– Всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо, как никогда. К чему робеть от глупого сюрприза, ведь это, право, ерунда. С кобылой что – пустое дело – она с конюшнею сгорела. А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо!

Вот дальше уже выходили бойцы посмелее – Летаев, разумеется, Сорвунов Семён, даже Иван Сорокин попал. Давно в батальоне не было такого веселья. Хорошая идея была – сценку разыграть. Конечно же, после такого представления, девочка отдала бойцам заслуженные письма и главное – Алёне Маренко. Маркиза из неё получилась отличная. Но пришло время для других. На сегодня сценок хватит, пора и потанцевать нормально. Катя вынула письмо и замолчала. На конверте была написана её фамилия.

– Ну что там? – с нетерпением спросил Роман Сонтынков.

Девочка врать не стала:

– Камышева, – тихо проговорила она и опустила голову вниз.

– Ну, Катерина, – подошёл к ней сзади Сорокин. – пляшут все.

– Да знаю я, – скромно сказала та и отдала письмо.

Иван помог снять с неё сумку, пообещав, что ни одно письмо не уйдёт «не оттанцованным», пока она будет занята. Катя вышла в круг и огляделась. Танцевать она умела, но при народе не очень любила. Письма ей стали приходить недавно, поэтому девочка ещё не привыкла к этой традиции в роли получателя. Но ничего.

– Так, что нашей Катюхе сыграем? – снял варежки Косминов.

Тут из толпы кто-то запел:

– Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой. Выходила на берег Катюша на высокий берег на крутой.

Музыканты сразу подхватили мелодию, а все остальные слова. Они не знали, но это была любимая песня девочки. Она её обожала ещё задолго до прибытия в батальон. Делать нечего. Катя начала танцевать. Конечно, многому она научилась, наблюдая за тем, как это делают солдаты. Вот потихоньку девочка и отплясывала «Катюшу». Впервые в жизни, ей эта песня не понравилась. Не понравилась тем, что она была слишком для неё длинная. Катя уже уморилась. Бойцы хлопали в такт и подпевали. Тут на середину выбежала Пуля. Она стала радостно прыгать вокруг хозяйки. Если бы были письма для собак – Катя бы точно отдала одно своему четвероногому другу. Танцевала Пуля, порой, даже лучше некоторых бойцов. На последнем припеве, наконец, подошла помощь. Сорокин вышел в круг, взял её за руку и стал кружить. Для Кати кружилась далеко не она, а бойцы вокруг. Вот и стихли голоса и баян с гитарой. Солдаты зааплодировали. Девочка остановилась, вся румяная и мокрая от танца. Перед глазами всё плыло от кружения Сорокина. Она улыбнулась и пошатнулась. Ей опять на помощь пришёл Иван:

– Всё, – придержал её он, – натанцевалась на неделю точно.

– Мне кажется, на год, – поправила съехавшую шапку та.

Сорокин похлопал её по плечу и отпустил. Всё вокруг, как раз успело встать на своё место и Катя смогла спокойно вернуться на своё место и взять заслуженное письмо из Малиновки и почтовую сумку. Как бы девочке не хотелось прочитать то, что ей написали тётя Агафья и Васька, нужно было в первую очередь выполнить своё долг и раздать всем почту. Поэтому девочка бережно спрятала конверт в карман и опять засунула руку в сумку.

* * *

Александр беседовал с Марией Фёдоровной. Этим двоим было далеко не до плясок. Разговор шёл о тяжёлых раненых:

– Они не смогут здесь восстановиться, – говорила женщина. – У одного вообще открытый перелом. Я-то сделала, что было в моих силах, но не факт, что нога останется.

Резанцев поморщился, жалея в душе бедного бойца. Такой перелом никому не пожелаешь:

– И сколько их? – спросил он.

– Человек пять-шесть точно, – говорила Мария. – Нужно точно посчитать. Ну, мы пока машину дождёмся.

– Мы разумеется, отправим ребят лечиться, – успокоил её Резанцев. – Не думайте, мы их не оставим здесь. Лучше скажите мне, что по медикаментам?

– Медикаментов пока хватает.

– Это хорошо, – кивнул тот. – Ладно, Мария Фёдоровна. Я распоряжусь насчёт раненых.

– Спасибо, товарищ командир, – сказала женщина, – я тогда пойду в медпункт.

– Идите.

На этой ноте они разошлись. Александр достал заготовленную папироску из кармана и зажал её зубами. День тяжёлый сегодня. Ночью был бой, толком не удалось никому поспать. А тут ещё и обычная фронтовая суета подоспела. Нужно закурить. Он стал хлопать по остальным карманам. Куда-то Резанцев задевал спички. Только вот куда?

– Товарищ командир, – послышался голос Кати сбоку.

Резанцев повернулся и взял папиросу пальцами:

– Что такое? – спросил он.

Девочка, улыбнувшись, протянула ему треугольный конверт:

– Наконец и вам почта пришла.

Александр взял письмо и с волнением прочитал свою фамилию. Да, точно ему. Пришла весточка от Тани. Катя наблюдала за ним и не могла понять, что тут было не так. Командир не радовался, как обычно. Он застыл в нерешительности, даже не разворачивал конверт. Это было на него не похоже. Девочка тихо спросила:

– Товарищ командир, я сделала что-то не так?

Резанцев встрепенулся и взглянул на ребёнка:

– Нет-нет, – успокоил её он, – я просто задумался. Ты уже закончила?

– Окопы остались, – поправила сумку Катя. – В медпункте уже была.

– Молодец, – похвалил её Резанцев. – В окопах аккуратней будь.

– Есть, – отдала честь Катя и пошла за Пулей, которой в это время чесала шею Зоя Мамонтова. Она ещё раз обернулась на командира, но потом принялась за работу.

Резанцев подождал, пока она отойдёт и ещё раз взглянул на конверт. Он уже знал ответ. На бумаге не было написано жирными чернилами: «Лихвин». Был другой, неизвестный ему адрес. Руки слегка затряслись, папироса упала на землю. Александр развернул письмо. Там было всего лишь несколько коротеньких строчек:

10 декабря 1943 года

Я знаю, ты будешь недоволен, но я не могу иначе.

Чувствую – это мой долг. Я обязана защищать Родину

от фашистов. Не прощу себя, если останусь в тылу.

Жить дальше не смогу!

Прости, Саш. Я ушла на фронт. Как устроюсь – напишу.

Глава 7

«Невезучий день одного бойца»

Александр сидел и осматривал свою винтовку. Он провёл рукой по стволу и перевёл взгляд на заросли. Всё-таки зимой лес был необычайно красивым, несмотря на жуткий холод. На деревьях сугробами лежал белый блестящий снег. Блестящий от солнца. Впервые за столько времени, Светило решило выйти на небо. Наверное, последний раз в этом году. На дворе уже 30 декабря. 43-тий год проживает последние свои дни. На ветке нахохлившись, сидела галка. Она смотрела на Резанцева своими маленькими серыми глазками. Тут из-за елей раздался выстрел. Пуля попала по дереву. Снег вместе с корой отскочили в стороны. Галке такое не понравилось. Она с криком взмыла вверх и скрылась за верхушками елей искать более безопасное место. Резанцев взглянул на нетронутые консервные банки и поднял бровь:

– Ми… – не успел сказать он, как вновь пошли выстрелы.

Банки с грохотом стали отлетать назад одна за другой. Хлопки выстрелов эхом отдавались по лесу и уходили в небо. И вот, на бревне ни осталось ни одной. Почти все пули попали в цель. Железный враг был повержен. Из-за деревьев вышла Катя, держа в руках пистолет. Она вопросительно посмотрела на командира:

– Ну как? – спросила она и взялась второй рукой за ствол.

– Молодец, – кивнул Александр. – А почему ты первый раз-то промазала так?

Девочка вытерла нос варежкой:

– Мне снег в глаза попал. Вот и промазала, – она взглянула на своё оружие. – Мне из пистолета легче даётся стрелять.

– Он просто меньше, – сказал тот. – Для тебя винтовка слишком большая. Но из неё тоже нужно уметь стрелять!

С этими словами он протянул ей своё оружие. Катя вздохнула и взяла его.

– Не вздыхаем, боец, – серьёзно проговорил Резанцев. – Надеюсь, это тебе не пригодиться в жизни, но знать, как это делать, ты обязана.

Девочка взглянула на винтовку и спросила:

– Товарищ командир, когда у меня будет уже своя? Пистолет мне выдали, но винтовка, когда будет?

– Как будет, так будет, – ответил Александр.

Резанцев всегда так говорил, когда речь заходила об оружии. Катя его понимала. Он не хотел, чтобы она принимала участие в боях. После случая с Хансом, командир вообще первое время её не трогал и никуда не посылал. Но жизнь такая непредсказуемая штука. Особенно во время войны. К тому же, для Кати винтовка имела немного другое значение. Приятнее гораздо было стрелять из своего родного оружие, а не из чужого. Наличие пистолета или винтовки означало то, что она тоже солдат. Что она наравне с остальными. Для неё это было важно. Катя была уверена, что если эта проклятая война затянется до её совершеннолетия, то она, уже будучи взрослой, вместе с родным батальоном тоже примет бой. Настоящий бой со всей артиллерией, в окопах. Но пока её туда никто не пустит. Мала ещё.

– Давай, шуруй, – помахал ей Резанцев, – я, пока твоих «противников» расставлю.

* * *

Русская зима – самая непредсказуемая зима на свете. С таким весёлым подходом людей к этому морозному периоду, ничего не страшно. На улице минус тридцать градусов, а наши ребята стоят, раздевшись по пояс. Этими ребятами, разумеется, были Летаев, Макаренко, Комаров, Базаров, Дроздов и Васазде. Липтенко стоял одетый, но у него была особая роль. Он держал в руках вёдра с водой. Фокин наблюдал за этой компанией, отойдя на максимальное расстояние. Это занятие было ему не по нраву. Боец предпочитал оставаться в тепле, особенно в морозы. Первым, конечно же, был Летаев. Куда же без него начинать? Матвей подождал, пока товарищ нагнётся, чтобы не налить на штаны и с головой окатил его водой. Фёдор только взвизгнул и резко выпрямился, стуча зубами. Но потом он тут же понизил свой голос и сделал его более мужественным:

– Ооо! – протянул он, потирая руками грудь. – Хорррошооо. Х-х-хорошо!

Летаев взял полотенце у Макаренко и стал обтираться. Егор съёжился и отвернулся. Фёдор тем временем подошёл к сугробу, зачерпнул рукой снег и умылся. Он взял, висящую на ветке рубаху и стал одеваться. Боец взглянул на Фокина и улыбнулся дрожащими губами:

– А т-ты ч-чего с-стоишь? А? Егор! Д-д-давай к н-нам!

– Спасибо, я обойдусь, – помотал головой Фокин.

– А что же так? – растирался снегом Михаил.

– Я просто не хочу, – сказал тот, – вот и всё.

– Всё с тобой понятно, – улыбнулся Летаев и застегнул куртку. – Боишься.

– На «слабо» меня не возьмёшь, – спокойно проговорил Егор.

С этими словами он направился к остальным солдатам, понимая, что, если он сейчас тут останется – его насильно обольют водой. Слишком долго он с ними живёт, чтобы их не знать. В лагере было всё, как всегда: работа, медсёстры, бегающие то в медпункт, то в землянку, Мария Фёдоровна, курившая в сторонке, облокотившись на дерево с печальным видом. Музыка не звучала. Музыканты дежурили в окопах. За достаточно короткое время, Василенко и Косминов сдружились и теперь почти всегда играли вместе. Оказывается, громкий и грубый баян хорошо сочетается с нежной гитарой. Теперь они были настоящим ансамблем, подбирали новые мелодии, что-то сами сочиняли. Да и вообще, новобранцы в батальоне прижились. Теперь жизнь без них не представлялась. Как будто с самого начала они здесь были. Так всегда происходит, когда в коллектив приходят новенькие. Товарища командира не было. Наконец, у него появилось время на стрельбу с Катей. Девочка очень долго этого ждала. Сначала ждала, пока сама восстановится после прилёта снаряда в землянку, потом, когда Резанцев освободится. Последнюю неделю бродила за ним хвостиком и спрашивала о том, сколько у него ещё осталось дел. Пуля на стрельбу не пошла, как бы это не было странным. Катя боялась, что из-за долгого сидения на холоде собака может заболеть или отморозить лапы. Животное осталось на попечение всему батальону. Сейчас за ней присматривал Максим Рубцов. Пока обед варится, можно и приласкать их четвероногого бойца. Пуля была не против. Она сидела, высунув язык от удовольствия и прищурив глаза. Повар дошёл до самого любимого – шеи. Как же было приятно, когда чесали кожу под проклятым жёстким ошейником. Туда бы она никогда не добралась.

– Да красавица ты наша, красавица, – приговаривал Рубцов.

Мимо проходили Мастреев Николай и Виктор Костюшко:

– Когда обед, Максим? – крикнул Николай.

Рубцов отвлёкся от Пули и ответил товарищам:

– По расписанию, – он снова повернулся к собаке и тихонько проговорил. – Им бы всё пожрать. Да Пулёк? Ты тоже так считаешь?

Пуля, может и не понимала, что ей сейчас говорят, но она понимающе заурчала в знак согласия, лишь бы её ещё поласкали. Фокин сидел и наблюдал за этой сценой, упёршись локтями в колени. Неизвестно о чём он думал. Может быть тоже об обеде, а может вообще ни о чём. Тут боец почувствовал сильный холод на шее и спине. Кто-то закинул ему снег за шиворот. Егор вскочил и стал бить руками по спине. Как же это неприятно. Снег колючий, ледяной. И никак его не вытряхнешь. Он таял у тебя под курткой, и холодная вода растекалась по гимнастёрке. Тут сзади послышался смех. Егор, наконец обернулся и увидел довольного Летаева. Фёдор стоял, держа в руке снежок и улыбался:

– Закаляемся, Егор! – с этими словами он кинул снег в лицо товарищу.

Фокину хватило реакции заслониться и весь удар пришёлся в руки. Он в ярости посмотрел на товарища:

– Ты гад, Федя! Заняться нечем?!

– Да ладно тебе обижаться, – сказал Летаев, – я же в шутку.

Егора обычно невозможно было вывести из себя. Никому не удавалось пока это сделать. Это был тот человек, который старается уйти от конфликтов, пытается найти мирное решение проблемы, а на провокации не даётся. Даже командир его за это очень уважал и относился иначе. Фокин старался не давать повода для злости и ругани. Но сейчас у его терпения нашли конец, далёкий, никому ещё невиданный, но конец. Так легко и быстро. Обычным снежком. «Командира в лагере сейчас нет», – пронеслась секундная и приятная мысль у него в голове. – «Как удачно всё складывается!» Значит, можно себя не сдерживать. Летаеву уже было не до смеха. Он смотрел на серьёзное лицо друга и понимал, что дело уже пахнет керосином:

– Слушай, Егор, – сделал шаг назад Фёдор. – Ты чего в самом деле? Шутка же.

– Я тоже шутить умею, – как обычно спокойно, проговорил Фокин и двинулся на товарища.

Такое в батальоне было впервые. Летаев много от кого бегал: от повара, от Васазде, медсестёр… Но сегодня что-то новенькое. Перед бойцами предстала интересная картина: Фёдор нёсся на всех парах. На лице у него не было ни капли веселья, только испуг и удивление. А сзади его догонял Фокин. Фокин! Спокойнейший человек в батальоне. Всегда тихий и скромный. Он наблюдатель, но никак не участник в таком забеге. Бойцы даже не знали, как реагировать. Останавливать? Кого конкретно? Фокина или Летаева? Тут, смотря по ситуации. И нужно ли? Липтенко и Макаренко стояли возле елей. Водные процедуры давно закончились, но солдаты не собирались расходиться:

– Как ты думаешь, догонит? – спросил Михаил, не отрывая взгляда от погони.

– Даже не знаю, – пожал плечами Матвей. – Егор быстро бегает.

– Значит, догонит, – вздохнул тот.

– Мне кажется, не только.

Наконец, стали подключаться солдаты:

– Мужики, угомонитесь! – пытался хоть как-то повлиять на них Антон Шевченко. – Мужи…

Тут на их пути показалась Мария Фёдоровна. Женщина подходила к медпункту, опять погрузившись в свои неизвестные никому мрачные мысли. Когда она о чём-то задумывалась, её мало что могло отвлечь. Фокин её заметил и остановился, а вот Летаев, постоянно оборачивающийся назад, нет. Что и привело к закономерному результату. Остальные бойцы даже не успели ничего ей крикнуть, не то, чтобы как-то увести. Действия произошли очень быстро и спонтанно. Летаев налетел на со всей скоростью на Марию Фёдоровну, и они вместе ввалились в блиндаж, где располагался медпункт.

Летаев открыл глаза и увидел удивлённое и одновременно яростное лицо Марии Фёдоровны. Фёдор сильно придавил её. Так близко к женщинам он никогда ещё не был:

– Здравствуйте, Мария Фёдоровна, – проговорил смущённо он.

Врач не была рада такой встрече. Она прибывала, мягко говоря, в шоке. Причём в таком, что ни слова не могла вымолвить. Тут подоспели и остальные солдаты:

– Вам помощь не нужна? – обеспокоенно спросил Сергей Тимонов. – Все целы?

Гордая женщина поднялась на ноги и со злостью взглянула на Летаева. Тот тоже стоял весь красный до ушей:

– Мария Фёдоровна, я честное слово, нечаянно. Получилось так.

Но та не желала выслушивать никаких оправданий. Женщина грубо оттолкнула от себя Фёдора и в сердцах выпалила:

– Дурак малолетний! Когда же ты повзрослеешь?

С этими словами она развернулась и вошла в медпункт. Летаев опустил голову вниз и нахмурился. Да… Не его сегодня день, не его.

Глава 8

«Тайна одного сильного человека»

Александр с Катей возвращались в лагерь. Постреляли хорошо: ни одна консервная банка не осталась без внимания. Командир шёл впереди, перекинув через плечо свою винтовку. Девочка поспевала сзади, грустно понурив голову. Вот всё и закончилось. Бог знает, когда теперь Резанцев поведёт её стрелять снова. Сейчас он опять уйдёт куда-нибудь и уйдёт с концами. Ну что поделаешь? Должность такая. Девочка подняла взгляд на Александра:

– Товарищ командир, – тихо сказала она. – А, товарищ командир.

– Что, Кать? – обернулся Резанцев.

– А вы куда сейчас?

– В окопы, – ответил Александр.

– Понятно, – отвела взгляд Катя. Она немного помолчала, а потом спросила. – А с вами можно?

– А что тебе в лагере не сидится? – перешагнул бревно тот.

– Ну, просто не сидится, – пожала плечами девочка.

– Нет, – ответил Александр. – Извини, но сейчас там тебе делать нечего. В другой раз возьму.

– Обещаете?

– Всё тебе обещать нужно, – усмехнулся тот. – Хорошо.

Катя улыбнулась и, ускорившись, в три шага догнала Резанцева. Теперь он точно её возьмёт. Привычка брать обещания появилась ещё в детстве. Её отец тоже, как и Александр был очень занят и времени с детьми проводил не очень много. И если отец что-то планировал с ними сделать, например, сводить на речку или на рыбалку, девочка всегда брала с него обещание. Потому, что, если его не взять, отец может и на речку не сводить. Дела могут появиться. А дело – штука ужасная и страшная, особенно для ребёнка: может забрать отца хоть на целый день. И не спросит оно о ваших планах. Как назло, где-то крыша съедет, где-то утку больную зарезать надо. Но девочка с братьями пронюхала секрет. У мужчин правила очень простые. Если уж они слово дают – то обязательно выполняют. Уже как три года отца нет в живых, а привычка осталась. Поэтому даже с командиром Катя так делает. Это уже получается не нарочно, само вырывается. Но, кажется, Резанцев не был против. Вот и показался родной лагерь. Александр подтянул винтовку и кивнул девочке:

– Ну всё, – сказал он, – иди давай.

Катя отдала честь и пошла отыскивать Пулю. Она уже, наверняка, вымотала всех.

* * *

Фокин завернул табак в клочок газеты и протянул Летаеву. Фёдор кивнул и взял самокрутку. Чем отличается настоящая мужская дружба, так это тем, что практически сразу после мелкой ссоры, все вновь мирятся. Так и Фёдор с Егором помирились практически сразу после того, как Летаев выбрался из медпункта. Они даже слова друг-другу не сказали. Сразу поняли, что ругаться дальше не стоит. Пыл Фокина сразу же остыл, после того, как он увидел, как его товарищ свалился с Марией Фёдоровной в блиндаж. Такое никому не пожелаешь. Они стояли возле одной из землянок вместе Норковым Геннадием и Сергеем Тимоновым и курили самокрутки. Летаев был не в духе, по понятным причинам. Фёдора неожиданно задели слова Марии Фёдоровны о том, что он ещё не вырос. И что с того, что он дурачится? Летаев каждый день рискует жизнью на поле боя, сражается за Родину. И где после этого он малолетка? Да ещё и сказала она это при товарищах. А Фёдор, между прочим, объяснился перед ней. Но боец сильно не обижался. Он не из тех, кто будет таить обиду. Просто осадок неприятный остался. Новобранцы морщились и бухикали от самокруток. Такова судьба всех начинающих курилок. Правда, с самокруток лучше не стоит пробовать – чересчур крепкие, но на войне другого не найдёшь. Приходиться привыкать к такому. Практически все новобранцы, когда прибывали на фронт, начинали курить. Это было, своего рода, посвящение. Как тут не дымить, когда вокруг все курят и тут и там предлагают папироску или самокрутку. Хочешь – не хочешь, начинаешь и сам приобретать такую вредную привычку. Но роль в этом играли не только товарищи. Зачастую бойцы так справлялись с сильным стрессом на войне. Не каждый может сохранить после такого чистые лёгкие и трезвую голову. Бедолаги кашляли, глаза слезились, лица становились красными, но они продолжали себя мучить.

Пока все курили, новобранцы параллельно умудрялись внимательно наблюдать за Марией Фёдоровной, которая в это время о чём-то беседовала с Сорокиным. Но вот их короткий диалог подошёл к концу и женщина, кивнув, пошла в неизвестном направлении. Командир недавно отправился в окопы. В лагере его сегодня почти не встретишь. Поэтому всё ложится автоматически на его помощников, а в первую очередь, на заместителя – Ивана. Норков выдохнул дым и повернулся к Летаеву и Фокину:

– Сколько за ней наблюдаю, она даже ни раз не улыбнулась при мне, – прохрипел он. – Всё ходит и ходит мрачная.

– Не только при тебе, – пробубнил Фёдор, – она в принципе не улыбается.

– И она всегда такой была? – присоединился к разговору Тимонов. Он посмотрел на Фокина, ожидая ответа, но тот, видимо, решил не поддерживать такие темы.

Егор затушил самокрутку и спустился в землянку. Летаев смотрел в пустоту туманным взглядом. В пальцах его потихоньку угасала помятая самокрутка.

– Может у неё случилось что-то? – всё никак не хотел оставлять тему Геннадий.

– Да ну её, – махнул рукой Фёдор. – Этих баб не разберёшь. Мужика у неё нет, вот и ходит дуется.

Сергей кивнул и вдруг увидел, что прямо сзади Летаева стоит героиня их разговора – Мария Фёдоровна. Она была в шаге от бойца, даже меньше, но вмешиваться, почему-то не спешила. Наоборот, женщина внимательно слушала его речь, приподняв одну бровь. Тимонов выронил самокрутку из пальцев. Она упала на белый снег и легонько задымила. Но бойцу было далеко не до табака. Всё его внимание было приковано к Марии Фёдоровне. Летаев сейчас лишнего наговорит и всё! Он уже наговорил. Ой, плохо дело! Сергей посмотрел на товарища и стал всевозможными жестами показывать замолчать. Но тут выкуренная самокрутка дала о себе знать, и он непрерывно закашлял. Норков тоже пытался предупредить друга. Но Фёдор на них даже не глядел. Философский взгляд Летаева был направлен куда-то вдаль, но точно не на новобранцев:

– Да, мужика не хватает, – повторил он. – Хотя я на месте её мужа сбежал бы давно. Тут такой характер… Наверное, хлеще, чем у жены Сорокина.

С этими словами Фёдор обернулся назад и столкнулся лицом к лицу с героиней обсуждения. Норков и Тимонов перестали жестикулировать и замерли на месте. Всё, теперь она его точно прибьёт. За такое имеет полное право. Но женщина даже не пошевелилась. Её, несколько секунд назад румяное лицо, стало белее мела. Летаев ничего не говорил. Он не знал, что сказать и стоит ли раскрывать сейчас рот вообще. Боец ждал её реакции и готовился к тому, что его сейчас, наверное, будут бить. За такие слова точно. Но Мария Фёдоровна смотрела на него пустым взглядом. Нет, не на него. Она смотрела сквозь Летаева. И что-то было в этих глазах такого, отчего бойцу стало неуютно. Женщина, так ничего и не сказав, медленно развернулась и побрела к своей землянке. Бойцы проводили её взглядами.

– Это что сейчас было? – первым нарушил тишину Геннадий.

– Не знаю, – тихо ответил Сергей, – но мне это не нравится.

Летаев их не слышал. Он стоял молча и смотрел на землянку, в которую некоторое время назад спустилась врач. Почему она ничего не сказала? Почему так отреагировала? Бойцу было не по себе. Такое на его памяти было впервые. Обычно, женщина ему высказывала всё, что о нём думает, огревала тряпкой по чём попадала, если она имелась под рукой. Но никогда не уходила молча. И этот взгляд… Лучше бы женщина его отчитала, отругала, ударила. На душе было бы спокойнее. А сейчас даже не знаешь радоваться или нет.

* * *

Катя возвращалась к землянке, за ней, довольная, по пятам торопилась Пуля. Почти всё это время собака провела у Рубцова. Всё-таки хороший у них повар – добрый, всегда чем-нибудь, да подкормит. Вот и сейчас дядя Максим вручил Кате корку хлеба, которую она и поделила со своим четвероногим другом. Есть по-прежнему хотелось, но скоро обещался обед. Потерпеть осталось немного. А пока, можно пересидеть в землянке. Девочка после стрельбы туда так и не смогла зайти – пошла забирать Пулю. Из носа уже текло от сильного мороза, губы в кровь потрескались, щёк не чувствовалось. Ничего, сейчас она зайдёт в землянку, снимет с себя телогрейку с шапкой, подбросит дровишек в буржуйку и будет в жизни всё хорошо. Катя спустилась по вырубленным ступеням, отворила дверь и вошла внутрь. Оказалось, не только она решила здесь погреться. На нарах сидела Мария Фёдоровна, подперев голову рукой. Девочка ничему не удивилась. Женщина часто приходила после медпункта вся уставшая и замученная. Катя сняла ушанку, варежки, и стала расстёгивать красными пальцами железные, ледяные, жёсткие пуговицы куртки:

– А что ты буржуйку не затопила, тёть Маш? – посмотрела на печку она. – Холодно же так сидеть.

Но женщина ничего не ответила. Она продолжала молчать, закрыв лицо ладонью. Девочка прошла к печке и стала закидывать туда дров:

– Что? – продолжала спрашивать она. – Так много тяжёлых раненых? Ничего, скоро машина уже приедет. Вздохнём, наконец, полной грудью. Я сегодня помогу вам в медпункте. Бинты прокипячу. Как раз поручений никаких нет – командир ушёл в окопы. Дядя Ваня за главного остался, – она стала поглядывать вокруг буржуйки. – Так, где-то тут были спички.

Катя, наконец, вытащила помятую коробочку и повертела её в руках. Хоть она уже видела её, но с каждым разом глаза так и хотели прочитать надписи на упаковке. На одной стороне было написано: «1943. Спички. ЛЕСОТЕХНИЧЕСКАЯ А К А Д Е М И Я им. С. М. Кирова». Девочка перевернула коробочку, чтобы прочитать самое главное: «ВСЕ СИЛЫ – ФРОНТУ! ВСЕ СИЛЫ – НА РАЗГРОМ ВРАГА!» Как же, всё-таки, поддерживают их люди. Даже такая маленькая надпись грела душу, говорила о том, что они не одни воюют здесь за свободу страны. Катя выдвинула коробок и достала оттуда спичку. Красные тонкие пальцы от холода совсем не хотели слушаться. Девочка чиркнула спичкой и на её коричневой головке вспыхнул маленький огонёк. Катя взяла клочок газеты и подожгла его. Затем, всё это дело отправилось уже в печку.

– Сейчас пойдёт дело, – повернулась она к Марии Фёдоровне и взволнованно посмотрела на неё. – Тёть Маш, может вы поспите? Тихо пока, бои не идут. Я вас, если что – разбужу. Нельзя же так себя мучить.

– Нет, – наконец, отозвалась та, – я не хочу, спасибо.

Что-то с ней было не так. Даже для Марии Фёдоровны это было странным. Голос был не спокойным и уставшим, а каким-то осипшим, хриплым, прерывистым. Катя встала с колен и подошла к женщине:

– Тёть Маш, – положила ей руку на плечо она. – Всё хорошо?

Тут даже Пуля заволновалась. Она стала вертеться возле них и тихонько поскуливать. Даже сквозь толстую телогрейку Катя почувствовала, как Марию Фёдоровну трясёт. Сильная и независимая женщина плакала. Катя могла поверить во что угодно, но в то, что тётя Маша когда-нибудь пустит даже маленькую слезинку? Да никогда. Что-то случилось. И это «что-то» было чем-то очень серьёзным. Девочка присела на нары:

– Тёть Маш, – обняла её Катя. – Тёть Маш, что случилось? Тёть Маш!

Но женщина продолжала молчать, как партизан. По её скованности было видно, что она пытается всё сдержать в себе. Тут взгляд девочки остановился на второй руке Марии Фёдоровы, которая лежала у неё на колене. Пальцы крепко сжимали помятую жёлтую фотографию, на которой был запечатлён какой-то незнакомый мужчина. Ему на вид было лет двадцать восемь – двадцать семь. Добрые глаза тепло смотрели на неё с фото. Прямые тёмные волосы были аккуратно причёсаны. Мужчина сидел в кресле, положив одну руку подлокотник. Он был высокий, атлетического телосложения. На колене лежала сложенная пополам газета. Таких фотографий у солдат было много. В СССР часто устраивали домашнюю фотосъёмку. У Кати такое фото висело дома над кроватью. А может оно до сих пор там висит? Кто его знает? Мария Фёдоровна согнулась пополам и заплакала, пряча своё лицо от девочки. Сильные люди тоже могут пустить слезу. Тут дверь в землянку отворилась и на пороге показалась Алёна Маренко. Девушка глубоко вздохнула и сняла с себя шапку:

– Я всё сделала, Маш, – сказала она. – Там Попов…

Тут медсестра прервалась. Она увидела состояние подруги, Катю, повисшую на ней, и поняла, что что-то тут неладное. Алёна, насторожившись, посмотрела на девочку:

– Что случилось? – спросила она и кинула ушанку на нары.

Катя подняла голову со спины Марии Фёдоровны и пожала плечами. Маренко поспешила к ним:

– Маш! – села напротив на холодный грязный пол она. Девушка убрала волосы подруги назад. Тут её взгляд упал на фотографию, которую женщина до сих пор сжимала пальцами. Выражение лица Алёны сильно изменилось. Её будто током ударило. Медсестра резко повернулась к Марии и уже двумя руками обхватила её голову. – Маш! Что они сказали? Что они там сказали?

– Кто? Что сказали? – не понимала ничего Катя.

Маренко махнула рукой. Дело в том, что она наблюдала за той сценой издалека. Правда, девушка не слышала того, что сказал Летаев. Для неё это выглядело немного иначе: Мария Фёдоровна просто подошла к толпе, затем отошла назад и спустилась в землянку. Ну, отошла и отошла. Что тут такого? А того, что там случилось на самом деле, медсестра не знала. Мария Фёдоровна молчала. Эта стойкая женщина не сдаст даже тех, кто её обидел. Катя всё ещё не понимала, что происходит. «Да что такого здесь могло случиться, пока меня не было?» – негодовала она. – «Всё же хорошо было!» Алёна тоже ничего не отвечала. Она сидела перед Марией Фёдоровной и пыталась чего-то от неё добиться. Спустя некоторое время, девушка поняла, что это всё бесполезно. Немого проще говорить заставить. Неожиданно Маренко резко встала и схватила с нар шапку ушанку.

– Ты куда? – спросила Катя.

Но девушка, ничего не ответив, толкнула дверь и решительно вышла на улицу, оставив их одних. «Почему сегодня все так молчат?» – подумала девочка и снова вернулась к Марии Фёдоровне.

* * *

Алёна вышла из землянки и оглядела лагерь. Но ни Летаева, ни новобранцев не было. Она убрала в шапку волосы и отправилась дальше. Ей нужно было узнать, что произошло. Вот она – женская дружба. Многие говорят, что её не бывает, но это, конечно же, не так. Она есть и очень крепкая. Общение женщин, разумеется, отличается от мужского. Оно намного запутаннее и сложнее. Но всё же крепкая связь между ними существует и отрицать это бессмысленно. Маренко очень переживала за подругу. Чтобы этот человек расстроился? Да никогда! А ещё она достала ту самую фотографию, которую так старательно прятала и хранила. Алёну переполняло волнение. Мария Фёдоровна была для них, медсестёр, настоящей старшей сестрою, а порой, даже матерью. Именно эта женщина обучала врачебному делу их – неопытных, молодых и наивных девчонок. Тогда они только-только прибыли на фронт и постоянно терялись и путались. Именно она взяла над ними руководство. Именно она заступалась за них, утешала после первых боёв. Никто больше так о них не заботился! Девушке нужно было узнать, что произошло. А она узнает. Тут на её глаза попался Тимонов, который уже собирался спуститься в свою землянку. Но ему не суждено было это сделать.