Не ответив, Катя выхватила бутылку у него из рук и жадно прильнула к тонкому горлышку. Женя вновь поразился притягательности её тела, способного при одном только взгляде на него разжечь огонь чуть ниже живота. Она пила залпом, наплевав на женскую эстетику. Ручейки воды стекали по её тонкой шее, играя с бликами ламп в небольшом магазинчике. Крупные капли лениво сползали по выступающим ключицам и забирались на обтянутую майкой грудь, скапливаясь у самого выреза белой ткани. Её горло находилось в постоянном движении, и только когда бутылка полностью осушилась, Катя отпрянула от неё и облегчённо выдохнула. Вытерев подбородок, она бросила уже ненужный мусор на пол и продолжила обходить прилавки в поисках чего-то нужного.

– Поднять не хочешь?

Она остановилась и, повернув шею, посмотрела на него из-за длинного занавеса светло-русых волос. И снова эти серые глаза… Женя не знал, почему у него временами сжимается грудь при взгляде на них. Не знал, откуда в этих зрачках столько необузданной магии и манящей… манящей энергетики. Иногда он ловил себя на том, что подолгу смотрел на её губы, ни о чём не думая, просто наслаждаясь их изяществом. Плавные изгибы её форм заставляли бледнеть окружающую действительность и концентрировать всё внимание только на себе, на своей красоте. Может, подобный туман в сознании был вызван тем, что у Жени самого никогда не было девушки, но если это и было правдой, то лишь отчасти. Главное же заключалось в следующем: что-то в ней его притягивало и никоим образом не желало отпускать. Эта твёрдость в голосе при обращении, чёткие линии скул на её лице, забавная морщинка меж бровей, возникающая, когда она хмурится, и наглая дерзость в её поведении, в её взгляде больше всего цепляли собой Женю, окутывая его таинственным омутом серого моря.

Он видел в нём постоянную напряжённость и готовность броситься на кого угодно – отсюда и выходил этот редко пробивающийся оскал. Понимал, что она гораздо старше его (лет семь-восемь), и именно поэтому не подавал виду, что замечает её слегка сумасшедшей и опасной. Внешне он оставался спокойным и невозмутимым, хотя сердце отчего-то всё время сжималось. И когда они оба вышли из больницы, Женя задался вопросом: «А безумие не заразно?»

Как бы то ни было, он всё ещё находился в здравом уме.

Вроде бы…

Катя полностью повернулась к нему всем телом. Проникающие сквозь стёкла магазина лучи скользнули по её волосам и ярко блеснули в смотрящих на молодого паренька глазах. Смотрящих с лёгким удивлением и еле видимой злостью, перемешанной в жгучем коктейле непонимания.

– Что ты сказал?

Женя, не уводя взгляд с её серых глаз, повторил:

– Ты можешь поднять бутылку, которую бросила на пол?

Она вопросительно наклонила голову на бок, и непринуждённый смех вырвался из её груди. Вот только он был натянутым. Уголки губ поднялись высоко вверх, растянув рот в улыбке и обнажив чистые зубы. Но глаза… они не смеялись. Даже серая радужка не смогла скрыть царствовавшую там боль.

Катя начала подходить. Её кроссовки тихо ступали по белому кафелю, пока сама она медленно, будто чего-то выжидая, приближалась к Жене.

– Ты хочешь, чтобы я подняла эту чёртову бутылку? – Она усмехнулась. Становилось тяжелее и тяжелее сдерживать её пронизывающий, пытающий взгляд. – Ах да! – Руки взметнулись вверх, и голос её повысил свой тон. – Я же совсем забыла, что здесь работают бедные уборщицы! Как я так не подумала-то о них, тварь бессовестная! – Она вновь посмотрела на него. – Да? Ты это хотел услышать, дорогой? Это?! Чтобы я начала орать, пока весь грёбаный мир дохнет у нас под носом, да?! Охрененная идея, дружок! Ты гений! Самый настоящий гений! Я не знаю, как тебе ещё не выдали Нобелевскую премию!

– Успокойся, пожалуйст…

– А ты мне рот не затыкай, понял? То, что тут остались только мы вдвоём, не даёт тебе никакого права командовать мной! И вообще знаешь что? – Она наклонилась и подняла бутылку. – Нахер твои просьбы! – И с размаху кинула её вглубь магазина. Когда послышался удар пластика о кафель, Катя вновь повернулась к Жене, не переставая смотреть на него вызывающим взглядом. – Доволен? Я выбросила это дерьмо в мусорку. Теперь весь мир – одна сплошная мусорка. И если будешь так распоряжаться моими действиями, – она подошла к нему вплотную, – я вырежу тебе глаза. Надеюсь, ты это понял.

И вот здесь он начал её ненавидеть. Не совсем то слово, способное описать лёгкую щекотку злости глубоко внутри, но именно оно больше всего иллюстрирует те чувства, которые Женя испытал, когда её слова клином впились в его сознание. Её дерзость привлекала, да, но как только она начала переступать порог дозволенного (дозволенного? и кто определил это "дозволенное"), то слабые намёки на гнев стали играть на струнах его разгорячённой души.

Катя смотрела на него снизу вверх, и аккуратная призма её волос чуть прикрывала левый глаз, но не могла скрыть тех ноток (сумасшествия? дикости? безумия?) бушующих чувств.

– Если ты думаешь, что я жду ответа, то очень сильно ошибаешься. Пиздец как ошибаешься.

Она отошла от него и переключила внимание на стеллажи с сухариками и чипсами. Конечно. Вот только Женя понимал, что она чувствует его взгляд на себе. Это было видно по напряжённым глазам, направленным на одну из пачек на стеллаже, но не видящих эту самую пачку. Всё её тело напоминало сжавшуюся пружину, готовящуюся вот-вот сорваться. И на какой-то момент, на какой-то краткий миг призрак ненависти удалился и уступил место искренней жалости к этому человеку, к этой несчастной женщине.

Но всё вернулось на свои места, когда она произнесла:

– Может, прекратишь на меня пялиться?

– Не прекращу.

Такого ответа она явно не ожидала, и озорная улыбка появилась на полуфиолетовом лице, когда Катя с нескрываемым удивлением посмотрела на него. А он… он продолжал её разглядывать, не переставая улыбаться.

На ней были простая белая майка, чётко подчёркивающая изящество её фигуры, светло-голубые джинсы, не скрывающие стройность манящих ног, и лёгкие серые кроссовки. Волосы были распущены и свободно падали на обнажённые плечи, прилегая в дальнейшем к спине. Карие глаза Жени оценивающе проходились по её телу, визуально наслаждаясь каждым изгибом округлённых форм и стройностью прекрасного силуэта.

Вот только под женским силуэтом хрупкой девушки скрывалось нечто большее, чем просто зверь. Он это чувствовал. Не знал откуда, но ощущал своей кожей. Там, под обтягивающей майкой, находилось что-то опасное. И только крепкие замки рассудка сдерживали это нечто, не выпуская его наружу. А в том, что звенящие ключи сумасшествия могли запросто отпереть прочную клетку, сомневаться не приходилось.

Наконец их взгляды пересеклись, и как только это произошло, Катя убрала упавшие на лицо волосы и чуть закинула вверх подбородок – этот жест Женя уже хорошо научился распознавать в её движениях.

Они стояли у выхода из магазина, окутанные безучастной тишиной, разбавляемой лишь мерным жужжанием ламп. Оба вышли из больницы ни с чем и негласно приняли решение зайти в какой-нибудь ларёк утолить мучащую их жажду. Хоть Женя и осушил до этого весь кувшин, проклятая жара сделала своё дело в первые минуты, как они вышли на улицу, и выжала каждого подобно губке.

А сейчас его выжимал её взгляд.

Он стоял у самого дверного проёма, перекрывая к нему путь своим телом. Тёплый ветер проходил невидимыми пальцами по его спине и уносился дальше разгуливать по пустым тротуарам и притихшим без людей окнам. В этом небольшом магазине, кассир которого так и не вышел из туалета, друг напротив друга стояли молодой парень и девушка. Казалось, растущее вокруг них напряжение заполняло собой каждую частичку воздуха и давило своей массой, своим ожиданием чего-то неизбежного.

На улице каркнула ворона, и Женя резко повернулся, ошарашенный таким привычным звуком. Но как только он снова посмотрел на Катю, её глаза были как нельзя близко, а рука ещё ближе. И только когда послышался чёткий, невероятно громкий шлепок, а его голову чуть откинуло вбок, он понял, что ему дали пощёчину. Причём такую мощную, какую он не получал ни разу в жизни.

Начнём с того, что он вообще никогда не получал пощёчин.

Его рука рефлекторно взметнулась вверх и провела пальцами по горячей коже. Слава Богу, она ударила по той стороне лица, где было меньше синяков.

Пока что.

Хоть Катя и была ниже Жени, всё же она схватила его за грудки футболки и с силой прижала к дверному косяку. Он не сопротивлялся, потому что знал, что сильнее, но всё же маленький огонёк страха зародился в его груди, когда он увидел сквозное безумие в этих серых глазах.

– Слушай сюда, говнюк, – она говорила быстро и с нескрываемой ненавистью, пока её слюни вылетали из-за рта. – Если ты не в курсе событий, я тебя посвящу. Мир сдох. Не только Питер, нет. Весь чёртов мир! Не знаю откуда, но я это… я это знаю.

Он слегка дёрнулся после последней фразы. Он ведь тоже знал. Непонятно откуда, но знал.

– И знаешь, что это значит? Знаешь?! – Она тряхнула его, но только лишь потому, что он ей это позволил. – А это значит, дорогой мой, что нахрен пропали все правила. Закон, конституция и этот твой сраный этикет! Кому будет хуже оттого, что я, видите ли, не выбросила в мусорку бутылку? Кому будет от этого хуже?

– А ты не хочешь попробовать остаться человеком? – И смотря ей в глаза, он добавил: – Или уже поздно?

Она опустила голову вниз, так что он видел только её макушку, откуда и росли волосы. Он слышал её дыхание и ощущал слабое, пытающееся показаться сильным давление кулачков на свою грудь. Похоже, она борется с внутренним монстром, не давая ему выйти наружу. И победила, так как сразу разжала ладони и молча вышла из магазина, не проронив ни слова.

Стоило ли ему говорить это? Он не знал. Следует ли сейчас останавливать её, уходящую вдаль, ничего не сказавшую? И кому, опять-таки, от этого будет лучше? Ей или ему? Или им обоим? Женя полагал, что её уход лишь сыграет ему на руку, поэтому решил не окликать эту сумасшедшую и дать ей свободно уйти.

И всё же он крикнул:

– Стой! – Её фигура продолжала удаляться, не планируя замедлять шаг. Наоборот, даже ускорила. Сам не зная зачем, Женя побежал за ней. – Да погоди ты! Давай договорим!

– Ты уже всё сказал.

Спина всё приближалась, и вскоре Женя положил руку ей на плечо, чтобы слегка развернуть к себе, но её тут же смели, оставив обнимать воздух. Сама она чуть ли не бежала, и чтобы не играть в догонялки, он резко приблизился, встал перед ней и быстро накрыл её плечи своими ладонями, легонько их сжав. И она остановилась. Посмотрела на него сквозь падающие русые волосы и сжала губы, превратив их в тонкую белую линию. Кулачки разом сжались, но Женя не обратил на это внимания и, аккуратно, даже с призрачным страхом убрав упавшие ей на лицо волосы, проговорил:

– Прости, если я…

– Нахер мне твои извинения? Ты лучше следи за тем, что говоришь.

И вот здесь он её стал ненавидеть. Его руки были у её головы, придерживая светлые пряди и не давая им упасть. Внезапно Женя почувствовал безумную смесь любви и ненависти к этим серым глазам, смотрящим на него прямо и неприкрыто. В нём закипело дикое желание прильнуть к её губам, попробовать их на вкус. Порвать эту чёртову майку и сжать её груди, да так, чтобы она закричала. Кончики его пальцев полыхнули ярким огнём злобы, и потушить этот огонь он хотел именно любовью. Любовью? Скорее похотью. Да, именно ей. Лишь на короткий миг она взвыла в нём оглушающим воем и удалилась, оставив после себя только еле слышный шёпот. Но он её испытал. Хоть на секунду, но испытал – эту первобытную страсть к чужому, такому манящему телу.

– Может, ты мне дашь пройти?

Женя опустил руки и чуть отошёл в сторону, открыв Кате вид на пустынную улицу, на главной дороге которой было две-три столкнувшиеся машины. Каждый из них стоял и смотрел на другого, и лишь слабый напев ветра перебивал повисшее между ними молчание.

– Иди, – наконец сказал Женя. – Вот только куда ты пойдёшь?

– Надеюсь, что не в жопу.

Лёгкая тень улыбки тронула губы Кати, но тут же исчезла, когда она услышала:

– Что-то случилось?

Её брови вопросительно сдвинулись, и когда Женя увидел это, что-то опять сдавило его грудь.

– В каком смысле?

– В прямом. – Он видел непонимание в её глазах и… да, кое-что похожее на страх. Тот, что показался в палате при первой встрече. – Ты выглядишь какой-то…

– Не твоё дело, как я выгляжу, понял? Одному мужику постоянно не нравилось, как я одеваюсь, и даже когда весь мир передох, нашёлся такой же, блять, ценитель моды!

– Ты можешь успокоиться?

– А ты спокойствия ищешь? Так я тебя поздравляю, дорогой, ты обосрался! Мы на планете Земля, и хер ты теперь сыщешь здесь спокойствия! – Она залилась смехом, и от него у Жени по спине прошлись мурашки. Что-то похолодело внутри, съёжилось и заткнуло уши, лишь бы не слышать настолько фальшивого смеха. – Слушай, я не хочу себе портить настроение в этот замечательный день, когда всё человечество наконец отправилось в ад. Поэтому давай-ка ты не будешь выносить мне мозги, а я не буду пытаться тебя убить. Мы просто разойдёмся и больше никогда не вспомним друг о друге. Как тебе идея?

– Не думаю, что…

– Господи, да мне насрать. Спросила только из-за твоей сраной «вежливости». – Последнее слово она взяла в кавычки, согнув два пальца и саркастически улыбнувшись. После чего вновь подняла вверх подбородок и зашагала на другую сторону улицы.

Она была на середине улицы, когда Женя крикнул:

– Ты чего-то боишься! Я это заметил в тебе!

– Я боюсь только твоих нудных вопросов!

Не оглядываясь, Катя продолжала идти. Её стройные ноги всё удалялись, а фигура уменьшалась и уменьшалась, пока ветер резво играл со светлыми волосами.

И тут пришло озарение.

Яркая вспышка в запутанном сознании, и именно она осветила те фрагменты памяти Жени, которые он закопал глубоко внутри и думал, что никогда о них не вспомнит.

На одном из них ему сообщают в школе, что отец умер. Сердечный приступ. Потом глубокий провал, и из него выныривает картина, как на нём, держась за шею, повисает мама и рыдает в его рубашку, пока сам он удивляется её слезам и внезапно появившейся любви к своему мужу. Он чувствует, как трясётся тело матери, и десятки глаз пришедших устремлены именно на него – сына мертвеца. И наконец выступает тот момент, когда на поминках он выходит в туалет, умывается, после чего смотрит в зеркало. Оттуда на него глядит уставший мужчина, засунутый в шкуру четырнадцатилетнего подростка. Но больше всего… больше всего Женя запомнил глаза. Свои глаза. Этот наполовину опустевший взгляд, что был и у его матери. Вечный поиск опасности рядом с собой, постоянная напряжённость и не отпускающая тревога уже прошедшего – всё это он увидел в отражении себя.

И то же самое увидел в её серых глазах.

Он поднял голову и увидел, что Катя почти добралась до другой стороны улицы. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Женя крикнул:

– У тебя кто-то умер!

Женский силуэт остановился и замер на месте. Значит, идём в правильном направлении.

– Умер кто-то из твоих близких, и теперь ты винишь в этом весь мир!

Она повернулась. И хоть расстояние было велико, всё же удалось увидеть, как сжались её кулаки и как поднялись плечи от тяжёлого вздоха. Он действительно ощутил – ощутил на физическом уровне – её пропитанный ненавистью взгляд. И если бы им можно было задавить человека, то Женя давно бы уже превратился в лепёшку.

Катя пошла вперёд, навстречу ему. Она возвращалась быстрыми шагами, не сводя с полуфиолетового лица глаз и еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Казалось, белая майка пыталась её остановить, облепила собой весь торс и сдерживала то, что билось внутри.

Вот только уже было поздно. Все замки слетели, и теперь ничто не сдерживало разгневанного монстра.

Разгневанную волчицу.

Катя мигом подошла к Жене и со всей силы пихнула его в грудь, оттолкнув на пару шагов назад. Его ноги чудом не заплелись, и когда они нашли прочную опору, на всю улицу разнёсся режущий уши женский голос:

– ЗАКРОЙ СВОЙ ГРЁБАНЫЙ РОТ! – Маска ярости на лице не оставила и капли красоты, затмив её гримасой ненависти и злости. – ЗАКРОЙ, СУКА, СВОЙ РОТ! – Она вновь начала приближаться. – ТЫ НИ ХРЕНА НЕ ЗНАЕШЬ! НИ ХРЕНА, ПОНЯЛ?! И НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА ОБ ЭТОМ ГОВОРИТЬ!

Теперь они стояли вплотную друг к другу, и каждый из них вглядывался в другого. Женя чувствовал давление её грудей на свои нижние рёбра и ощущал разгорячённое, такое тяжёлое дыхание на лице.

– Так расскажи мне. – На один краткий миг все звуки мира разом притихли, и только его собственный голос звенел в одиночестве. – Если я не имею права об этом говорить, расскажи мне.

И она вновь засмеялась, отвернувшись от него. Натянутым, безумно фальшивым и что-то скрывающим смехом. Он красиво переливался в дуэте с приятным голосом, но явно отдавал отчуждённостью, неискренностью. И когда Катя перестала смеяться, посмотрела на него, Женя опять удивился, какими же холодными оставались её глаза, в центре которых сквозила отчаянная злоба.

Именно Женя тогда впервые подумал: «Серый лёд».

– Рассказать тебе? – Она попыталась выдавить из себя смешок, но лишь подавилась им и язвительно улыбнулась. – Может, тебе ещё отсосать? Ну а почему нет? Раз требовать, так давай всё! – Катя приблизилась к нему и тыкнула пальцем по центру груди, продолжая смотреть в карие глаза. – Ты – никто, и что-то рассказывать тебе я не собираюсь. А если будешь выкрикивать всякую хрень, которая придёт к тебе в голову, то я просто-напросто запихаю твой язык тебе же в жопу.

Её губы слегка задрожали. Женя заметил, как чуть-чуть покраснели глаза. Внезапно он вновь почувствовал к ней жалость и… чёрт, он захотел её обнять! Странный прилив нежности заполнил недра его сознания, и появилось желание успокоить её, прижать к себе и сказать, что всё будет хорошо. Безумие? Может быть. Сумасшествие? Вполне возможно. Видать, оно всё-таки заразно.

Вместо грубого ответа Женя накрыл обнажённые плечи своими ладонями, но она тут же отпрянула, как от чего-то горячего . Её скулы вновь воинственно прорезались, а все мышцы на теле разом напряглись.

– Не трогай меня. – Катя говорила медленно, чётко выделяя каждое слово. – Не смей прикасаться ко мне.

– Хорошо. – Он поднял руки вверх, показывая, что выполняет просьбу. – Но можно я задам тебе один вопрос?

– Я уже сказала, что меньше всего на свете хочу слышать твои вопросы. Я ухожу. И не вздумай идти за мной, понял? Я лучше сдохну или перережу тебе глотку, чем буду терпеть твою компанию рядом с тобой.

Она двинулась, но Женя схватил её за руку и удержал. Почувствовал, как напряглись мышцы под рукой, и заметил настороженный блеск в серых глазах. Они смотрели на него с готовностью наброситься, если на то будет необходимость, и выжидали.

Сдерживая этот пронзительный взгляд, Женя сказал:

– Это ребёнок?

Её глаза округлились, а рот тут же приоткрылся, но лишь на мгновение. Со скоростью рыси она схватила его за футболку и дёрнула от себя. Они поплелись на дорогу и остановились только тогда, когда Женя ударился о борт чьей-то машины.

Она дала ему мощную пощёчину, и на этот раз по самому синяку. Её вены натянулись и зазвенели подобно цепям, что всё-таки не смогли сдержать разгневанную волчицу, и теперь никакие замки не запирали внутреннего монстра, внутреннего демона.

– ЗАМОЛЧИ! – Она перешла на визг и полностью потеряла контроль над собой. – ЗАТКНИСЬ! НЕ СМЕЙ О НЁМ ГОВОРИТЬ! ТЫ… ТЫ…

Катя судорожно вздохнула и подняла влажные глаза к небу. Первые слёзы начали скатываться по горячим щекам, поблёскивая в лучах летнего солнца. Она поднесла руки к голове и сжала её, издавая жалобный стон.

– Что за человек то ты такой, а? Зачем… – Их взгляды встретились. – Зачем ты это делаешь?

И сейчас, впервые за всё время в глубоких зрачках он увидел то, что меньше всего ожидал там увидеть.

Мольбу.

Катя опустила голову вниз, и водопад светло-русых волос скрыл от мира дрожащее лицо. Обнажённые плечи поднимались и опускались в унисон с редкими всхлипами, и Женя уже решил снова попытаться прикоснуться к ней, когда плечи замерли, а сама она подняла голову.

– А теперь послушай меня. – Тонкие красные сосуды обрамляли белки глаз, пока слёзы одна за другой срывались на горячую кожу. – И не смей перебивать, иначе одними только пощёчинами не отделаешься, понял? – Она ещё сильнее вжала его в борт автомобиля и не сводила взгляд с наблюдающих карих глаз. – Иди ты нахер. На-хер. Если до тебя не дошло, так уж и быть, объясню. Я хочу свалить подальше от тебя, а так как мы здесь только вдвоём, то, дорогой мой, мне никто не помешает выпустить тебе кишки прямо здесь, если ты будешь продолжать говорить всякую хрень! И не твоё это дело, кто у меня… – Катя подавилась вырвавшимся всхлипом и с трудом втянула в себя нагревающийся воздух. – Короче, если я услышу ещё хоть одно слово из твоей тупой башки, пока буду уходить, то я вернусь и выбью из тебя всё дерьмо. Усёк? Я не собираюсь это обсуждать, так что я предупредила. И уж поверь, я то смогу…

– Сын. Ты потеряла сына. И звали его Миша. – Она перестала дышать, и, казалось, сердце её тоже остановилось. – Ты нашёптывала это имя, пока мы шли к магазину.

Тишина…

Даже ветер притих, боясь того напряжения, что создалось между Женей и Катей.

Волчица хищно смотрела на сидящего орла, напрягшего свои крылья и вглядывающегося в движения опасного хищника.

Катя с размаху ударила его под дых, и удар её был невероятно сильным – пропитанный отчаянной злобой и искренней ненавистью, он разом вырвал весь воздух из лёгких. Женя мигом согнулся и упал на четвереньки, беззвучно шевеля ртом.

– Нравится?! – Она занесла ногу и со всей силы пустила её в полуфиолетовое лицо. Почувствовала сопротивление черепа кончиком кроссовка и увидела, как голова его откинулась в сторону, а сам он полностью упал на асфальт.

Волчица ранила орла.

Его же сознание билось в истерике. Струйка свежей крови стекала по тёмной коже, и наконец, воздух стал проникать в лёгкие. Женя слышал её смех – её сумасшедший смех, – и быстро упёрся руками о землю, чтобы встать. Совсем как тогда, той самой ночью.

Но он не успел, и новый удар пришёлся по рёбрам. Тело вновь рухнуло вниз, и протяжные стоны начали разноситься над крышами опустевших домов.

– Умник, сука! Не смей ничего говорить про моего МИШУ! Ты недостоин, чтобы вообще что-нибудь…

Но она не договорила. Услышала лишь мгновенный звук – скольжение подошвы по асфальту, – и вскоре её рот закрыл чужая ладонь. Стоящий на ногах Женя резко вжал её в автомобиль, и теперь уже он вглядывался в неё, сдерживая крепким захватом руки у самой шеи.

Орёл расправил крылья.

Он с силой надавил ей на рот, чувствуя пальцами острые скулы. И впервые он был так близок к тому, чтобы ударить женщину

– А вот сейчас ты послушай меня, дорогуша. – Кровь продолжала течь по его лицу. – Если ты возомнила себя амазонкой, то я скажу, что со мной это не работает. У меня тоже есть гордость и честь, и не думай, что я не смогу дать тебе сдачи. Ещё как смогу. – Она дёрнулась, но не смогла вырваться из его рук. – Ты сама сказала, что здесь никого нет, поэтому посмотрим, кто из кого выбьет всё дерьмо. – На ладонь упали две крупные капли солёных слёз, сорвавшихся с покрасневших глаз. В них сквозил самый настоящий гнев и… страх. Опять. – Слушай, я не желаю тебе зла.

Катя что-то пробубнила, но он сильнее надавил ей на рот и сжал шею, заставив серые глаза сощуриться в приступе боли.

– В твоей жизни случилось горе, но если ты настолько слаба, что не можешь это нормально принять и начинаешь обвинять в этом весь мир, то я не позволю тебе обвинять меня. Твой сын погиб, и это нужно при…

Но её ногти уже впились ему в шею, заставив ослабить хватку, и Катя тут же вырвалась из неё и закричала:

– ХВАТИТ! ПОЖАЛУЙСТА, ХВАТИТ! ТЫ ИЗВЕРГ! ПЕРЕСТАНЬ МНЕ ЭТО ГОВОРИТЬ! – И зарыдала. Она облокотилась о верх машины, опустив голову между скрещённых на крыше рук. Светлые волосы заботливо скрыли лицо от Жениных глаз, ярко выделявшихся на тёмной маске синяков.

Её всхлипы были ужасны. Никогда прежде он не слышал ничего более пугающего. Сердце его невольно съёживалось каждый раз, когда Катя судорожно делала вдох – неравномерный и проникающий в самую душу. Её вспотевшая на жаре спина то и дело подрагивала, обтянутая влажной белой майкой. Пробивающиеся сквозь всхлипы стоны затрагивали струны глубоко в сердце, и отчего-то грудная клетка показалась ему слишком маленькой, слишком тесной. Он вновь ощутил это странное, разжигающее внутри огонь чувство, природа которого до сих пор оставалась для него загадкой.

Внезапно Женя возненавидел себя. И возненавидел за то, что заставил плакать (рыдать, а не плакать) эту женщину, хоть она и грозилась вырезать ему глаза. Но он чувствовал, что попал точно в цель, и причиной такого поведения является и вправду нечто серьёзное.

Например, смерть любимого сына.

Тёплый ветер слегка трепал её волосы и играл с ними, но они всё так же укрывали искажённое плачем лицо. Подойти к ней и хотя бы прикоснуться означало переступить черту опасной зоны, поэтому Женя просто сказал:

– Ты хочешь уйти?

Она подняла голову, и лучи солнца подчеркнули красоту её заплаканных глаз.

– А ты ещё не понял?

Он молчал и смотрел на неё. Смотрел на сломленную жизнью женщину, у которой отобрали самое дорогое, что только было на свете – ребёнка.

– Я хочу свалить от тебя на другой край планеты. – Её верхняя губа чуть приподнялась, обнажив зубы в подобии оскала. Катя отошла от машины и приблизилась к Жене, расправив плечи. – Никогда в жизни я не встречала такого гнилого человека, как ты. Никогда. И если ты сдохнешь, я буду танцевать на твоём трупе, пока он не разложится, понял?

– Почему ты…

– НЕ СМЕЙ! – Она повысила голос, но тут же взяла себя в руки. – Только попробуй задать мне хоть один свой грёбаный вопрос. Только попробуй. – Нервный смешок вырвался из её груди, а за ним и ещё один. Они выходили один за другим, и вскоре она залилась громким, даже пронзительным смехом. Истерическим смехом нездорового человека, психика которого начала давать сбой.

Катя упёрлась руками в колени и продолжала смеяться, пока из глаз крупными каплями срывались слёзы. Женя смотрел на неё дольше минуты, после чего неуверенно спросил:

– Всё в порядке?

Давясь последними смешками, Катя ответила:

– Да я просто представила, как буду танцевать джигу на твоём теле, и это так смешно! Господи… – Она выплюнула ослабевающий смех и серьёзно посмотрела на Женю. – Ни слова о М… о моём сыне. Вздумаешь идти за мной, то как только попадёшься мне в руки, клянусь, я оторву тебе яйца и оставлю истекать кровью, пока ты наконец-то не сдохнешь.

– Если сможешь.

– Смогу, не сомневайся. То, что мы очнулись в одной больнице – всего лишь случайность, и дальше мы пойдём разными дорогами.

Она замолчала и в повисшей тишине смотрела в тёмно-карие глаза. Женя, воспользовавшись моментом, сказал:

– Понял?

Её брови комично сдвинулись.

– Что?

– Ну, ты не сказала своё «понял?». Оно мне уже успело понравиться.

– Шуткануть решил, да? Ну тогда я тебе тоже расскажу шутку, слушай внимательно. Жил-был один урод по имени Евгений. Жил, не тужил, и тут херак! Весь мир отправился прямиком в задницу! И тут сука-судьба захотела прикольнуться и оставить его в живых, засунув его тельце рядом со мной. Клёво, да? И теперь этот козёл осознал, что на всём белом свете осталась одна особь в моём лице и начинает выносить мне мозг и срать в душу, на самое больное. На самое больное!

– Но в голову этой особи не приходит такая мысль, что этот козёл может ей помочь?

– Да ты что! Один раз я так повелась и вышла замуж за кретина, а потом он трахнул меня и исчез. Тоже, блять, хотел помочь.

– Я не он.

– А почему я должна тебе верить? Мы знакомы меньше двух часов.

– Ты не должна мне верить, но просто то, что ты говоришь – неправда.

– А что тогда правда?

Он сглотнул и почувствовал, как слюна царапает стенки пересушенного горла.

– То, что ты одинока. Тебе нужен кто-нибудь рядом.

– Ну уж точно не ты. Слушай, ты думаешь, я не смогу выжить одна?

– Только если из ума.

Она одарила его лучезарной улыбкой и тихо проговорила:

– Без твоего дешёвого юмора как-нибудь обойдусь.

Катя отвернулась и пошла прочь, но Женя снова ухватил её за руку и остановил. Их взгляды встретились и зацепились друг за друга, проникая в самые глубины неизвестного.

– Я не буду тебя держать, но…

– Именно поэтому ты не даёшь мне уйти, да?

– Я не даю тебе уйти только по одной причине.

– Ну и почему? Давай, удиви меня.

– Потому что… – Он взглянул в серые радужки вокруг её зрачков. – Потому что я волнуюсь за тебя.

Катя открыла рот, чтобы что-то сказать, но так и осталась стоять, непонимающе уставившись на Женю. Слова пытались вылиться наружу, но застревали в горле мёртвым комом. Она лишь смотрела в эти карие глаза и не могла издать ни звука.

– Да, я понимаю, звучит как бред, но я правда не хочу тебя отпускать. Выбор, конечно, за тобой, но…

– Ты волнуешься за меня?

В её голосе не было ни насмешки, ни присущего ей сарказма – лишь искреннее удивление и интерес. И что-то ещё. Что-то… похожее на недоверие.

Женя, всё ещё держа её за руку, сказал:

– Да, я переживаю.

– Правда?

Блестящие ручейки вновь потекли по щекам, и ему вроде бы даже показалось, как совсем слегка потянулись вверх уголки её губ. Но что он точно увидел – что он почувствовал – так это то, как чуть растаял серый лёд. Сначала он треснул и тут же начал под силой тёплых лучей… внимания?

Женя мягко проговорил:

– Правда.

Но она не поверила. Никто никогда не волновался за неё, за её здоровье или хотя бы настроение. Ни мать, ни бросивший их отец, ни бросивший муж. Только Миша понимал её, и то его у неё забрали. Всем всегда было насрать на её самочувствие и жизнь в целом. Это стало аксиомой с самого рождения, и отрицать такое было глупо. А пытаться переубедить её с помощью лжи – ещё глупее.

Женя вдруг увидел, как привычный холод вернулся в глаза, сместив с места внезапно возникшую искренность. Катя вновь превратилась в ту девушку, которая пару минут назад обещала оторвать ему яйца и пускала кровь на лице, знакомя свой кроссовок с чужой головой.

Она высвободила руку и сказала:

– Не надо мне врать.

После чего развернулась и зашагала к углу одного из домов – на ту сторону улицы, к которой пыталась дойти с самого начала. Он не стал её окликать или звать, а просто смотрел ей вслед и снова ощущал это странное, щемящее чувство глубоко в груди.

У самого поворота она остановилась и обернулась. Даже с такого расстояния Катя увидела, что по лицу Жени течёт кровь, и невольно поджала губы. Их взгляды сплелись между собой в полуденном воздухе жаркого летнего дня. Они смотрели друг на друга, и оба молчали. Тянущаяся вдаль дорога, на которой стоял молодой парень в компании разбитых машин, и молчаливые стены домов, тени которых укрывали застывшую девушку. Прошло не более десяти секунд, но казалось, что их бессловесный разговор длился вечно.