– Я держу! Держу его! – Голос доносился сзади, и пухлые руки сдерживали тело Жени. Он видел, как обозлённый силуэт поднимался, и в истерике задёргался в объятиях толстяка. – БЕЙ ЕГО! БЕЙ!
– ОТПУСТИ МЕНЯ, УРОД! – Он сам удивился звериному рёву в своём голосе и понял, что рёв этот показывал лишь малую часть всего гнева.
Страх заставил его разум мчаться и действовать быстро. Женя с силой наступил на ногу державшему ему толстяку, услышал, как тот вскрикнул, и почувствовал, как мёртвая хватка ослабла. Он тут же вырвался из неё, и тут крепкие руки сжали его плечи. Женю метнули в стену, и он будто ощутил, как душа его отделилась от тела после такого удара. Как только он снова овладел своим телом, кулак врезался в его нос, и оттуда брызнул фонтан крови. Голова сильно откинулась назад и ударилась о твёрдые кирпичи. Женя получил слабое сотрясение мозга, но здесь, в бесконечном коридоре пляшущих теней, он этого не заметил. Глаза его горели, и огонь этот гасил собой боль в кисти, голове и спине, к которой начала прилипать футболка несмотря на холод.
Мир перед глазами начал расплываться, и лишь когда Женя ударился лицом об камни, он понял, что его повалили. Не позволяя себе медлить, он упёрся руками о землю и начал вставать, но тут же носок тяжёлого ботинка вырвал кусок его верхней губы. Он снова рухнул, и кровь стекала с его лица бесчисленными ручьями. Женя попытался встать, но сразу же с двух сторон по его рёбрам прокатился град ударов, и по-настоящему он испугался именно тогда, когда услышал хруст собственных костей.
– ТЫ МЕНЯ ВЗДУМАЛ УДАРИТЬ?! МЕНЯ?! – Голос был полон ярости, и ярость эта ясно чувствовалась в мощных ударах. На футболке Жени стали проступать пятна крови, и текла она с его тела, казалось, отовсюду, окрашивая собой молчаливые камни. – ТЫ РЕШИЛ ПУСТИТЬ МНЕ КРОВЬ, СОПЛЯК?! – И мощный удар взорвал его правый бок болью.
Женя услышал быстро удаляющиеся шаги и улыбнулся бы, если б не умирал. Та девушка бежала и спасала свою жизнь. Значит, он всё же помог ей, а не просто выступил окровавленным мешком для битья. Хоть и под градом ударов, он всё же стал героем, совершившим подвиг и спасшим чужую жизнь.
Главное теперь остаться в живых.
Женя использовал последние силы и резко вскочил, почувствовав острую боль в верхней части живота. Он вцепился в Бородатого, не без удовольствия заметив кровь на лице последнего, но его тут же откинули назад и с силой сжали шею. Женя видел перед собой скрытое тенями лицо здоровяка, искажённое маской возбуждения и гнева, и почувствовал, как толстые пальцы давят ему на шею и перекрывают доступ к кислороду. Его рот бесшумно шевелился в попытках схватить хоть немного воздуха, а руки вцепились в руки толстяка. Он видел стоящую во мраке девчонку и её светлые глаза, с тревогой смотрящие прямо на него. Видел подходящий силуэт, всё отдаляющийся и отдаляющийся в сознании. Его лёгкие превратились в пустой вакуум, и боль от душащих пальцев стала бледнеть, утопая во тьме.
Понимая, что теряет сознание, Женя со всей силы врезал здоровяку меж ног, и воздух тут же ворвался в грудь, породив неистовый кашель. И пока Женя приходил в себя, а толстяк, стоя на коленях, его проклинал, крепкие пальцы вжались в его плечи и мигом развернули. Бородатый нанёс мощнейший удар в челюсть, откинув Женю на несколько шагов. Он пытался держаться на ногах, но всё же рухнул, и колено его взорвалось болью, когда угол камня распорол кожу.
– ОСТАНОВИСЬ! – Голос принадлежал девчонке, и Женя не смог подавить сдавленный стон облегчения, вырвавшийся из его груди. Казалось, он был глубоким колодцем, доверху залитым свежей кровью, и сейчас все жители безудержно пали жертвой жажды, из-за чего практически опустошили этот колодец, оставив лишь малую часть крови на самом дне. – ПЕРЕСТАНЬ, ПОЖАЛУЙСТА! ТЫ Ж ЕГО УБЬЁШЬ!
За этими словами не последовало ни единого удара, и Женя так и остался лежать на земле. Холодный ветер пронизывал его тело насквозь, и он не сомневался, что проснётся завтра больным, если вообще сможет проснуться. И несмотря на то, что сам он был разукрашен собственной кровью, вытекавшей из разбитой и вспоротой кожи, что боль устраивала пожар чуть ниже груди, а затылок его был готов взорваться, и мир уходил у него из-под ног, всё-таки Женя смог встать, хоть перед этим и упал два раза. Кровь стекала по лицу, образуя алую маску ненависти, и луна осветила блики горящих, полных злости глаз.
Он поднял руки, сжал кулаки и принял боевую стойку.
Орёл истекал кровью, но не опускал крылья.
– ТЫ ХОЧЕШЬ ЕЩЁ ДРАТЬСЯ?! – Бородатый был не в себе, и слюни слетали с его рта при яростном крике. – ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ПРЯМО ЗДЕСЬ ТЕБЯ ПРИКОНЧИЛ?! – К нему подбежала девушка и через секунду обняла, что-то торопливо нашёптывая на ухо.
Девчонка, похоже, успокаивала его, и у неё явно это получалось. Бородатый обнял её и остался так стоять. Женя смотрел на них и прилагал последние усилия, чтобы не рухнуть прямо перед ними. Мир потихоньку уплывал от него, постепенно превращаясь в маленькую тёмную точку, но всё же Женя не позволял себе терять сознание и продолжал стоять, чувствуя текущую по лицу кровь.
Бородатый мягко отпрянул от девчонки и направился к нему. Когда он подошёл вплотную, их взгляды встретились, и оба они смотрели друг на друга с палящей ненавистью.
– Послушай сюда, говнюк. – Он положил руку Жене на плечо, и тот невольно вздрогнул от этого жеста. – Тебе очень, сука, повезло, что моя девушка здесь. Если бы не она, то я бы точно размазал твои мозги по этим камням. Ты в это веришь? – Женя молчал, и Бородатому пришлось продолжить без ответа. – Мы уходим. Ещё раз встретишься у меня на пути, – он понизил голос, – я тебя прикончу, понял? И не вздумай идти в полицию, парень. Ты об этом очень пожалеешь, ты это понял?
Он развернулся и зашагал прочь от Жени. Обнял за талию девчонку и махнул здоровяку рукой, чтобы тот следовал за ними. Все трое покидали этот лунный коридор, и когда они полностью скрылись за углом, ноги Жени подогнулись, и он тут же рухнул вниз, позволив себе застонать.
Он понимал, что ему, скорее всего, сломали пару рёбер, и будто чувствовал их – палящих ярким огнём боли. Правая кисть продолжала ныть и, по прогнозам Жени, после того, как адреналин исчерпает себя в его крови, наутро он не сможет сжать её в кулак или хотя бы пошевелить пальцами. Голова раскалывалась, и крупные трещины головной боли шли именно от затылка, этого эпицентра нарастающих помех. Всё тело болело и казалось неисправным механизмом, скрипящим и разваливающимся на ходу. Силы покидали его, и лишь подступающая рвота смогла их вернуть. Стоя на четвереньках, Женя извёрг из себя обед, издавая тяжёлые стоны и задыхаясь от колющей боли в верхней части живота.
Но он не жалел, что заступился. Пусть сейчас он и был похож на живой труп, всё же был уверен, что поступил правильно, и поступок его спас жизнь той девушке. Лицо Жени покрывала кровавая маска, и на маске этой появилась невероятно слабая, но победная улыбка человека, осуществившего свою мечту.
Хоть и окрашенный собственной кровью, он победил. Победил свой страх и все сомнения окружавших его людей. Всё же он совершил подвиг и стал героем. Героем безызвестным, тихо умирающим в узком коридоре из тёмных кирпичных домов. Героем для самого себя и для той девушки, которую он спас. Скорее всего, она забудет его уже через пару месяцев, но это не важно. Он защитил её и поступил правильно. Так, как поступил бы настоящий герой.
Он осуществил свою мечту, и сильный орёл взлетел в его душе, ворвавшись в небо победы и счастья.
Женя пополз на четвереньках к ближайшей стене с одним лишь желанием: прислониться к ней и немного отдохнуть. Но вспомнив про ранец и находившуюся там бутылку тёплой воды, пополз туда, старясь не царапать колени об углы камней.
Мимо него пролетел светлячок.
Женя остановился и поднял голову, взглянув на зависший в воздухе фонарик. Хоть левый глаз и заплыл, а сознание потихоньку оставляло его одного, всё же он ясно смог увидеть два чёрных глаза, следящих за ним. Да, именно за ним. Их взгляд был оценивающим и будто сканирующим, так Женя чувствовал, как он скользит по его телу, подмечая каждую деталь.
И ему это не нравилось.
Эти глаза были открытым окном в его самые потайные кошмары, и через окно это могли просочиться все жуткие монстры, которых только способны выдумать люди. В этих маленьких глазках Женя видел зло, что за всё своё время удалось скопить миру. Это были глаза, открывающие ворота в Ад, и через них на Женю глядел сам Сатана. Он не мог знать, не мог видеть этого, но тем не менее он чувствовал, что светлячок этот очень внимательно его изучает.
Почувствовав внезапный прилив ненависти, Женя плюнул в него кровью, заплескав алым его светящееся брюшко. Светлячок тут же улетел, оставив истекающего кровью паренька одного. Он дополз до стены и, с трудом прислонившись к ней, заплакал. Слёзы его смешивались с кровью и огромными каплями падали на испачканную футболку.
Он победил.
Победил…
Глава 10
Осознание
– Дайте антидепрессанты.
– Какие?
– Любые, двадцать пачек.
Фармацевт с удивлением посмотрел на неё. Катя заметила в его взгляде недоверие и, как ей показалось, слабый испуг.
Она так и вышла из больницы: в прилипшей к телу майке, порванных и окровавленных джинсах и выданных медсестрой тапочках. Она не понимала, куда идёт и идёт ли вообще. Взгляд её серых глаз был пуст и ничего не выражал, лишь редкие слёзы стекали по бледным щекам. Ноги сами вели её к дому сквозь бесконечные улицы, ставшие для неё сменяющимися картинками. Многие люди толпами стояли на дорогах и подолгу смотрели наверх, пока Катя протискивалась меж ними, нашёптывая имя мёртвого сына.
Ей отказали в выдаче тела ребёнка под предлогом того, что не имеют на это права, и поместили его в морг, куда её – женщину, обезумевшую и готовую перегрызть глотку любому – даже не думали пускать.
Она продолжала идти под холодным светом фонарей и пропадала в тенях узких переулков. Спотыкалась об острые камни и выходила на проезжую часть, пока яростные выкрики водителей пытались долететь до её сознания. Она всё шла, и холодный ветер подхватывал взлохмаченные волосы и пронизывал тысячами иголок всё тело, содрогающееся от холода. Одинокая женщина не замечала голых веток кустов, царапающих её кожу и пускающих кровь. Она не заметила пробежавшую мимо девушку, чью нижнюю половину лица и оголённую грудь будто облили ведром крови. Её ноги равнодушно преодолевали глубокие лужи, и лишь благодаря пожилому мужчине, что резко дёрнул её на себя, она не врезалась в столб.
Ноги несли её к дому, но душой она тянулась в морг, и пролежала бы там тысячелетиями, если бы её насильно не выпихнули оттуда эти грёбаные врачи.
Около дома Катя, сама не до конца понимая, что делает, зашла в аптеку. И вот сейчас, стоя перед этим козлиной-фармацевтом, она просила его дать ей антидепрессанты. Кучу антидепрессантов.
– С вами всё в порядке, девушка?
Он взглянул на её окровавленные джинсы и взглядом прошёлся по телу. Катя привыкла к подобному взгляду мужчин, жадно поедающих глазами её формы, но сейчас фармацевт смотрел на неё с лёгкой тревогой и вроде как заботой, готовой сорваться на неё мягкой пеленой нежности.
И её это начало бесить.
Она не нуждается ни в чьей заботе и уж тем более понимании. Никто, абсолютно никто на этом свете не способен её понять и полюбить. Потому что никто этого и не умеет. Любовь в мире умерла вместе с её рождением – рождением Екатерины Мальцевой, этой отвратительной жены и ужасной матери.
Она набрала в грудь как можно больше воздуха и спокойно проговорила:
– Просто дайте мне грёбаные антидепрессанты и не злите меня.
Катя подняла глаза, зная, что увиденное в этих глубоких зрачках испугает фармацевта и даст понять, что с этой женщиной лучше не шутить. Она понимала, что каждый прохожий, каждый человек, с которым она недавно разговаривала, считал её сумасшедшей, и мнение это было оправдано её видом – неопрятным, пугающим и заставляющим держаться подальше. Мужчина, только взглянув в эти серые безумные глаза, сразу всё понял и молча достал двадцать запрошенных пачек.
Он выложил всё на кассу и неуверенно сказал:
– С вас… двадцать две тысячи триста пятьдесят рублей.
Катя медленно запустила руку в карман, и фармацевт невольно подумал, что либо девушка находится под чем-то, либо убита ужасным горем. Но глаза её оставались ясными, а в голосе слышалась настойчивая твёрдость, в нотках которого не было ни намёка на какое-либо опьянение. Девушка была трезва и опасна, а взгляд её безумных серых глаз объяснял это красноречивее любых в мире слов. Фармацевт решил не спорить с этой сумасшедшей и во всём ей потакать, лишь бы она быстрее ушла отсюда.
Пройдясь по гладкой поверхности кармана джинсов, Катя осознала, что оставила свою толстовку у того горящего здания, их бывшего дома, а вместе с ней и кошелёк с деньгами и документами. Ужаснулась она лишь на секунду, но потом вспомнила, зачем пришла, и успокоилась. Её теперь не будут волновать ни деньги, ни куртка и документы, ни погибший сын, которого она несла на руках, казалось, полвека назад. Она встретится с ним и будет укачивать его столько, сколько того захочет её малыш.
Её Миша…
Катя достала руку из кармана и равнодушным тоном произнесла:
– У меня нет с собой денег. – Её слабый хрип вновь насторожил фармацевта, и тот невольно сморщился, услышав её голос. – Я могу занести завтра. – Ужасный, полный тоски и отчаяния смех вырвался из обтянутой майкой груди, и он ясно раздался в почти пустом аптечном зале. – А нет, не смогу. Давайте я тогда… – Она замолчала на полуслове и с ужасом уставилась на продавца, стоящего по другую сторону кассы. Молчание повисло в воздухе и давило своей тяжестью. Фармацевт видел, как в её глазах на поверхность проступало осознание, и осознание чего-то плохого.
Может, даже ужасного.
После долгой паузы Катя выдохнула:
– Твою мать, – и оперлась о стеклянную витрину. Осмысление происходящего накатило на неё со смертельной стремительностью, и тело её вновь начало трясти. – У меня же дом взорвался… – И, посмотрев на фармацевта, она потеряла сознание.
Лишь на миг она очнулась в палате больницы и увидела маленький жёлтый огонёк, повисший в воздухе напротив окна. Приподнявшись на одном локте и не заметив, что лежит полностью голая под одеялом, Катя крикнула ему:
– УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! ПРОВАЛИВАЙ НА ХРЕН С ЭТОГО МЕСТА!!! – И почувствовав подступающие слёзы, она уткнулась в подушку и застонала.
Глава 11
Последняя стадия
На следующий день город покрыли густые облака, и жители Петербурга ничуть не удивились такой погоде – обычному пейзажу их бесчисленных дней. Но чуть ли не каждый с интересом обсуждал прошедшую ночь – такую аномально красивую и прекрасную, подарившую сотни и сотни незабываемых снимков в ленте галереи. Заполненное сияющими фонариками небо надолго осталось в памяти тех прохожих, что смогли лицезреть свет маленьких солнц вживую. Той самой ночью в отражении тысяч направленных вверх глаз отдавались жёлтые лучи множества светлячков, окутавших город мягко светящимся одеялом. Репортёры тут же включили свои камеры, и уже с утра во многих квартирах, пока их хозяева собирались на работу, телевизоры заполнили снятые с разных ракурсов картины сияющего неба, в то время как ровный голос ведущего описывал происходящее.
Телефоны разрывались от огромного потока звонков всех тех, кто спешил поделиться эмоциями и обсудить с кем-то такую красивую аномалию. Школьные коридоры, вестибюли гостиниц и залы бесчисленных кофеен Петербурга – все они сегодня стали эпицентрами удивительных возгласов, эмоциональных разговоров и яростных споров насчёт того, что же это было: отголоски плохой экологии или предвещание наступающего апокалипсиса?
Близкие подружки, выбирая себе новые туфли, без умолку делились собственными впечатлениями и мыслями о том, какой романтичной была бы эта ночь, если бы им, уже работающим женщинам, было по пятнадцать лет и они бы чувствовали на своей талии крепкую руку их первого парня, пока сами смотрели бы на сияние подмигивающих фонариков.
Собравшиеся на следующий день метеорологи перепирались друг с другом, хоть их беседа и началась довольно спокойно. Одни, основываясь на логике и здравом рассуждении, заявляли, что светлячки слетелись в город, скорее всего, из-за резкого изменения климата и зоны их обитания, что, безусловно, могло быть вызвано стараниями людей. Другие же настаивали на возможности ещё одной аномалии, о которой и предупреждало «пришествие» светлячков. Но, к удивлению многих метеорологов, среди них оказались и те, что были помешаны на религии, хоть и просматривали безбожное небо каждую неделю. Они со всей фанатичностью доказывали, что светлячки эти – вовсе не безобидные жуки, а самые настоящие посланники Ада, и Бог покарает всех тех, кто осмелится смотреть на них слишком долго! Они кричали и кричали, стараясь добиться общественного понимания и поддержки, но добились лишь мгновенного увольнения и захлопнувшуюся дверь.
Главной темой утренних программ на протяжении нескольких дней оставалось только сияющее небо, и с каждым новым днём рождалось всё больше новых споров, рассуждений и теорий, создающих кучу вопросов. Город переживал случившееся с ним ночью 17 мая 2020 года и со временем снова вошёл в привычное русло обычной жизни, но ещё несколько последующих дней многие люди подходили к окнам своих домов и подолгу всматривались в бесконечное небо, надеясь не увидеть там ни одного мигающего фонарика.
Окраины города были оклеены различными плакатами – агрессивными, написанными от руки и до жути религиозными. Вызывающе-красный плакат, полностью закрывавший собой дорожный знак, кричал прохожим огромными чёрными буквами: «ПОКАЙТЕСЬ В ГРЕХАХ СВОИХ!!! ИБО СВЕТ ИХ И СИЯНИЕ ПОГЛОТИТ НЕЧИСТЫХ СВОЕЙ ТЬМОЙ!!!» Но больше всего город заполнили другие плакаты, что разрывали сотрудники ЖКХ изо дня в день на одних и тех же местах. Был он бледно-серым, и в самом его центре, чуть ли не занимая всю площадь рисунка, был изображён огромный светлячок, смотрящий на прохожих глубокими алыми глазами, что, казалось, следили за тобой до тех пор, пока ты не поворачивал за угол дома, натыкаясь на точно такой же плакат.
Жители города продолжали смеяться и жить своей обычной жизнью, но теперь в их улыбках чувствовалась слабая напряжённость, а в искреннем смехе – хоть и призрачная, но всё же тревога. Петербург начал забывать когда-то прошедшую ночь, но в сердцах ещё многих людей таился хорошо скрытый страх, и подмигивание множества солнц, окрасивших собою небо, страх этот только усиливало, хоть он так и оставался на подсознательном уровне.
Светофоры работали так же, по радио крутили те же песни, и мужские журналы не переставали скупаться. Но подобно густому туману над всеми крышами, простирающемуся вдоль города, повисло тягучее напряжение, и лишь некоторые жители находили в этом свою прелесть, свою притягательность.
Молодые жёны стали замечать, что в постели их мужья начали походить на диких зверей, и движения их теперь были жёсткими, лишёнными какой-либо нежности и приносящими тонну боли. Сами женщины чувствовали слабую дрожь в своих руках, когда ходили на маникюр. Что-то тревожило их сердца и время от времени сжимало всю грудь, заставляя без причины поднимать взгляд на небо и всматриваться в него, надеясь там ничего не увидеть.
Младенцы в роддомах не переставали плакать ни на секунду, и уже через два дня в больнице у всего персонала раскалывалась голова от пронзительных визгов малышей. Крики их, казалось, были беспричиными и являлись лишь примером того, как ярко проявляется стадное чувство среди младенцев, стоит лишь одному зареветь, но тем не менее одна медсестра нашла что-то общее между криком детей и собственной тревогой.
Город продолжал жить, не зная, что болен смертельной болезнью. И болезнь эта перешла в последнюю, неизлечимую стадию.
Часть 2
СВЯЗУЮЩЕЕ ЗВЕНО
They say the end may come
“Out For Blood”, Valley Of Wolves
Глава 12
Обрести гармонию
– Так что случилось? Может, всё-таки расскажешь, а?
Егор посмотрел на него, и Влад снова поразился, как контрастно выделяются тёмные мешки на бледном лице его ученика. С самого утра Влада тревожили эти сухие красные глаза, взлохмаченные волосы Егора и его пустой взгляд, что был сегодня на всех уроках. Всю неделю он не приходил в школу и явился лишь в пятницу с небольшим опозданием, но всё же пришёл. И Влад обязательно провёл бы с ним воспитательную беседу, если бы не увидел его внешний вид: грязная одежда перекошено висела на нём лохмотьями, невероятная бледность кожи и слабость в голосе слегка напугали Влада и заставили оставить Егора после уроков.
И вот сейчас он как раз таки и проводил с ним беседу. Правда, не совсем по-педагогически. Они находились в одном из небольших баров, и каждый из них уже успел пропустить по паре кружек пива. Егор был несовершеннолетним, и за то, что Влад сейчас сидит с ним здесь, он совершенно точно мог бы получить по шее, если бы его учителя не знали в этом месте так хорошо. Многие ученики Влада частенько здесь собирались и поначалу прятали лица, когда замечали его сидящим у барной стойки, но вскоре он дал им понять, что бояться его не стоит. Поджилки их могут начать трястись только в том случае, если кто-нибудь из них сболтнёт руководству, что и он тут нередкий гость.
Мягкий свет ламп ложился на больное лицо Егора, делая мешки под глазами ещё темнее. Он отпил немного пива и сказал:
– Спасибо, что позвали и угостили. Но… – Он замолчал, так и не договорив фразу. Его пальцы нервно стучали по барной стойке, выбивая кривой, неказистый ритм. Почувствовав боль в пальцах, Егор остановился и уставился на полувыпитую кружку, пытаясь увидеть ответы на свои вопросы в поднимающихся кверху пузырьках. – Я просто… не знаю. – Он с тоской посмотрел на Влада. – В последнее время у меня всё идёт через задницу, но проблема не в этом, далеко не в этом. Я будто… будто чувствую, что внутри меня сгнила какая-то часть, которую я пытался в себе развивать. Наверное, её можно назвать моей светлой стороной. – Егор прислонил палец к губам и машинально мотнул головой. – Нет, не совсем так. Больше это похоже на мои лучшие качества. Да, именно на них. Я всегда старался поступать правильно и только так. Даже если самому мне от этого может стать только хуже. – Он нелепо улыбнулся и пожал плечами. – Так уж меня воспитали.
Влад внимательно смотрел на него, пытаясь найти хоть небольшую каплю лжи в этих уставших глазах. Но поняв, что Егор говорит вполне искренно, он спросил:
– Так получается, что в тебе была какая-то часть, которая символизировала твои лучшие качества, и она, как ты говоришь, сгнила внутри тебя, так? – Егор слабо кивнул, снова опустив взгляд вниз. – Ага… Выходит, ты по этому поводу убиваешься? Ты не доволен тем, кем являешься в данный конкретный момент, я правильно говорю?
– Да, но не совсем. – Он полностью опустошил кружку и почувствовал, как холодное пиво разливается по стенкам его горла и наполняет своей прохладой расслабленное тело. – Спасибо, я больше не буду, мне ещё домой возвращаться. А насчёт того, что вы сказали…
– Давай на «ты», Егор. Мы всё-таки в баре, и хоть на какое-то время ты можешь забыть, что я твой учитель. Сейчас я просто твой друг, договорились? Никаких формальностей и уж тем более никакой официальности, хорошо?
Повисла тягучая тишина, и лишь стук множества кружек да грубый мужской смех разносились по небольшому бару, стены которого впитали в себя запах пива ещё с середины 20-го века. Где-то в углу одна из официанток громко возмутилась, что какой-то мужлан ударил её по заднице, после чего раздался ещё один шлепок. Мягкий свет залил собою многие улыбки, и лишь в одной паре красных глаз он отражался холодными бликами, что насторожили бы любого, увидевшего их.
Подняв взгляд на бородатое лицо своего преподавателя, приведшего его в этот бар и предложившего ему стать новым другом, Егор сказал:
– Ладно, договорились. Вы… то есть, ты сказал, что мне не нравится то, кем я сейчас являюсь. – Он набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. – Это правда, но лишь отчасти. Дело в том, что я всегда знал, кто я и что внутри меня находится. И вот это самое «что» мне удавалось довольно долго сдерживать под замком, но…
Егор посмотрел в глаза Влада и предельно серьёзно спросил, чётко выговаривая каждое слово:
– Я могу тебе доверять?
– Да, мне можешь. Всё, что будет сказано за этой стойкой, – крепкая рука похлопала по твёрдому деревянному покрытию, – останется только за этой стойкой. Так что не волнуйся на этот счёт. Я умею хранить секреты.
Голубые зрачки в обрамлении окружавших их алых сосудов вновь устремились в карие глаза Влада, и тот с печалью заметил, что яркость этих глаз поблекла и уступила место болезненному бледно-голубому цвету.
– Хорошо, я доверюсь и расскажу сейчас то, что ещё никому не рассказывал. Вообще никому. – Посмотрев на своего учителя, Егор успокоился, осознав, что тот понимает серьёзность всей ситуации, хоть пока и не представляет, о чём будет идти речь. – Ладно… – Егор закрыл глаза, сделал пару глубоких вдохов, и вскоре он уже непрерывно вёл монолог, находя спокойствие и доверие в глазах своего учителя. – Короче, в прошлое воскресенье мы с Викой выступали в «У Жоры». Знаете такой ресторанчик, да? – Увидев кивок Влада, он продолжил. – Так вот, после того как мы спели, я решил провести её до дома, и, похоже, правильно сделал, учитывая то, что произошло.
Егор продолжал говорить, и Влад невольно улыбнулся, заметив вспышку энергии в уставших красных глазах. Он его не перебивал и внимательно слушал, отпивая маленькими глоточками прохладное пиво и рисуя в своей голове картины, что доносил до его сознания молодой голос юноши. Алкоголь потихоньку раскрепостил их обоих, и теперь Егор говорил открыто, не стесняясь использовать ругательства и уже не смущаясь, обращаясь к Владу на «ты». Рассказ его всё больше приобретал эмоциональные краски, и совсем скоро Егора приходилось чуть успокаивать, потому что его звонкий голос начинал заставлять оборачиваться многих посетителей. Руки его не переставали плавать в воздухе, и жестикуляции этой мог позавидовать любой артист, что пытался добиться признания на первых прослушиваниях. Он всё продолжал говорить, и стрелка на подвешенных на стене часах не спеша проползала новые и новые отрезки, оставляя десятки минут позади.
Остановился Егор лишь тогда, когда к ним подошёл бармен:
– Не хочу вас прерывать, но, по-моему, вам следует чего-нибудь выпить, юноша. Вы всё говорите и говорите – у вас наверняка пересохло горло. Не хотите его освежить?
Влад почувствовал на себе неуверенный взгляд и взял инициативу на себя:
– Да, будь добр, Миш. Принеси ему яблочного сока, а мне ещё одну кружечку.
Бармен ушёл, и, убедившись, что их никто не слушает, Егор продолжил:
– Я до сих пор поверить не могу, что это был я. Понимаешь, мне нравилось его бить! Избивать, чёрт возьми! Я так наслаждался видом размазанной крови этого мудака и так улыбался, когда стучал головой по этому грёбаному столу! Я не хотел себе признаваться, но, сука, пришлось! – Он наклонился ближе, и теперь их лица были в сантиметрах друг от друга. – Я чувствовал себя живым, Влад, пока выбивал чужую жизнь из этого мешка с дерьмом. Мне это нравилось и нравилось до усрачки. Чёрт! – Он откинулся назад. – Я чуть ли не кончил, когда услышал хруст его сломанного носа, и мне это тоже понравилось! Я бы избивал его всю ночь, если б меня не остановили! – Его грудь тяжело поднималась, и каждый вдох теперь обжигал пересушенные стенки горящего горла. Только сейчас Егор понял, как сильно он хочет пить. – И именно тогда, той ночью, я перестал быть собой и позволил себе выпустить внутреннего дьявола. Думаю, он есть в каждом из нас, и то, как часто он будет выходить на свет, зависит лишь от прочности замка и стен той клетки, в которой мы его держим. Но мой дьявол… – Егор усмехнулся, и улыбка его была полна печально-сладостной боли. – Мой дьявол куда страшнее многих в этом грёбаном мире. – Его глаза холодно блеснули в тёплом свете ламп. – Честно, я сам его боюсь. Боюсь себя и того, кем я могу стать лишь за долю секунды, стоит замку сорваться с цепи.
– Сок и пиво. Ваш заказ, джентльмены.
Влад, не отрывая взгляда от горящих глаз Егора, протянул подошедшему бармену купюры, и тот, закатив глаза, вскоре удалился, что-то бормоча себе под нос. Егор тут же прильнул к стакану сока и в мгновение ока выпил всё содержимое, после чего сразу же ухватил нить своего монолога и, прочистив горло, продолжил:
– В общем, я к чему. Я просто не знал, что могу быть таким и что мне понравится быть таким. Я боюсь, как бы я не потерял свою лучшую часть. Вдруг когда-нибудь тот, кто раскромсал лицо отца моей девушки, займёт моё место в жизни и станет мной? Вдруг такое произойдёт? Я вот чего боюсь – потерять себя, понимаешь?
Влад вытер пенку пива с верхней губы и, громко рыгнув, залился смехом. Какое-то время Егор тупо смотрел на него, но потом улыбка расплылась на его лице, и вскоре они смеялись вместе, держась в дружеском смехе за плечи друг друга. Они продолжали смеяться и тогда, когда пары глаз в недоумении уставились на них, а из их собственных брызнули слёзы. В небольшом баре на одной из окраин города, облокотившись на барную стойку, искренне смеялись двое мужчин, одурманенных расслабляющим пивом. Один из них был молодым парнем, что явно выглядел больным, но ему это не мешало улыбаться и проигрывать в неравном бою со смехом, пока взрослый бородатый мужчина, по щекам которого текли прозрачные ручейки из смеющихся глаз, обнимал его и прижимал к себе.
Просто в дешёвеньком баре смеялись два добрых друга.
Когда последние смешинки начали сходить на нет, Влад произнёс:
– Только не рассказывай никому в школе, лады? Иначе я тебя больше не возьму с собой в бар.
– Хорошо, не расскажу. И вообще, о чём рассказывать? Мы же сейчас на консультации.
Влад усмехнулся и посмотрел на Егора:
– Быстро всё схватываешь, знаешь об этом? Ну а насчёт того, что ты говорил, – он сделал маленький глоток, – я думаю… Тебе честно сказать?
– Только так.
– Ну, раз только так, то я думаю, что ты в жопе. Это что касается избиения и нанесённых увечий, но раз они сказали в больнице, что на этого мудня напали на улице, то, видимо, решили пожалеть проказника Егора. Тебя же больше интересует твоё психологическое состояние, так?
– Да, но ещё и Вика. Как она будет потом…
– Подожди, сейчас мы говорим о тебе и только о тебе. Ну… и ещё о том чёртике, что сидит у тебя вот здесь, – Влад ткнул пальцем Егору в грудь. – Знаешь, мне очень понравилась твоя фраза, которую ты недавно сказал. Что-то типа того, что в каждом из нас есть свой дьявол, и лишь прочность замка и стены клетки, в которой мы его держим, определяют то, как часто он будет выходить на свет. – Оценивающий взгляд карих глаз прошёлся по Егору и остановился на лице. – Ты слишком умён для своего возраста, и ты наверняка знаешь это и без меня.