Впрочем, до дамы и ее собачки действительно никому не было дела. У всех были свои заботы и проблемы. Я сам обратил внимание на этих двух существ только лишь из-за острого желания выбросить из головы мысли о работе; в действительности интерес весь мой в столь подробном изучении дамы с собачкой не был рационально оправдан. Мне бы как раз лучше думать о работе или хотя бы о том, что я сегодня буду есть на ужин, а не размышлять и анализировать, почему эта женщина надела красный кандибобер вместо синего и держит собачку словно выпуск «Московского комсомольца».
Правда, все-таки, к моему удивлению, нашелся в вагоне человек, который с искренним интересом глядел на собачку. Им оказался маленький старичок, сидевший недалеко от меня. Думаю, немножко стоит описать и его, хотя, честно сказать, описывать было мало чего. Кепочка, курточка, слегка приспущенная масочка, да пакет в руках. Вот и весь старичок. Взгляд, однако, заметно отличался от других. Он был простым, чистым и даже добрым, чего нынче практически невозможно отыскать. Собачка тоже уловила этот взгляд и стала смотреть старичку прямо в глаза. Неотрывно друг на друга смотрели они. Два светлых и добрых существа. Мне стало понятно, что в них в тот момент жило одно и то же чувство, что между ними не было никакой разницы. Казалось, что это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга. В каждом из них – старичке и собачке – светился тот же трепетный огонек.
Мне вдруг стало очень тепло на душе. Вся внутренняя жёлчь, прежде отравлявшая организм и готовая вырваться вместе с нескончаемым потоком самых отвратительных бранных слов и испачкать всех вокруг людей – таких же мешков с жёлчью, будто сама по себе исчезла и забрала с собой душевное зло, не оставив и воспоминания о недавней лихорадке спесивости. Одна эта сцена подвела меня к выводу, что все наши проблемы – одна бессмысленная маета, придавать которой незаслуженно большое значение есть наивысшая глупость.