Несчастный старый мостик, вполне надежный, кому-то пришлось сильно потрудиться, чтобы он сломался под весом Кейт. Нужно было сделать это ночью. Она кричит и плачет, шокированная внезапной близостью бездны и смерти. А мы с Лексом смотрим на мостик, который несколько минут назад прикидывался совершенно безопасным, и никак не верится, что кто-то с его помощью пытался не напакостить, не помешать, не унизить, а просто-напросто убить нашу подругу.
Глава 7. Лесопилка
Нам с Лексом в итоге приходится почти весь день просидеть взаперти. Естественно, Кейт не смогла уложиться в час времени, хотя ей и оставалось немного, так что она вынуждена была пожаловаться на свои злоключения, и она сослалась на нас как на свидетелей, что, наверное, не стоило делать, поскольку это породило лишь лишние вопросы и всех рассердило. Офицеры совершенно правильно поняли, что мы там стояли из-за недоверия к ним, и восприняли это болезненно, хотя и не представляю почему. Причины подозревать их в мухлеже у нас все-таки были. Увы, из-за этого с формулировкой, что им надо проверить, не причастны ли мы сами к событию с Кейт, нас закрыли в прачечной, а потом похоже вообще о нас забыли. Выпустила нас Ристика, соскучившаяся по Лексу, но это уже ближе к вечеру.
Выйдя наконец на свободу, обнаруживаем, что большинство курсантов нервно бродит по помещениям учебки и не знает, чем себя занять, хотя время занятий еще вроде бы не закончилось. В коридоре возле выхода на платформу не менее нервно топчутся девушки из обслуживающей гильдии с подносами в руках, на которых стоят банки с газировкой и тарелки со всякой закуской.
– Не хотим туда идти, – поясняет одна из них, радостно глядя на Лекса. – Лексик, отнеси, а? Я в долгу не останусь.
– И что там такое? – заинтриговано спрашивает друг, забирая у нее поднос.
– Да ничего, просто офицеры совещаются, – отвечает девушка с улыбкой и порывается скорее смыться. Два других подноса быстро перекочевывают в руки к нам с Ристикой, потому что нам же тоже интересно послушать. С любопытством мы выходим на платформу.
Что ж, очевидно, тема покушения на убийство опального курсанта никого не интересует, Офицеры же занимаются более актуальным для них вопросом распределения курсантов по учебным группам с учетом результатов первых экзаменов. Выглядит это следующим образом – на платформе среди кустиков в кадках стоит большой круглый стол, вокруг которого удобно устроились младшие офицеры с картами в руках. Клички курсантов написаны у них на разноцветных картонках, которые они преспокойно разыгрывают между собой, время от времени споря о ценности какого-нибудь из них в денежном эквиваленте.
– Ну и толку-то от этих баллов, стоило выкладываться… – презрительно сплевывает на пол один из курсантов, кто все еще стоит и наблюдает за этим безобразием позади круга из кустов. Разочаровавшись окончательно, он уходит, за ним подтягиваются и остальные. Полагаю, связь ценности курсантов, озвучиваемая офицерами, и суммы полученных баллов показалась им не слишком явной.
– О, Нулевая, – офицер вытягивает очередную бумажку из стопки, – ну эту Редженс себе уже выиграл, – пренебрежительно добавляет он и запихивает ему эту бумажку сразу в карман. – Как это называется, мертвый актив?
– Не особо мертвый, – напоминает Редженс, вытаскивает бумажку, сминает в шарик и выкидывает в бездну. От негодования чуть поднос не роняю, словно полетела не бумажка, а сама Кейт.
– Избавиться нельзя, но можно самому пользоваться, – говорит еще кто-то и все ржут.
Выйдя из-за кустов, шмякую поднос с закусками на стол, прямо поверх разбросанных по нему карточек с кличками. Лекс делает то же самое, только Ристика подает его как положено. Один из офицеров берет банку с подноса Лекса.
– Взболтал?
– Для вас только самое лучшее, – с нарочитой любезностью отвечает друг.
Офицер злобно щурится и открывает банку, держа ее подальше от себя. Никаких брызг, все аж даже удивляются и уже бесстрашно разбирают остальные банки. Фонтанирует почему-то только та банка, что достается Кириллу.
Все замирают, глядя на него, и только Лекс в опустившейся тишине характеризует ситуацию резко негативно – одним коротким словом.
– Это не планировалось, честно, – добавляет он немного испугано. Но Кирилл только отряхивается и начинает смеяться. Остальные, глядя на него, тоже позволяют себе расслабиться, и уже под незатихающий смех и постоянные подшучивания друг над другом, офицеры разыгрывают оставшиеся карточки.
Мы все так и стоим у стола, следя за игрой. Распределив все “активы”, офицеры начинают играть в какую-то другую игру, ставя на кон то, что у них есть, то выигрывая, то проигрывая курсантов друг другу, и опять-таки споря о ценности новичков. Меня скоро посылают за новой порцией закусок, и когда я возвращаюсь с полным подносом всякой снеди, Кейн радостно объявляет, что проиграл меня Редженсу. Попытается отыграть, но ничего не обещает.
Прекрасно. В сердцах я беру с подноса тарелочку с жареным луком, собираюсь вывернуть ее ему на голову, но другой офицер дергает меня за руку и, усадив к себе на колени, запускает пальцы в эту тарелку. Мои снаряды тают на глазах.
– Хорошо вы устроились, – говорит этот офицер, дыша на меня луком. – Может, тоже парочку нулевых себе завести?
– Вот и заведи, – Редженс рывком вытаскивает меня из его объятий и пересаживает к себе на колени. Шикарно, Кейн отсюда ближе. Беру тарелку с вялеными помидорами, но и их тут же разбирают прямо из моих рук. Что ж такое-то! Почему судьба так бережет это чудовище?!
– Я вам заведу! – Кирилл жестко пресекает всеобщее обсуждение возможности завести себе в дом крупное полезное в хозяйстве млекопитающее. Он напоминает потенциальным рабовладельцам, куда он запихнет им их карьеры в таком случае, и рекомендует взамен хомячков и черепашек.
Приблизительно через час уже притомившиеся офицеры таким вот нестандартным образом умудряются укомплектовать свои группы курсантами. Мин оказывается у Кейна, Райли забирает Кирилл. Кейт естественно остается у Редженса, как и я, правда не в его группе конечно. Но похоже эти двое на полном серьезе решили сменить мне шинарда, и моего согласия понятное дело опять никто не спросил.
Новая карта акбрата прилетает ко мне за завтраком – просто падает на стол, когда Редженс проходит мимо. Таким образом, карт у меня теперь две, хотя не уверена, осталась ли первая рабочей. Надо бы проверить, а пока что курсанты уходят на свои занятия в новосформированных группах. Насколько мне известно, часть предметов они будут изучать как и раньше большими классами, как в школе, но сейчас ребята взволновано разбегаются в след за своими кураторами по отдельным аудиториям. Прекрасненько, а мы с Лексом пока пойдем на новое игровое задание.
С остальной командой встречаемся уже на месте за пятнадцать минут до назначенного времени. В прошлый раз нам нужно было еще успеть купить билеты, но сейчас явно не тот случай. Мы находимся на седьмом уровне, в районе расположения производств.
Последней на место приходит Герти, и пока ее завернутая в пышный шарф тонкая фигура идет к нам, Ворчун успевает весь изворчаться.
– Почему они позволяют ветру продувать Муравейник насквозь? – основная мысль, тревожащая его сейчас. На платформе гирляндами развешана ветошь, и по ней особенно хорошо видно, насколько и правда сильно дует. Да и нас ветер пробирает до костей, хотя мы от него старательно прячемся за колоннами.
– Муравейнику нужно дышать, – туманно поясняет Морис.
– А он не мог бы дышать потише? – гундит Ворчун, – он же не в марафоне участвует.
Поприветствовав Герти, мы кучкуемся еще плотнее в ожидании новых сообщений от хозяев игры. Пока что они ничего толком не объяснили.
– Давайте, все-таки зайдем в какое-нибудь помещение, – недовольным голосом предлагает Ворчун, – чего тут мерзнуть то.
Морис согласно кивает и пробует одну из широких дверей.
– Она не заблокирована, – говорит он и заглядывает внутрь. – Все чисто, идемте.
Мы все с готовностью заскакиваем внутрь. Шлюза здесь нет, так что сразу оказываемся в широком коридоре с поврежденным полом, как будто по нему часто таскали что-то тяжелое. Пока ждем дальше, потихонечку исследуем все вокруг, в том числе большой зал впереди. Вокруг нас почему-то очень тихо, людей нет. По-видимому, мы пришли на лесопильню, поскольку в коридорах и части зала сложены огромные штабеля разного размера досок. Еще стоят станки, тележки и подъемники. В одной стене проделаны пронумерованные закрытые своеобразными шторками окна. Вдоль другой стены идет что-то вроде широкой канавы со скошенным дном, усеянным опилками. Скос заканчивается широкой явно открывающейся пластиной.
– Туда выбрасывают все отходы, – говорит Морис, подойдя ко мне, когда я стою у края этой канавы и боязливо заглядываю вниз. Не хотела бы я туда упасть. Может выбраться оттуда было бы не так уж и сложно, но так и кажется, что днище этой канавы распахнется как огромный голодный рот. Не понятно для чего с другой стороны канавы над нею есть небольшой балкончик и дверь, в которую никак не попасть.
– Что ж, мы явно можем не бояться, что нас тут застанут, – выдает Морис, продолжая оглядывать безлюдный цех.
– Откуда такая уверенность? – скептически спрашивает Палома, неуверенно топчась у самого выхода.
– Натуральное дерево используется в Муравейнике все реже и реже, думаю, этот цех простаивает большую часть времени.
– Ага, у нас все стремятся сделать синтетическим, даже еду, – поддакивает Ворчун.
Так и хочется вякнуть, что мы живем в большом дереве, только не таком как те, чьи стволы распиливают здесь. Интересно, как Муравейник относится к этому производству?
В следующий момент нам всем приходят сообщения от хозяев игры. Я зачитываю его для Лекса, чтобы ему не пришлось мучиться, у него наверняка такое же. Итак, нам нужно просто нажать на кнопку у окна номер четыре. Оттуда появится бревно, прямо при нас распиленное на доски. Из этих досок мы должны сложить мостик через канаву, к той самой двери, что вызвала у меня вопросы. Открыв ее, мы получим новую подсказку.
– Зачем?! – восклицает Ворчун, – зачем нам делать новые доски, если тут всяких навалом?! – он резкими движениями обводит руками штабеля, высящиеся рядом с нами. Из них можно не только мост через канаву построить, но и даже закидать ими всю эту канаву доверху. Если конечно она не откроет свою хищную пасть и не сожрет их всех, предварительно как следует прожевав.
– Нам же нужно еще и открыть как-то эту дверь, наверное, ключ от нее тоже появится через окно, – предполагает Палома, оглядываясь на окно номер четыре.
– Ладно, давайте сделаем это, – Лекс подходит к окну и тянется к кнопке под намалеванной на стене цифрой.
– Число смерти, – вдруг изрекает Герти. Мы все оглядываемся на нее. – Четыре! В одном из миров это число связывают со смертью, несчастьями и бедами.
– Ну какому-то бревну сейчас придется несладко, – пожимает плечами Ворчун.
– А ты что думаешь? – обращается ко мне Морис.
– Э, в нумерологии четыре означает равновесие, порядок, гармонию и завершенность, – вспоминается мне.
– Смерть – это вполне себе завершенность, – говорит Лекс. – Так что, испугаемся символизма и пойдем домой?
– Еще чего, врубай давай! – раздраженно восклицает Ворчун.
Лекс нажимает на кнопку, и мы все уставляемся на окно. Слышим неприятные звуки включающегося механизма, а уж когда пилы начинают вгрызаться в несчастное бревно, звуки становятся совершенно невыносимыми, как будто они ввинчиваются через уши прямо в мозг.
Мы смотрим на шторку, из-за нее начинает что-то выползать, и, зажимая уши и отходя подальше, мы не сразу понимаем, что это отнюдь не распиленное на доски бревно, ползущее на нас по направляющим. Это больше похоже на длинный деревянный ящик, разрезаемый пилами вдоль. За шумом вроде бы слышится крик или стон, но тут же обрывается. Появляющиеся куски ящика дергаются, как будто это живое существо в агонии смерти, а с направляющих начинает что-то капать, потом течь ручьями. Да что там, эта жидкость от дергающихся досок брызжет во все стороны.
– Остановите это! – кричит кто-то из нас в панике.
Все вокруг покрывается красными брызгами, а под направляющими собираются красные лужи. Лекс снова нажимает на кнопку, еще и еще раз, но механизм не останавливается, пока ящик не выталкивает к нам полностью и боковые доски не отваливаются в стороны. Звуки постепенно стихают. А мы смотрим на то окровавленное месиво, что лежит перед нами на направляющих.
Очевидно, в деревянном ящике находился человек. Через пару секунд до нас это окончательно доходит, и Герти начинает жутко вопить. Палома падает в обморок. Ворчун в ужасе пятится назад, спотыкаясь, выскакивает в коридор. Морис валится на колени там, где стоял, и его рвет. Лекс сползает по стене и садится на пол, в его глазах я вижу осознание того, что он только что убил человека, хотя это и ненамеренно. И вообще, если он и виноват, то не больше, чем все остальные. Мы заигрались, думали, что никто не пострадает, и что в крайнем случае, мы сможет все вовремя прекратить. Но с чего мы доверились другим людям, о которых ничего не знаем? Сейчас это кажется непозволительной глупостью.
– Ты не виноват, – говорю я Лексу. Он мотает головой, не в силах пока что собраться. Палома приходит в себя, но выглядит скверно. Морис еще хуже. Он отползает еще дальше, опирается на штабель досок и смотрит на дальнюю стену, на которой нет брызг крови. Герти перестает вопить и начинает плакать. Ворчун исчез.
Я на цыпочках подхожу к мертвому и изуродованному телу, стараясь не наступать на кровь, хотя это невозможно. По-моему, это был крупный мужчина. На то, что от него осталось тяжело смотреть, особенно учитывая предположение, что он, до того как пилы разрезали ящик, был еще жив и в полной мере почувствовал начало того, что с ним произошло. Я вижу остатки веревки там, где должны были находиться его руки и ноги, то есть в ящик его поместили связанным. Рот же ему заткнули кляпом. По нелепой случайности бантик, такой, которыми обычно украшают подарки, остался целым и на месте, не сполз, не затолкнулся между кусками окровавленного мяса, а все также красуется поверх всего этого, как будто мы и вправду получили такой вот презент. Презент от второй команды, наверное, хотя сложно представить, что они согласились выполнить такое задание. Среди останков я также обнаруживаю белую идентификационную карточку, хотя теперь-то она полностью красная.
Мы все в ужасе вздрагиваем, потому что кто-то начинает ломиться в дверь – не ту, что над канавой, а ту, что в стене с окнами. Раньше ее было незаметно особо, потому что она скрыта поставленным там подъемником с досками. Кто бы это ни был, ему никак не войти.
– Откройте, откройте, что там происходит?! – истерично кричат из-за двери. Слышны и мужские и женские голоса, они перепуганы как и мы.
Мы переглядываемся, и никто не двигается с места.
– Наверное, это вторая команда, – предполагает Палома, убитым голосом. – Они тоже не понимают, что происходит.
Морис с трудом встает и, поколебавшись и снова обведя нас всех взглядом, отводит подъемник в сторону. В зал тут же врываются четверо. Обеих девушек я уже видела, так что это действительно вторая команда. Кроме них заходит сухонький пожилой мужчина и спортивный молодой человек. Они знают, куда смотреть, но увидев труп, они приходят в неподдельный ужас. Проходит некоторое время, прежде чем им удается его обуздать.
– Это мы сделали, это мы сделали, – много-много раз повторяет шокированная блондинка, не помню, как ее зовут.
– Нет, мы не виноваты! – прерывает ее пожилой мужчина. – Нас заставили, обманули, мы все объясним стражам, – дрожащим голосом говорит он.
– Ага, и как же мы этот докажем?! – не соглашается его молодой товарищ и потрясает своим планшетом. Остальные тут же бросаются проверять свои устройства. После этого никто никому ничего не говорит, но и так ясно, что ни у кого из нас переписка с хозяевами игры не сохранилась.
– Объясните нам вашу роль в этом, – грустным голосом просит Лекс. – Для вас это задание началось раньше очевидно.
– Мы думали это один из вас, – утирая слезы, лепечет блондинка.
– Да, мы должны были усыпить его и, положив в ящик, оставить вам, – продолжает за нее брюнетка. – Но мы же не знали, что это за место! – Она обводит взглядом штабеля досок. – Мы пришли с другой стороны, и там ничего такого нет! – практически кричит она, словно пытаясь убедить нас в своей невиновности.
– Но вам приказали напасть на человека! – злится Палома, – как вы вообще согласились на это?
– А что такого?! – рычит на нее молодой. – Всего лишь положить баиньки. Вы же запустили эти хреновину, так что не взваливайте это все на нас!
– Тихо, тихо, – пытается унять его пожилой, нервно оглядываясь. – Мы должны быстро решить, что нам делать!
– А что с нами будет, если мы пойдем к стражам? – спрашивает блондинка со страхом.
– Это спланированное убийство, – быстро качает головой из стороны в сторону молодой. – За это отрубают руку. Сначала пальцы по одному в день, потом кисть, потом до локтя, затем до плеча. Не знаю, как вы, а я не ценный работник. Мне гильдия протез не оплатит, просто скинет куда-нибудь пониже! А я такого не хочу! Так что я вам скажу одно – от трупа мы избавимся, все тут вымоем и забудем, ясно? – Он обводит нас злым взглядом.
– Хотя бы знать, кто это… – пожилой с ужасом оглядывается на окровавленное месиво. – Вы знаете, кто это? – он одевает перчатку, торчащую из его кармана и быстрым шагом подходит к трупу, укрыв рот и нос ладонью второй руки. Рукой в перчатке он быстро обшаривает одежду.
Я вспоминаю, что все еще держу в руке идентификационную карту, поднимаю и смотрю на нее, но сказать почему-то ничего не могу. Словно забыла, как это делается. Но, когда уже почти получается что-то выдавить из себя, пожилой достает из того что осталось от одежды убитого пропитанную кровью бумажку. Блондинка истошно кричит.
Успокоить девушку не удается. Выпучив глаза она кричит и кричит, и Герти не выдержав, выбегает в коридор.
– Эта одна из открыток, которые мы рассылали, – объясняет за нее брюнетка.
– Мы тоже рассылали, – Палома подходит к пожилому мужчине и смотрит на открытку, которую тот развернул на вытянутых руках. Палома отрицательно качает головой. – Здесь адрес, этот адрес. – Она снова смотрит на открытку. – Твоя судьба ждет тебя… – читает она.
– Про судьбу мы писали, но не адрес, – дрожащим голосом говорит брюнетка.
– Они узнают, они узнают, – перестав кричать, начинает повторять блондинка. – На почте знают, кто рассылал открытки.
– Если они найдут труп, то быстро выйдут на всех нас, – говорит молодой мужчина, – нам не отвертеться никак. Так что делайте, как я говорю. Пусть одни из нас сходят за чистящими средствами и мешками, другие покараулят, чтобы сюда никто не вошел.
– Если придут рабочие, что мы сделаем? – спрашивает Морис.
– Да уж придумайте что-нибудь, – рычит молодой. – Мы пойдем с… со стариком, – не желает называть он имен, – купим все что нужно, а то вы все какие-то пришибленные, вас сразу заподозрят, – выплевывает он нам.
Придумав условный стук, мы блокируем двери изнутри, и остаемся ждать. Я просто кладу карточку в карман, так и не сказав ничего.
Кажется, что проходит вечность. Мы уже начинаем волноваться, что они никогда и не придут, а наша команда еще и про Ворчуна помнит, что тоже доставляет беспокойство. Неизвестно, что придет ему в голову. Побежит он к стражам или нет. Страшно и то, что мы сделали, страшно и то, что нам за это грозит. Непонятно, почему с нами сделали это, кому и зачем это было нужно. Со всеми этими мыслями мы и варимся, разбредясь по лесопильне.
Я знаю, кого именно мы убили.
Наконец, Герти, оставшаяся стоять у самой двери, выбегает в зал и жестами зовет нас за собой. Мы все подбегаем к двери.
– Это был условный стук? – уточняет у нее Лекс, а то она сама объяснить не может. Она кивает. Лекс разблокирует дверь и не без сомнений открывает ее. К счастью, там только те, кого мы ожидали, с двумя сумками бутылок с химией и тряпками.
Мы выставляем все на пол и разбираем тряпки и одеваем перчатки.
– Ну и кто сделает главное? – спрашивает молодой, испытующе глядя на всех остальных. Ясно, что сам он в этом участвовать не собирается. Девушки еще больше бледнеют и одна за другой отказываются, Мориса чуть снова наизнанку не выворачивает, так что остаемся мы с Лексом и пожилым. Не без содрогания подходим к трупу, пересиливаем как-то себя, но тут возникает чисто практическая проблема. Мешков всего два, и труп в них по частям вроде бы должен влезть, но так, чтобы нам не изгваздаться с ног до головы в чужой крови, положить его туда затруднительно. У нас и не получается. Были бы еще мешки, мы бы их на себя надели и все, но снова ждать, пока кто-нибудь за ними сбегает, мы не рискуем.
Довольно сильно перемазавшись, мы все-таки запихиваем свою нечаянную жертву в мешки и спускаем их в канаву. Пока остальные, отдраивают пол, стены, механизм внутри и вообще все, где видят хоть пятнышко, мы пытаемся отмыть кровь от себя, и частично преуспеваем в этом.
– Здесь неподалеку Изумительная комната, – вспоминает Лекс. – Почти что, только подняться и надо.
Что ж, отдраив все, избавляемся от тряпок и прочего, скинув все туда же в канаву. Морис находит рычаг, который открывает заслонку, и все улики, в том числе то, что осталось от человека, падает куда-то вниз, откуда предположительно попадет в бездну.
– Все, мы уходим, – говорит молодой мужчина, – считайте, что ничего не было. И мы друг друга не видели!
Их команда уходит.
– Может, все-таки посмотрим, что там, за той дверью? – предлагает Палома. Она кивает на ту дверь над канавой, в которую нам изначально по заданию надо было попасть.
– Уйти бы отсюда побыстрей, – возражает Герти.
– Тебя никто не держит, – отвечает ей Морис, и она, жалостливо взглянув на нас в последний раз, убегает. Может мы ее теперь никогда больше и не увидим.
– Да, хочется все-таки поставить точку, – Лекс отходит к штабелю и притаскивает первую доску. Так из досок мы сооружаем мостик, по которому по очереди залезаем на балкончик над канавой. Дверь, находящаяся там, оказывается не заперта.
Открыв ее, мы заходим в небольшую почти полностью пустую комнату. Там только старый стол и несколько табуреток. На столе лежит яркая открытка, не ней изображена залитая солнцем опушка леса. Палома дрожащими руками берет ее и разворачивает.
– Поздравляем, – читает она, – вы только что избежали больших неприятностей. В награду вам достается ваша жизнь.
– Издевательство какое, – резюмирует Лекс.
В Изумительной комнате мы снова проходим процедуру разукрашивания нас красками на танцполе, так что когда вернемся обратно в учебку, вопросов по поводу нашего внешнего вида ни у кого не должно быть.
На следующий день я просиживаю все время завтрака от и до в надежде увидеть Лекса. Увы, то ли его заняли какими-то поручениями, то ли он прячется, не желая никого видеть после вчерашнего. В ожидании пытаюсь проглотить хоть что-то со стоящего передо мной подноса, но вся еда ужасно пахнет тухлятиной. Тем не менее вокруг меня все с аппетитом наяривают кашу с мясными котлетами, которые по идее никак не могут вонять испорченной рыбой. Разглядываю стакан с ягодным морсом, но там тоже дохлые рыбки не плавают.
Вся эта ерунда с запахами явно на нервной почве. Вчерашние события одна из всей нашей команды я пережила легко, и практически ничего не чувствую по этому поводу, но видимо все переживания всего лишь ушли вовнутрь и теперь такими странными запаховыми галлюцинациями отражаются на мне. Вздыхаю, это пройдет. Подняв взгляд, я снова проверяю, не пришел ли Лекс, и вместо него замечаю среди курсантов странное голое человекоподобное существо. У него серая обвисшая кожа, похожая на потеки воска на горевшей свече, очень выпуклые суставы, как будто под кожей на них образовались крупные наросты. Оно и передвигается с трудом, медленно поворачивает голову и смотрит на меня. Глаза мутные, должно быть невидящие. Оно втягивает своим деформированным носом воздух и начинает медленно идти ко мне. Казалось бы, мне оно только мерещится, но курсанты обходят его, как будто там действительно кто-то есть.
В ожидании, пока мой жуткий глюк доползет до меня, стараюсь не терять его из вида, но вот кто-то резко отодвигает лавку рядом со мной, она мерзко скрежещет ножками об пол, и я теряю концентрацию. И теряю монстра. Обвожу взглядом уже расходящуюся толпу, но заново найти его не могу.
После завтрака курсанты расходятся по аудиториям, а я ищу Лекса везде, где только могу.
Тщетно. Хорошо, тогда иду искать Палому. Позвонить ей или отправить сообщение я не могу, поскольку хозяева игры стерли из моего устройства вообще все, что касалось игры, в том числе контакты всех членов команды. Но я зато помню, где она работает. Не факт, конечно, что она сейчас там. В любом случае, прогуляться в парк, кажется хорошей идеей.
Парк прекрасен – доступный кусочек природы прямо в центре Муравейника, а если поднять голову вверх, то можно увидеть большой-пребольшой кусок неба. Сегодня оно голубое и почти безоблачное.
Саму Палому я нахожу довольно быстро. По дороге всего один раз я отвлекаюсь на цветы, но и они для меня сегодня пахнут тухлой рыбой, так что с этого момента иду ровно по центру дорожки, не пытаясь больше ничего понюхать или рассмотреть.
Палома, когда я подхожу, занимается тем, что заново подвязывает рухнувшую с покрытой зеленой краской изгороди густую сеть побегов какого-то ползучего растения. С неудовольствием взглянув на меня, она возвращается к своему делу.
– А я думала, мы больше никогда не увидимся, – говорит она сердито.
– Да, извини, – я вздыхаю, не знаю, как начать. – Но мне кажется, ты должна знать кое-что важное о вчерашнем…событии.
– Что еще?! – рявкает она на меня, потом спохватывается: – Ладно, сейчас.
Бросив все, Палома делает мне знак следовать за ней. По аллее мы добираемся до высокой увитой растениями беседки, где в зарослях прячется деревянная лестница на ее второй этаж. По скрипучим ступеням мы поднимаемся наверх в маленькое помещеньице, где нас снаружи должно быть совсем не видно. Нам же через щели между досками пола хорошо видно, есть ли внизу кто-то или нет, так что наш разговор вряд ли подслушают, если не терять бдительности.
– Ну? – нетерпеливо понукает Палома.
Я нервно сглатываю и прочищаю горло. Достаю из кармана отмытую от крови белую карточку.
– Эту карту я нашла на… – как бы покорректнее выразиться? – на теле того, кого мы убили. – Я передаю карточку Паломе и слежу за ее лицом. Она берет карточку, читает имя и начинает плакать. И смеяться.
Отвернувшись от меня, Палома подходит к окну и, вытирая выступившие слезы, пытается сдержать истерический смех.
– Ты не представляешь… – на секунду она оборачивается ко мне, но ее эмоции еще не закончились. Только через пару минут, она может продолжить: – Это такое облегчение! Такое счастье! Это все меняет! Помнишь, что было написано в открытке? “Вам достается ваша жизнь!” Это так верно! Чертовски правильно! Для меня, по крайней мере.
Я могу понять ее восторженность. Смерть Сэма – ее бывшего шинарда, преследовавшего ее и обвинявшего в смерти их общего ребенка – значительно должна облегчить ей жизнь. Правду он говорил или нет. Но для чего хозяевам игры понадобилось убирать с доски эту фигуру? Как они связаны? Реакция Паломы показалась мне искренней, то есть она действительно не знала, кого именно хозяева подставили под лезвия и убили нашими руками. Значит, тут она не при чем, и все же совпадение странное.
Улыбка все-таки сходит с лица Паломы, восторг сглаживается.
– Вы все наверное переживаете из-за его смерти, – предполагает она. – Но теперь я могу рассказать тебе все, и ты поймешь, что убиваться из-за того, что с ним произошло не стоит. Он это заслужил.
Мы снова спускаемся вниз, и мне приходится помочь Паломе закончить ее задания с подвязыванием растений и прочим, чтобы она могла спокойно отойти с работы. Очень хочется поскорее узнать, что она собирается мне поведать, но все дела занимают еще более часа.
– Медитативное занятие, правда же? – говорит Палома, снова счастливо улыбаясь. У нее чуть ли не блаженство на лице, а мне вот как-то не по себе. Она утверждает, что Сэм заслужил свою болезненную и отвратительную кончину, но так ли это? Может, она сама не в себе? Что если она действительно убила своего ребенка, как говорил ее шинард, но не видит в этом своей вины? Все может быть, и хотелось бы уже получить побольше информации, так что садоводство меня мало сейчас успокаивает, скорее раздражает.
Наконец Палома складывает инструменты в тележку, снимает косынку, под которой скрывает свои прекрасные пышные волосы и ведет меня к лифтам.
Оказавшись на сорок пятом уровне, мы проезжаем несколько остановок на автобусе и идем в жилой блок, где Палома находит нужные апартаменты.
– Последнее время я жила здесь, – говорит она и нажимает на кнопку дверного звонка. Дверь нам открывает молодая женщина, которая тут же убегает вглубь помещений. Закрыв за нами дверь, Палома молча ведет меня в одну из комнат.
В комнате находится два спальных модуля, в одном из которых сидит еще одна женщина, держащая на руках младенца. Когда заходим мы, она встает и без единого слова выходит наружу вместе с ним.
– Женское общество помогает таким как мы прятаться от наших шинардов, – поясняет Палома. – По всему Муравейнику всего несколько таких общежитий, в основном просто члены общества выделяют комнату или даже модуль в своих собственных жилищах. Время от времени нам приходится переезжать, потому что наши мучители нас находят. Закон Муравейника на их стороне. Вот, – Палома достает из ящика целую стопку фотографий и раскладывает их на столе. – Вот, что он со мной делал. Сэм.
На фотографиях сама Палома, избитая, поломанная. И явно не один раз, а десятки. Кровоподтеки, ожоги, распухшее лицо, вывернутая из сустава рука, вырванные волосы. Палома снимает кофту, поднимает волосы и показывает оставшиеся от побоев шрамы.
– Нашего сына он не трогал, но делал это на его глазах. Однажды он утопил меня в ванной, прямо тогда, когда я купала трехлетнего Ирвина. Он держал мою голову под водой, а я боялась отбиваться, чтобы не попасть по ребенку. Потом сам и откачал. Но это чувство беспомощности и страха навсегда останется со мной. – Она рассказывает все это с ледяным безразличием.
– Как умер твой сын?
– Я все-таки смогла уйти от Сэма и наладить свою собственную жизнь. Выбила себе жилье у гильдии в другом секторе. Уходила с работы пораньше, чтобы успеть проскользнуть домой до того, как он придет стоять под моей дверью. Соседи нас ненавидели, хотя и не верили тому, что он говорил им про меня. Все бы ничего, но скоро Ирвину исполнится девять лет, а это значит, я обязана была бы передать его отцу. Этому монстру! Я не знаю, стал бы он измываться над ним также как надо мной или испоганил бы его душу, постепенно превратив в такого же монстра, как он сам! Я не собиралась узнавать это! Все это время я копила деньги, чтобы подкупить стражей и медиков и получить фиктивную справку о смерти.