техники. Слава богам, (вернее, Богу), до создания алхимических автоматонов нынешним магам не хватало ни сил, ни ума. Миром до сих пор правила человеческая природа:
Но порядку всегда суждено вернуться, как и новому беспорядку. К тому же, маги и книгочеи современности не могли призвать дождь или поразить молнией врагов, как в легендах из прошлого. За редким исключением, вроде Самуила или верховного магистра. В конечном счете, уклад останется неизменным. Крестьяне продолжат производить еду из того, что родится на земле. В шахтах продолжат добывать руду и уголь, что лежат под поверхностью ойкумены. Второго печатного пресса не изобрести. Как не изобрести заново человеческую речь. Теперь удел идеалистов и подвижников – лишь встряхнуть от пыли покрывало, сшитое тысячелетия назад и на тысячелетия вперед. И при этом, возможно, преподнести проблем Косому. Но не больше.
Как и ей. Голубь улетел! Улетел, гад! Что это за почта такая?!
Как вообще можно принимать серьезные послания, не видя лица курьера?!
Когда и как могла появиться возможность встретить нового связного Косого, Элиза больше не представляла. А ведь она ожидала возобновления поставок от Полли или хотя бы разъяснений касательно пути для ее беженцев, которым, по слухам, завладели какие-то разбойники.
Вот в чем самая большая беда, а не с магами.
И в том, что она до сих пор не смогла выбить себе тайное приглашение ни на один из столичных раутов. И в том, что Сен-Мартен до сих пор медлил лезть в капкан.
Элиза зажмурилась от нового приступа.
Нет. Совсем не так!
– Лиза, что-то случилось? – встревоженно спросила горничная.
– Да. Случилось то, что я – дура, – проговорила она. Ее изначально пренебрежительное отношение к магам за время ее «изгнания» укреплялось не одну сотню раз. Но она могла ошибаться. Ведь с того момента, как Буше завяз в ее землях, император ничего толком не предпринимал. А ведь повсюду царил пока подспудный разброд. При этом он, возможно, знал о ее проклятии – попытки схватить ее, принимавшие за последние дни самые гротескные формы, не могли происходить без его ведома. Элиза всегда знала, что уничтожать императора противоречит правилам, потому его личность она исключила из всех рассматриваемых ею уравнений, предпочитая заниматься лишь его вассалами. Ведь если не останется тех, кто сможет казнить ее раньше завершения плана, то не важно по чьему распоряжению они действовали. Достаточно лишить исполнителей возможностей или верных сведений, или желания, или жизни, или самого желания жить.
Но подобный благообразный образ мыслей Элизы был присущ далеко не всем.
Император удостоил ее личной аудиенции. Сказанное было сказано именно ей. Хоть он и был лишь тенью по сравнению с достойными предками, но он был еще сравнительно молод и прозорлив. Он не мог обращаться к ней – Бенуа – как к простому вассалу.
Она вспомнила, что император поведал ей про недоимки в казне и намекнул, про то, что они могут превратиться во что-то до или после его смерти. Тогда ей показалось, что это формальная попытка смягчить их взаимную необходимую ненависть, показав подобие сговорчивости. Но в этих словах могла быть и иная причина, иной намек. И, похоже, она, к своему стыду, пропустила его мимо ушей.
Даже если намека и не было, хорошего было мало. Стоило только внимательно посмотреть на произошедшее.
В ее лице императору доходчиво продемонстрировали то, что даже человека с длинной родословной, отпрыска Бенуа, верную дочь Церкви, можно запросто проклясть. Без оружия, без яда, без похищения. Причем тот, кто создавал проклятье, оставался за кулисами.
Элиза самую малость разбиралась в шантаже и теперь не представляла, как подобное обстоятельство могло оказаться вне ее поля зрения.
Но следовало действовать дальше.
– Приглашение задерживается, – холодно сказала Элиза, – поэтому придется прорваться к советнику…
Элиза протянула в сторону руку, потеребив в воздухе пальцами. Она обдумывала лучшую кандидатуру, которая смогла бы привести ее к советникам.
– Не дам, – строго сказала горничная.
Промолчав Элиза снова нервно дернула указательным пальцем в ожидании целебного листочка.
– А я не дам, – нагло заявила горничная, – и Луису расскажу.
Элиза досадливо цокнула.
– Ты так и месяца не протянешь. Что тебе пишут-то? – спросила Бланш.
– Просят наведаться в банк.
– Ума не приложу. Если б ты не разбазаривала столько денег на свои махинации, то уже бы и правнукам скопила… И ради чего?!
В последние дни сквозь ее ру… руку прошло и правда несметное число денег.
– Чтобы…
– Да помню я, – нагло перебила горничная, – наказать там кого-то, и чтобы у них не было выбора, кроме как отменить приговор твоим рыцарям. Но думаешь родным этих твоих рыцарей все это нужно? Давай уедем куда-нибудь? Давай на юг? Говорят, морская рыба там совсем другого вкуса. А то я уже видеть это не могу…
– Повторю: увольняйся, – процедила Элиза.
– Да не то, – отмахнулась горничная, – ты каждый день и ночь каких-то страшенных людей в порошок стираешь. Иных одним взглядом, одним движением руки заставляешь свои штопанные сапожки целовать. Деньги льются рекой, а ты с каждым днем все больше чахнешь. Ты ж помираешь, дура! Вернее, помираете, госпожа Элиза.
Горничная сумела сделать почти идеальный реверанс в ответ на ее грозный взгляд через плечо.
– Этот прохвост тебя все равно не оценит, – тихо добавила горничная, когда Элиза снова отвернулась.
– Как рапира? – сменила тему Элиза и шагнула на лестницу вниз.
– Живая… кажется… – горничная провела рукой по пальто.
Все попытки перековать лезвие заканчивались неудачей. Через несколько часов новый металл откалывался, приводя оружие в изначальную плачевную форму. После импровизированной переписки с дворецким она решилась на небольшой эксперимент. Элизе вспомнился закон сохранения твердой материи. Перекованное лезвие – все, что осталось от дворецкого. Гардой и противовесом пришлось пожертвовать. С тех пор прошло уже несколько дней, но рапира не пыталась прийти в сломанное состояние. От нее остался лишь крепкий стальной шип с незащищенной рукоятью.
– Купи воды. Мы проведем вечер в яблоневой роще, – подняла руку Элиза, указывая на далекую усадьбу.
– Это, – горничная мотнула головой, – при резиденции маркграфа?
– Титула маркграфа уже лет пятьсот не существует, – поправила Элиза, – но да. Там.
Дело было не только в попытке тихо пробраться в аристократическое общество, какое можно найти в пригороде столицы, чтобы доподлинно узнать показываемые прилюдно настроения. Среди защищенных от веяний времени старых яблонь могли еще сохраниться разумные сильфиды. Они могли бы прояснить некоторые вопросы.