Егерь постоял ещё, затем пошёл к дому, послюнил палец, чтобы определить ветер, и поднёс факел к стене. Затем к ещё одной. И ещё. Столб пламени и дыма густел и расширялся с каждой секундой, и вскоре Шоссу пришлось отойти подальше.

Несколько человек с кольями и вилами в руках подбежали к нему. Движения их были лихорадочными, глаза опасно сверкали.

– Где она? – закричали они издалека. Егерь не стал отвечать, а просто кивнул на пылающий домик.

Собралась толпа. Это были одни мужчины, все с вилами, топорами, дрекольём. Самые беспокойные разломали амбар и швыряли охапки сена в огонь, весело что-то при этом крича.

– Что, Шосс, кончилась твоя ведьма, – услышал егерь. Обернулся неторопливо.

Рядом стоял староста деревни с двумя незнакомцами в серо-золотых мундирах королевской прокуратуры. Незнакомцы Шоссу не понравились. У одного тонкое нервное лицо, полуприкрытые лениво веки, развинченная поза, плавные движения – и вместе с этим цепкий, беспокойный жадный взгляд. Второй постарше, на лицо попроще, поживее и даже в чём-то вызывает симпатию, если бы не оружие, которое выпирало, висело и торчало отовсюду у обоих – разумеется, в нарушение всех законов, и местных, и королевских. Столичное подчинение, хозяева жизни… Причём сабли почему-то справа, они что, оба леворукие? Прокуроры смотрели на горящий дом, затем один спокойно и нагло взглянул на егеря. Шосс опустил глаза, кашлянул и ответил старосте:

– Это скорее твоя ведьма, Гильям. Я ей разрешение на жительство не давал.

– Зато участок выделил, – немедленно парировал староста. – Общественный, замечу, участок.

Шосс не ответил – исподтишка наблюдал за реакцией пришлых, но прокуроры вообще, казалось, не слышали их взаимное подсиживание. Значит, не ведьма их интересует, и не те, кто пустил её сюда – ну и хвала небесам. Староста промолчал, видно, подумал о том же самом; представлять прокуроров егерю он явно не собирался, а вместо этого спросил:

– Лошадей моих нашёл? А то ведь с тебя вычту. В твоём лесу пропали.

– Это она, – Шосс кивнул на пылающий дом. – В подвале головы и шкуры.

– Ах ведьма, – сказал Гильям без особого расстройства.

– Ты был в подвале, – произнёс один из незнакомцев, помоложе и ленивый.

– Недолго, – ответил егерь. – Успел только святой крест сотворить, всё загорелось.

– Кроме голов, заметил там что-нибудь? – спросил второй, который поживее. И взглянул на Шосса проницательно.

– Да что там заметишь, – егерь почесался с самым простецким видом. – Дьявольские штуки, известно что. Ну теперь всё огонь очистит, слава богу.

– Девчонка с ней?

– Девчонку она сожрала, – авторитетно сказал Шосс. – Вот не сойти мне с места, на моих глазах ручку доедала. Клыки – во! Когти – во! Еле убежал.

– Ясно, – сказал ленивый, а егерь внезапно понял, что этот прокурор совсем не молодой, просто выглядит молодо; от этого стало ещё неприятнее.

Вдали показалась повозка. Шосс про себя отметил, что это очень хороший экипаж – закрытый, с ладной четверкой лошадей; даже по одному взгляду на них было ясно, что ухаживает за ними человек знающий и в средствах не стеснённый: новенькая сбруя, расчесанная и заплетенная грива, одинаковая масть, караковая. Моложавый прокурор поднял ладонь козырьком. Второй спросил коротко:

– Декан?

– Декан, декан. – Взглянул на старосту и егеря, усмехнулся. – Пойдёмте, уважаемые. Поприветствуем ваше начальство.

И пошли вдвоём, не дожидаясь ответа. Одного из них звали Терье, а имя второго настолько редко произносилось вслух, что он сам его с трудом помнил, тоже переговаривались о своём.

– Он сможет? – спросил безымянный.

– Думаю, да, – ответил Терье. – Устроит какую-нибудь проверку.

– А успеет?

Вместо ответа Терье кивнул на великолепный экипаж.

– Успеет.

– Всё равно подними пару-тройку ребят, – сказал безымянный спокойно. – Из тех, что посвежее.

– Подниму, конечно, – сердечно ответил Терье. – Четверых подниму. Хватит же?

Собеседник не обратил никакого внимания на иронию в его голосе, кивнул и произнёс:

– И мундиров ещё ваших надо.

Терье оглянулся и неожиданно спросил:

– А где эти двое?

Безымянный понял, о ком речь, тоже огляделся, но ни старосты Гильяма, ни егеря Шосса видно уже не было. Он посмотрел на Терье.

– Нет, – ответил тот на невысказанный вопрос. – Ими позже займутся. Другие люди.

В эту же секунду, в трехстах шагах от них, в лесу, егерь сказал старосте небрежно, насколько позволяла ранняя одышка:

– За лошадей велела передать тебе… спасибо.

– Дурак ты, Шосс, – ответил Гильям, не оборачиваясь. – Не болтай, береги дыхание.

Они быстро шли по лесной тропинке, ссутулившись и накинув капюшоны плащей. Шосс ощутил покалывание в боку и вспомнил некстати и с неудовольствием, что Гильям старше его почти на двадцать лет.

– Я же не знал, – сказал он, догоняя и пристраиваясь рядом со старостой. – Я ж как лучше хотел.

– Знаю, – безразлично сказал Гильям. – Теперь-то уж что. Если доедет до Тулузы, то может и скроется.

– А мы куда идём? – спросил егерь, хотя знал, куда.

– К её тайнику, – ответил староста. – Там отсидимся, разберёмся, что к чему. Потом двинем подальше, на север. Если прокуроры не по нашу душу, то выплывем.

– А если по нашу?

Староста Гильям помолчал, затем ответил:

– Значит, ей никто больше не поможет.

Если что-то можно не делать, то лучше этого не делать. Такую потрясающую в своей простоте и свежести истину Питер усвоил буквально на следующий день после того, как они с Асланом расстались по прибытии в Лютецию: эвакуатор отправился на службу, а Питер к себе домой, на Рю де ла Пэ. Путь из Тулузы занял неделю и обошёлся без дополнительных приключений, и, по всей видимости, именно это обстоятельство сподвигло Питера пойти на кафедру в Академию, хотя формально отпуск ещё не закончился; можно было посидеть дома, начать собирать мысли для статьи, нанести пару академических визитов в поисках поддержки в будущем, да мало ли.

Но нет же.

А на кафедре его уже ждали.

В небольшом помещении было тесно и однообразно. Теснота получилась из-за того, что на всех стульях, на кресле для посетителей и даже на краешке стола сидели какие-то люди, а однообразие было в их одежде, серой с золотым. Питер почувствовал, как в груди что-то толкнулось панически: королевская прокуратура. Ну и рожи… Один из серо-золотых сидел и на его стуле и спокойно, обстоятельно рылся в его шкафу. Папки с бумагами, брошюры, конспекты и книги лежали вокруг на полу. Он коротко взглянул на Питера, затем продолжил своё занятие как ни в чём не бывало; почему-то к нему не ощущалось никаких претензий: человек просто делал своё дело. На месте же завкафедрой восседал лично господин Бризено, заместитель директора Академии по финансам и благоустройству.

– Это он? – спросил моложавый тип в серо-золотом, свободно присевший на краешке стола. Заместитель директора поднял голову и закивал торопливо.

– Да, да, это он, он.

– Господин Кафор, – сказал тип. – Я младший прокурор Терье, а это мой квинтет.

Прокуроры в разных углах кабинета одновременно оторвались от бумаг и посмотрели на Питера; он почувствовал, как внутри что-то холодеет – уж слишком их было много, и лица у них были всё-таки да, страшноватые.

– Кэтфорд, – машинально произнёс он.

– Простите?

– Кэт-форд, – повторил учёный. – Фамилия моя происходит с островов. Не Кафор.

Моложавый Терье некоторое время молча улыбался Питеру, затем сказал:

– Правда ли, что на вашей кафедре работают три полных доктора наук, шесть полудокторов и десять бакалавров?

– Правда, – сказал Питер, слегка удивившись такой осведомлённости. – Но сейчас почти все в экспедициях и отпусках.

Стоять было неудобно, но сесть было некуда. Терье поднял одну из раскрытых папок, лежащих перед ним.

– Из них историк лишь один полудоктор, а остальные, включая и вас, имеют самые разные специализации, от философской до технической.

– Так и есть, – ответил Питер. – Я, например, математик.

– А кафедра называется кафедрой архео-со-фии, – Терье неодобрительно огляделся. – Числится за институтом истории и прочих развлечений.

Питер кивнул, очень спокойно и с достоинством.

– Вы не находите это странным? – спросил младший прокурор.

– Что? – учёный растерялся.

– Ну, что математик, физик, философ работают здесь, на исторической кафедре в историческом институте.

– У нас… – начал было Питер.

– Молчать, – не меняя интонации, сказал Терье. – Что за чушь вообще?

Питер молчал и моргал глазами чуть чаще.

Терье несколько секунд созерцал его физиономию, затем, видимо, удовлетворился зрелищем, поскольку ответа не ждал.

– Считаем, что это не отвечает интересам короны. Господин заместитель директора разделяет это мнение и оказал нам полное содействие в этом вопросе. Пожалуйста, господин Бризено.

Бризено, который до этого момента сидел словно не дыша, засуетился, поправил пенсне на длинном бугристом носу и начал читать, запинаясь на каждом слове.

– Согласно оперативному постановлению королевской прокуратуры по делу номер… – здесь заместитель директора поднял голову на Терье.

– Дело вненомерное, – значительно сказал тот. – Ввиду особой важности.

Глаза Бризено расширились, он покрепче схватился за папку и продолжил:

–…делу номер эээ… в общем, считать руководство кафедры археософии Института истории временно исполняющими свои обязанности с января этого года, без права единоличной подписи. Все приказы, запросы, распоряжения и прочие исходящие данных подписантов за этот год теряют силу и подлежат проверке, которая будет осуществляться специальной совместной комиссией, образованной из служащих четвертого квинтета королевской прокуратуры и счетоводческого отдела Академии.

– Вот так, – сказал Терье, кивнув.

– Что происходит? – напрямик спросил Питер у Бризено.

Заместитель директора c ненавистью посмотрел на него.

– Я откуда знаю.

– Знаете, знаете, – произнёс младший прокурор. – И мы тоже узнаем.

Питер помолчал, чувствуя, как свинцовый холод заполняет его живот; затем, давясь от стыда, произнёс:

– А при чем здесь я? Собственно, я ведь заместитель, и подпись у меня… не первичная.

Уши его полыхали. Было отвратительно и мерзко.

Ещё хуже было то, что Терье улыбнулся – понимающе.

– Видите ли, господин Кафор, – сказал он. – Вы теперь не только заместитель, но и заведующий. Господин Виннэ вот уже почти час как отказался от кафедры.

– У него удар, – сказал Бризено бесцветным голосом. – Сердце. Так что вы теперь временно исполняющий обязанности.

– Ну временно или кратковременно, это будет зависеть, – сказал младший прокурор значительно.

– И от чего же? – спросил Питер.

– Ну, к примеру, вот, – Терье поднял к глазам лист бумаги. – Экспедиция в провинцию Лангедок, окрестности города Каркассон, захоронение древних. Отчёта, кстати, до сих пор нет.

– Древние? – насторожился Бризено.

– Это была не экспедиция, – угрюмо сказал Питер. – Я был в отпуске, а ездил за свой счёт.

Младший прокурор его реплику проигнорировал.

– Пока что выходит, что ваша экспедиция была безрезультатной, – сказал он. Слово «экспедиция» он выделил. – Кроме того, свидетели утверждают, что вы использовали уникальную эвакуаторскую самоходную повозку, она же – мобиль, для банальной транспортировки некоего груза. Вы знаете, какой счёт выставит Служба эвакуации вашей Академии за использование этого мобиля? А какой процент возьмёт Торговая и финансовая гильдия за обеспечение сделки? А сколько запросит Судейская коллегия, если дело дойдёт до неё?

– Нет, не знаю, – коротко ответил Питер. Заместитель директора по финансам сделал ему страшные глаза, затем тут же сказал, обращаясь к Терье:

– Так, получается, что-то же он нашёл? Раз что-то вёз.

– Вот с этого мы и начнём наше расследование, – сказал младший прокурор Терье. – Как бы не оказалось, что целью этой экспедиции и был оплаченный Академией счёт эвакуаторов за транспортировку.

Питер ещё раз хотел сказать, что это была не экспедиция, но не стал.

Господин Бризено снова, но уже с ужасом, посмотрел на Питера; было совершенно очевидно, что даже он, опытный руководитель, не ожидал от молодого учёного такого коварства.

Питер сказал ровно:

– Это бред, всё, что вы сказали. Отчёт об изыскательском отпуске будет завтра, и там будет всё написано, почему, как и что.

– Ну вот видите, – немедленно сказал Бризено с примиряющими интонациями. – Отчёт будет, он напишет.

– Бред, значит, – сказал Терье. – А будет ли в нём указано, что вы оказали активное противодействие властям Тулузы в лице декана Розье? Подстрекали горожан к свержению местной власти и призывали к оружию. С целью организовать свою гильдию или академию.

Наступила короткая тишина; лишь молчаливый прокурорский квинтет шуршал бумагами. Бризено с потрясённым видом качал головой. Это невозможно, шептал он почти беззвучно – но так, чтобы Терье его слышал.

– Нет, не будет, – ответил Питер. – К результатам отпуска это не относится. И ни к чему мы не подстрекали.

Розье, сволочь, пакостник.

Младший прокурор Терье кивнул.

– К сожалению, – сказал он, при этом в голосе его не было и намёка на сожаление, – мы не можем ждать вашего отчёта. Поэтому будет протокол.

– То есть? – не понял Питер.

– Вы прямо сейчас покажете ваш саркофаг и ответите на все вопросы. Мои вопросы.

Питер пожал плечами. Очень хотелось выглядеть уверенным, спокойным и непрошибаемым. Чтоб сразу было ясно, что бояться ему нечего, что отвечает он прокурору лишь из вежливости и уважения к государственным службам, а вовсе не из страха и даже не из опасения.

– А господин Бризено выступит в роли эксперта, – сказал младший прокурор Терье, поднимаясь. – Чтобы не было тайн и неясностей.

– А саркофаг не у меня, – выдержав паузу и стараясь не звучать злорадно, сказал Питер. – Он у эвакуаторов на складе. В уникальном самоходном мобиле.

Прокурорский квинтет в разных концах комнаты отчётливо замер, а тот, что сидел на месте Питера, тот самый, что просто делал своё дело, вдруг произнёс скрипучим голосом:

– То есть как это?

Питер вздрогнул от неожиданности, отругал себя. Терье некоторое время безо всякого выражения смотрел в потолок, затем словно проснулся, потёр двумя пальцами кончик носа и заговорил тихо-тихо:

– Получается, что результат дорогостоящей экспедиции Королевской Академии наук находится не в самой Академии, а где-то ещё. Молчать! – прошипел он, видя, что Питер хочет возразить. – И руководитель экспедиции, разумеется, теперь доступа к нему не имеет, о чем радостно сообщает. Что же это за учёные такие у вас?

Бризено молчал, молчал и Питер, совершенно справедливо полагая вопрос риторическим. Терье наклонился к бумагам на столе.

– Месье Кафор, двадцать четыре года, «…заместитель заведующего кафедрой, имеет право вторичной подписи с января месяца»; среди прочего ему полагается «доцентская ставка, надбавка за степень», а в прошлом месяце ещё и «отпускные» и, самое интересное, «без-воз-мездная ссуда на научную работу».

Звенящая тишина обрушилась на кафедру археософии. Никто не шуршал бумагами, не шевелился, а господин Бризено, похоже, даже не дышал – и вообще был близок к обмороку.

– Это. Пахнет. Коррупцией, – выделяя каждое слово, произнёс младший прокурор Терье. – Как вы считаете, господин Бризено? А? Что говорите? Громче.

– У нас… у нас уже готов приказ, – лепетал Бризено. – То бишь, есть приказ. Давно.

Терье поднял брови.

– Какой такой приказ?

– А вот у меня с собой есть копия, совершенно случайно… Приказ, эээ, директора Академии наук… Эмгм… В связи с сокращением фондов и во избежание растрат и злоупотреблений приказываю… тут много… Вот. Надбавка за учёную степень, отпускные, экспедиционные и прочие вознаграждения будут выплачиваться только тем сотрудникам, чья специализация соответствует специализации кафедры. Все остальные будут финансироваться на общих основаниях, после ежегодного рассмотрения и утверждения Советом Академии.

– Постойте, постойте, – сказал Питер ошеломлённо. – Погодите. Я о таком приказе…

– Хороший приказ, одобряю, – сказал Терье. – А каким числом он подписан?

– Январём, – крепнущим голосом ответил господин Бризено. – Январём этого года.

На Питера он не смотрел.

– А каким образом Академия будет восстанавливать ошибочно выплаченные средства? – поинтересовался младший прокурор, выпрямившись и оправляя на себе мундир. Похоже, его мысли были уже далеко. Его квинтет закончил работу и беспорядочно сваливал все бумаги и папки обратно в ящики столов и шкафов; Питер стиснул зубы. Бризено же окончательно оправился и уверенным голосом ответил:

– Я думаю, мы решим этот вопрос. Скорее всего, эти сотрудники будут восстанавливать их за счёт своего оклада. В течение некоторого времени, разумеется.

– Что ж, – сказал Терье вяло. – Похоже, в деле вскрываются новые обстоятельства. Мы отправляемся к эвакуаторам. Вас вызовем повесткой. Господин Кафор. Господин Бризено.

С этими словами младший прокурор Терье вместе со своим квинтетом покинул помещение кафедры. Через две секунды господин Бризено как ни в чем не бывало тоже засобирался и вышел, что-то озабоченно бормоча себе под нос. На Питера он так и не взглянул.

Ур-роды.

Питер пришёл в себя лишь минут десять спустя и тут же начал считать, сколько он потерял в деньгах – не из меркантильности даже, а просто чтобы чем-то заняться.

Вышло две трети. Он потерял две трети своего заработка.

Он не поверил и пересчитал ещё раз, медленно и спокойно.

Гады.

Нет, всё верно. Его доход теперь равнялся доходу обычного бакалавра и составлял примерно восемьдесят тысяч новых франков в год. Это без учёта того, что ему придётся восстанавливать «ошибочно выплаченные средства» за полгода… Питер смотрел на листочек, исчерканный цифрами и ясно осознавал: это катастрофа.

Подлецы.

Что можно сделать?

Можно подать жалобу на Бризено. Ага, в прокуратуру, господину Терье лично в руки. Можно подать жалобу на Терье. Генеральному прокурору, или нет, сразу принести в покои её несовершеннолетнего высочества, тоже лично в руки… Лорду-протектору? Но формально господин Оливер такой же чиновник на службе у короны, как и генеральный прокурор – как бишь там его. Советники одного ранга. Судейская коллегия? Дорого… Жалобы – это очень дорого и очень долго, а деньги, как всегда, нужны прямо сейчас. Очень, очень некстати всё это… На уголь и дрова сбережений хватит, но на всё остальное? До осени Питер хотел сделать крышу, расчистить двор и сад, подлатать ворота, а лучше поставить новые, и, самое главное и срочное, починить отопление. Зимы становились всё холоднее, а дом на Рю де ла Пэ ветшал не по дням, а по часам.

Дом.

Идея, как и полагается, родилась из ниоткуда.

Питер вскочил и начал мерить шагами кафедру.

Конечно, надо сдавать комнаты. Наверху четыре комнаты, внизу две и гостиная. Мне хватит двух нижних комнат, рассуждал Питер, а им, жильцам, хватит и по одной. Для начала сдать две комнаты, потому что в третьей немного сыро, а в четвертой завалы барахла, до которого руки никак не доходят. Барахло потом можно унести на чердак… Если, допустим, сдавать комнату за три тысячи франков в месяц, то можно наполовину восстановить потери на ближайшее время, а в следующем году, видимо, придётся что-то придумывать… А если сдавать за четыре тысячи… А за пять?

Питер стал вспоминать, как они выглядят, верхние комнаты.

Нет, четыре – это даже мало. Пять.

– А торг начнём с шести, – решительно сказал Питер вслух.

Через полчаса Питер уже шагал по улице в Печатный квартал, к вечернему «Торговому Меркурию», а в мыслях набрасывал детальные портреты своих будущих квартиросъемщиков. Портрет получался семейным, так как было решено, что это будут брат и сестра. Брат младше, сестра старше. Они приехали в Париж, то есть Лютецию, на учёбу. Брат посещает курсы подготовки для поступления в Криминальное училище, дисциплинирован, уважает старших, не любит сидеть дома и очень любит свою сестру. Сестра, напротив, домоседка и скромница, ответственная, умная и застенчивая провинциалка. Любит читать книжки по истории и решать несложные математические задачки… Их родители – преуспевающие землевладельцы с юга Альянде, а детей отправили так далеко, чтобы те вкусили столичной жизни; конечно же, они приедут вместе со своими детьми, и поначалу будут строго спрашивать Питера, кто он такой (учёный, доктор наук), кто его родители (отец известный лингвист, мать почтенная домохозяйка, увы, оба уже не с нами), какие у него политические взгляды (самые умеренные и вообще он далёк от политики) и образ жизни (скромный, затворнический, весь в науке). Конечно, они будут впечатлены, и очень обрадуются, что у их чад будет такой благовоспитанный и положительный лендлорд. Скорее всего, сговорятся на тринадцати тысячах за обе комнаты, плата за полгода вперёд, а ещё отец перед отъездом отзовёт его в сторонку и выдаст ещё двадцать тысяч, на случай, если по вине их детей что-нибудь случится… В общем, весьма достойные люди. И дети тоже весьма: старшая дочь красива той тихой красотой, что привлекает всех, кого втайне, кого сильнее, но никого не оставляет равнодушным. Однажды они встретятся в саду, в час мысли и уединения, и глядя на просыпающиеся звёзды, он расскажет ей, что у него на сердце, чем он живёт и о чём мечтает, и она обязательно поймёт…

На этом месте Питер уперся в дверь с надписью «Публикация объявлений от частных лиц». Ниже мелким, но разборчивым почерком было приписано: «Отмена публикации объявления вашего конкурента – десятикратная цена». Ниже была ещё надпись, совсем мелкими буквами, она начиналась со слов «Посрамляющее конкурентов сообщение об отмене отмены публикации вашего объявления…». Несколько минут Питер изучал эти и другие листочки, там и сям прилепленные на двери; содержание их было настолько разнообразным, что пришлось приложить некоторое усилие, чтобы вспомнить, зачем он сюда пришёл.

Так. Газета, комнаты, объявление.

Следующие полчаса его жизни он с удовольствием бы забыл: ощущать себя некомпетентным просителем оказалось крайне неприятным занятием. Его долго спрашивали, чего конкретно он хочет, отправляя каждый раз к новому человеку, затем мучительно сокращали его объявление, чтоб было дешевле, причем с каждым сокращением похожий на крысу служащий газеты, который с трудом был виден из-за стопок бланков на столе, явно скучнел. Когда в итоге получилось «Комнаты, недорого» и его адрес, он совсем утратил интерес к Питеру, небрежно принял от него деньги, небрежно написал расписку, шлепнул печать и уткнулся длинным живым носом в свои бумаги. Объявление он положил в тощую стопку перед собой, а не в толстую, – видимо, от таких же лаконичных и экономных. Питер постоял немного, затем сказал «спасибо» и ушёл. Очень хотелось принять ванну, или хотя бы отряхнуться, по-собачьи.

Спустя полтора часа, в той же газете, в том же кабинете, мадемуазель Прелати сказала:

– Я могу работать горничной, экономкой, дворецким, няней, воспитателем. Знаю три языка, арифметику, грамматику, этикет. Есть диплом медицинской сестры.

Служащий газеты кивнул, что-то записал, затем спросил:

– Рекомендации есть?

– Четырнадцать штук, – холодно ответила бабушка. Ей не нравился этот равнодушный хлыщ, скрывавшийся за стопками бланков.

– Покажите.

Мадемуазель Прелати вздёрнула бровь.

– Вы что, мой наниматель? – Весь её вид являл сильное сомнение в способности своего собеседника кого-то нанять. Рекомендаций действительно было много, правда, более или менее подлинной из них была только одна – от её невестки, мадам Меффрэ. Остальные были изготовлены ими двоими собственноручно.

Хлыщ снова кивнул, как будто этого и ждал.

– Проживание?

– Конечно, в доме хозяина, – ответила бабушка. – Отдельная комната с детским местом. У меня есть внучка.

Служащий газеты сложил пальцы в замок.

– А кто будет её кормить и содержать?

– Это чудесная девочка, и она никому не помешает, – отрезала бабушка. – Напишите – условия при встрече.

Хлыщ кивнул в третий раз: клиентка попалась тёртая. Вроде всё в порядке. Он потряс кистью, макнул перо в чернильницу и начал заполнять бланк объявления начисто.

Весь оставшийся день Питер наводил чистоту в доме и особенно в предполагаемых для сдачи комнатах. По мере наведения порядка цена, рухнувшая до унизительных двух тысяч франков в месяц в первую секунду после того, как Питер заглянул в комнаты (на него упал кусок штукатурки), выросла обратно до четырёх и даже, чем чёрт не шутит, до пяти. Одна из комнат была немного больше и ухоженнее; там, очевидно, будет жить сестра, та, что с пышными каштановыми волосами. Вторая была меньше, здесь будет жить неприхотливый и молчаливый её брат. Обязательно неприхотливый. Они же землевладельцы, рассуждал Питер, их образ жизни прост, естественен.

Так, путая землевладельцев с земледельцами, Питер беспорядочно возил тряпкой по стенам, когда звякнул дверной колокольчик, а затем безо всякого перерыва в дверь постучали. Питер подпрыгнул в ужасе – как скоро! А он совсем не одет! А там ведь наверняка стоит вся их семья – мама, папа, брат, сестра, горничная, дворецкий и грузчики! Бог с ними, с прислугой, но маму и папу разочаровывать было решительно нельзя, поэтому под аккомпанемент настойчивого стука и звяканья временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой метался по дому, распинывая вещи по углам и напяливая свой лучший костюм, который предназначался для заседаний Высшего совета Академии. (На этот совет его пригласили лишь однажды, и то случайно, нечувствительно нанеся тем самым крепкий урон его кошельку: больше такую красоту надевать ему было некуда, даже на защиту диссертации он был одет скромнее). Наконец он подбежал к двери, перевёл дух, принял спокойное выражение лица и открыл.

Сразу же выяснилось, что брат с сестрой приехали без родителей, без грузчиков и прислуги, и были совершенно непохожи между собой; волосы у сестры оказались рыжеватые, выбивающиеся из-под потёртого чепчика, а брат был копия Жака Делакруа, однокашника Питера и Аслана.

Собственно, это и был Жак Делакруа.

– О, так это твой дом, – сказал Жак. Кажется, он тоже был слегка сконфужен. – А мы, собственно, по поводу комнаты, недорого…

– Рад тебя видеть, Жак, – сказал Питер неуклюже. – И твою эээ…

– Мелисса, – быстро сказал Жак. – Её зовут Мелисса.

Бывшая сестра открыла рот, затем кивнула и снова скромно опустила глаза.

– И вас тоже рад видеть, Мелисса, – учтиво закончил Питер. – Проходите.

– Мелиссе уже надо идти, – так же быстро сказал Жак. – Пока, Мелисса. Увидимся.

Мелисса некоторое время смотрела то на Питера, то на Жака, затем кивнула медленно, повернулась и пошла, отчётливо виляя бёдрами. В этом был какой-то диссонанс с её внешним видом, и в особенности почему-то с чепчиком. Питер и Жак смотрели ей вслед, словно заворожённые; будто почувствовав, Мелисса повернулась, нахально осклабилась и сделала книксен.

– Пока, мальчики, – и через пять секунд, ловко прыгая через лужи грязи, исчезла за поворотом.

Осмотрев обе комнаты, Жак сказал:

– Ну что ж. Очень даже неплохо. Восемьсот за большую и по рукам.

Питер решил, что ослышался.

– Восемьсот? – кашлянув, переспросил он. – Я вообще-то рассчитывал на три тысячи. Для начала.

Лицо его однокашника приняло сложное выражение.

– Питер, – сказал он. – Три тысячи новых франков за такую комнату в месяц – это немножко не то, что можно назвать «недорого». Я это тебе говорю как специалист по всему, что недорого и со скидкой.

Так и знал, подумал Питер. Та часть его натуры, что возомнила себя финансовой, пришла в отчаяние. Оставшаяся часть взирала на происходящее с кротким любопытством.

– Три тысячи, – задумчиво произнёс Жак. – А вторая комната у тебя уже сдана?

– Нет, – сказал Питер. – Я только сегодня объявление дал. Кстати, как ты…

– Давай так, – Жак его не слушал. – Я найду тебе отличного жильца во вторую комнату за три с половиной тысячи, а за это ты с меня будешь брать полторы.

Питер нахмурился.

– Что-то как-то, – засомневался он.

– Эх, – сказал Жак. – Ну не судьба так не судьба. Пойду искать другое место. Пока. Рад был увидеться. Отличный сюртук, кстати.

– Хорошо, – решительно сказал учёный. Пять тысяч за две комнаты – жить можно. В конце концов, Жак хоть и не сын землевладельца с юга, зато знакомый.

– Только чтоб жилец был хороший, – строго, как ему показалось, сказал Питер.

– Даже не сомневайся, – сказал Жак. – Вернусь через полчаса. Жди.

Питер ничего не успел сказать, как новоявленный квартирант исчез за дверью.

Он действительно вернулся через полчаса, с шумом и вознёй. Приглядевшись, Питер понял, что шум исходил не от Жака, а от того, кто пришёл с ним, очевидно, будущего жильца. Он был весь нагружен мешками, тюками и прочим скарбом, так что лица видно не было, и тем не менее Питеру показалось, что…

– А вот и второй жилец, – сказал Жак.

Второй жилец с грохотом сбросил груз на пол.

– Аслан, – сказал Питер. – Так я и знал.

Королевский эвакуатор некоторое время переводил взгляд с одного однокашника на другого, затем остановился на Жаке.

– Это что, розыгрыш какой-то?

– Почему розыгрыш? – возмутился Жак. – Питер хозяин дома. Сдаёт тебе комнату на лучшей улице в Париже всего за три с половиной тысячи в месяц. Что не устраивает?

– Привет, Питер, – сказал эвакуатор. – Он правду говорит?

– Прислуга у тебя есть или как обычно? – осведомился Жак.

– Как обычно, – ответил Питер. Ему становилось смешно. – Приходит для уборки по средам и субботам. Да, Аслан, это правда. Привет. Как он тебя нашёл?

– Да случайно сегодня увиделись.

– Надо же.

– Ага, – сказал Аслан. – В общем, ясно. Пойду за своими вещами схожу.

– А это чьи? – спросил Питер. Эвакуатор молча кивнул на Жака, вышел за дверь и вернулся – с одним узлом и одной книгой в руке. Здесь временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой археософии не выдержал и упал в кресло перед камином, хохоча и дрыгая ногами.

– Смейся, смейся, – хмуро сказал Аслан. – Когда закончишь ржать, выйди на задний двор. Надо место расчистить.

Питер перестал смеяться.

– Расчистить?

– Ты выходи, выходи, – сказал Аслан. – Увидишь.

Красивая, плавных форм, крылатая машина стояла во дворе позади его дома, еле втиснувшись между старыми яблонями. Вокруг черным коробом сжимались стены соседних домов и в целом всё напоминало пейзаж в исполнении художника с боязнью открытых пространств, модным среди светских прожигателей жизни душевным заболеванием.