Уалий

– Значит, это твоя часовая мастерская … – произнес он.

– Моего отца, – ответил я. – А ему помогаю.

Кажется, мой ответ понравился консулу. Он одобрительно кивнул и спросил разрешения присесть. Я подвинул ему стул, а сам остался стоять.

– Мне стало известно от Тирра, что ты перестал появляться на занятиях, – сказал консул. – Что-нибудь произошло?

– Мой отец был тяжело болен. Я не мог оставить мать одну.

– Как твой отец чувствует себя сейчас? – спросил консул.

– Уже лучше, – ответил я. – Но все еще слаб.

– Отрадно иметь сына, на которого можно положиться, – произнес консул, повернувшись и обращаясь к моей матери. – Не правда ли?

Мать в ответ кивнула. Руки ее беспокойно теребили испачканный мукой фартук.

– Я всего лишь сделал, что должен был, – сказал я.

– Достойные слова, – произнес консул. – Но скажи мне теперь, намерен ли ты продолжить учебу?

Я замешкался. Мысли мои смешались.

– Не знаю, – ответил я, опустив голову.

– Говори прямо, – мягко произнес консул. – Не таись от меня.

– Отец еще слишком слаб. Я должен работать, чтобы добывать деньги для моей семьи …

Воцарилось молчание. Лишь мерный ход часов нарушал тишину. Наконец, консул сказал:

– Предлагаю тебе поступить ко мне на службу. Ты станешь помощником одного из моих распорядителей. Будешь работать несколько часов в день, а оставшееся время сможешь посвятить учебе. Разумеется, за службу тебе будет полагаться жалованье. Три серебряные монеты ежемесячно. Эти деньги помогут твоей семье.

Три серебряные монеты! Это было почти столько же, сколько зарабатывал мой отец! Я не знал, что ответить. Я окончательно растерялся. Язык мой сделался сухим и прилип к зубам. Наверное, у меня был глупый вид. Я поглядел на мать в надежде, что она придет на помощь. Перехватив мой взгляд, она поспешила взять дело в свои руки.

– Он согласен! – воскликнула она.

Вмиг она оказалась рядом со мной и принялась ласково трепать меня по голове.

–Уалий с благодарностью принимает выше предложение, господин консул!

– Это правильное решение, – произнес консул и поднялся со стула.

В дверях консул обернулся и сказал:

– Я пришлю сегодня своего врача. Он осмотрит твоего отца, Уалий, и сделает все необходимое для его выздоровления.

– Благодарю вас, – произнесла моя мать. – Вы очень добры.

– Это самое малое, что я могу сделать, – ответил консул. – А тебя, Уалий, я завтра жду в поместье.

С этими словами консул вышел из мастерской. Я услышал его удаляющиеся шаги и затем, как хлопнула дверь. Поддавшись порыву, я бросился следом и успел застать консула на улице прежде, чем его карета в сопровождении нескольких всадников выкатилась за ворота.

– Стойте, – крикнул я. – Я должен сказать вам …

Карета остановилась. Всадники разъехались по сторонам, давая мне пройти.

– Я слушаю тебя, – произнес консул, внимательно глядя на меня.

– Вы сказали, что учеба вместе с Тирром пойдет на пользу нам обоим … – сказал я, задыхаясь.

– Я помню этот разговор, – ответил консул.

– Но я только мешаю Тирру. Из-за меня ему приходится топтаться на месте и повторять то, что он давно уже знает. Тирр мог бы учиться намного быстрее, не будь меня в классе.

Я выпалил это и в тот же миг ощутил, что мне сделалось легче. Будто камень спал с сердца. Я глядел на консула, приготовившись услышать приговор. Но вместо этого испещренное морщинами лицо консула вдруг прояснилось словно сделалось моложе. Консул впервые улыбнулся и произнес:

– Благодаря тебе Тирр научился дружить. Это важнее всех других наук.

* * *

На следующее утро консул познакомил меня с человеком по имени Крух, занимавшим должность распорядителя. У Круха было бледное невыразительное лицо, короткие русые волосы и сутулая спина. Голос у него был глухой и тихий. Говорил он коротко и только по делу. На вид Крух был человеком нервным и замкнутым. Как и все государственные служащие одет он был в темно-синюю гимнастерку с высоким прямым воротником и металлическими пуговицами на груди. При себе Крух всегда носил кожаную сумку с гусиным пером, чернилами, карандашами и бумагой для письма.

Консул поручил Круху взять меня под свою опеку и обучить основам государственной службы. И Крух с готовностью принялся исполнять. Первым делом он потащил меня к портному, ведь форменной гимнастерки моего размера на складе попросту не нашлось. Вслед за этим мы отправились в Северную башню, служившую для сбора подношений. Так Крух усадил меня за стол в приемном отделении и принялся втолковывать, как вносить записи в книгу учета.

Приемное отделение располагалось на нижнем уровне башни и представляло из себя большую залу с каменными стенами и высоким сводчатым потолком. Сквозь небольшие круглые окна внутрь проникал рассеянный дневной свет. Над головой висели тяжелые металлические люстры со свечами, которые зажигали с наступлением сумерек. Массивный письменный стол, за которым мне предстояло скрипеть пером, находился сразу у входа в приемное отделение. Здесь же стояли двое вооруженных солдат с суровыми лицами, а рядом с ними бородатый горбун с веселыми глазами и огромными волосатыми ручищами.

В дальнем конце залы ровными рядами тянулись металлические стеллажи, сверху до низу уставленные подношениями. Здесь были мешки с мукой и солью, рулоны дорогих тканей, кувшины с маслом и вином, коробки с восковыми свечами, меха и шкуры диких животных и еще множество всякой всячины.

Горожане заходили в приемное отделение по одному, принося вместе с собой подношения для небесных теней. Крух принимал товары, пересчитывал, а при необходимости взвешивал их на специальных весах. Вслед за этим в дело вступал горбун. Он хватал подношения своими огромными волосатыми ручищами и подобно пауку уволакивал их в дальней конец залы, где проворно запихивал на один из металлических стеллажей. В мои же обязанности входило записывать, какие подношения и в каком количестве принес человек. Кроме того, я должен был узнать имя горожанина, после чего найти его в книге учета и сделать напротив отметку, означавшую, что долг исполнен. Словом, работа была утомительной и скучной. Но мысль о трех серебряных монетах подбадривала меня.

Ровно в полдень Крух объявил, что мой рабочей день окончен и я могу быть свободен.

– Завтра в восемь утра, – сказал Крух вместо прощания. – Не опаздывай.

* * *

Я вошел в учебный класс с опозданием на несколько минут. Ирис стояла у окна с раскрытой книгой в руках. На ней было вязаное платье из тонкой зеленой шерсти, с узким длинным рукавом и кокетливыми подвязками на поясе. Одарив меня широкой улыбкой, Ирис пригласила поскорее садиться за парту.

– Сегодня мы вслух читаем стихи о временах года, – произнесла Ирис. – Вот послушайте, одно из моих любимых . . .

Тирр сидел на своем обычном месте. При моем появлении он не пошевелился и ничем не выдал своего настроения. Во время короткого перерыва он поинтересовался, почему меня так долго не было. Я рассказал ему о болезни отца. Тирр внимательно выслушал, но ничего не ответил. За обедом Тирр поведал мне, что нового произошло в поместье. Мы общались как прежде, словно ничего и не было. После занятий я задержался в классе, чтобы записать под диктовку Ирис, какие темы были пройдены во время моего отсутствия, и разобрать их дома. Тирр не стал меня дожидаться.

– Ты делаешь большие успехи, – сказала Ирис, когда мы остались вдвоем.

Я почувствовал, как начинают гореть мои щеки. Не знаю почему, но когда Ирис хвалила меня, это заставляло меня смущаться. Возможно, дело было в ее взгляде. Во время разговора Ирис не отводила глаз, и каждый раз мне казалось будто я тону в их бесконечной синеве. Взгляд Ирис … в нем сливались смелый призыв и ускользающая загадка. Невозможно было понять, говорит Ирис правду или же дразнит. Временами казалось, будто она желает сообщить тайну, которую не может произнести вслух, но чем дольше ты глядел в ее глаза, тем сильнее путался в догадках.

– Не уверен, – ответил я. – У меня ощущение совершенного беспорядка в голове.

– О, это вполне естественно, – ответила Ирис. – Каждый день ты узнаешь много нового. Должно пройти время прежде, чем все уляжется по местам.

– Хочется верить, что однажды это произойдет.

– Можешь не сомневаться, – сказала Ирис. – Продолжай заниматься с тем же усердием и результат не заставит себя ждать.

Попрощавшись с Ирис, я вышел из класса и в коридоре едва не столкнулся с Флоффом, торопившимся куда-то. Лицо Флоффа было серьезным и сосредоточенным. Волосы были аккуратно причесаны. На нем была новая рубашка и тщательно выглаженные штаны. Под мышкой Флофф держал букварь.

– Давно тебя не видел! – поприветствовал я Флоффа. – Куда это ты собрался?

– На занятия, – ответил Флофф деловито.

– На занятия? – удивился я.

– Да. Вы еще не знаете? – ответил Флофф. – Господин Тирр попросил госпожу Ирис обучить меня грамоте. Занятия каждый вечер. Простите, я тороплюсь. Не хочу опоздать.

С этими словами Флофф мне поклонился и засеменил в сторону учебного класса.

На крыльце дома я встретил Тирра. Он предложил остаться на ужин, но я отказался потому, как обещал матери вернуться пораньше. Мы простились. Я направился к воротам. Внезапно Тирр окликнул меня:

– Уалий!

Я обернулся.

– Рад, что твой отец поправился, – крикнул Тирр.

Глава XIV. Подслушанный разговор

У меня было любимое место. Тихое и безлюдное место на берегу озера, что в получасе ходьбы от нашего дома. Я приходил туда, когда хотел побыть один. Пологий берег весь был усыпан белыми гладкими камнями. Я мог подолгу стоять там, бросая камушки в воду плоским краем, так чтобы они отскакивали и скользили вдоль поверхности. А иногда я просто сидел, обхватив колени руками, и слушал шум волн. Вода была такой чистой, что взобравшись на откос без труда можно было различить жирных серебристых рыб, лениво плававших на глубине чуть поодаль от берега. Порой я приносил с собой хлеб и бросал им кусочки. В одно мгновение озеро приходило в движение. Вода начинала кипеть и кишеть сверкающей чешуей. Появившись из ниоткуда, десятки больших и маленьких рыб сбивались в стаю, метались и кружили. Они стремительно всплывали на поверхность, с жадностью глотая каждую крошку. А когда хлеб кончался, озеро вновь погружалось в дремоту. В солнечный день вода в нем была синей как небо, а в пасмурный делалась зеленоватой как водоросли. На закате озеро искрилось в лучах угасающего солнца. Пение птиц стихало, и природа словно замирала в ожидании ночи. Берег плавно погружался в тень, и сердце наполнялось странным чувством величия и тоски.

Однажды я возвращался оттуда домой. Под ногами виляла лесная тропинка. Путь мой пролегал мимо развалин старой кузницы. Не доходя до грунтовой дороги, что соединяла город с близлежащими селениями, я услышал шум повозки. Я решил, что это какой-нибудь крестьянин везет на продажу сено, и поспешил наперерез, желая просить его подвезти меня. Каково же было мое удивленье, когда сквозь ветви кустов я увидал в повозке Ирис! Она была одна, сама управляясь с вожжами. Остановившись рядом с кузницей, она легко спрыгнула на землю и скрылась за полуразрушенной стеной. Не успел я подумать о том, что привело ее сюда, как на дороге появилась другая фигура. Это был мужчина. Высокий и широкоплечий. На нем был темный плащ. Лицо его скрывал капюшон. Он появился из-за дерева будто заранее поджидал Ирис. Оглядевшись по сторонам, он быстрым шагом последовал за ней и тоже скрылся за стеной.

Меня охватило беспокойство. Я решил, что Ирис грозит опасность! Схватив с земли увесистую палку, я бросился к кузнице. Клянусь, я готов был защищать Ирис. Перебежав дорогу, я припал к стене, пытаясь сообразить, как лучше поступить. Вдруг до меня донесся испуганный возглас Ирис! Вероятно, она заметила незнакомца. Медлить было нельзя. Неизвестно, каковы были намерения мерзавца. Жизнь Ирис могла находиться в смертельной опасности! Я крепко сжал палку обеими руками и приготовился выскочить из-за стены, чтобы неожиданно обрушиться на незнакомца и застать врасплох, как вдруг до меня внес донесся голос Ирис. На этот раз он был спокойным. Следом я услышал голос незнакомца. Я замер, прислушиваясь. Сомнений быть не могло. Ирис и незнакомец о чем-то беседовали. Я пребывал в замешательстве. В нескольких метрах от меня в стене был оконный проем. Не выпуская из рук палку, я тихо подобрался к нему и осторожно выглянул из-за стены.

Моим глазам открылся внутренний двор кузницы. Земля здесь давно поросла густой травой. Каменные стены были обвиты плющом. Посреди двора находились колодец и деревянная скамейка. Ирис сидела на скамейке. В одной руке она держала зеркальце в серебряной оправе, а другой поправляла края своей шляпки. На губах ее играла улыбка, а во взгляде не было и тени беспокойства. Незнакомец стоял подле нее. Лица его мне было не видно.

– Разве вас не учили, что неприлично пугать даму? – с упреком в голосе произнесла Ирис, обращаясь к незнакомцу.

– Я не хотел вас напугать, – ответил тот.

– Тем не менее, своими неожиданными появлениями вы всякий раз делаете это, – сказала Ирис.

– За вами не было слежки? – спросил незнакомец.

– Не волнуйтесь, никто не знает, что я здесь, – ответила Ирис, убирая зеркальце в сумочку. – Вы принесли, что я просила?

– Да, – ответил незнакомец.

И с этими словами он передал Ирис стеклянную колбу с белым порошком.

– Очень хорошо, – сказала Ирис. – Благодарю вас.

– Почему нельзя было обойтись ядом? – спросил незнакомец. Зачем был непременно нужен этот порошок? Мы потеряли целый месяц, пытаясь раздобыть его.

– Нельзя же без повода убивать живое существо, каким бы ужасным не сотворила его природа, – ответила Ирис. – А кроме того, яд нам не подходит. Увидев бездыханное тело своего преданного пса, консул сразу заподозрит неладное. А этого допустить нельзя. Порошок же позволит мне проникнуть в старый сад незаметно и, притом безо всякого риска. Он сделает черного пса совершенно ручным на несколько часов. Консул этого не заметит, потому что рядом с ним пес всегда ведет себя как дрессированный щенок. А я сумею проследить за консулом и узнаю, что он скрывает в саду.

– Не понимаю, зачем вообще нужно церемониться с консулом, – произнес незнакомец раздраженно. – Схватить и бросить в тюрьму. А уж потом перекопать весь сад и решить, что делать с изменником.

– Вы, мой друг, совершенно лишены способности здраво рассуждать, – ответила Ирис. – Прежде всего, нельзя быть уверенным, что консул затевает преступление. Его странное поведение может иметь другие причины. Наконец, не забывайте, как высоко наместник ценит консула. Пока мы не представим наместнику убедительных доказательств, он не отдаст приказ об аресте. Консул – слишком ценная фигура, чтобы лишаться ее из-за глупости.

– Может и так, – проворчал незнакомец. – Но зачем тогда рисковать? Разве не легче проникнуть в старый сад, когда консула там нет?

– Я пробовала, – ответила Ирис. – Но ничего не нашла. Уверена, где-то в глубине старого сада есть потайная дверь. Но без консула ее не найти.

– Что ж, вижу вы лучше меня знаете, что делать, – произнес незнакомец. – Признаюсь, я в вас не сомневался.

– Благодарю, – ответила Ирис, кокетливо склонив голову.

– Признаюсь также, что был сильно удивлен, когда вы попросили достать порошок, – продолжил незнакомец. – Не думал, что консул останется к вам равнодушен.

– Ах, не говорите глупостей, – ответила Ирис, отмахнувшись рукой. – Консул влюбился в меня как мальчишка. Кажется, он даже вознамерился сделать мне предложение руки и сердца. Только все без толку. Несмотря на все мои старания, консул ни слова не проронил о том, что скрывает в старом саду.

– А что же вы? – глухо спросил незнакомец. – Вы испытываете к консулу ответные чувства?

– Что за вздор вы несете! – громко рассмеялась Ирис. – Разумеется, нет. Я всего лишь играю свою роль. Консул слишком стар для меня.

– Стало быть, и я слишком стар для вас? – с обидой в голосе спросил незнакомец.

– О, нет, – ответила Ирис игриво. – Вы недооцениваете себя. Любая женщина сочтет за счастье быть рядом с вами.

Услыхав это, незнакомец поспешно скинул с головы капюшон и вмиг очутился на скамейке рядом с Ирис.

– И вы? И вы сочли бы за счастье? – спросил он с надеждой, беря обеими руками хрупкую ладонь Ирис.

В этот самый миг я разглядел шрам на левой щеке незнакомца. Сердце мое похолодело. Неужели это был тот самый агент тайной полиции, что угрожал госпоже Широкой? Несколько мгновений Ирис молчала, с улыбкой глядя в глаза незнакомца. Вдруг она звонко рассмеялась и отстранилась от него. Лицо незнакомца сделалось мрачным. Он безропотно выпустил ладонь Ирис из своих рук и отвернулся. Поднявшись со скамьи, Ирис стала неспешно прохаживаться вокруг, продолжая смеяться.

– Держите меня за дурака . . . – тихо сказал незнакомец.

– Вы сами виноваты, – весело ответила Ирис. – Пора бы вам поумнеть. Кажется, я уже не раз давала понять, что между нами ничего не может быть. Мы оба на службе у наместника. Чувства не должны мешать делу.

Воцарилось молчание. Затем незнакомец сказал:

– Наместник просил напомнить, что ваше задание представляет для него огромную важность.

– Я знаю это, – ответила Ирис. – Поэтому он и поручил его мне.

– Может ли он быть уверен в успехе? – спросил незнакомец.

– Передайте наместнику, что он может быть спокоен, – ответила Ирис. – А теперь прошу меня извинить, мне пора идти.

Вблизи меня был большой валун в человеческий рост. Я спрятался за ним. Незнакомец бесследно растворился в лесу, и пыль из-под колес повозки Ирис давно уж развеялась по ветру, а я все сидел за валуном, погруженной в свои мысли. Выходило, что я был не единственным, кто подозревал консула. Слухи о ночных визитах консула в старый сад каким-то образом дошли до самого наместника. И теперь за дело взялись агенты тайной полиции. Желая ближе подобраться к консулу, они запугали бывшую учительницу Тирра – госпожу Широкую – и ее место заняла Ирис. Но догадывалась ли Ирис о том, что скрывает консул в старом саду? Вероятнее всего, не догадывалась. По крайней мере, в разговоре с незнакомцем она не высказала никаких предположений. Но неужели это было взаправду? Неужели Ирис была агентом тайной полиции наместника? Мне не хотелось в это верить.

* * *

Я глядел на руки матери. От тяжелой работы они огрубели, и голубые вены ясно проступили сквозь бледную кожу. В последние месяцы мать много трудилась в саду. Она изо всех сил старалась, чтобы урожая хватило на продажу. Утром она вставала раньше прежнего и до полудня не разгибала спины, склонившись над грядками. Затем начиналась стирка. Дела у отца не всегда шли хорошо, и мать взялась стирать грязное белье для одной богатой семьи. Принеся огромную корзину с полотенцами и простынями, мать принималась их отмачивать в тазу на заднем дворе дома. Выстиранное белье она развешивала на веревках, протянутых между сараем и забором, где белоснежные простыни трепыхались на свежем ветру как крылья лебедей. Когда белье высыхало, мать гладила его, аккуратно складывала и относила обратно.

Я взял руку матери и прислонил к щеке, почувствовав тепло ее ладони.

– Тебе больше не придется работать, – сказал я матери, подняв глаза.

С этими словами я достал из кармана и положил на стол три серебряные монеты, которые заработал на службе у консула.

Мать ласково улыбнулась мне. Запустив руку в мои волосы, она нежно провела ею по моей голове.

– Разве ты не хочешь купить себе сладостей или билеты в цирк? – спросила она.

– Нет, – ответил я, покачав головой.

Отец слышал наш разговор.

Вечером я сидел на крыльце. Недалеко от меня соседский кот подкарауливал в кустах сизых голубей, опустившихся на землю, чтобы напиться дождевой воды из лужи. В последний миг птицы заметили его и упорхнули в небо. Кот облизнулся и отправился восвояси. Провожая его взглядом, я снова вспомнил кота служанки из поместья, пропавшего и по случайности найденного Гозэ спустя несколько недель. Во время разговора с незнакомцем Ирис упомянула о том, что однажды ей уже удалось проникнуть в старый сад, но без консула ничего примечательного она там не нашла. Ирис предполагала, что в глубине старого сада должна находиться потайная дверь. Возможно, она была права. Ведь в ту ночь мы с Тирром тоже пробрались в старый сад. Пытаясь найти лаз под забором, прорытый черным псом, мы обыскали весь сад, но тоже не заметили ничего интересного. Выходило, Йошек был прав, подозревая Ирис. Она не случайно пролила кофе ему на пиджак. Ирис знала, что Йошек всегда держит ключ от ворот старого сада при себе, и придумала хитрость, как добраться до ключа, чтобы сделать слепок. Ирис! Моя прекрасная учительница Ирис была агентом тайной полиции наместника! Это было уму непостижимо! Даже зная наверняка, я с трудом мог поверить в это. И совершенно невозможно было принять мысль, что Ирис хладнокровно швырнула несчастного кота на растерзание черному псу. План Ирис сработал. Черный пес погнался за котом, а Ирис беспрепятственно проникла в старый сад. И лишь чудом никто не пострадал. А ведь черный пес мог растерзать кота. Не говоря уже обо мне. Ведь меня пес тоже чуть не сожрал в ту ночь…

Позади меня скрипнула ступенька. Я обернулся и увидел отца. Он сел рядом со мной на крыльце и глубоко потянул носом прохладный осенний воздух. Темнело. Вокруг было очень тихо. Улица перед домом была пуста. И птицы смолкли на деревьях, готовясь встретить холодную ночь.

– Ты настроил часы с маятником, пока я был болен … – произнес отец.

– Ага, – ответил я. – Сам не знаю, как у меня получилось.

– Из тебя мог бы вырасти хороший часовых дел мастер, – сказал отец, вздохнув.

Я не ответил. Помолчав, отец произнес:

– Знай … Ты волен идти своей дорогой. Ты доказал, что способен на это. Я больше не стану отговаривать тебя. Обещаю. Но двери мастерской всегда будут открыты …

* * *

– Не знаю, как поступить, – сказал я Эрудиту.

– Почему вы думаете, что консул скрывает в саду профессора Кварца? – спросил Эрудит.

– Ну как же! – возбужденно ответил я. – Все сходится. Во-первых, листопереворачиватель. Откуда он у консула? Во-вторых, черный пес появился в поместье как раз тогда, когда исчез профессор. Я расспросил всех слуг. До появления черного пса ворота в старый сад всегда были открыты. Любой мог войти туда. Зачем консулу вдруг понадобилось скрыть старый сад от чужих глаз? В третьих … этот чертеж, который выронил консул, а я подобрал. Ну и последнее … Именно консул похитил профессора. Ты же сам видел это!

– Все сказанное вами вполне логично, – сказал Эрудит. – Но согласно теории поведения всякий поступок человека имеет в своей основе первопричину, то есть побуждение. У вас есть объяснение, зачем консул похитил профессора?

– Нет, – ответил я тихо.

Я подошел к окну. На улице было пасмурно. Низкое свинцовое небо тяжело и мрачно нависало над землей. В лужах плавали листья, сорванные с деревьев холодным ветром. Они намокли и начали гнить, от чего похожи были на куски ржавого металла. Косой дождь барабанил в стекло. Зачем консул похитил профессора Кварца? Зачем скрывал ото всех? Я много думал об этом, но не находил ответа. Должно было существовать какое-то объяснение.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Эрудит.

– Не знаю, – ответил я.

– Почему вы не хотите рассказать обо всем Ирис? – спросил Эрудит. – Если она из тайной полиции, то должна помочь разобраться.

– Ирис? – переспросил я рассеянно.

Я чувствовал в своем сердце обиду на нее. Словно Ирис обманывала меня все это время. Я совершенно запутался. Я не знал, что думать и кому верить.

– Ирис опасна, – сказал я.

– По моему мнению, Ирис всего лишь выполняет свой долг, – ответил Эрудит. – Опасен тот, кто похищает людей. Это противозаконно.

– Завидую тебе, – ответил я. – У тебя всегда все просто.

– Это действительно несложная задача, – согласился Эрудит, не уловив горькой иронии моих слов. – Консул похитил профессора Кварца, а значит совершил преступление. Ирис служит в тайной полиции наместника, а следовательно стоит на защите закона. Вывод – необходимо сообщить Ирис о случившемся.

Я тяжело вздохнул. Казалось, что Эрудит был прав. Но меня не покидало странное ощущение, что сделав, как он говорит, я совершу ошибку. Я не мог этого объяснить.

* * *

Крух, мой наставник на службе у консула, одержим был работой. Семьи у него не было, и Северная башня заменяла ему родной дом. О себе Крух ничего не рассказывал. На службу он являлся с восходом солнца и уходил затемно. Лицо его было бледным. По бескровным губам временами пробегала нервная дрожь. Крух терпеть не мог оплошности и неточности. Однажды он разорался на Жука, бородатого горбуна, лишь за то, что тот сложил рулоны с тканью не в левом, а в правом углу. Крух никому не доверял. Ото всех он ждал обмана или ошибки. Говорили, что Крух потому задерживается в башне до поздней ночи, что лично пересчитывает все подношения, поступившие за целый день. Я не раз замечал, как он украдкой заглядывает через мое плечо, проверяя, правильно ли я вношу записи в учетную книгу. Однажды я нечаянно капнул чернила на раскрытую страницу. Крух заметил это. Он едва не позеленел от злости. Мне показалось, что он готов был растерзать меня. Но он отвернулся и промолчал. Ведь сам консул велел Круху приглядывать за мной, а перед консулом Крух трепетал как мышь перед удавом.

Зато я хорошо ладил с остальными: с Жуком – так все звали бородатого горбуна, а еще с Мо и Башкой – двумя охранниками. На вид Мо и Башка были сердитыми и угрюмыми, но на самом деле оба были добряки. Особенно Башка.

В тот день Крух отлучился куда-то по делу. Жук и Башка стали кипятить чайник, а Мо уселся на деревянный стул и тут же захрапел, прислонившись к стене. Жена Мо недавно родила ему сына. С тех пор Мо не упускал случай, чтобы уснуть среди дня хотя бы на пару минут. Я уселся пить чай вместе с Жуком и Башкой.

– Что, Башка? Сегодня твой черед дежурить в ночь? – спросил Жук, хитро поглядывая из-под косматых бровей.

– Ну да …, – простодушно ответил Башка, наливая кипяток себе в кружку.

– А рассказывал я, как однажды довелось ночевать мне в башне? – спросил Жук.

– Нет, – ответил Башка.

– Так слушай, – ответил Жук и лукаво подмигнул мне. – Было это еще прежде, чем ты и Мо поступили на службу. Однажды оба охранника разом заболели, и Крух приказал мне сторожить башню в ночь. Делать нечего. Остался я один. Стемнело. Я запер дверь на засов, зажег свечу. От скуки решил выпить чаю с сахаром. У меня как раз был припасен кусочек в кармане. Только налил я в кружку кипятка, как резкий порыв ветра распахнул ставни. Пламя свечи потухло. Я кинулся к окну. Наглухо закрыл ставни. На ощупь вернулся я к столу и нашарил в темноте коробок со спичками. Да вот беда. Спички кончились. Что делать? Лег я спать. И снится мне, будто слышу я голос. Такой тихий и вкрадчивый. Вон из того угла, – Жук указал пальцем в дальний и самый темный угол. – «Пить . . . пить» – шепчет голос. «Кто это?» – спрашиваю я. А вместо ответа снова слышу тихий хриплый голос. «Пить . . . пить» – повторяет он. «Возьми мой чай» – отвечаю я. – «Он там, в кружке на столе». И едва я произношу это, голос стихает. А на утро просыпаюсь я с мыслью, что это был лишь дурной сон. Подхожу ко столу, а кружка пуста.

– Разрази тебя гром, – принялся браниться Башка. – Кто тянул тебя за язык рассказывать такие страсти! Из-за тебя я теперь всю ночь не сомкну глаз.

Жук в ответ разразился диким хохотом.

– Признавайся, негодяй! Ты нарочно рассказал это? – не унимался Башка. – Немедленно скажи, что все это глупая выдумка!

– Вовсе не выдумка, – ответил Жук, вытирая слезы от смеха.

– Да ну тебя, – отмахнулся Башка.

Жук расхохотался пуще прежнего. Он надрывался как ненормальный. Держась руками за бока, он едва не валился со стула, за которым сидел.

Тут появился Крух. Он ворвался в дверь словно спасался от кого-то. Вид у него был растрепанный, глаза напуганные.

– А ну живо за работу, – закричал он. – Консул едет.

Башка и Мо проворно подскочили, заняв свои места по обеим сторонам от прохода. Жук нехотя поднялся со стула и заковылял в глубину приемного отделения, чтобы расчистить место для новых подношений. Застегнув гимнастерку на верхнюю пуговицу и машинально ощупав себя, словно желал убедиться, что руки и голова на месте, Крух высунулся в коридор и громко крикнул солдату, стоявшему снаружи у ворот:

– Запускай по очереди!

В приемное отделение вошел человек. На вид он был одних лет с моим отцом. Должно быть, он сильно исхудал за последнее время. Одежда неловко висела на нем, обнажая тонкую шею и костлявые запястья рук. Под глазами его проступали темные круги, от чего взгляд человека казался печальным и измученным. Несмотря на это, было что-то приятное в его лице, что сразу располагало к себе. Вслед за ним вошли два его сына. Каждый из вошедших нес по деревянному бочонку.

– Имя, – сухо произнес Крух.

Человек назвал свое имя. Пока я искал его в учетной книге, Крух занялся проверкой подношений.

– Что у вас здесь? – спросил он.

– Мед, – ответил человек, опуская бочонок на каменный пол перед Крухом. Сыновья его сделали то же.

– Открой, – приказал Крух.

Человек нагнулся и снял крышку. Через мгновенье до меня донесся душистый запах липового меда. Взяв железный прут, Крух погрузил его в бочонок до самого дна. Убедившись, что обмана нет, Крух попробовал мед на вкус. Человек с сыновьями молча наблюдали за ним.

– Теперь остальные, – сказал Крух.

Проделав то же самое с остальными бочонками, Крух вернулся к столу и заглянул в учетную книгу.

– Ты должен был принести пять бочонков, а я вижу только три, – сказал Крух.

– Лето выдалось дождливым, – ответил человек. – Пчелы собрали меньше меда, чем обычно.

– Значит, пчелы виноваты? – ухмыльнулся Крух. – А, может быть, ты недостаточно усердно работал? Или утаил часть меда для продажи?

– Клянусь, это все, что есть, – ответил мужчина, поднеся ладонь к груди. – Я лишь оставил немного меда пчелам, чтобы они сумели пережить зиму.

– Тогда придется тебе заплатить штраф, – ответил Крух, сдвинув брови. – Десять серебряных монет.

– Но у меня нет таких денег, – ответил человек, простодушно разведя руками.

– Так ты отказываешься?

– У меня нет десяти монет, – ответил человек, растерянно улыбнувшись. – Отродясь не держал столько в руках.

– Ах так! Отказываешь платить! – внезапно рассвирепел Крух. – Тогда придется тебе посидеть в темнице. Может, там ты запоешь по-другому. Стража!

В это самое время дверь отворилась, и в приемное отделение вошел консул. При его виде все сразу смолкли. Консул был не один. Его сопровождал слуга такого огромного роста, что Мо и Башка казались просто лилипутами рядом с ним. Плечи слуги были так широки, что ему пришлось повернуться боком, чтобы втиснуться в дверь. Глаза гиганта обведены были черной тушью, делавшей взгляд свирепым. Длинные темные волосы сзади заплетены были в тугую косу, на конце которой висел огромный медвежий клык. За поясом у него виднелся длинный изогнутый кинжал в ножнах, украшенных драгоценными камнями.