Без надежды

27 августа 2012 года. Понедельник 19:10

– Что, черт возьми, у тебя с лицом? – Джек отпускает мой подбородок и идет к холодильнику.

Джек – неотъемлемая составляющая жизни Карен вот уже полтора года. Он ужинает с нами несколько раз в неделю, и поскольку сегодня прощальный ужин Сикс, он почтил нас своим присутствием. Джек любит изводить Сикс насмешками, но я знаю, что он тоже будет по ней скучать.

– Подралась с дорогой, – отвечаю я.

– Так вот что случилось с дорогой! – смеется он.

Сикс берет кусок хлеба и открывает баночку «Нутеллы». Я наполняю тарелку последним веганским блюдом Карен. У ее стряпни специфический вкус, к которому Сикс так и не привыкла за четыре года. Зато у Джека сходные вкусы, и он ничего не имеет против кухонных экспериментов Карен. Сегодняшнее меню состоит из блюд, названий которых я и выговорить-то не смогу, зато оно совершенно не содержит животных продуктов. Впрочем, как всегда. Карен не заставляет меня блюсти вегетарианский образ жизни, так что вне дома я питаюсь чем захочу.

Сикс ест все вприкуску с «Нутеллой». Сегодня это бутерброд с сыром и «Нутеллой». Вряд ли я когда-нибудь оценю подобное сочетание вкусов.

– Ну, когда переезжаешь? – спрашиваю я Джека.

Они с Карен обсуждают очередной шаг, но, похоже, никак не могут преодолеть препятствие в виде ее ярого неприятия технологического прогресса. Эту высоту Карен никогда не сдаст.

– Как только твоя мама уступит и подключит кабельное телевидение со спортивно-развлекательными каналами, – отвечает Джек.

Они об этом не спорят. Думаю, их обоих устраивает подобная ситуация, так что никто не спешит жертвовать своими взглядами на современные технологии.

– Скай сегодня упала в обморок на дороге, – меняет тему Карен. – И какой-то милый юноша принес ее на руках в дом.

– Парень, мама. Пожалуйста, просто говори «парень», – смеюсь я.

Сидящая напротив Сикс грозно смотрит на меня, и я понимаю, что не посвятила ее в подробности сегодняшней пробежки. И в то, как прошел мой первый день в школе, – тоже. Денек выдался насыщенным. Завтра она уедет, кому же я буду поверять свои тайны? Даже мысль о том, что через два дня она окажется на другом конце света, повергает меня в ужас. Надеюсь, смогу плакаться в жилетку Брекину. В прямом и переносном смысле.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Джек. – Наверное, здорово треснулась, раз такой фонарь под глазом сияет.

Я трогаю глаз и морщусь. Совсем забыла про синяк.

– Он не от потери сознания. Сикс меня ударила локтем. Дважды.

Я жду, что кто-нибудь из них спросит Сикс, за что она на меня напала, но они молчат. Это доказывает, как сильно они ее любят. Даже побей подруга меня, они, наверное, лишь сказали бы, что я заслужила.

– Тебя не раздражает цифра вместо имени? – спрашивает Джек Сикс. – Никогда этого не пойму. Как и того, когда родители называют детей по одному из дней недели. – Он указывает вилкой на Карен: – Когда у нас будет ребенок, мы с ним так не поступим. Все календарные названия будут под запретом.

Карен холодно смотрит на него. Судя по ее реакции, Джек впервые упомянул детей. Выражение лица мамы дает понять, что дети не входят в ее планы. Вообще.

Джек снова обращает внимание на Сикс.

– Твое настоящее имя, наверное, Севен или Фетин^[7] – или что-то подобное? Иначе я не врубаюсь, почему ты выбрала «Сикс». Это же самое худшее число.

– Не буду обращать внимания на твои оскорбления, – говорит Сикс. – Ты просто пытаешься скрыть за ними отчаяние, вызванное моим скорым отъездом.

Джек смеется.

– Делай с моими оскорблениями, что пожелаешь. К твоему возвращению через полгода у меня уже будет готова свеженькая порция.

* * *

После ухода Джека и Сикс я помогаю Карен мыть посуду. С того момента, как Джек упомянул детей, она держится с необычайным спокойствием.

– Почему это тебя так сильно пугает? – спрашиваю я, передавая ей грязную тарелку.

– Что именно?

– Его слова о вашем общем ребенке. Тебе ведь уже за тридцать. В твои годы у многих уже есть дети.

– Это было так заметно?

– Мне – да.

Она берет у меня очередную тарелку и вздыхает.

– Я люблю Джека. И тебя тоже. Мне нравится, как устроена наша жизнь, и я не уверена, что готова все поменять, и уж тем более добавить в нашу картину мира еще одного ребенка. Но Джек нацелен идти вперед.

Я выключаю воду и вытираю руки полотенцем.

– Мама, через несколько недель мне исполнится восемнадцать. Как бы тебе ни хотелось оставить все неизменным… этого не будет. Через полгода я уеду в колледж, и ты останешься одна. Стоит хотя бы обдумать идею того, чтобы он переехал сюда.

Она болезненно улыбается – как всегда, когда я упоминаю колледж.

– Поверь, Скай, я уже обдумала эту идею. Это серьезный шаг, который потом не отыграть назад.

– Может, ты и не захочешь его отыгрывать назад? Вдруг тебе потом захочется сделать очередной шаг, и еще один, пока не побежишь?

– Именно этого я и боюсь, – смеется она.

Вытираю столешницу и споласкиваю тряпку в раковине.

– Иногда я тебя не понимаю.

– А я – тебя. – Она легко пихает меня в плечо. – Ни за что в жизни не пойму, почему ты так рвалась в школу. Конечно, ты говорила, что тебе интересно. Однако скажи мне теперь, что ты на самом деле чувствуешь?

– Было здорово, – лгу я, пожимая плечами.

Упрямство каждый раз берет верх. Ни за что на свете не признаюсь, что сегодня мне в школе совсем не понравилось, пусть даже Карен и не скажет: «Я же говорила!»

Она с улыбкой вытирает руки.

– Рада это слышать. Надеюсь лишь, что, когда я завтра спрошу тебя о школе, ты скажешь мне правду.

* * *

Достав из рюкзака книгу, которую дал мне Брекин, плюхаюсь на постель. Я успеваю прочесть целых две страницы, когда в окно влезает Сикс.

– Сначала расскажи мне о школе, потом получишь подарок. – Она падает на кровать рядом со мной, и я кладу книгу на тумбочку.

– Школа – полный отстой. Благодаря тебе и твоей неспособности отказать парням, у меня ужасная репутация. Но случилось чудо, и меня спас Брекин, приемный гей-мормон, который не умеет петь или играть на сцене, зато обожает читать. И теперь он мой новый самый-пресамый лучший друг на всем белом свете.

– Я еще за дверь не успела выйти, а ты уже нашла мне замену? – дуется Сикс. – Злая ты. И для справки – я умею отказывать парням. Просто не понимаю, почему мне должно быть стыдно за добрачный секс. За огромное количество добрачного секса.

Она ставит мне на колени коробку без подарочной обертки.

– Знаю, о чем ты сейчас подумала. Но ты уже должна была усвоить, что отсутствие обертки никак не влияет на мои чувства к тебе. Мне просто лень обертывать подарки.

Я беру коробку и встряхиваю.

– Уезжаешь ты, а не я. Это мне следовало сделать тебе подарок.

– Так и есть. Только ты ведь не умеешь делать подарки, и я не жду, что для меня ты сделаешь исключение.

Она права. Я отвратительный даритель, но в основном из-за того, что ненавижу и получать подарки. Мне от этого неловко, как при виде плачущего человека. Перевернув коробку, дергаю за клапан и открываю. Затем разворачиваю тонкую оберточную бумагу, и у меня в руках оказывается мобильный телефон.

– Сикс, ты же знаешь, мне нельзя…

– Заткнись. Не могу же я уехать на другой конец света, не имея возможности общаться с тобой. У тебя ведь даже имейла нет.

– Знаю, но не могу… У меня нет работы. Я не в состоянии это оплачивать. И Карен…

– Расслабься. Здесь номер с предоплатой. Ее хватит, чтобы мы могли раз в день писать друг другу, пока я в отъезде. Международные звонки я не могу себе позволить, так что тут ты в пролете. И в полном соответствии с суровыми, извращенными родительскими ценностями твоей мамочки – в этой чертовой штуковине даже нет интернета. Только эсэмэски.

Схватив телефон, она включает его и забивает в память номер своего мобильника.

– Если в мое отсутствие ты вдруг отхватишь знойного бойфренда, то сможешь добавить денег на дополнительное время. Но если он воспользуется моим, я отрежу ему яйца.

Она возвращает мне телефон, и я нажимаю кнопку «Домой». Сикс записала себя как «Твоя самая-пресамая лучшая подруга на всем белом свете».

Я не люблю принимать подарки и абсолютно не умею прощаться. Я кладу телефон обратно в коробку и наклоняюсь за рюкзаком. Выкладываю учебники на пол, затем переворачиваю его над головой Сикс и наблюдаю, как ей на колени падают долларовые купюры.

– Здесь тридцать семь долларов. Они помогут тебе дотянуть до возвращения домой. С праздником иностранной валюты!

Сикс берет пригоршню долларов и подбрасывает в воздух, затем падает на кровать и смеется:

– Всего день в школе, а эти стервы уже осыпали тебя деньгами? Впечатляет.

Положив подруге на грудь прощальную открытку, которую сама написала, я кладу голову ей на плечо.

– Думаешь, это впечатляюще? Видела бы ты, что я творила у шеста в кафе.

Сикс берет открытку и с улыбкой ее поглаживает, но не открывает – знает, что я не люблю, когда мне становится неловко во время душещипательных моментов. Положив открытку обратно на грудь, она склоняет голову мне на плечо.

– Ну ты и сучка, – тихо говорит Сикс, пытаясь сдержать слезы.

Ведь мы из упрямства никогда не плачем.

– Мне это уже говорили.

28 августа 2012 года. Вторник 06:15

Звенит будильник, и я подумываю пропустить пробежку, но тут же вспоминаю, кто меня сегодня ждет у дома. Я одеваюсь быстрее, чем когда-либо в своей жизни, начиная с первого дня, как научилась это делать самостоятельно, и подхожу к окну. Снаружи к стеклу приклеен стикер со словом «сучка», написанным почерком Сикс. Я с улыбкой отрываю его, бросаю на кровать и выхожу из дома.

Холдер сидит на обочине и разминает ноги, спиной ко мне, что просто замечательно. Иначе заметил бы мое недовольство тем, что сегодня он надел футболку. Заслышав мои шаги, оборачивается и с улыбкой встает.

– Привет!

Его футболка влажная от пота. Он прибежал. Две мили сюда, еще три мили побежит со мной и затем снова две мили до дома. Понятия не имею, зачем ему подобные сложности. И почему я это позволяю.

– Тебе нужна растяжка? – спрашивает он.

– Уже сделала.

Холдер проводит по моей щеке большим пальцем.

– Выглядит лучше. Больно?

Я качаю головой. Он думает, будто я смогу произнести ответ вслух, когда его пальцы касаются моего лица? Трудновато, знаете ли, одновременно говорить и задерживать дыхание.

Он с улыбкой опускает руку.

– Отлично. Готова?

– Ага, – выдыхаю я.

И мы бежим. Сначала бок о бок, а потом, когда дорожка сужается, он пропускает меня вперед, отчего я невероятно смущаюсь. Обычно я не думаю, как выгляжу во время бега. Но сейчас я остро ощущаю каждую мелочь: волосы, длина шорт, стекающие по спине капли пота. Наконец дорожка опять расширяется, и я облегченно вздыхаю, когда мы снова бежим рядом.

– Тебе и впрямь стоит заняться легкой атлетикой. – Голос его звучит ровно, будто и не было четырех миль пробежки. – У тебя выносливости больше, чем у большинства парней из команды в прошлогоднем забеге.

– Не знаю, хочу ли этого, – говорю я, неэстетично дыша. – Я в школе ни с кем особо не знакома. Я собиралась попробовать, но большинство людей там какие-то… противные. Не хочется общаться с ними еще и в команде.

– Ты провела в школе всего один день. Нужно, чтобы прошло какое-то время. Нельзя же ожидать, что, проучившись всю жизнь дома, ты сразу же обретешь кучу друзей.

Я резко останавливаюсь, и он не сразу замечает, что я уже не бегу рядом. Обернувшись и увидев, что я стою на тротуаре, он бросается ко мне и хватает за плечи.

– Что с тобой? Голова закружилась?

Я качаю головой и стряхиваю его руки.

– Нормально, – ворчу я, не скрывая раздражения.

Он склоняет голову набок.

– Я что-то не то сказал?

Иду обратно к дому, и он следует за мной.

– Кое-что, – искоса взглянув на него, признаюсь я. – Вчера я полушутя сказала, что ты за мной следишь, но ты заявил, будто искал меня в Фейсбуке^[8] сразу после знакомства. Затем ты настаиваешь на том, чтобы бегать со мной, пусть тебе со мной не по пути. Теперь откуда-то узнал, сколько я учусь в школе. И что раньше была на домашнем обучении. Не буду врать, это слегка нервирует.

Я жду объяснений, но Холдер лишь смотрит на меня, прищурившись. Дальше идем молча. И только когда мы поворачиваем за угол, он с тяжелым вздохом признается:

– Я кое-кого поспрашивал. Я живу здесь с десяти лет, и у меня куча друзей. Ты меня заинтересовала.

Некоторое время смотрю на него, потом опускаю взгляд на землю. Как подумаю, что еще могли наплести ему обо мне его «друзья»… Когда мы подружились с Сикс, обо мне стали ходить разные слухи, но лишь сейчас они вызвали у меня смутное неприятие и неловкость. То, что Холдер решил бегать со мной, может означать лишь одно – он услышал эти сплетни и, возможно, рассчитывает на их правдивость.

Верно истолковав мое замешательство, он берет меня за локоть и останавливает.

– Скай.

Мы стоим лицом к лицу, однако я по-прежнему смотрю лишь на землю. Сегодня я на спортивный лифчик надела футболку, однако все равно обнимаю себя руками за талию. Мне нечего прикрывать, но я ощущаю себя голой.

– Пожалуй, вчера у магазина мы начали наше знакомство неудачно, – говорит он. – Клянусь, разговоры о слежке всего лишь шутка. Не хочу, чтобы ты себя чувствовала неловко рядом со мной. Может, тебе станет легче, если ты узнаешь больше обо мне? Спрашивай, и я отвечу. На любой вопрос.

Надеюсь, он сейчас искренен, ведь я уже поняла, что он не из тех, в кого слегка влюбляешься. Нет, таких любят без памяти. Эта мысль меня ужасает. Я совершенно не хочу любить кого-нибудь настолько сильно, особенно парня, который считает меня легкой добычей. Тем более заклеймившего себя то ли «безнадежным», то ли «лишенным надежды». Но мне любопытно. Очень любопытно.

– Если я задам тебе вопрос, ты ответишь честно?

Он склоняет ко мне голову.

– Я всегда буду честен с тобой.

От его низкого голоса у меня кружится голова, и я боюсь снова упасть в обморок. К счастью, он отступает на шаг и ждет моих вопросов. Я хочу спросить о его прошлом. Хочу узнать, как он попал в колонию, почему побил того парня и отчего ему не доверяет Сикс. Однако я опять не уверена, что мне нужна правда.

– Почему ты бросил школу?

Холдер вздыхает так, будто я задала один из тех вопросов, на которые он надеялся солгать в ответ. Он идет вперед, и теперь уже я следую за ним.

– Формально я еще не забрал документы.

– Но ты же не ходил на уроки целый год? По-моему, это и означает «бросить школу».

Он поворачивается ко мне с таким видом, словно хочет что-то сказать. Открывает рот, потом, поколебавшись, закрывает. Жаль, что я не могу его прочитать. Большинство людей легко понять. Они простые. Холдер же сложный и неоднозначный.

– Я вернулся домой лишь несколько дней назад, – отвечает он. – Для нас с мамой прошлый год оказался нелегким, и я на время переехал к отцу в Остин. Ходил в школу там, но однажды захотел вернуться домой. Теперь я здесь.

То, что он даже не упомянул колонию, ставит под вопрос его искренность. Понятно, это не то, о чем хочется рассказывать, только тогда не нужно было заявлять о честности.

– Это не объясняет того, почему ты решил бросить школу, а не перевестись обратно.

Он пожимает плечами.

– У меня нет другого ответа. Если честно, я все еще пытаюсь понять, чего хочу. Год был откровенно паршивым. Не говоря уж о том, что я ненавижу школу. Я устал от всей этой чуши, и порой мне кажется, что будет проще все сдать экстерном.

Остановившись, гляжу ему в лицо.

– Фиговое оправдание.

– В чем фиговое? В том, что я ненавижу школу? – Он удивленно поднимает бровь.

– Нет. В том, что ты позволяешь одному паршивому году определить всю твою дальнейшую жизнь. До выпуска осталось девять месяцев, а ты бросаешь школу? Это же… просто глупо!

– Ну, когда ты так все красноречиво расписала, мне это и впрямь показалось глупым! – смеется он.

– Смейся-смейся, но для тебя бросить школу означает сдаться. Ты просто докажешь всем, кто в тебе сомневался, их правоту. – Я смотрю на его татуировку. – Хочешь бросить школу и показать всему миру, что и впрямь уже ни на что не надеешься? Собираешься так всем насолить?

Проследив мой взгляд, он тоже какое-то время смотрит на татуировку, играя желваками на скулах. Я не собиралась переключаться на другую тему, но для меня уклонение от учебы – больной вопрос. Это все Карен виновата, которая долгие годы вбивала мне в голову мысль о том, что лишь я в ответе за свою дальнейшую жизнь.

Холдер отводит взгляд от татуировки и кивает в сторону моего дома.

– Тебе туда, – ровным голосом произносит он и отворачивается, даже не улыбнувшись и не махнув на прощание рукой.

Я стою на тротуаре и смотрю, как он заворачивает за угол, так и не оглянувшись.

А я-то думала, что смогу сегодня пообщаться лишь с одной из его личностей. Ну и черт с ним.

28 августа 2012 года. Вторник 07:55

Первый урок. Брекин сидит на последней парте во всем своем ярко-розовом великолепии. Как я умудрилась вчера не заметить этих ослепительно-розовых ботинок и торчащего из них парня?

– Привет, красавчик, – шепчу я, скользнув на пустующее место рядом с ним.

Беру у него из рук стаканчик с кофе и делаю глоток. Брекин не возражает, потому что знает меня недостаточно хорошо. Или понимает, чем чреват отказ в дозе самопровозглашенному кофеману.

– Я многое о тебе узнал вчера вечером, – говорит он. – Жаль, что мать не разрешает тебе пользоваться интернетом. В этом удивительном месте можно узнать о себе такое, о чем даже и не подозреваешь.

– А надо ли мне об этом знать? – смеюсь я, потом, запрокинув голову, допиваю кофе и возвращаю ему стаканчик.

Он смотрит на пустой стаканчик и ставит его на мой стол.

– Ну, полазив по Фейсбуку^[9], я узнал, что в пятницу вечером ты встречалась с неким Дэниелом Уэсли и теперь боишься, что забеременела. В субботу у тебя был секс с Грейсоном, которого ты потом выгнала из дома. Вчера… – Он барабанит пальцами по подбородку. – Вчера после школы ты была на пробежке с парнем по имени Дин Холдер. Меня это слегка тревожит, потому что, по слухам, он не любит… мормонов.

Порой я рада, что у меня, в отличие от остальных, нет интернета.

– Так, – говорю я, мысленно пробегая по списку слухов, – я понятия не имею, кто такой Дэниел Уэсли. В субботу Грейсон и в самом деле приходил, но едва он начал меня лапать, как я выгнала прочь его пьяную задницу. И да, я вчера и впрямь бегала с парнем по имени Холдер, только знать не знаю, кто он такой. Так уж получилось, что мы вышли на пробежку в одно и то же время, а он живет недалеко от меня, вот и…

Жаль, что приходится принижать значимость пробежки с Холдером. Однако я его еще не раскусила и не уверена, что хочу впускать в наш с Брекином альянс, которому уже сутки.

– Если тебе станет легче, то от одной чики по имени Шейна мне удалось узнал, будто я потомственный финансовый магнат и богат до неприличия.

– Здорово! – смеюсь я. – Тогда тебе не составит труда приносить мне кофе каждое утро.

Открывается дверь, и мы оба смотрим в ту сторону. Входит Холдер в белой футболке и темных джинсах, с вымытыми после нашей утренней пробежки волосами. При виде него мой кишечный вирус, он же бабочки в животе, он же жар возвращается.

– Вот черт, – бормочу я.

Холдер подходит к столу мистера Маллигана и кладет на него какой-то документ. Затем идет к задним рядам, поигрывая телефоном. Садится прямо перед Брекином, а на меня даже не смотрит. Выключив звук на телефоне, сует его в карман.

Я так потрясена его появлением, что не могу даже заговорить с ним. Неужели он из-за меня решил возобновить учебу? Радует ли меня то, что я, быть может, как-то повлияла на его решение? Скорее я жалею об этом.

Входит мистер Маллиган. Кладет свои вещи на стол, затем пишет на доске дату и свое имя. Он что, и впрямь думает, будто мы со вчерашнего дня успели его забыть? Или просто хочет напомнить, что считает нас тупыми?

– Дин, – произносит он, стоя лицом к доске. Затем поворачивается и смотрит на Холдера. – С возвращением, пусть и на день позже. Надеюсь, в этом семестре ты не доставишь нам неприятностей?

Я аж рот открыла, услышав столь высокомерное замечание, сделанное, что называется, с ходу. Если Холдеру постоянно приходится мириться с подобным вздором, неудивительно, что он не хотел возвращаться. Я-то хотя бы от соучеников такое слышу. На учеников мне плевать, но учителя никогда не должны вести себя покровительственно. Это должно идти первым пунктом в руководстве для педагогов. Вторым – что учителю нельзя писать на доске свое имя для учащихся старше третьего класса.

Поерзав на стуле, Холдер не менее ехидно отвечает:

– Надеюсь, вы не станете говорить то, что может меня спровоцировать доставить вам неприятности в этом семестре, мистер Маллиган?

Что ж, словесная перестрелка по определению не может быть односторонней. Возможно, в следующий раз я научу Холдера уважать вышестоящих.

Опустив подбородок на грудь, мистер Маллиган сердито смотрит на Холдера поверх очков.

– Дин. Может, выйдешь к доске и представишься своим одноклассникам? С прошлого года здесь появились новые лица.

Он, похоже, рассчитывает на его согласие. И Холдер его не разочаровывает: вскочив со стула, он быстро идет к доске. Эта внезапная вспышка активности заставляет мистера Маллигана отступить на шаг. Без колебаний и смущения Холдер поворачивается лицом к классу.

– С радостью, – говорит он, глядя в упор на учителя. – Я Дин Холдер. Многие зовут меня просто Холдером. – Он переводит взгляд на учеников: – Я здесь учусь с девятого класса, не считая полутора лет академического отпуска. Со слов мистера Маллигана, я обожаю доставлять неприятности, так что будет весело.

Кое-кто смеется, но мне не до смеха. Стоило лишь мне засомневаться, что слухи о нем правдивы, как он тут же подтверждает их своим поведением. Холдер открывает рот, чтобы продолжить, но, заметив меня на заднем ряду, широко улыбается и подмигивает. Подавив желание залезть под парту, я мимолетно улыбаюсь ему, не разжимая губ, и тут же опускаю взгляд – многие поворачиваются, чтобы увидеть, на кого это он глазеет.

Полтора часа назад он ушел от меня в паршивом настроении. А теперь лыбится так, будто встретил лучшего друга, которого не видел много лет.

Да уж, у парня определенно проблемы с психикой.

Брекин наклоняется ко мне и спрашивает шепотом:

– Что это было, черт возьми?

– Расскажу за обедом.

– Это вся мудрость, которой ты хотел сегодня с нами поделиться? – спрашивает Холдера мистер Маллиган.

Холдер кивает и, не сводя с меня глаз, возвращается на место. Сев, он оборачивается и смотрит на меня. Мистер Маллиган начинает урок, и все сосредоточиваются на нем. Все, но не Холдер. Я опускаю взгляд на учебник и открываю его на нужной главе, рассчитывая, что он тоже так сделает. Однако подняв глаза, вижу, что он по-прежнему пялится на меня.

– Что? – спрашиваю я одними губами, недоуменно разводя руками.

Прищурившись, он какое-то время молчит.

– Ничего, – наконец произносит он, отворачивается и открывает учебник.

С любопытством взглянув на меня, Брекин шлепает карандашом по костяшкам моих пальцев и снова утыкается в учебник. Если он ждет объяснения происходящему, то будет разочарован – мне нечего ему сказать. Я вообще не понимаю, что это было.

Во время урока я несколько раз украдкой смотрю на Холдера, однако он больше не оборачивается. Когда звенит звонок, Брекин подскакивает и барабанит пальцами по моему столу.

– Я. Ты. Обед, – поднимая брови, произносит он и выходит из класса.

Я смотрю на Холдера. Он сверлит взглядом дверь, за которой скрылся Брекин.

Схватив свои вещи, направляюсь к выходу, не давая Холдеру шанса завязать разговор. Я искренне рада, что он вернулся в школу, но меня тревожит то, как он на меня смотрит, – будто мы лучшие друзья. Не хочу, чтобы Брекин или кто-нибудь другой, думал, что я одобряю выходки Холдера. Я бы предпочла вообще с ним не связываться, вот только, боюсь, он окажется против.

Я иду к своему шкафчику, меняю учебники и беру английский. Интересно, а Шейна/Шейла меня сегодня узнает? Наверное, нет, мы ведь виделись аж сутки назад. Вряд ли у нее мозгов хватит, чтобы вспомнить такую старую информацию.

– Эй, привет.

Я малодушно зажмуриваюсь, не желая оборачиваться и видеть Холдера во всей его ослепительной красе.

– Пришел все-таки. – Положив книги в шкафчик, я поворачиваюсь к нему. Он с улыбкой прислоняется к соседнему шкафчику.

– Умытая ты хорошо смотришься, – говорит он, смерив меня взглядом снизу доверху. – Но и потная версия тоже ничего так.

Он тоже чистым выглядит хорошо, но я не скажу ему об этом.

– Ты следишь за мной или действительно вернулся к учебе?

– И то и другое. – Холдер с ехидной улыбкой барабанит пальцами по шкафчику.

Нет, пора завязывать с шуточками про слежку. Они хороши, когда не думаешь, что он на это и впрямь способен.

Я обвожу взглядом пустеющий коридор.

– Ладно, мне пора на урок. С возвращением.

Прищурившись, он смотрит на меня, словно чувствуя мое смущение.

– Ты сегодня какая-то не такая.

Я закатываю глаза. Откуда ему знать, какая я? Он меня даже не знает. Заглядываю в шкафчик, стараясь не думать о том, почему я сегодня «не такая». И о том, почему его прошлое меня уже не пугает. И откуда в нем столько злости, что он набросился на бедного парня в прошлом году. И зачем он решил бегать со мной. И зачем расспрашивал обо мне… Вместо того чтобы задать эти вопросы вслух, я лишь пожимаю плечами и говорю:

– Просто не ожидала увидеть тебя здесь.

Он качает головой:

– Нет, есть еще какая-то причина. Что не так?

Я вздыхаю и прислоняюсь спиной к своему шкафчику.

– Хочешь, чтобы я ответила честно?

– Только этого и жду от тебя.

Поджав губы, я киваю.

– Прекрасно, – говорю я, поворачиваясь к нему лицом. – Пойми правильно, ты флиртуешь и общаешься так, будто у тебя есть намерения в отношении меня, на которые я не готова ответить взаимностью. И ты… – Я умолкаю, подыскивая нужное слово.

– И я? – спрашивает он, пристально глядя на меня.

– Ты… настойчивый. Слишком настойчивый. И настроение у тебя постоянно скачет. Еще ты меня слегка пугаешь. Но есть и другая причина, – говорю я, не уточняя, – просто не хочу, чтобы у тебя сложилось неверное мнение.

– Какая еще причина? – говорит он с таким видом, словно точно знает, о чем речь, но хочет, чтобы я сказала это вслух.

Я со вздохом опираюсь спиной о шкафчик и смотрю в пол.

– Ты знаешь, – отвечаю, не желая больше обсуждать его прошлое.

Холдер встает напротив, опирается рукой о шкафчик рядом с моей головой и наклоняется. Его лицо всего в шести дюймах от моего.

– Нет, не знаю, потому что ты избегаешь об этом говорить, будто боишься чего-то. Просто скажи.

Ощущаю себя в ловушке, и в груди нарастает тревога, как после нашей первой встречи.

– Я слышала о том, что ты сделал, – отрывисто говорю я. – Знаю о парне, которого ты побил. О том, что тебя отправили в колонию. За два дня нашего знакомства ты успел трижды напугать меня до чертиков. Раз уж мы стараемся быть честными друг с другом, я знаю также, что если ты расспрашивал обо мне, то узнал и о моей репутации, из-за которой, скорее всего, и пытаешься за мной ухаживать. Жаль тебя разочаровывать, но я не собираюсь с тобой трахаться. Даже не думай, будто между нами произойдет что-то еще, помимо того, что уже есть. Мы вместе бегаем. И все.

Его челюсть каменеет, но выражение лица не меняется. Опустив руку, Холдер отступает, и я облегченно вздыхаю. Не понимаю, почему каждый раз, когда он оказывается рядом, у меня перехватывает дыхание. И уж тем более не понимаю, почему мне это нравится.

Прижав к груди книги, я начинаю протискиваться мимо него, и вдруг чья-то рука обвивает мою талию и оттаскивает в сторону. Обернувшись, я вижу Грейсона, который меряет Холдера взглядом.

– Не знал, что ты вернулся, – холодно произносит Грейсон, крепче прижимая меня к себе.

Холдер не обращает на него внимания. Какое-то время он смотрит на меня, затем переводит взгляд на руку Грейсона на моей талии. Коротко кивнув, он улыбается, точно придя к какому-то выводу, затем снова смотрит на меня.

– Вернулся, – резко произносит он, не глядя на Грейсона.

Что происходит, черт возьми? Откуда здесь взялся Грейсон и почему он обнимает меня за талию так, словно решил застолбить территорию?

Холдер отводит взгляд и поворачивается, чтобы уйти, но вдруг резко останавливается и снова смотрит на меня.

– В легкоатлетическую команду принимают по четвергам после уроков. Приходи.

Он удаляется.

Жаль, что Грейсон остается.

– Ты занята в субботу? – шепчет он мне в ухо, притискивая к себе.

Толкаю его в грудь и отворачиваюсь.

– Перестань! – раздраженно требую я. – Кажется, я довольно ясно высказалась в прошлый выходной.

Захлопнув шкафчик, я ухожу. Удивительно – всю жизнь жила без драм, а за последние два дня их приключилось столько, что хватило бы на целую книгу.

* * *

Брекин садится напротив и толкает ко мне банку с газировкой.

– Кофе у них не было, но кофеин я нашел.

– Спасибо, мой самый-пресамый лучший друг на всем белом свете! – с улыбкой говорю я.

– Не благодари, у меня дурные намерения. Хочу подкупить тебя, чтобы выведать все пикантные подробности твоей интимной жизни.

Я со смехом открываю банку.

– Жаль тебя разочаровывать, но у меня нет интимной жизни.

Он с ухмылкой открывает свою банку.

– Сомневаюсь. Не просто же так плохой парень пялится сейчас на тебя. – Он кивает вправо.

Через три стола от нас сидит Холдер и пристально на меня смотрит. Он в компании парней из футбольной команды, которые, похоже, рады его возвращению. Ребята хлопают его по спине и болтают, даже не замечая, что он не участвует в разговоре. Не сводя с меня глаз, Холдер отпивает воду из бутылки, резко ставит ее на стол и, поднявшись, кивает вправо. Я смотрю в ту сторону и вижу выход из кафе. Холдер идет туда, ожидая, что я последую за ним.

– Ха! – говорю я скорее себе, чем Брекину.

– Ага. Ха. Сходи узнай, что ему нужно, потом расскажешь.

Отпив газировки, я ставлю банку на стол.

– Слушаюсь, сэр!

Иду за Холдером, обмирая от волнения. Сердце ушло в пятки еще тогда, когда он мне кивнул. Можно бы притвориться перед Брекином, но я, черт возьми, сейчас себя почти не контролирую.

Холдер в нескольких футах от меня. Он распахивает двери, и они закрываются за ним. Я кладу руки на створки и замираю на миг, затем толкаю их и выхожу в коридор. Я бы лучше позволила себя арестовать, лишь бы не говорить с Холдером. От волнения даже живот подводит.

Я оглядываюсь по сторонам, но Холдера не вижу. Дойдя до конца ряда со шкафчиками, заворачиваю за угол. Он стоит, сложив на груди руки и опершись о шкафчик спиной и ступней согнутой в колене ноги, и смотрит прямо на меня. В ясных голубых глазах плещется злость.

– Ты встречаешься с Грейсоном?