Рандеву с Валтасаром

– Значит, хороший поэт, – улыбнулся Дронго. – Ты не знаешь истории турецкой литературы, Эдгар. Там все известные имена – это люди с левыми убеждениями. Назым Хикмет, Факир Байкурт, Яшар Кемаль, Азиз Несин. Ты жену Фисекчи проверял?

– Она действительно врач, – ответил Вейдеманис, – стажировалась в Стамбуле, в Мюнхене.

– Понятно. Запомни номера телефонов, которые я тебе продиктую. Несколько телефонов в Германии и Англии. Эти номера я нашел в записной книжке Густафсона.

– Ты все-таки был у него в номере! – произнес потрясенный Вейдеманис. – Значит, это ты украл его деньги, чтобы навести полицию на ложный след. Но зачем, зачем ты так сделал?

– Я жил в соседнем номере, – объяснил Дронго, – и если бы убитого Густафсона нашли с пачкой денег и нетронутыми кредитными карточками, кто-нибудь мог вспомнить, как мы с ним немного поспорили утром, после пресс-конференции. К тому же, мне показалось странным, что убийца оставил дверь открытой, словно приглашая меня войти в номер. Это было не совсем логично со стороны убийцы, а меня всегда беспокоит нелогичность поступков серьезных людей. Поэтому я решил, что будет лучше, если полиция станет отрабатывать версию убийства с целью ограбления. В конце концов, у словака действительно украли ноутбук. А убийцу испанская полиция все равно не найдет. Он находится рядом с нами, в этом «Экспрессе».

– Иногда я серьезно думаю, что у тебя в голове компьютер вместо мозга, – мрачно заметил Вейдеманис. – Ты это придумал сразу, как только вошел в номер к убитому?

– Нет. Сначала я подумал о женщине. Со мной рядом была женщина. Польский дипломат. И я обязан был помнить о ее репутации. Во вторую очередь меня интересовал убитый.

– Это было очень рискованно, – мрачно заметил Вейдеманис.

– Запоминай номера, Эдгар, – устало сказал Дронго, – и позволь мне вернуться в отель. Я так устал, что хочу выспаться. Наш отель напоминает галерею киноактеров. На каждом номере своя табличка. И в комнате портреты этого человека. Знаешь в какой номер меня поселили?

– В номер Шона Коннери или Роджера Мура.

Эти двое были первыми исполнителями роли Джеймса Бонда в известных кинофильмах.

– Нет, – сказал Дронго, не обижаясь на такие сравнения, – мне попал Чарли Чаплин. Может, это больше соответствует моему образу. Как ты считаешь, Эдгар?

– Да. – задумчиво ответил Вейдеманис, – иногда мне кажется, что ничего случайного не бывает. Бог решает гораздо лучше нас. Назови номера, которые я должен запомнить.

Москва. 12 июня

Уже несколько дней он проводил расчеты. Ему были предоставлены все необходимые данные. Трибуна, на которой будут находиться гости; зал, в котором будет проходить церемония встречи; место, где должна быть заложена взрывчатка. Меликов был одним из лучших специалистов по проведению подобных террористических актов. Именно он был одним из консультантов узбекской оппозиции, которая устроила взрывы в Ташкенте, покушаясь на жизнь президента Узбекистана Каримова. Правда, тогда взрывы не достигли своей цели, убиты и ранены были десятки других людей. Но имя Мирзы Меликова фигурировало в материалах дела, и полковник Баширов об этом хорошо знал.

Меликов подготовил схему взрыва на трибуне, которую ему указали. Взрывчатку следовало заложить у стены стоявшего рядом павильона. Меликов несколько раз проверил расчеты и передал все данные полковнику. На составление плана ушло несколько дней. И только двенадцатого вечером Мирза попросил Голубева о встрече с полковником.

Баширов приехал на дачу через час после того, как Голубев позвонил ему по мобильному телефону. Он поинтересовался у Голубева, как ведет себя пленник.

– Скучает, ответил Голубев, – лежит в своей комнате.

– Будь осторожен, – напомнил полковник, – это не тот человек, который будет скучать. Если он молчит, значит, обдумывает, как отсюда сбежать. Скажи ребятам, чтобы следили за ним все время.

– Мы все время держим камеру наблюдения включенной, – пояснил Голубев, – дежурим каждую ночь. Я сам проверял ребят. Ему отсюда не уйти.

– Надеюсь, – пробормотал полковник, проходя в дом.

Лежавший на кровати Меликов поднялся, когда Баширов вошел в комнату.

– Ты хотел меня видеть, – сказал полковник, усаживаясь на стул. – В чем дело? Что случилось?

– Я закончил расчеты, – показал на стопку лежавших на столе бумаг Меликов, – можешь их забрать. Не знаю, почему ты не поручаешь такую работу своим специалистам. Или она для них слишком сложная? Успели разогнать своих профессионалов? Или они все сейчас работают на мафию?

– Я уже предупреждал, что не люблю шутников, – заметил Баширов, не притрагиваясь к бумагам. – Что еще ты хотел мне сказать?

– Мне не хватает точных данных по перспективе местности, каменному покрытию павильона и по количеству людей, которые будут на трибуне. Поэтому расчеты получились приблизительные. Я не могу гарантировать абсолютного результата. Мне нужно все проверить на месте.

– Это невозможно! – сразу сказал полковник.

– В таком случае расчеты не могут быть точными. – пожал плечами Меликов. – В любом случае это меня не касается.

– Надеюсь, что да, – пробормотал полковник, – мы проверим твои расчеты, и я предложу тебе все нужные данные.

– Мне нужно все увидеть на месте. – упрямо сказал Меликов, – пойми, что иначе нельзя гарантировать точного результата. Мне рассказали один очень интересный эпизод из истории заговоров. Знаешь, почему не удалось покушение на Гитлера? Полковник Штауффенберг положил портфель с бомбой под ноги сотрудников генерального штаба, совсем рядом с фюрером. Тот обязан был погибнуть, но один из генералов перенес этот портфель за большой дубовый стол. И этот стол спас жизнь Гитлеру. Он оказался как бы щитом, закрывшим его от взрыва. И все только потому, что такую возможность не учли.

– Взрывчатку никто не перенесет, – возразил Баширов, – это не тот случай.

– А толщина стены? – спросил Меликов. – Сколько людей будет на трибуне? Может, она будет переполнена и взрывная волна опрокинет трибуны прежде чем до них долетят осколки. Я думаю, что нужно учитывать и такую возможность. Извини меня, полковник, но мне кажется, что ты понимаешь во взрывном деле, столько, сколько я в астрономии. Ты можешь проверить мои расчеты, но они будут предварительными. Повторяю, мне нужно видеть все на месте.

– А я повторяю, что это невозможно.

– Тогда забирай бумаги и уходи. Больше я тебе ничего не могу сказать.

Баширов поднялся, подошел к столу, задумчиво посмотрел на разбросанные по столу схемы и рисунки. Затем обернулся к пленнику.

– Хорошо, – сказал он, – мы проверим все на месте. Только через несколько дней. И учти, что с тобой поеду не только я. С нами поедут все четверо твоих охранников. А с Голубевым ты вообще будешь скован наручниками. Это специальные японские наручники с особым замком. Ключ будет только у меня. Ты можешь убить Голубева, но тогда тебе придется повсюду таскать за собой его труп. Предупреждаю, что он весит более ста килограммов и тебе будет трудно тащить его тело.

– Не нужно предупреждать, – усмехнулся Меликов, – я не кретин. Понимаю, как ты меня будешь стеречь. Но я должен увидеть это место, иначе ничего не выйдет.

– Я подумаю, – пообещал полковник. – У тебя есть еще какие-нибудь просьбы?

– Есть. Скажи, чтобы мне приносили газеты. Хочу почитать свежие российские газеты. И пусть разрешат смотреть телевизор.

– Можешь смотреть телевизор в общей комнате, там большая коллекция видеофильмов.

– Я хочу смотреть обычные новости, обычные передачи.

– Нет, – решительно сказал полковник, – никаких передач, никаких газет. Тебе не обязательно знать, что творится в Москве, в России. Ты даже не должен видеть новых российских денег. Если ты попытаешься сбежать, у тебя будут очень большие проблемы, Меликов…

– Деньги я уже видел, – отмахнулся пленник, – у тебя странная логика, полковник. Тогда я больше ничего не хочу. И подумай, что я тебе сказал о взрыве. Посоветуйся со своими специалистами, они тебе скажут, что я прав.

– Посмотрим, – Баширов собрал бумаги с расчетами и вышел из комнаты.

Когда он садился в свой автомобиль, Голубев стоял рядом.

– Ты должен знать, о чем он думает, – напомнил полковник. – Никаких телевизионных передач, даже мультфильмов. Только видеокассеты, никаких разговоров о политике, никаких газет. Ты меня понял?

– Мы так и делаем, – ответил Голубев, но полковник уже не слышал его, он выехал за ворота.

В машине Баширов даже не включил радио. Лишь когда автомобиль въехал в город, он наконец протянул руку к приемнику. Диктор рассказывал о положении в стране, о росте преступности, которая бьет все рекорды, о выходках неонацистов, которых становилось все больше и больше. Полковник слушал внимательно, глядя перед собой. В заключение диктор сообщил об обмене старых водительских удостоверений на новые, и Баширов почему-то улыбнулся. В этом была некая символика, понятная только ему.

От дачи до здания ФСБ на Лубянке он доехал за сорок пять минут. Было уже достаточно поздно, но полковник знал, что его ждут. Он мягко припарковал автомобиль, вошел в здание ФСБ. Дежурный офицер, знавший его в лицо, привычно козырнул и кивнул, разрешая пройти. Еще через несколько минут Баширов был в своем кабинете. Он сел в кресло, потер лицо ладонями. Это был привычный жест, снимавший усталость. Затем поднял трубку телефона прямой связи.

– Добрый вечер, – сказал он, – я вернулся.

– Зайди ко мне, – услышал он приказ.

Положив трубку, Баширов отправился в тот самый кабинет, откуда получал задания. Еще через минуту он сидел в кабинете человека, который имел право отдавать в этом здании приказы.

– Рассказывай, – потребовал хозяин кабинета. Он был высокого роста, лысоват, у него были глубоко запавшие глаза и тонкие изогнутые губы.

– Все идет по плану, – доложил полковник, – он уже сделал подробные расчеты, я забрал их для проверки. Предложу нашим специалистам поработать с ними, используя как учебный материал среди других задач. Некоторые данные я, конечно, изменю. Мне важно проверить, насколько хорошо он выполнил задание. Если все будет нормально, мы начнем работу ближе к концу июня.

– Он не сможет оттуда сбежать?

– Там четверо наших вместе с Голубевым. Дача круглосуточно охраняется. Заброшенное место, выбраться трудно. На ночь на него надевают цепь. Постоянно дежурят двое охранников, по очереди. Нет, думаю, побег невозможен.

– Нужно найти еще кого-нибудь, – предложил хозяин кабинета. – четверых мало. Они быстро выдохнутся. Когда один человек хочет убежать, четверых мало. Он, в отличие от них, постоянно думает о побеге, а они, занятые своими делами, не так целеустремленны. Пошли еще четверых. Вызови из провинции. Откуда-нибудь с Дальнего Востока. Приедут только для охраны и через месяц вернутся домой. Никаких контактов с арестованным, никаких разговоров. Ему дают газеты?

– Я запретил.

– Правильно сделал. Не нужно ему читать наши газеты, пусть не засоряет голову перед смертью. Я иногда, читая нашу прессу, думаю, что можно сойти с ума. Каждый день появляется новый маньяк, каждый день кого-то убивают, грабят, насилуют, воруют. У читателя возникает паническое чувство страха. Давно пора вводить хоть какую-нибудь цензуру. А как они издеваются над государством, над властью!

Баширов молчал. Он считал взгляды хозяина кабинета достаточно консервативными. Но свое мнение он держал при себе. Полковник был профессионалом и умел отделять личные симпатии от должностных обязанностей. В данном случае он должен был выполнять приказы именно этого человека. И Баширов понимал, что приказы, которые он получает и выполняет, носят не вполне законный характер; по-большому счету, они грубо нарушают именно те законы, которые обязаны защищать. Тем не менее, он достаточно охотно и с удовольствием делал то, что считал полезным для страны и для своей карьеры.

– За этого Мирзу ты отвечаешь головой, – жестко закончил хозяин кабинета. – После того как все произойдет, ты лично обязан его устранить. Только лично и так, чтобы даже пепла от него не осталось. Такого человека никогда не было и никогда больше не будет.

– Понимаю, – кивнул полковник.

– А пока он нам нужен. Если он дал верные расчеты, пусть подождет, пока мы не проверим их на практике. Осталось ждать не так долго.

– У него есть одна просьба, – вспомнил Баширов.

– Какая просьба? – раздраженно спросил хозяин кабинета. – Мерзавец еще что-то просит? Он вообще должен был умереть в горах, сдохнуть как собака. Мы подарили ему несколько недель достойной жизни, и он еще чего-то просит. Что он хочет? Денег? Свободы?

– Нет. Ему нужно побывать на месте, где все произойдет.

– Зачем? Откуда такое любопытство?

– Это не любопытство. Он хочет все точно рассчитать. Толщину стен, направление взрывной волны, силу заряда. Он специалист и привык все проверять.

– Без этого нельзя обойтись?

– Думаю, можно. Но он настаивает.

– Нет, – подумав сказал хозяина кабинета, – его нельзя туда везти. Если кто-то из наших людей доставит его туда, а потом окажется, что именно там произошел террористический акт, это может вызвать у нашего офицера ненужные ассоциации. И нам придется искать другого офицера, который устранит первого, а потом третьего, который устранит второго. Нет, это нам не подходит. Мы проверим все на бумаге.

– Я тоже так думаю, – сказал Баширов, – но он настаивает. Может, мы повезем его вместе с Голубевым так, чтобы никто не узнал?

– И ты гарантируешь, что он не попытается бежать? А если сбежит? Если вы вдвоем с ним не справитесь и он сбежит? Ты понимаешь, что тогда все наши планы коту под хвост? Мы не успеем за оставшееся время найти другого специалиста. Не успеем никого найти. А наших специалистов я привлекать не могу. Все толковые люди воюют в Чечне, а любой из оставшихся может оказаться либо болтуном, либо честным дураком, что одинаково опасно. И тогда я должен буду принимать решение об одновременном устранении и этого специалиста, и твоего любимчика Голубева…

Хозяин кабинета замолчал, но Баширов понял, что в этом варианте третьей будет стоять его фамилия.

– Он не сбежит, – твердо сказал полковник. – мы используем специальные наручники, присланные из Японии. Экспериментальный образец, замок невозможно открыть. Кодовая система плюс два ключа, вставляемых одновременно. Оба ключа я оставлю на даче. Даже если наш пленник убьет Голубева, он и тогда не сможет открыть замок. И вдобавок ко всему, ему придется тащить на себе стокилограммовое тело Голубева, что само по себе нелегко. Я думаю, можно рискнуть. Пусть он посмотрит на это месте, чтобы у нас были абсолютные гарантии.

– Если он сбежит, я дам тебе один час, чтобы застрелиться, – ласково сказал хозяина кабинета. – Ты берешь на себя всю ответственность за его передвижение.

– Он не сбежит, – уверенно сказал Баширов, поднимаясь. – Я могу идти?

– Можешь. И помни о том, что я тебе сказал. Он должен оставаться на нашей даче до шестого июля. Седьмого июля, если все будет нормально, его уже там не должно быть. Ни при каких обстоятельствах и независимо от результата, который мы получим. Шестое июля – последний день, который мы позволим ему прожить. Сегодня двенадцатое июня. Значит, у него есть в запасе еще двадцать четыре дня. За все его преступления это царский подарок. А ты как считаешь?

– Да, – сдержанно сказал полковник. – Я с вами согласен.

– До свидания.

Баширов вышел из просторного кабинета, кивнул секретарю, прошел в коридор. И, достав сигарету, щелкнул зажигалкой. Генерал прав. Если пленник сбежит, ему придется застрелиться. Слишком многое поставлено на карту.

Париж. 13 июня

Он любил этот город особой любовью. Много лет назад он впервые прилетел в Париж, ошеломивший его размахом своих площадей и бульваров, многочисленными кафе с обращенными к людям столиками, словно составлявшими большой зрительный зал, в котором сценой был сам город. Именно тогда, когда большинство советских людей могли лишь мечтать о Париже, он попал сюда, чтобы навсегда полюбить этот прекрасный город. Здесь он познакомился с Барбарой, с которой встречался три года назад в отеле «Ритц». Сюда он вернулся после того, как узнал о смерти своего друга – Маира Касланлы. Тогда Дронго не смог далеко уехать. Его сняли с поезда на небольшой станции городка Бар-де-Люк и отвезли в больницу с тяжелым сердечным приступом. Это была реакция на смерть его друга, погибшего в нелепой автомобильной аварии; виновный так и не был найден. Следователи, проводившие расследование, сказали, что авария произошла случайно и была результатом угона самосвала неизвестным лицом. Был объявлен розыск неизвестного, который ничего не дал. Но Дронго знал, кому и зачем понадобилось убивать его друга. И сердце не выдержало, дало сбой…

Но Париж был один из тех городов мира, где ему было не просто комфортно. Для него Париж был неким источником вдохновения, которые он черпал в его музеях и бульварах. И если Нью-Йорк энергетически заряжал человека, то Париж покорял своим очарованием, тогда как Лондон – величием, а Москва – столичным размахом, которого не было ни у одного другого города мира.

«Литературный экспресс» прибыл на вокзал Монпарнас в два часа дня. Взяв такси, Дронго поехал в отель «Лотти», находившийся почти рядом с Вандомской площадью. Остальные участники «Экспресса» отправились в два других заранее выбранных отеля, где они должны были провести три дня.

Дронго успел принять душ, когда в номер постучали. Он надел халат и открыл дверь. На пороге стоял Вейдеманис. Они заранее договорились о встрече именно в этом отеле. Дронго молча пропустил друга в комнату и прошел в ванную, чтобы вытереть лицо. Вернувшись, он увидел, что Вейдеманис устроился в кресле.

– Когда ты долго молчишь, я начинаю пугаться, – пошутил Дронго, усаживаясь напротив, – значит у тебя совсем плохие новости. Или не очень плохие? Давай по порядку.

– В Москве проверили телефоны из записной книжки Густафсона, – спокойно начал Вейдеманис, – в основном это телефоны его знакомых, но один номер в Мюнхене заинтересовал ФСБ. Это контора по найму наемников. Полулегальная, но номер телефона принадлежит именно этой конторе. Сейчас в Москве проверяют возможные связи Густафсона с этой организацией.

– Будем считать, что это хорошая новость, – кивнул Дронго. – А какая плохая?

– Джеймс Планнинг попросил визу в Россию. Официально попросил – через российское посольство в Лондоне.

– И что думают в Москве?

– Не знаю. Но, похоже, они не хотят впускать его в Москву. Это достаточно опасно.

– И этим распишутся в своем бессилии. Планнинг – опытный разведчик, и если ему очень нужно, он все равно попадет в Москву, пусть и под другим именем. Но если он попросил визу официально и на свое имя это совсем другое дело. И какую цель приезда он указал?

– Знакомство с рукописями в музее Пушкина, – бесстрастно ответил Вейдеманис.

– Не смешно, – прокомментировал Дронго, – по программе там должны побывать все участники литературной группы.

– Да. Похоже, он так необычно шутит.

– Черт побери, я думал, что писатели – самый миролюбивый народ. А оказалось, что здесь кипят дикие страсти. В следующий раз попрошусь в группу пенсионеров-инвалидов.

– Тебе еще нужно доехать до Москвы, – напомнил Вейдеманис, – и остаться живым. Идеальный вариант, если при этом ты еще узнаешь, кто именно убил Густафсона и почему.

– Меня всегда ставят в тупик нелогичные преступления, – признался Дронго, – я размышлял над этим всю ночь. Если Густафсона нужно было убрать, почему это сделали в отеле? Почему убийца так рисковал, понимая, что все будут подозревать одного из сорока людей, находившихся в отеле в эту ночь? Что могло заставить его пойти на такой необдуманный шаг?

– Ты должен вычислить убийцу, – упрямо повторил Вейдеманис.

– Знаю, – отмахнулся Дронго, – но я должен понять мотивы убийства, иначе не смогу вычислить убийцу. Ведь абсолютно ясно, что Густафсон был знаком с убийцей, иначе бы просто так не впустил его в номер. Я понимаю, что Густафсон оказался отработанным материалом и явно раздражал убийцу, но почему тот решился на такой нелогичный поступок? Зачем нужно было убивать именно в отеле, рядом с моим номером?

– У тебя есть версия? – поинтересовался Вейдеманис.

– К сожалению, да. И для меня не очень приятная. Убийца хотел не просто избавиться от компрометировавшего себя Пьера Густафсона. Убийца собирался избавиться сразу от двоих опасных людей.

– От двоих? – не понял Эдгар. – Кого ты имеешь в виду?

– Себя, – ответил Дронго, – убийца не просто застрелил Густафсона. Когда я вошел в комнату, кровь еще впитывалась в простыню. Значит, Густафсона застрелили буквально перед моим приходом. Окно в комнате было открыто и штора была отодвинута. Было похоже, что сам Густафсон либо его убийца сидели на подоконнике в ожидании какого-то сигнала. Я думаю, что сигналом было мое появление с Моникой Эклер. Убийца, увидев, что мы подъехали к отелю, сразу достал пистолет и выстрелил в Густафсона. Причем так торопился, что не дождался, пока тот снимет второй носок с ноги. Очевидно, они пили вдвоем, но убийца унес свой стакан, чтобы не оставлять его на столике.

– Почему ты так решил?

– Когда я вошел в комнату, у меня под ногами хрустнули кусочки льда. Убийца сидел у окна и ждал моего появления. Затем выстрелил в Густафсона, быстро допил свой виски, а так как очень торопился, то выплеснул остатки льда на ковер. Затем убийца оставил дверь открытой, чтобы я мог это увидеть. Пройти мимо этой двери я не мог. Убийца намеренно оставил в бумажнике все деньги и кредитные карточки Густафсона. Расчет был на то, что полиция сразу поймет, что это не обычный грабеж. На кого в таком случае падало главное обвинение? На человека, который утром поспорил с Густафсоном, а затем нашел его убитым. Меня бы, конечно, не арестовали, но заставили бы остаться в Мадриде на несколько недель, на время следствия. Очевидно, это и нужно было убийце.

– А ты, забрав деньги и кредитные карточки, имитировал обычный грабеж, – прокомментировал Вейдеманис. – Неужели ты сразу все понял?

– Конечно, не сразу. Но когда увидел деньги, то догадался, что их нельзя оставлять. Иначе полиция задержит многих участников нашей поездки. Ведь в таком случае подозрение падало не на грабителей, которые уже успели к этому времени отличиться с ноутбуком словака, а на кого-то другого. Вот и выходит, что мы имеем дело не просто с убийцей. Мы имеем дело с интеллектуалом, который просчитал преступление по секундам, сделав все, чтобы убрать ненужный «балласт» и заодно скомпрометировать меня.

– Значит, он точно знает, кто ты такой, – вдруг произнес Эдгар.

Дронго невольно вздрогнул. Потом отвернулся и довольно долго молчал. Секунд двадцать. И наконец сказал:

– В таком случае убийца должен иметь личные мотивы, чтобы так сильно меня ненавидеть. Ничем другим я этого объяснить не могу. Или он должен сильно опасаться, что я могу ему помешать.

– А Планнинг тебя не интересует? – поинтересовался Эдгар.

– В данном контексте нет. Он вряд ли стал бы действовать так топорно-грубо. Это не его стиль. Его появление здесь следовало ожидать. После того как в Лондоне сразу два журналиста не смогли отправиться в эту поездку, следовало предположить здесь появление представителя английской разведки. Это как раз совпадает с моими заключениями.

– Что ты думаешь делать?

– Поеду к Яцеку Пацохе. Мне кажется, он единственный разумный человек в этой компании. Мне нужно с ним посоветоваться. Кстати, в Бордо он предлагал мне свою помощь.

– И ты веришь, что этот поляк будет тебе помогать?

– У тебя прибалтийский шовинизм, – рассмеялся Дронго, – обычно литовцы не очень доверяют полякам. Один из пожилых литовцев рассказывал мне, что там еще помнят, что Вильнюс входил до войны в состав Польши. И соответственно настороженно относятся к полякам. Но ты же латыш. Или у тебя такой же комплекс?

– Он представитель другой разведки, – напомнил Вейдеманис. – Ты знаешь, какие сейчас у Москвы отношения с Варшавой. Он не станет, тебе помогать. Поляки ненавидят всех, кто приезжает с Востока.

– В таком случае я приехал скорее с юга, – пошутил Дронго. – Дело не в том, что он меня так сильно любит. Его прислали сюда официальным представителем, который обязан проследить, чтобы все прошло нормально. Очевидно, в Варшаве тоже предполагали возможные эксцессы. Вообще там, где писатели, всегда очень напряженно. И все писатели были немного шпионами.

– В вашей группе их слишком много, – невозмутимо вставил Вейдеманис.

– Прекрасно. Значит, я совершаю путешествие по Европе в кругу профессионалов. Что тебя не устраивает?

– Ты доверяешь этому поляку? А если он убийца? Ведь именно он знал, что ты будешь с Моникой Эклер. Ревность конкурента, чувство соперничества. Сильные страсти в сочетании с желанием выполнить свою работу и подставить такого конкурента, как ты, могли заставить Пацоху пойти на это убийство.

– Возможно. Но я должен с чего-то начать. В данном случае я решил рискнуть и поверить Пацоху. Если убийца хотел меня подставить, то он невольно подставлял и польского дипломата Монику Эклер, которая была вместе со мной. А зачем Яцеку подставлять работника своего посольства?

– А если это он, – не унимался Эдгар, – если он рассчитывает, что ты будешь думать именно так и поэтому не станешь его подозревать? Что тогда?

– Возможно, но неправдоподобно. Убийца должен быть рационален, он не может допустить, чтобы через Монику вышли на него. Ведь Яцек – единственный человек в нашем «Экспрессе», с кем она была до меня знакома. И если убийца – Яцек, то он автоматически наводит на себя полицию. Так не бывает, он не может жертвовать собой, чтобы свалить меня. В любом случае я должен с ним поговорить. Судя по всему, его тоже волнует убийство Густафсона. Не забывай, что в Варшаве мы должны будем встречаться с президентом Квасьневским. И Яцеку совсем не хочется вести возможного убийцу на прием к своему президенту.

– До этого вы побываете в Москве, – напомнил Вейдеманис. – А если все же Пацоха и есть тот самый убийца, которого ты хочешь вычислить? Ты не думал об этом?

– Думал, но я должен идти на риск. В одиночку ничего нельзя сделать. Слишком много людей и слишком многие из них не писатели, мой дорогой друг. Они остановились в отеле «Ибис Алесия». Я позвоню и попрошу Яцека приехать в центр города.

Дронго позвонил консьержу и попросил его найти номер отеля «Ибис Алесия». Когда его соединили с отелем, он попросил соединить с номером Пацохи. Тот сразу взял трубку, словно ждал этого звонка.

– Твои предложения, сделанные в Бордо, остаются в силе? – спросил Дронго.

– Да, – ответил Яцек, – мы можем помочь друг другу. Если, конечно, ты не имеешь никакого отношения к смерти Густафсона.

– А ты как думаешь?

– Я ничего не думаю. Я только знаю, что в нашей группе едет один из лучших в мире аналитиков. И если не ты убил Пьера, то должен найти того, кто это сделал.

– Встретимся через час. Ты можешь приехать в центр города?

– Конечно могу. Куда приехать?

– В кафе отеля «Ле Гранд Интерконтиненталь», рядом с оперой. Найдешь?

– Конечно, – рассмеялся Яцек, – я много раз бывал в Париже.

– Не сомневаюсь, – Дронго положил трубку и взглянул на Вейдеманиса.

– Я принес тебе оружие, – Эдгар достал пистолет и положил его на столик. – Надеюсь, ты знаешь, как им пользоваться, – сказал он, поднимаясь с кресла.

– Ты умеешь шутить! – всплеснул руками Дронго. – Это на тебя совсем не похоже.

– Я не шучу, – сказал Вейдеманис, – просто знаю, как ты не любишь пользоваться оружием. Но сейчас не тот случай, Дронго. Ты ищешь не просто убийцу, ты должен вычислить человека, которой послан совершить террористический акт. Это не обычная любовная интрига или месть неудавшегося литератора. Это человек, который получил огромные деньги. И если ты будешь стоять на его пути, он, не задумываясь, уберет тебя. Если твоя версия верна, а ты редко ошибаешься, значит, этот человек тебя ненавидит. Ненавидит до такой степени, что готов на все, лишь бы подставить тебя и убрать из «Экспресса». У вас идет обоюдная охота. Только он знает, кто ты такой, а ты не знаешь. И поэтому должен опасаться каждого. До свидания.

Вейдеманис вышел из комнаты, тихо закрыв дверь. Дронго вернулся в ванную комнату, достал «Фаренгейт». Он понимал, что Эдгар прав. И знал, что никогда не станет первым стрелять в человека. Дронго сбросил халат, посмотрел на свою грудь. Там еще остались отметки после пулевых ранений в Нью-Йорке в конце восемьдесят восьмого года. Дронго потрогал шрам. Каким наивным он тогда был! И тот парень, погибший за него. Как все было страшно! Тогда они чудом предотвратили покушение на президента Горбачева, который встречался в Нью-Йорке с Рейганом и Бушем. Может быть, им не стоило так усердно заниматься этим делом?

Если бы тогда покушение удалось, возможно. Горбачева заменил кто-нибудь другой, возможно, он сумел бы скорректировать курс первого и последнего президента Советского Союза, возможно, страна не распалась бы так страшно и необратимо…

«Получается, что я изменил ход истории», – невесело подумал Дронго. Для него распад страны был огромной личной трагедией, чего он никогда не скрывал.

Тогда он провел в больницах целый год. А когда вернулся, то узнал, что все в мире изменилось. Чаушеску был расстрелян, берлинская стена рухнула, в Тбилиси и Баку пролилась кровь невинно убиенных. Все изменилось словно по взмаху злой волшебной палочки.

«Может быть и сейчас не стоит особенно стараться», – вдруг подумал он. В конце концов, какое ему дело до Москвы, до их нового президента. Он даже не оформил себе гражданство. Ведь ситуация снова может измениться. И снова не в лучшую сторону. Дронго смотрел на себя в зеркало, словно искал ответы на свои вопросы. Но ответов не было. Вместо них он видел перед собой уставшего сорокалетнего мужчину со шрамами на груди. Большой лоб, внимательные уставшие глаза, тонкие губы. Он подмигнул себе и отправился одеваться.

Вейдеманис, выйдя из здания, сразу почувствовал, что рядом с ним появился незнакомец. В тот же момент распахнулись дверцы стоявшего у тротуара автомобиля.

– Садитесь, – приказал незнакомец, стоявший сзади, – и не нужно ничего говорить.

Вейдеманис пожал плечами и полез в салон автомобиля, где сидели еще двое незнакомцев. Дронго в этот момент одевался. И хотя его окно выходило на улицу, он даже не подумал выглянуть туда, поэтому не видел, как увозят Вейдеманиса.

Пацоха приехал в кафе ровно через час, когда Дронго уже сидел в глубине зала, заказав традиционный чай. Яцек сел рядом и вежливо поздоровался. Он был в своем традиционном джинсовом костюме.

– Мне тоже чай, – попросил он официантку.

– Я думал, в Европе все любят кофе, – заметил Дронго, – только англичане пьют чай.