Он ещё не истек. Чёрные цифры обещали ему ещё две недели, и Женя решил поверить им. Он положил йогурт в свой ранец (не совсем свой, если учитывать то, что он его нагло утащил из магазина), немного подумал и взял ещё парочку. Держа рюкзак за одну из лямок, он направился дальше, внимательно оглядывая стеллажи с продуктами.

После расставания с Катей Женя впервые в жизни впал в растерянность. Он абсолютно не знал, что ему делать. Был предоставлен сам себе в этом огромном, действительно огромном мире и ощутил его тяжёлое давление на свои плечи. Но спустя какое-то время ответ пришёл сам по себе, хоть и до жути простой.

Идти.

Куда? Хороший вопрос. За ней? Точно нет. Может, он и питал к ней нечто особенное, хотя сам не до конца понимал что именно, но всё же у него сохранилась гордость, и если он сказал, что не пойдёт за ней, значит не пойдёт.

Женя принял решение и тут же удивился, почему эта идея не возникла у него раньше. Но причина была до простоты ясна, хоть и жестока.

Что-то ужасное случилось с городом, да и с миром в целом. Насчёт всего света утверждать точно нельзя, но где-то глубоко внутри крепла уверенность, что Апокалипсис настиг всю планету. Но оставил несколько выживших. И почему бы среди них не быть родителям Жени? Вероятность этого крайне мала, но есть. Поэтому он и пошёл к себе домой. Улицы Петербурга он знал хорошо, так как почти всё свободное время проводил на них.

Но хотел ли он домой? Если быть откровенным, нет.

Когда в школе говорили о семье, о тёплом очаге домашнего уюта и о любви, Женя всегда чувствовал стыд и заливался гневом. Потому что у него этого не было. Дома его ждала вечно орущая мать и отец-невидимка, который постоянно сидел перед телевизором и открывал рот только для того, чтобы приказать своему сыночку сбегать в магазин за пивом. Признаться, Женя ненавидел собственную семью. Ему было не знакомо чувство любви, ведь она никогда не распространялась на него. Он постоянно где-то пропадал, потому что не хотел возвращаться в клетку родителей. Он стал тайком проникать ночами в спортзал и тренироваться там до потери пульса, выпуская гнев наружу. В яростных криках избивал грушу и выходил на улицу с разбитыми в кровь костяшками. И единственным светлым пятном в его прошлой жизни была учительница – Елена Николаевна. Женщина средних лет с лучезарной улыбкой, которая всегда заставляла улыбаться в ответ. Она проводила с ним беседы, и зачастую они длились по несколько часов, но пролетали эти часы незаметно, будто под дуновением ветра. Она показала ему другую, более светлую сторону жизни, и именно она сделала Женю таким, каким он сейчас и является. Хороший учитель – это дар свыше. Если во внешнем мире на ученика оказывается колоссальное давление и постоянный стресс, то только настоящий преподаватель способен увидеть свет в потухшем сердце ребёнка и помочь ему засиять вновь, стать его верным наставником и самое главное – другом. Елена Николаевна была таким другом. Наверное, даже лучшим другом. Она воспитала в нём большинство его лучших качеств, если не все. Выстроила его мировоззрение и не дала загнуться в окружении ненавидящей семьи. Именно поэтому он так часто пропадал у неё в классе и всегда добросовестно выполнял домашнее задание. Женя был бесконечно благодарен этой женщине, спасшей его жизнь; женщине, которая занималась им больше, чем его собственные родители.

И тем не менее он шёл домой. Дамы и господа! Можете смело посмеяться над иронией злосчастной судьбы: маленький мальчик всю свою жизнь ненавидел мать, отца и их дом, но когда всё вокруг вдруг стало разрушаться, что он решает сделать? Правильно! Пойти именно туда, откуда всегда бежал! Смейтесь сколько угодно, но это правда. Грустная правда, сердце от которой разрывается на части.

Паршиво, но в то же время и сладостно было на душе у Жени при мысли о гибели матери. Он понимал, что радоваться этому – плохо, но ничего не мог с собой поделать. Улыбка играла на его лице, ведь каким же классным было осознание того, что, скорее всего, родная матушка, которая постоянно на него орала (особенно после смерти отца), наконец отправилась в ад. Теперь она является лишь жалкими остатками собственного тела, и от осознания этого слабый призрак радости заполнил всё внутри Жени, разливаясь плавными медленными ручейками. Стыдно? Ни капли. Теперь не перед кем было стыдиться. Он полностью открылся самому себе и признался, что с самого рождения, сколько себя помнит, питал ненависть к своей семье.

Знал бы он адрес Елены Николаевны, то однозначно пошёл бы к ней. Но ему известен лишь его проклятый дом, поэтому именно туда он и держал путь. Что он там будет делать? С этим определимся на месте. Главное, что сейчас у него имеется хоть какая-то цель, а пока у человека есть цель, ему есть куда стремиться, куда двигаться.

Через полчаса прогулки под дневным солнцем Женя остро почувствовал голод и то, как пронзительно взвывал желудок. Но больше всего его мучила жажда, и если Катя успела разом осушить бутылку, то сам он напрочь забыл о воде и пошёл прочь от магазина, полностью углубившись в свои мысли. Заглянув в спортивный магазин, он взял лежащий на кассе рюкзак и тут же вышел обратно, не в силах вытерпеть царствовавший там запах. Уже через десять минут Женя очищал полки от продуктов в одном из супермаркетов, радуясь, что тот закрыли на ночь и теперь здесь нет ни одного тела, ни одного трупа – даже слинявшего куда-то охранника.

Он сразу же открыл первый попавшийся ему на глаза лимонад и прильнул к его горлышку, жадно глотая прохладный напиток. Выбросив пустую бутылку в ведро, он вскрыл несколько батончиков и за пару укусов съел их, прожёвывая всё быстро, подобно дикарю. И только когда Женя утолил свой голод, он пошёл по прилавкам складывать в ранец самое, на его взгляд, необходимое.

Он забрал несколько пачек йогуртов (срок годности которых ещё не истёк, но которые следовало съесть уже сегодня), кучу шоколадок, три бутылки обычной воды и пять – сильно-газированной, сладкой. Также он захватил две пачки печенья, три сырокопчёных колбасы, две упаковки бекона и много, очень много сухариков. Подумав, Женя добавил паштет и ещё парочку похожих консервных банок. На всякий случай.

Застегнув ранец и повесив его лямки на свои плечи, он вышел на улицу. Пока что жара не отступала, но на коже уже чувствовалось слабое дуновение прохладного ветерка, что со временем обещал лишь усилиться. Солнечные лучи не ласкали всё, до чего дотрагивались, а сжимали в горячих рукавицах, выжимая все соки по максимуму, но и крепкая хватка лучей начала ослабевать и медленно-медленно исчезать.

Но главным ужасом была не жара, а то, что она делала. Создавала этот запах. Десятки, может даже сотни тел обычных прохожих валялись на улице. Некоторые – со вскрытыми животами и вывернутыми наизнанку грудными клетками, некоторые – с размазанной о поребрик головой и повисшими на ниточках глазами. И все они ужасно воняли под гнётом жары. Хоть нос и лёгкие уже успели привыкнуть к этому запаху, всё же он сильно бил по голове и подгонял к горлу тошноту. Женя старался не замечать витающего вокруг аромата, но это было невозможно. Он был везде. Проникал в любую щель и заполнял собой каждую молекулу воздуха, заставляя сознание пробиваться сквозь мутный туман. От него хотелось убежать, но куда? Весь город окутал поглощающий смог разложения, и от осознания этого у Жени невольно подкосились ноги.

Он резко зажал рот рукой и хотел добежать до туалета, но по несчастию судьбы того рядом не оказалось. Женя согнулся пополам у самой кассы, выпустив последнее, что осталось в его желудке, наружу. Откашлявшись, он подошёл к прилавку с тортами, открыл защищающую упаковку и голыми руками принялся его есть, не заботясь о гигиене. Одолел большую часть дешёвого шедевра и запил это всё колой, боготворя её невероятно прекрасный вкус, после чего выкинул весь мусор в корзину, а оставшееся от торта завернул в пакет и положил в рюкзак.

Посмотрев на улицу, Женя закрыл глаза. Меньше всего на свете сейчас хотелось идти через полгорода пешком, встречая на своём пути сотни и сотни обезображенных трупов, и бороться с удушающей вонью, исходящей от них. Но он поставил себе цель и менять её не собирался, а значит, обязан добиться. И точка, никаких вопросов.

На окрашенном синяками лице открылась пара карих глаз, в глубине царствовала решимость.

Он вышел из магазина навстречу сгинувшему миру.

***

Никогда прежде Женя не уставал так сильно, как за эту долгую прогулку.

У него не было часов, поэтому он шёл через многочисленные улицы, потеряв счёт времени. Солнце всё ближе склонялось к западу, унося с собой выматывающую жару. На смену ей явился приятный слабенький ветер, что аккуратно обволакивал тело невидимыми волнами. Женя переходил с одной улицы на другую, постоянно держа карты районов у себя в голове. Вскоре его плечи стали жалобно постанывать, а вес рюкзака ощущаться сильнее, поэтому иногда приходилось делать остановки где-нибудь в тени, отдыхая и немного перекусывая, дабы утолить голод.

Собираясь с силами, он продолжал идти дальше, стараясь ни о чём не думать, а просто идти. Женя проходил мимо витрин десятков магазинов и у одного из них, чьё огромное стекло имело отражающую поверхность, остановился. Остановился и стал вглядываться в незнакомца, смотревшего на него с нескрываемым любопытством.

Лицо пропало, и его место заняла тёмная маска. Высохшие ручейки крови скрытно сливались на фиолетовых коврах кожи. Катя хорошенько ударила его носком чуть выше виска, и при такой силе удара Женя мог только радоваться, что вообще остался жив. Небольшие царапины от её ногтей остались у него на шее – небольшая памятка о том, что не следует прижимать эту женщину к чему-нибудь и затыкать ей рот своей ладонью.

Что ж, теперь они разошлись и больше никогда не встретятся. Может, оно и к лучшему.

Женя подошёл к стеклу поближе и задрал футболку. Под ней скрывались перетягивающие торс бинты, что частично сковывали движения. Без них было бы куда проще, но правильным ли решением будет снять бинты? Женя полагал, что нет. Если и избавляться от них, то точно не сегодня.

Он опустил футболку, последний раз полностью прошёлся взглядом по своему отражению и пошёл прочь, к бывшему дому.

Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем его ноги начали наливаться свинцом. Не помнил, как ясное дневное небо постепенно превращалось в огромную палитру мягко-ванильных цветов, что насыщались яркостью ближе к горизонту. Женя пересекал дороги одну за другой, но разум его витал где-то далеко, в зоне недосягаемости. Иногда перед ним представали блестящие от слёз серые глаза. Он пытался прогнать их из собственной головы, но они всё равно возвращались и напоминали о себе.

Позже начали ныть мышцы ног, и остановки пришлось делать чаще, массируя икры и стуча кулаками чуть выше колен. До дома оставался примерно час ходьбы (с нынешним самочувствием Жени – все два), и поэтому он рассчитывал добраться до него до наступления темноты. Что он будет там делать, он не знал. Сначала следует достичь цели и только потом, исходя из результатов, ставить новую. Вдруг там его ждёт любимая мамочка, живая и невредимая? Что ж, в таком случае он оставит её гнить в квартире, а сам пойдёт дальше, куда глаза глядят. Поступит с ней так же, как она поступала с ним всю жизнь – насрёт на её существование и забудет об этом. Пора уже понять, мамуля, что сыночек вырос.

С этими мыслями Женя поправил лямки ранца на плечах и, ещё немного потянув ноги, зашагал вдоль забитой машинами дороги. День полностью отступил, и теперь прохладный вечер управлял балом и царствовал на просторах мёртвого города – Санкт-Петербурга. Его бесконечные улочки, что так поражали приезжавших туристов, пересекал молодой паренёк, который время от времени на ходу массировал свои плечи. По затихшим улицам разносились шаги спортивных кроссовок по асфальту и мерное шуршание пачек из-под сухариков внутри рюкзака. Усталость накатывала на Женю набирающими силу волнами, и вскоре сонливость стала завладевать им, заставляя ноги запутываться друг в друге и всё чаще опираться о что-нибудь крепкое, что сможет удержать чуть пошатывающееся тело.

Слабость заполняла сознание утопающим внутри себя туманом. Даже воздух внезапно очистился и стал слегка сладковатым, невероятно свежим. Он заботливо предлагал остановиться, насладиться им и отдохнуть. Да, отдохнуть… Это приятное слово – отдохнуть… Только при одной мысли об этом мышцы разливались в плавном экстазе, будто чья-то рука развязывала крепкую верёвку, до этого сдерживающую мощные крылья.

Глаза Жени начали предательски закрываться, и казалось, с каждым разом было всё тяжелее и тяжелее поднять веки. Понимая, что держится из последних сил, он решил немного отдохнуть и, может быть, слегка вздремнуть. И как только мысль о сне проскочила в его голове, взгляд зацепился за вывеску одного из спортзалов, прямо под которой находилась дверь, ведущая, как обещал плакат, прямо в «ВОЛШЕБНЫЙ МИР ЗДОРОВЬЯ И СПОРТА».

Это было именно то место, что идеально подходило для отдыха. Насколько Жене было известно, все спортзалы или хотя бы большая их часть закрывались на ночь. А это означало, что там не будет никаких застрявших во времени бедняг, испускавших отвратительный запах смерти, что не могло не радовать.

Он пересёк улицу и подошёл к двери. Дёрнул за ручку, но та отозвалась лишь протестующим скрипом.

Заперто.

За-пер-то. Одно слово, три слога и столько отчаяния, заставляющего опустить руки. На миг в голове сверкнула яркая вспышка, подсказывающая выбить стёкла, что находились по обе стороны от двери, после чего можно было бы пробраться вглубь спортзала, отыскать где-нибудь мягенький мат, лечь на него и чуть-чуть поспать, дав организму возможность набраться сил. Но эта идея сразу отмелась, потому что это уже будет попахивать дикостью: разбить стекло и подобно вору просочиться внутрь. Он сам ругал Катю за то, что она стала забывать человеческие нормы. И что же? Он и нарушит то, за что боролся? Разве он не привык сдерживать свои слова, если высказал их и дал обещание? И в первую очередь, обещание самому себе.

Женя сделал глубокий вдох и заполнил лёгкие свежим воздухом. Отойдя от двери, он повернулся и пошёл дальше в поисках более удачного места для отдыха.

И остановился.

Обернулся, вновь посмотрел на запертую дверь. Увидел отражения автомобилей в кристально чистых стёклах, что размером превышали его рост и были раза в три шире. Сжимая и разжимая кулаки, Женя вглядывался в это отражение, не замечая того, как начал прикусывать нижнюю губу. Наконец он выдохнул и сказал:

– Да и хер с тобой.

В два шага он вернулся обратно и прижался лбом к прозрачной стене. За ней простирался широкий холл с тремя диванами и лестницей, уходящей вниз. Осколки полетят на кафель, забрызгав собой всё пространство вокруг. Некоторые из них останутся торчать по краям, но если аккуратно протиснуться в образовавшуюся раму, стараясь не задеть окружающие острия, то можно оказаться внутри и спуститься в сам спортивный зал. Звучит всё довольно-таки просто и не особо трудно, так что план вполне мог сработать. Осталось только найти, чем можно разбить стекло.

Женя огляделся и заметил лежащий на дороге кирпич. Подошёл, взял его и взвесил в руке. Да, то что нужно. Он вернулся к стеклу, сжал обеими руками кирпич и со всей силы швырнул его, резко повернувшись спиной. Послышался громкий звон осколков и удар тяжёлого предмета о кафель, после чего вновь наступила тишина. Только тяжёлое дыхание разбавляло её убаюкивающую песню. Кровь протекала в висках быстрыми ручьями, пока усталость обволакивала тело своими крепкими щупальцами, а окутанное туманом сознание намекало на головную боль.

Женя посмотрел через плечо и увидел сквозной проход, края которого были обрамлены осколками. С большой осторожностью он протиснулся меж них, и тут же на него хлынул запах бассейна – резкий привкус хлорки, витающий в воздухе. Нога ступила на кафель, и позже он уже спускался по лестнице, пытаясь удержаться в настоящем мире. Он прошёл регистрационный столик, сразу направился в тренажёрный зал, а точнее – в зал гимнастики. Там нашёл то, за что сейчас был готов отдать полжизни – стоящий в углу мат. Взяв его и кинув на пол, Женя снял ранец, лёг и, облегчённо выдохнув, закрыл глаза.

Сон мгновенно завладел им.

***

Ему ничего не снилось. Лишь призрачные образы минувшего дня витали в его голове, смешиваясь в единое целое: чуть приоткрытые двери больницы, изгибы безупречного женского тела, сводящие с ума серые глаза и нескончаемая боль в ногах, что сопровождала его на протяжении долгой части пути.

Но проснулся он не от боли.

Причиной пробуждения стал первобытный страх.

Глаза резко открылись, но мир всё так же продолжал оставаться во тьме. Первой мыслью была «Я ослеп», но уже через секунду начали проглядываться слабые очертания тренажёров и их еле видимые силуэты. В зале не было окон, так что весь свет проникал только с лестницы. Это были бледные лучи сияющей луны, что слегка разбавляли собой темноту. Мягкие розовые цвета сошли с чистого неба, которое заполнили тысячи ярких огоньков, именуемые звёздами. Ночь вновь явилась в уже знакомый город, чьё сердце уже как сутки перестало биться.

Но Женя всего этого не видел. Его окружал густой туман черноты, сквозь который изредка пробивались контуры наблюдающих скелетов. Множество глаз смотрело на него, скрываясь в тенях и чего-то выжидая, следя за ним и медленно, очень медленно подкрадываясь.

Страх, дикий и невероятно сильный, вскрыл грудную клетку и ворвался глубоко в душу. Его острые клыки царапали покрытую мурашками кожу и заставили обостриться все органы чувств, сделав реальность ещё более пугающей, ещё опасней. Страх был необъясним, иррационален, но тем не менее он приказал всем мышцам напрячься, а волосы на загривке встать дыбом.

Женя упёрся руками в мат и подогнул ноги, мгновенно проснувшись. Сознание максимально прояснилось и теперь выискивало в темноте источник опасности. Сердце бешено стучало и отдавалось мощными ударами в горле. Нервы натянулись подобно струнам и были готовы порваться в любой момент. Всё окружение, хоть и невидимое, стало невероятно огромным, давящим своей колоссальной массой. Такой страх испытывали далёкие предки, когда слышали рядом рычание опасного зверя, что запросто мог разорвать человека одним щелчком пасти. Страх смерти, поджидающей тебя совсем рядышком и точащей лезвие под твоё горло.

Спереди звякнули гантели.

Женя уловил слабое движение перед собой и замер. Что-то явно скрывалось в темноте и следило за ним. Он аккуратно подтянул ноги и, стараясь не шуметь, начал вставать.

Кто-то ступил на пол.

Этот шаг был приглушен, будто тот, кто шёл, не хотел, чтобы его заметили. Он передвигался тихо и осторожно. Его присутствие, его взгляд ясно ощущались напрягшимся рассудком, и каждый новый шорох отзывался эхом в пульсирующем сердце.

Женя слышал чужое дыхание.

Оно было странным, отличным от человеческого и… настороженным. Глаза лихорадочно пытались отыскать хоть что-нибудь, но натыкались только на непроглядную тьму. Женя подсознательно чувствовал, что может протянуть руку и нащупать чужое, живое тело.

Здесь только он и кто-то ещё. Только он и чьё-то дыхание. Только он и незваный гость, подкрадывающийся к нему рысьей походкой. Совсем один, лицом к лицу с неизвестным, оставленный наедине со своей судьбой. Никогда в жизни Жени ни разу не ощущал реальность всего происходящего так сильно; ни разу не понимал так ясно, насколько подвластно ему его тело, и насколько оно непослушно одновременно. Теперь дальнейшие действия зависели только от него.

Он полностью встал и выпрямился, продолжая смотреть прямо. Сделал шаг вперёд и услышал, как предательски скрипнул мат. Память подсказала, что где-то рядом лежит рюкзак. Там же есть пара стеклянных бутылок из-под лимонадов, которые могли бы сойти за неплохое оружие.

В темноте раздалось рычание.

Оно заполняло собой весь мир, отражаясь эхом о стенки головы. На миг время остановилось, и Женя увидел два блеснувших в слабом свете луны глаза. Два карих глаза, как у него самого. Они тут же окунулись во тьму, но отчаянный голод, что пылал в этих зрачках, всё ещё слышался в мерном рычании всего лишь в одном метре от лежащего на полу мата.

Парализованное сознание наконец сорвало цепи и стало лихорадочно думать, ведь на кону стояла целая жизнь. При желании зверь мог бы одним прыжком наброситься на свою жертву, но он почему-то этого не делал. Но продолжал наступать – медленно и уверенно. Его шаги были бесшумными, как у настоящего хищника. И хищником этим завладели жажда и голод, утолить который можно было только убийством более слабого.

Женя сделал шаг назад и ещё один чуть в сторону. Пятка обо что-то ударилась, и тишину уничтожил шум стукнувшихся друг об друга стёкол. Рычание резко смолкло и полностью исчезло. Вновь пропали все звуки. Лишь собственное дыхание контрастно выделялось на фоне загробного молчания.

Сглотнув слюну и облизнув сухие губы, Женя начал говорить наступающей на него пустоте:

– Эй, послушай! – Он, не сводя глаз с невидимого зверя, нагнулся и нащупал собачки на молниях рюкзака. Стараясь издавать как можно меньше шума, с большой осторожностью он стал раздвигать их. – Я тебе не враг. Если хочешь есть, я могу дать мясо. Бекон или колбасу, что понравится. – Он открыл самое большое отделение и пустил туда руку, в надежде найти ключ к спасению. Подушечки трясущихся пальцев прошлись по тонкой упаковке бекона, и Женя тут же вытащил её.

Тихое рычание снова зарождалось в темноте, теперь почти у самых ног. Мощные лапы ступили на мат, и тот еле слышно скрипнул.

– Ты голоден, я знаю. – Сбивчивое дыхание мешало говорить, но он всё равно продолжал. – У меня много еды, можешь забрать хоть всю, в магазинах её полно. Давай я сейчас открою пачку и кину тебе, хорошо?

Острые когти вспороли мягкую обшивку и продолжали приближаться. Женя, не думая, вцепился зубами в плёнку из-под пачки и резко дёрнул головой, порвав её. Зацепил пальцами несколько ломтиков и достал их, после чего кинул себе под ноги и отошёл назад.

Рычание смолкло, и теперь из пустоты разносились частые вдохи обнюхивающего носа. Через пару секунд раздалось тихое чавканье, и перед глазами сразу представилось, как розовый язык облизывает острые клыки.

На кончиках которых блестит алая кровь.

Повисла выжидающая тишина, что способна была свести с ума. Слабые лунные лучи скользнули по тёмной шерсти подходящего зверя. Полностью привыкшие к темноте глаза смогли уловить очертания животного. Крупного, крепко сложенного животного. Голод его был ненасытен, и витающий в воздухе страх только разыгрывал его, раздражал.

Женя схватил всё оставшееся в пачке и кинул вперёд. Услышал, как плюхнулся на пол бекон и как начали смыкаться мощные челюсти. Он же потихоньку отходил, удаляясь от этих звуков, пока не врезался в стену, и из его груди не вырвался шумный выдох.

Слегка задребезжали застёжки рюкзака, и вновь в темноте неровно задышал нос. Еле видимый силуэт головы собаки (или волка) приподнимал края ранца и с интересом копался в нём, вытаскивая всякие вкусности наружу. Зазвенели стеклянные бутылки и зашуршали упаковки из-под сухариков. Голодный зверь недовольно пыхтел, возя непонятную сумку туда-сюда по полу. Закончив с ней, он начал лаять на запертый под плёнкой бекон и бодать его лапой, не в силах понять, как его заполучить.

Еда – безумно важная вещь, но в сгинувшем мире, по крайней мере в первые две недели, её было навалом, так что волноваться о её потере не стоит. Женя решил оставить все вкусности на растерзание, пока сам будет пробираться к лестнице и выйдет через неё в главный холл, а оттуда – на улицу. Он прижался к стене и, передвигаясь вдоль неё, медленно пошёл к выходу – самому светлому пятну в этой кромешной тьме. Ступни ставились на носки и передвигались очень тихо, пока тело с грохотом не врезалось в тренажёр.

Крик боли вырвался наружу, после чего наступило молчание.

Гробовое молчание, что бывает на заброшенных кладбищах глубокими ночами.

Женя услышал приближающиеся шаги мягко ступающих лап. Только сейчас до него дошло, что он держит пустую упаковку из-под бекона. Разжал ладонь и услышал, как упаковка упала на пол. Закрыв глаза и задержав дыхание, Женя поднял голову и впервые в своей жизни начал молиться. Он не знал ни одной молитвы и поэтому лишь подсознательно шептал о помощи, просил её у… чего-то высшего, но точно не Бога. Никогда, никогда ему не было так страшно. Даже в глубоком детстве, когда мать постоянно запирала его в шкафу. Совсем рядом причмокивали чьи-то губы. А за ними скрывались острые кинжалы, что прогрызали плоть одним своим взмахом.

Кто-то лизнул ладонь.

Женя дёрнулся, и сердце его отозвалось болью во всём туловище. Язык был тёплым и даже слегка шершавым, похожим на укрывающий от холода шарф. Тело замерло и мигом напряглось, выжидая новое прикосновение с неизвестным.

Кто-то опять лизнул ладонь.

Она вся была в жире и отдавала приятным ароматом манящего мяса. Притягивала к себе, как лакомый кусочек еды притягивает оголодавшее животное. Эта ладонь была на прицеле следящего зверя, так что свободной осталась только одна. Вслепую она прошлась по стене и нащупала что-то похожее на…

…на выключатель.

Пальцы щёлкнули по кнопке, и комнату заполнил яркий свет.

Перед Женей стояла крупная немецкая овчарка чёрного окраса. Её клинообразная морда плавно переткала в мощную шею, а та, в свою очередь, – в крепкое мускулистое тело. Встань она на задние лапы, то стала бы выше большинства людей, которые смогли бы смотреть только на её широкую грудную клетку. Карие глаза светились двумя огоньками на монотонно-чёрном покрывале под стоячими столбиком ушами. Вспотевший нос игриво блестел в лучах флуоресцентных ламп, а тёмная шерсть слегка переливалась стеснительными бликами света. И пышный хвост медленно проходил веером из стороны в сторону.

Пёс вновь лизнул жирную ладонь, но теперь более осторожно, глядя на стоящего перед ним человека и чуть наклонив голову набок, будто что-то спрашивая. Две пары карих глаз смотрели друг на друга в молчаливом разговоре, находя лишь собственное отражение в чужих зрачках. Пёс уселся на задние лапы и открыл пасть, высунув язык наружу. Женя не знал, что означает этот жест, но интуитивно почувствовал, что подступающая из темноты опасность исчезла, растворившись в лучах вдруг вспыхнувшего света.

Он аккуратно, с лёгким страхом протянул необлизанную руку и положил её на голову собаке. Готовый в любой момент рвануть с места, Женя начал почёсывать кожу за стоящим ушком, и ему показалось, что уголки губ пса чуть приподнялись. Да, он и вправду расплылся в улыбке, и что было поразительнее всего – она появилась не только на губах, но и в глазах.

Оказывается, собаки умеют улыбаться.

Женя чуть наклонился и тихо проговорил:

– Всё хорошо? – спрашивал он больше себя, но ему всё равно ответили радостным причмокиванием. – Ты не хочешь меня съесть, дружище? – После последнего слова хвост завилял ещё сильнее, а голова мигом приподнялась выше. – Слушай, если это такой хитрый ход, то я не куплюсь. – Но карие глаза говорили об обратном и сияли искренностью, так что все опасения разом отпали. – Ладно… Ты, наверное, есть хочешь, да? – Ответом ему послужило громкое урчание живота под чёрной шерстью. – Понял, принял, обработал. Я тогда сейчас пойду схожу за ранцем, а ты постарайся не откусить мне зад, договорились?

Он выпрямился и зашагал в сторону мата, не переставая следить за мирно сидящим псом. Добравшись до рюкзака, подобрал его и достал сырокопчёную колбасу. Порвал зубами упаковку, снял её и откусил головку, так как там была пищевая верёвка на самой верхушке. Пищевая, не пищевая – всё равно ей можно подавиться, поэтому лучше было её и не давать.

Овчарка внимательно следила за каждым его действием, но не уходила с места, а покорно сидела и продолжала ждать. Женя вернулся к ней и вдруг заметил, что глаза у неё совсем не карие, а более оранжевые – цвета хорошего коньяка. Они отдавали слабые блики искусственных лучей и поражали своей ясностью, своей открытостью. Ни у одного человека не было таких глаз. Они не скрывались под призмой лжи и не прятались под вечной маской, нет, наоборот – в них ярким огнём горели самые настоящие чувства, что не боялись показать себя миру. Искренность сияла в глубинах этих зрачков, и в подлинности её сомневаться не приходилось – в это верилось сердцем, и вера эта не обманывала.

Оно чувствовалось глубоко внутри. Там, где сидит наше настоящее «Я».

– Будешь? – В ответ Женя услышал бодрое причмокивание. – Хотя, чего я спрашиваю? Конечно, ты будешь. Только подожди чуть-чуть. – Он поднял колено и разломал об него колбасу, после чего одну из частей протянул псу. – И из чего эта колбаса? Я даю тебе пока что только половинку. Но это не потому, что я жадина, – оранжево-карие глаза с интересом наблюдали за ним, а ушки, казалось, навострились ещё больше, – а чтобы ты не подавился одним большим куском. Как прикончишь первую часть, я дам тебе вторую, лады?

Челюсти аккуратно сомкнулись на желанной вкуснятине, и вскоре лапы быстренько зашагали к лежавшему мату. Пёс улёгся на нём, и, уместив половину колбаски меж лап, принялся за неё со всей любовью.

Женя сел на пол, облокотившись о стену, и не стал мешать праздной трапезе, а лишь наблюдал. Сам пару раз откусил ворованного мяса, и его желудок благодарно заурчал. Всё-таки пёс был псом, а не собакой, и чтобы понять это, хватало даже детских знаний в биологии. Чёрный красавец, чья шерсть мягко переливалась на ярком свету, поедал свой деликатес, не понимая, насколько красив он в этом, казалось бы, обычном процессе.

– Тебе нужно имя, зверюга. – Вытянутая морда на миг посмотрела на него и вновь сконцентрировалась на самом вкусном. – Как же тебя назвать-то, а? – Женя опустил голову и положил руки на согнутые колени. К нему вновь возвращалась сонливость, и он совершенно был не против неё – пусть смыкает глаза и расслабляет мышцы. Отчего-то в нём зародилась уверенность, что он находится в безопасности. И здесь не нужно быть великим аналитиком, чтобы понять, что на это, скорее всего, повлияло появление пса. Может, они подружатся, а может, всё закончится простым пожиранием его еды, но хоть как-нибудь назвать забредшего гостя надо.

И тут пришло озарение.

– Рекс? – Женя сам же понял, что сказал. – О Господи, нет, слишком банально. Ты заслуживаешь имени получше. Какое-нибудь звучное и краткое. Что-то наподобие «Рекса», но гораздо лучше. Что-то оригинальное, понимаешь?