Пашня. Альманах. Выпуск 3

Арина Остромина

Злая сказка о Праге

Лететь осталось совсем немного. Внизу петляли серые ниточки дорог, ползли крошечные машинки. Зеленые пятна полей сменились ровными рядами разноцветных крыш. Но что это? Впереди вместо привычного городского пейзажа простиралось распаханное поле.

Самолет развернулся, полетел в другой аэропорт. Пассажиры молча переглядывались: никто не понимал, что происходит.

Интернет кипел и бурлил: куда пропал целый город? Каких только версий не выдвигали, кого только не обвиняли. Но время шло, исчезнувшую Прагу вытеснили другие новости, и постепенно о ней забыли.

* * *

Горожане крепко спали под толстыми пуховыми одеялами, оконные стекла дребезжали в старых деревянных рамах, когда по ним били косые струи дождя, голые ветки приплясывали в такт. Фонари мигнули и погасли. В темноте слышался только вой ветра. Никто не заметил, как земля вздрогнула, приподнялась и медленно поползла вперед, унося с собой дома, церкви, парки и все, что люди успели построить за долгие века. Если бы они знали, что город стоит на широкой бугристой спине живого существа!

Им еще повезло, что она так долго терпела. Могла ведь и раньше уйти. Ей давно уже надоели крошечные человечки, которые копошились у нее на спине, долбили дыры, копали ямы. Да еще и туннелей насверлили, пустили туда железных червяков – носятся туда-сюда внутри спины, покоя не дают.

Год за годом она лежала, не открывая глаз, вдыхала запахи зимы и лета, быстро сменявших друг друга, и неторопливо размышляла о своей спокойной однообразной жизни. Сначала ей нравилось, что прямо у нее на спине появился город: она прислушивалась к звукам, которые издавали пришельцы, постепенно научилась различать в тонком писке отдельные слова и даже начала понимать их язык – времени у нее было много, целая вечность.

Однако и она старела, лежать неподвижно под живым одеялом становилось все тяжелее. А город, наоборот, как будто молодел: все дольше шумел по вечерам, все энергичнее гонял по улицам машины и трамваи. И воздух! Она ведь не могла посмотреть, что происходит у нее на спине – поэтому она угадывала все по запахам, они рассказывали ей о жизни города. Но раньше ветер приносил запах реки, запах листьев – то свежих, едва раскрывшихся, то горьких, осенних, размоченных дождем. А теперь все чаще приходилось дышать выхлопными газами.

Ей хотелось потянуться, размяться, а то и пройтись. Когда она последний раз ходила? Она не помнила. Неужели она так и пролежит всю оставшуюся жизнь? Умрет – тихая, молчаливая, изъеденная железными червями – и никто даже не заметит.

Нет, так нельзя. Даже вот эти ничтожные крошки там, наверху – и те могут себе позволить отпуск, уезжают, развлекаются. Она знала, она же слушала их разговоры: надо отдохнуть, сменить обстановку. А что, если и ей попробовать? Правда, они всегда упоминают деньги. Но в ее городе и денег полно, и другого имущества. Можно тратить.

И она встала. Осторожно встряхнулась, стараясь не повредить хрупкие строения. Окраины сползли вниз и плавно улеглись, почти не сдвинувшись с прежних мест, а центр города остался стоять на твердых буграх ее древнего панциря. Она неуверенно выставила вперед крепкую лапу, поросшую травой, потом подтянула вторую лапу и медленно зашагала, оставив за собой неровный овал примятой голой земли.

Она бесцельно шла вперед, стараясь ступать по мягким лужайкам, по полям со свежей зеленью озимых. Иногда под лапами хрустели стволы деревьев, но она не чувствовала боли, толстая кожа защищала от уколов. Тяжелые тучи закрыли луну и звезды, но она привыкла к темноте, она умела подолгу не открывать глаза, а только слушать и нюхать.

Ветер зазвучал по-новому: к его свисту добавилась далекая музыка. Вскоре над верхушками деревьев заметались яркие огни. Она прищурилась и чуть ускорила шаг. Впереди, среди лесов и полей, показалось огромное казино. Светилась вывеска, мигали гирлянды лампочек, черные фигурки толпились у входа. Она слышала о местах, где никогда не наступает ночь, где всегда идет игра. Вспомнила разговоры о везении, потерях, азарте – для нее эти слова ничего не значили, ей не с кем было играть, пока она лежала в низине и покорно позволяла людям копошиться у нее на спине.

Ей захотелось проверить: а вдруг это хорошо, вдруг ей тоже понравится? Пришлось немного понаблюдать, как ведут себя игроки, и вскоре она уже накупила фишек на все деньги, которые принесла с собой. Игра увлекла ее, впервые в жизни она ощутила вкус победы и поражения, тягучую сладость ожидания. Бешено вращалась рулетка, подпрыгивал шарик, горка разноцветных фишек то росла, то таяла. И растаяла совсем.

Она еще могла вернуться назад, улечься на привычное место. Будто и не уходила никуда. Правда, денег больше нет, горожане это быстро заметят: им же придется чинить кое-что по краям панциря – тут провода оборвались, там трубы лопнули, да и дома некоторые покосились. Неловко вышло. Надо все исправить. У нее ведь есть дома, это почти как деньги. Можно менять их на фишки.

Изо всех сил вытянув толстую морщинистую шею, она повернула голову и заглянула себе на спину. Прямо перед ней стоял отличный дом: многоэтажный, старинный, дорогой. Купила фишек, поставила на красное, фишек стало вдвое больше.

И снова выигрыши чередовались с проигрышами, и снова она ощущала пугающий и приятный холодок внутри, когда крутилась рулетка. Фишки быстро кончались, дома на спине тоже. Уходить она не собиралась: еще чуть-чуть, и она отыграется, вернет свой город. Когда она снова посмотрела назад, на спине больше ничего не осталось.

Она неуклюже попятилась, тяжело ступая толстыми лапами, развернулась и пошла, куда глаза глядят. Туда, где темно, где нет фонарей и освещенных окон. Где никто не увидит, как по ее неровным коричневым щекам сползают крупные мутные капли.

Далеко от дорог и жилья она заметила широкий просвет между двумя унылыми серыми рощами. Она плюхнулась плоским костяным животом на мокрую траву, поерзала, устраиваясь поудобнее, взрыхлила землю и спрятала голову в яму, в спасительный знакомый запах сырой почвы, бессмертия, заснувших до весны корней. Она закрыла глаза, и вся ее прежняя жизнь осталась в прошлом, исчезла навсегда.

Когда она снова проснется, ее панцирь уже зарастет травой, кустами, деревьями. Возможно, там опять будет стоять город. Возможно, такой же прекрасный, как Прага. Но все это будет нескоро, и все уже забудут таинственную историю о пропавшем городе.

* * *

Окраины прежней Праги постепенно расползались в стороны, занимали опустевшую землю, превращались в новые города. Никто не вспоминал, что здесь было раньше.

Но дотошные туристы до сих пор иногда находят пражские улочки и здания в самых разных местах: то кусочек Вышеграда вдруг появится в холодном чопорном Лондоне, то Карлов мост соединит берега Шпрее в Берлине, то замок Збирог встанет на холме над Неаполем. Говорят, кто-то даже видел Национальный музей Праги в Арабских Эмиратах, а в Австралии – Танцующий дом.

Вы скажете: разве так бывает? Конечно, не бывает.

Мария Соловьёва

О целебных свойствах мопсов и пончиков

Человек и собака не спешили домой. Осенняя ночь была теплой. Они уже почти вышли из парка на мост Маргит, как мопс нашел что-то в кустах, и натянутый поводок выдернул господина Кальмана из медленных мыслей.

До девушки на мосту было метров двадцать. Кальман задержал на ней взгляд – что-то его зацепило. Рыжие длинные волосы, тонкая фигурка, черное полупальто и длинная несуразная юбка, почему-то молодежи кажется, что это стильно. Словом, ничего особенного. Если бы не безразлично брошенный на землю рюкзачок и руки, вцепившиеся в парапет… Ночью в центре большого города тьма только в небе, на земле же слишком много света, даже мелкие детали как на ладони.

Девушка стояла лицом к черному Дунаю, там, где открывается лучший вид на сияющий Парламент. Только она не была похожа на ценителя архитектуры. Пока Кальман решал, прав он или нет, она скинула пальто, как ненужный груз.

Кальман охнул, дернул поводок и, широко расставляя негнущиеся в коленях больные ноги, поспешил к ней. Девушка стала наклоняться вперед, и тогда он крикнул первое, что пришло на ум:

– Девушка! Прогоните кошку, скорее!

Она испуганно обернулась и увидела невысокого седого господина, ковыляющего с мопсом на поводке.

– Какую кошку?

– Ну вон же, около вас!

Девушка осмотрелась.

– Какая кошка, это мой рюкзак!

– Уф, ну надо же, а как похож на кошку! С кошками у нас проблемы. Добрый вечер. Подержите, пожалуйста, я очки достану.

Не дожидаясь ответа, он сунул ей в руки рулетку поводка. Девушка машинально ее сжала. Мопс тут же уселся на носок ее туфли. Она только хлопала ресницами – эти два персонажа были так не вовремя.

Седой господин разместил на носу очки и охнул:

– О, вы пальто уронили. Разрешите помочь?

Опять же, не дожидаясь ее ответа, он набросил пальто на худые плечи и только тогда взял у нее из рук поводок.

– Позвольте представиться, Иштван Кальман. А это Пепс. Вы ему понравились.

Господин Кальман кривил душой. Мопсу было все равно, но внимательная пучеглазая собачья морда заставила девушку на мгновение улыбнуться.

– Как к вам обращаться?

– Это не имеет значения – она отвернулась к реке, но потом все же ответила – Мелинда.

– Красивое имя. Скажите, Мелинда, а вы уверены, что на него это произведет нужное впечатление? – Кальману показалось, что девушка перестала дышать.

– Вы… о чем?

– Если вы не собирались узнать, каков на ощупь Дунай в этот час, то с меня горячий кофе вон из той кофейни. Она круглосуточная.

– А если собиралась? – в ее голосе был вызов, но какой-то выдохшийся.

– Тогда сначала выпейте кофе и съешьте пончик с глазурью, они там превосходные. А заодно послушайте одну правдивую историю. Пепс тоже любит пончики. Проводите нас?

Мелинда сама не поняла, как это произошло, но через десять минут они сидели под фонарем у Парламента и ели действительно потрясающие пончики с глазурью, запивая их горячим кофе. Все это время Кальман что-то говорил, но Мелинда начала вслушиваться только сейчас.

– Она всегда мечтала быть такой вот огненно-рыжей, как вы. Красилась. Она нуждалась в бесперебойном топливе для своего душевного пламени. Эмоции были ее хворостом, углем и газом. Она требовала постоянных доказательств моих чувств. Писала прекрасные стихи, читала мне их на память. Я не помню ни строчки, но стихи были о безумной любви.

Кальман замолчал, и она спросила:

– Что с ней случилось?

– Дунай.

– Вы тоже изменили ей?

– Почему тоже? – он закашлялся – Простите. Нет. Я просто не смог держать огонь голыми руками. Ей казалось, что у нас неравноценные отношения. Она действительно страдала и знать не хотела о разных темпераментах, о том, что любить можно и молча. Моя работа была связана с разъездами, и когда я несколько дней не звонил ей, по возвращении меня встречал шквал обвинений в бесчувственности. Я тогда брал отгул, и мы целый день бездумно шатались по Будапешту. Кларисса выросла в деревне, поэтому ей все в городе было интересно. Она не уставала бродить вдоль Дуная в любую погоду. Сначала по Пештской стороне от Сабадшага до Маргита, потом обратно по Будайской. О, это были чудесные прогулки!

– Я все еще не понимаю.

– Я устал. Просто не смог давать ей постоянно то, чего она ждала. Я был хронически виноват в недостаточном проявлении чувств. Она додумывала мои мысли на свой лад. Требовала, чтобы я признался, что не люблю ее, мол, это будет честно.

– И вы признались?

– Я сказал, что не смогу любить ее так, как ей нужно, что люблю, как умею.

– А она?

– Она сказала, что я сильно пожалею, что не старался.

– И что вы почувствовали, когда… ну, когда узнали?

– Шок, горе и свобода. Да, свобода. Если она хотела наказать меня, заставить страдать всю жизнь, то этого не случилось. Не смотрите на меня так, Мелинда. Я не упомянул, что безоговорочно счастлив.

Она отвернулась и сказала куда-то в сторону:

– Я не хотела никому зла. Я вообще ничего не хотела и не думала. Иногда так бывает от переживаний – я просто отключаюсь, вернее, переключаюсь куда-то внутрь. Что-то происходит вокруг, а мне все равно. А потом неясность, ну, типа тумана в мозгу, она рассеивается и все идет своим чередом. Но так сильно меня еще не шарахало никогда…

– Поделитесь?

– Почему бы и нет…

И она рассказала про Лайоша, их бесшабашную студенческую дружбу, которая после одной вечеринки превратилась в неуправляемую страсть, загонявшую их летними ночами то в заросли на горе Геллерт, то в темные переулки Бельвароша, если они не успевали добраться до его дома. Про то, как она сегодня вечером приехала к нему в мастерскую и нашла там новую подругу, полуголую, пьяную, дьявольски красивую. Про его взгляд, в котором не было ни капли вины, только досада. Про то, как невменяемая, она пешком шла из гламурного Хедьвидека к Дунаю через весь город с одной мыслью – исчезнуть так же ярко и безумно, как все, что было между ними.

Кальман допил кофе, вздохнул, и спросил невпопад:

– Где вы учитесь?

– В Университете Искусств, факультет живописи.

– Художница? Как замечательно! А что вам нравится писать больше всего?

– Море.

– Наверное, любите Айвазовского?

– И вы туда же! Все первым делом вспоминают его, будто это единственный гениальный маринист. Но да, люблю.

– Говорят, самое красивое море в тропиках…

– Не знаю, мне больше нравится северное море, с айсбергами.

– Вы уже писали его с натуры?

– Это было бы круто, я мечтала увидеть своими глазами айсберги. Но не успела.

– «Не успела» можно сказать в восемьдесят лет, и то не факт. Вам-то что мешает?

– Ну…

Мелинда замолчала. Кальман, затаив дыхание, наблюдал за ее лицом. Озадаченность. Поиск решения. Удовлетворение. Новогодний огонек в глазах. Он увидел то, чего она сама пока не осознала. Только что мечта стала планом действий. И тогда он беззвучно выдохнул.

Мелинда не заметила его напряжения. Она уже была мыслями где-то в Исландии или Норвегии, на берегу темного неспокойного моря с громадами айсбергов, ломающих линию горизонта. Как же он прав, ей действительно ничего не мешает! Уехать сейчас за границу – отличная идея!

Заскучавший мопс привалился толстым боком к ее ноге и вернул с северных берегов на скамейку у Парламента. Она улыбнулась Кальману:

– Спасибо вам за все. Мне пора домой.

– Вам спасибо, Мелинда. Долгие прогулки полезны для здоровья. Мы проводим вас до такси.

Человек и собака смотрели вслед удаляющемуся желтому автомобилю. Ночной ветер над Дунаем окреп, но был по-прежнему теплым. Город, одетый в осень, сонно моргал своими бесчисленными огнями.

Забулькал телефон. Кальман долго искал его по внутренним карманам. Достал, улыбнулся ему, как живому и крепко прижал к уху.

– Потеряла нас? Уже идем… нет, все в порядке, просто пришлось утопить тебя в Дунае… Да, опять… Ну, не шуми, мы пончиков принесем, с глазурью… Я тебя тоже…

Мастерская Алисы Ганиевой « Как делать прозу»
(весна 2018)

Как разобраться в главных законах сюжетостроения и композиции: сюжет и мотив, перипетии и коллизии, интрига и саспенс.

Глеб Буланников

Розочка

Руслан старше меня на два года.

Он сутулый, поджарый, все время удивлялся – как он носит эти кеды? почему эта обувь, похожая на подростковую сумочку unisex, называется кеды? почему я несу на кассу газировку и батончик, а он везет коляску?

– Руслан!

– Привет, друг! Как жизнь?

– Руслан!

– Простите, вы кто?

– Руслан!

– Руслан!

– Руслан!

– Вы мне? Сожалею, вы ошиблись.

Конечно, может быть и по- другому. Например, ответят из коляски. Малыш Руслан Русланович.

Но даже тогда у разговора будет только два пути.

Есть еще третий.

Мы будем неловко расшаркиваться, а потом он пробьет у кассира свои товары и стыдливо (или с облегчением) убежит, забыв скидочную карту магазина (или оставит ее, чтобы я нашел его; или это взятка, чтобы я не искал).

Руслану двадцать два.

На правой ноге, чуть выше носка, у него шрам от бутылки пива. От розочки. Это горлышко, похожее на незажженный факел.

Он выбирает яблочное пюре для сына. Руками ничего не трогает, баночки стоят так плотно, они почти образуют цепочку, что неуклюжее прикосновение – и стеллажа нет.

Вряд ли у молодого отца есть чем расплатиться.

Хотя Руслан, конечно, знает, что такое расплата. Если стеллаж рухнет, он переживет. Если баночка упадет ему на ногу, и я подбегу, мы переживем.

Переживем дежавю.

Я этим не горжусь. Однажды я собрался прыгнуть с гаража на гараж, между ними было пять метров, задышал носом, взял разбег, ринулся и в последний момент передумал – Руслан был тем, кто схватил меня за рукав, когда я балансировал на краю. Внизу – грубая, затоптанная земля, из которой торчали пробки, стекла, камни, в которой были будто шишки от ударов – они выглядели как поднятый и согнутый палец, накрытый простыней.

Старик пытался предостеречь нас.

Он шугал нас: идите, сукины идите, и не возвращайтесь, и прочее. Грозил нам своей клюкой с набалдашником. Мы не понимали, он слепой или нет; он ходил в темных очках и никогда их не снимал, ходил ощупью, клюка всегда шла впереди.

Я кричал ему: дядя Андрей – паршивый гей, дядя Андрей – одноглаз, дядя Андрей – пидорас.

Руслан тоже кричал.

Все кричали.

В какой-то момент он стал бросать в нас бутылками. Он их собирал; наверное, чтобы сдавать – но кидал в нас. Потом мы убегали, и он собирал эти бутылки, те, что разбились, тоже.

Руслан берет сына на руки. Сын заплакал, отец берет его на руки – все правильно.

Я тоже брал ребенка на руки. Это был Руслан.

Мы брали его на руки. Нас было четверо или пятеро.

Наверное, следующим этапом были бы горючие смеси. После розочек пошли бы коктейли.

Руслана подначили, Руслану сказали, что он трус, что он баба, и он задышал носом, выдохнул последний дым, взял разбег, ринулся и – дядя Андрей бросил в него бутылку. Откуда он взялся, этот одноглаз, вот откуда? Хромоножка.

Ребенок успокоился. Руслан оторвал пакет и подошел к баклажанам.

Когда мы остановились, когда мы положили его на ступень подъезда, когда посмотрели на его ногу – она была такой же фиолетовой.

Руслан подошел к весам, нажал кнопку, аппарат выдал ценник.

Мы перестали общаться. Перестали прыгать по гаражам. Стали лазить на крышу двадцатиэтажного дома.

Там дяди Андрея не было.

К Руслану подошла девушка. У нее сильно выдавался живот.

Руслан старше меня на два года.

Дионисио Гарсиа

Огонь и пламя любви
МетаМелаСитком в одном действии.

Действующие лица:

Максим – лысый мужчина 32 лет со страдающим лицом.

Алена – его девушка с чрезвычайно длинными волосами.

Вика – коротко стриженая лучшая подруга Алены.

Примечание: каждый раз после подчеркнутой фразы в зале раздается закадровый смех.

Действие первое. Акт 1. Сцена 1

Максим и Алена в конце прекрасного романтического вечера, который заканчивается в Алениной гостиной. Сцена разделена на две части: саму гостиную (два кресла, между которыми стоит маленький стеклянный столик с напитками и закусками, на стене висит гигантский постер «Я люблю Люси» в толстой, с лепниной, позолоченной рамке) и закрытое дверью, как от зрителей, так и от действующих лиц небольшое помещение. Максим и Алена сидят на креслах. Алена расслаблена, но в то же время постоянно смотрит на экран телефона. Максим широко улыбается, но его поза – очень напряженная.

Алена: Сегодняшний вечер – совершенно удивительный. Я хотела бы тебя поблагодарить за все это. Не боишься ли ты, что израсходовал весь арсенал (смех в зале)? И лодки, и пони, и тайская кухня и… (отвлекается на сообщение в телефоне)

Как только Алена перестает смотреть на Максима, его улыбка перетекает в гримасу страдания. Он вытирает пот с лысины.

Максим: Ну, я же для тебя (тут подхрипывая) стараюсь (смех в зале). Я хотел, чтобы этот вечер ты запомнила навсегда, и мне кажется, пока что все (подхрипывая) получается (смех в зале). Послушай, есть одна вещь, которую… (пауза)

Алена отвлекается от телефона и снова смотрит на Максима. На его лице вместо страдания мгновенно рождается широченная улыбка.

Алена: Да-да, ты что-то хотел сказать?

Максим: Да, я хотел сказать, что это очень правильно, что сегодня у нас такой вечер, и, пусть тебе кажется, что он уже не может быть…

Речь Максима прерывает звонок в дверь.

Алена: Ничего себе (картинно округляет глаза и пожимает плечами)! Кто бы это мог быть так поздно! Пойду проверю, наверное что-то случилось! (уходит)

Как только Алена выходит, Максим бегом бежит в то самое закрытое помещение, которое оказывается туалетом. Как только закрывается дверь, мы слышим защелкивающийся замок, а затем громкий и протяжный пук (смех в зале). Проходит секунд 15, после чего Максим говорит из-за двери: «Черт! Ну, что такое!», включает-выключает воду, выходит из туалета. Он тяжело вздыхает, достает упаковку таблеток, вытаскивает первый блистер – пустой, выбрасывает его, достает две таблетки из следующего и с тяжелым вздохом глотает их, не запивая. Затем, слыша голос Алены, бегом кидается к своему креслу, и снова принимает невероятно улыбчивый вид.

Сцена 2

Алена заходит в комнату, но не одна, а под ручку с Викой.

Алена: Представляешь, тут у Вики кое-что случилось…

Вика: Правда, мы не можем тебе сказать (смех в зале) (обе смеются, Вика садится на подлокотник кресла Алены)

Алена: В общем. Она тут немного побудет, хорошо? Ну, с полчасика?

Максим: Да, конечно. Привет, Вик, но я вот хотел закончить одну мысль…

Вика: (перебивая) Привет, Максик! Мы так давно не виделись? Что это у тебя? Новая прическа? (смех в зале)

Максим: (мямля) Эээ, ну…

Вика: (перебивает его громким, и очень высоким смехом) Ха, да я шучу, Максик, шутка юмора! (начинает напевать, а скорее завывать) «Что с тобой, опять не пойму я. Скажи, мне, что давно о другом тоскуешь…» Дошло? (смех в зале)

Максим: Вик, у нас тут в некотором роде (подхрипывая) незаконченное дело… (смех в зале)

Алена: (перебивая) Дорогой, а ты не мог бы принести Вике выпить? Ей очень срочно надо, и чего-то покрепче…

Максим очень медленно и аккуратно встает, уходит.

Алена: Ну что, видела? Видела?

Вика: Да, блин, реально. Какую рожу корчит-то. Вот бедный. И так – весь вечер?

Алена: Ну! Я же говорю – я сама как прочитала в сообщениях у него, так и поверить не могла.

Вика: (завывая) «И в последний раз свободой насладиться…»

Алена: Зависть твоя – страшная сила (смех в зале), (шутливо ударяет подругу по руке). Вот только я не знаю, готова ли. Так что ты тут посиди с полчасика, я соберусь немного с мыслями… Я же даже не репетировала, как конкретно буду отвечать.

Алена встает с кресла, театрально прижимает ладони к щекам.

Алена: (чуть не плача) Нет! Прости, Максимушка, но я никак не могу! Не заставляй меня (затем успокаивается и пробует другую позу: руки на груди, рот открыт буквой «О»). Или так (делает удивленный голос). Божечки! Вот этого я никак не могла предвидеть! Конечно, безусловно, нет! Как ты мог даже подумать, что я соглашусь?

В это время, Максим тихонько возвращается обратно на сцену с бутылкой виски в руках и крадется в туалет. Закрывает за собой дверь, мы слышим громкий щелчок замка и протяжный пук, а затем крик: «Сука, ну давай же, где ты!» (смех в зале)

Алена: (не обращая внимания на звуки, падает на одно колено) Или может быть лучше так, упасть на пол (совершает руками обнимательные движения, в голосе – восторженные нотки). Максик, дорогой, ты прости меня, но я еще пока не готова, это ничего не значит, ты поверь, ты у меня самый любимый, но может лучше еще немного подождать…

Вика: Вот про ждать, я бы не стала (завывает). «О, не лети без меня в небо, белоснежною птицей». Дошло? (смех в зале)

Алена: (поднимаясь с колен, и садясь обратно в кресло) Поймет, что я знала? (задумчиво) Наверное… (снова весело) Интересно, а какое было бы кольцо? Я весь его шкаф с носками обшарила, ничего не нашла (смех в зале). Интересно, где он его прячет?

Шум воды из туалета, затем оттуда выходит Максим с бутылкой в руках. Промокает лысину, достает еще две таблетки, запивает их виски из горла.

Максим: (в сторону) Грёбаная тайская кухня…

Внезапно свет на сцене полностью гаснет.

Голос сверху: (с развеселой телевизионной интонацией) Получится ли у Максима справиться со своим непростым заданием? Какую именно реакцию выберет Алена? Будут ли они жить долго и счастливо? Что скрывает Вика? И какую роль во всех этих событиях играет Эдуардо и его брат близнец? Мы узнаем после рекламы, не переключайтесь!

Свет включается. Мизансцена та же самая, только теперь на месте Максима стоит Алена, Вика сидит в кресле на месте Алены, а Максим пристроился на подлокотнике на месте Вики.

Сцена 3

Алена: (в сторону) Сраные таблетки, походу, недостаточно сраные… (смех в зале) Ох (промакивает шею платком, и возвращается к остальным). А вот и выпивка!

Максим: (утрированно манерным голосом) «Шампанское, икра и запах сигарет – на все готов очередной клиент!» Поняяятно? (смех в зале)

Вика: Спасибо, любимая, налей и мне тоже (пододвигает к Алене два стакана). Правда тут только два…

Алена: Да это ничего, так, из горла (подхрипывая) справлюсь… (смех в зале)

Вика: А тебе может и вообще не надо, после ресторана… (Максиму) Представляешь, сегодня за ужином, нам приносят шампанское, а мы вроде как не заказывали, а я в этот момент рассказывала про Пушистика, ну помнишь…

Максим: (перебивая) Ага, я своим девчатам все время рассказываю, что у меня есть одна знакомая шалава, с любимой свинкой вместо собачонки…

Вика: А ты попробуй в деревне завести одного из твоих шпицев… (смех в зале)

Алена: (перебивает, медленно вставая с кресла) Простите дамы, я на секундочку (достает мобильный телефон, показывает его залу) по делу… (смех в зале) (уходит в сторону туалета).

Остальные не прерывают разговор, как будто не замечая чудовищных звуков кишечных мук, которые доносятся оттуда (смех в зале)

Вика: так вот, мама позвонила, что Пушистик попал под трактор, и я сижу такая, вся расфуфыренная…

Максим: (перебивая, утрированно манерным голосом) «Путана… Путана… Путанааа, ночная бабочка, но кто же виноват»

Вика: Да ну тебя! Короче, сижу, слезы в тарелку капают, давлюсь, рассказываю Аленке, какая Пушистик у меня была умная, какая справная, тянусь за бокалом, а она берет, и выпивает его залпом, представляешь?

Максим: То есть прямо твой?

Вика: Ну да! Почти из рук вырвала! Я, конечно, вначале не поняла, что это такое…

В этот момент, из-за двери туалета раздается громкий крик Алены «Аааа!», затем еще более громкий звук облегченного кишечника, и после – радостный выдох (смех в зале).

Вика: (продолжает как ни в чем не бывало) Она бедняжка просто… такая чувствительная…

Максим: (складывает руки на груди, и театрально качает головой) Алешенька? Ну нееет! Если кто в вашей паре эмоционал, так это ты!

Вика: Я тоже так думала, но тут наверное наложилось… И мой Пушистик, и ее волнение перед, ну, ты понимаешь… предложением…

Максим: Хотя… Я тут вспомнил… я когда ей рассказывал про мою ситуацию с Абдуллой и его тремя братьями, она тогда тоже извинилась и ушла, а теперь понимаю, что может быть это она просто…

Вика: Вот и я о том же! Тонкая натура! (смех в зале)

Максим: (утрированно манерным голосом) «Здравствуй печаль, я тебя узнаю… (тихо) ты-ты-та-та-та-та… Я замираю на самом краю».. (вздыхает) Поняяяятно.

Вика: И вот еще что. Я тут думаю только о себе, тебя вот позвала, чтобы с мыслями собраться… А надо было-то что?

Максим: (озадаченно) что?

Вика: О ней подумать! Это она же собирается сегодня мне руку и сердце предлагать? Может быть, надо было и самой, раньше, сподобиться и сказать твердое нет…

Максим: Но-но, подруга, тпру! Ты же еще час назад мне писала, что не знаешь, отказывать ли!

Вика: Да кого я обманываю, Максюш! Я не люблю ее. Хоть и лучше нее мне никого никогда не найти.

Вика встает с кресла, и ходит вокруг. В это время из туалета слышны возгласы Алены: «Ну, где же ты, ты, должно быть, тут!».

Вика: (бормочет, но громко, чтобы все слышали) Может и стоит самой… Только вот кольцо жалко, пропадет…

Максим: (в сторону) ну вот это правда, ты сама-то максимум семерка, а Аленка не меньше двенашки выйдет… (смех в зале)

Вика: (останавливается, уверенным голосом) Короче все, спасибо большое, дружок. Дальше я сама – вали отсюда. Завтра напишу, как пройдет!

Максим: (хихикая) и как ночка после, тоже напиши! (смех в зале) Я только в клозет на секунду загляну…

Максим встает и идет в сторону туалета, Вика идет за ним, поправляя выбившуюся из его брюк рубашку. Максим открывает дверь туалета, и мы видим Алену, стоящую на коленях перед унитазом. Одной рукой она держит свои волосы, другой активно шарит внутри.

Внезапно, свет на сцене полностью гаснет.

Голос сверху: (с развеселой телевизионной интонацией) Кто первый сделает друг другу предложение? Удалось ли Максиму оприходовать всех трех братьев Абдуллы? Сохранит ли Алена свои волосы? Справится ли Эдуардо с осознанием того, что его легкий флирт закончился инцестуальным сексуальным контактом? Обо всем этом мы узнаем после рекламы!

Свет включается. Мизансцена та же, только вместо Алены у унитаза сидит Вика, вместо Максима открывает дверь в туалет Алена, а удивляется представшей картине Максим, вместо Вики.

Сцена 4

Алена: Боже мой!

Максим: Викуля!

Вика ошарашено смотрит на Алену и Максима, и опускает руку вниз. Не может произнести ни слова.

Максим: Вика, что с тобой?

Вика: Тут, понимаешь какое дело, дорогой…

Алена: (гнусавя) «А человек гостит у вас, прощается и в ночь уходит». Так что и я наверное… (смех в зале)

Вика: Нет, Ален, погоди, ты не так поняла… Максим. Я должна тебе кое-что сказать (вынимает руку из унитаза, складывает ладони в мольбе).

Алена: Боже, да у тебя рука все в дерьме! (смех в зале)

Вика: Макс! Послушай… Я объясню… Я сегодня в ресторане перенервничала, когда ты рассказывал про своего кабана

Максим: (отсутствующим голосом поправляет Вику) Поросенка…

Вика: Поросенка… В этот момент как раз неудачно принесли, и я хотела, чтобы как в кино, мы чокнулись и тут ты зашла, но я запаниковала и проглотила, а затем…

Алена: Не может быть!

Вика: А потом, я таблеток наглоталась и…

Алена: Какая жесть!

Вика: А оно все никак, и вот наконец… вышло… (смех в зале)

Алена: (гнусавя и задыхаясь, обмахивая лицо руками) «Всего один, один глоток, один глоток прошу, не впрок!»

Вика: Это я от любви, я просто хотела, чтобы у нас все было особенно и…

Максим: (тихо, но уверенно) Стоп (все замолкают и смотрят на Максима). Не нужно оправдываться. Не нужно ничего рассказывать. Я все понимаю.

Вика: (с надеждой) Понимаешь?

Алена: (с недоумением) Понимаешь?

Максим: (уверенно) Понимаю (Максим падает на колени рядом с Викой). Я не знаю, как именно ты узнала, может быть подсмотрела в истории браузера, может быть, сама догадалась… Спасибо тебе.