Login: 3690

– Привет, – ответил А. с заметной грустью. – Значит, ты всё уже знаешь. Подожди, в смысле продать? Зачем её продавать?

– Потому что вы не платили ежемесячные платежи, и теперь её отбирает банк, – я старался говорить спокойно.

– В смысле не платили? Мы с Ю. договорились платить пополам за неё, и я каждый месяц отправлял ей свою половину. Подожди… Объясни, что происходит? – в его голосе послышались нотки паники и недоумения.

Я вкратце рассказал А. историю с банком, судом, обременениями. Объяснил, что, если мы не сможем снять обременения за две недели, не найдём покупателя и не выйдем на сделку до суда, они потеряют квартиру. Банк пустит её на торги, а в случае продажи с торгов они получат максимум пятьсот тысяч рублей. Сказал, что если бы он рассказал мне всё полгода назад, сейчас они бы получили с продажи три с половиной миллиона, но в нынешних реалиях это будет два миллиона, и то, если очень повезёт. Я злился. Мне было невыносимо жаль их денег.

Мы договорились встретиться на следующий день.

После разговора я направился в офис, прокручивая в голове всю ситуацию. Думал о том, почему одни и те же люди сначала вкладывают все силы и время, чтобы заработать, а потом в одночасье всё добровольно теряют.

И из-за чего, спрашивается? Когда причиной финансового краха становится развод, это особенно меня бесит. Хочется крикнуть: вы же люди, люди! Бросьте всё к черту, сядьте и договоритесь, а потом можете хоть захлебнуться своей ненавистью.

***

На следующий день, в три часа, я зашёл в знакомую кафешку. Там, в углу, сидел А., нервно постукивая пальцами по столу. Я устроился напротив и заказал кофе.

– Так что случилось, почему вы не платили по ипотеке? – спросил я с места в карьер.

– Ты о чём вообще говоришь? Эта тварь получает от меня алименты и платежи по ипотеке каж-дый ме-сяц! – последние слова А. произнёс по слогам. – Я забираю детей из школы, вожу на секции, потом привожу домой, и по пути мы где-то едим, потому что эта мразь не может их накормить. Она, видишь ли, работает. Ага, знаем мы, как и где она работает. Она настраивает дочь против меня, понимаешь? А теперь выясняется, что мы теряем квартиру? – А. был явно на взводе.

– Мне неловко об этом упоминать, но Ю. сказала, что ты её избил. И не в первый раз, – я старался говорить спокойно.

– Во-первых, не избил, а один раз ударил. А во-вторых, эта шлюха тебе не сказала, почему я это сделал? – А. поднял на меня взгляд, полный злости.

– Нет, – ответил я, готовясь услышать нелицеприятные подробности.

– Да потому что она с армянами трахается! Понимаешь?! Я, когда прочитал её переписку, я… Пусть скажет спасибо, что не убил! Он ей мебель пилит, а она ему тело свое взамен предлагает. Видимо, так расплачивается – натурой! Ты как себе это представляешь? Я что, должен был медаль ей за это повесить? И я их не выгонял, она сама уехала, и не ночью, а днём. Собрала вещи и сказала, что ей удобнее жить в Москве.

– Она сказала, что ты лёг на диван и перестал чем-либо интересоваться, – я пытался сохранять нейтралитет, хотя внутри всё переворачивалось. Каждый из них был прав, но кому теперь нужна эта правда?

– Вот ведь мразь! Это именно она сделала всё так, что я остался без цеха. Когда эта тварь начала совать свой шлюший нос в цех – я ей верил, думал, что мои ребята косячат. Но потом ещё что-то не так, и ещё, и опять не так. И я просто не заметил, как она взяла под контроль весь процесс. Она говорила, что ей так удобнее, чтобы не быть испорченным телефоном, что она знает, чего хочет клиент, ведь она же с ними заключала договоры. Я ей верил, понимаешь?! Верил и не мешал. А в один прекрасный день мне позвонили из цеха. Я приезжаю, а они говорят: спасибо – до свидания! С твоей курицей мы не нанимались работать, и ушли. Я остался в арендном помещении с кредитными станками. Нормально? Попытался найти новых рабочих, но хрена там видали. За аренду плати, за кредит плати. В итоге всё продал, ладно хоть в ноль. А эта мразь с тех пор видать и чпокается с этим…

– Скажи, что за обременения на квартире, и как быстро ты сможешь снять? – я перебил его, пытаясь сохранить спокойствие.

А. взял распечатку из Росреестра и начал изучать.

– Ну, это штрафы, погашу в течение недели. А вот это кредиты, тут сложнее.

– Если мы не сможем снять обременения, то квартира уйдёт с молотка. Сейчас вы можете выручить два миллиона, потом, возможно, ничего не получите.

А. задумался.

– Ты поможешь мне поделить с ней имущество?

– Помогу.

– Правильно понимаю, что свою долю с Балашихи мне не получить?

– Правильно.

– Тогда я хочу дачу и деньги с ипотечной квартиры. Но сначала это животное пусть снимет запрет на мою машину. Я не могу её продать, потому что её членистоногий друг наложил запрет в ГИБДД.

– Она снимет запрет, я тебе обещаю.

– Как ты думаешь, может выгореть с продажи больше двух миллионов?

– Могло выгореть четыре, если бы ты тогда мне всё рассказал. Теперь два ляма – это большая удача.

А. смотрел в свою пустую кружку и молчал. А я боялся думать, после всего того, что от него услышал.

***

Цена стояла ниже рынка. По рекламе звонили хорошо, но после моих пояснений никто даже не хотел ехать смотреть. Желающих ввязываться в мою запутанную и сложную схему не было. Я понимал, что даже если найдутся покупатели, как только они закажут проверки и увидят гигантское количество обременений, я могу потерять самое драгоценное, что у меня есть – время.

Мне нужны были не просто покупатели, мне нужен был правильный риелтор с их стороны. И я начал демпинговать. Каждые три дня я опускал цену на несколько сотен тысяч.

Но время ускользало сквозь пальцы, а я ничего не мог с этим поделать.

А. разбирался с долгами. Ю. снимала обременения с машины и дачи. Я снижал цену и показывал квартиру. И каждый из нас делал вид, что всё по-прежнему. Но на самом деле всё было намного хуже.

В это сложно было поверить, но когда-то любящие друг друга Ю. и А. теперь не могли договориться даже о том, кто из них забирает детей из школы, а кто присутствует на показе квартиры. Я на некоторое время стал личным секретарём каждого из них.

Чтобы мне было легче, я составил соглашение о разделе имущества, прописал обязательства каждого из бывших супругов, поделил квартиры, машины и даже мебель, и стал согласовывать его с каждым.

Ещё две недели они препирались между собой и наконец поделили с горем пополам всё совместно нажитое.

***

Я уже по несколько раз в день показывал квартиру. Ю. была превосходной показчицей и рассказчицей. Она встречала каждого потенциального покупателя, будто это был её клиент, который пришёл оплачивать свой заказ.

Но идеальную чистоту вкупе с жизнерадостностью хозяйки квартиры омрачало опухшее от слёз лицо дочери. У меня сложилось впечатление, что малышка не плакала только когда спала. Мои усилия хоть как-то её развеселить были абсолютно безуспешны. Каждый раз, входя в квартиру с новыми клиентами, я сталкивался глазами с маленьким испуганным и очень несчастным ребёнком. В отличие от своего брата, который был всегда погружён в игровой гаджет, она обычно внимательно следила за всем, что происходит, и будто ловила каждое сказанное слово.

Смотреть на это было дико, страшно и невыносимо. Поэтому, когда, наконец, увидел риелторшу, которую так долго искал, я только что не крикнул «Аллилуйя!». Квартира понравилась, и на следующий день я пригласил представителя покупателей на кофе.

Мне важно было, чтобы она всё правильно поняла. Для этого пришлось рассказать подробности и ещё чуть больше, а также опять договориться о встрече с менеджером банка.

Я убеждал, умолял, манипулировал и покупал её на полную катушку. Это стоило мне ещё триста тысяч, которые риелтор получила после сделки за «особые заслуги» перед этой семьёй.

Они внесли аванс, и мы двинулись к заключению сделки.

Ю. к тому времени сняла алиментное обременение с машины и дачи. Родители А. согласились закрыть кредиты сына, если он перепишет на них дачу. Всё это делалось в большом секрете от Ю., поскольку её ненависть к бывшему мужу была вселенского размера.

Она презирала А. за то, что он не оправдал её блестящих мечт о богатой и успешной жизни. Закончив с отличием вуз, Ю. не успела реализовать себя в социуме, поскольку сразу же вышла замуж. Эта, во всех смыслах, отличница направила все свои нереализованные амбиции в семью и с немыслимым рвением кинулась помогать своему любимому мужчине.

За что её можно винить? Родила двух прекрасных детей, дом – полная чаша. И бизнес тоже был её заслугой. Она вовремя увидела, как его расширить, и, разумеется, расширила. Поняла, как оптимизировать расходы, и тут же увеличила доходы. Она делала всё «на отлично», наверное, по-другому у неё и не могло быть. Но только у всего есть обратная сторона.

Со временем она обнаружила, что её любимый муж совершенно не способен ни на что, кроме как лежать на диване и наслаждаться результатами её деятельности. Взяв всё в свои удачливые руки, она не заметила, как превратила собственную семейную жизнь в общественно полезную ячейку общества.

Она, разумеется, не могла знать, что изначально способна развиваться в бизнесе быстрее супруга, а когда это поняла, не смогла устоять перед соблазном быть и в семье первой.

Конечно, Ю. всего лишь хотела быть верной женой, прекрасной матерью и отважным помощником мужу во всех делах. Но так у неё не получилось, потому что семья – это не ячейка общества. Семья – это мир. Это вселенная, где нет ни главных, ни второстепенных.

А. же с головой ушёл в ярость, когда понял, во что она превратила их жизнь. Он был обыкновенным чуваком, и мечты у него были тоже слишком приземлённые. Он жил в стремлении устроить быт так, чтобы семья ни в чём не нуждалась. Он, как глава семьи, сделал всё, что было нужно. А дальше он хотел просто жить. Просто растить детей и ни в чём не нуждаться. Он никогда не мечтал о всех деньгах мира. Ему было достаточно ровно того, что он сумел построить. Он любил жену, обожал детей и радовался тому, что имел.

Но для Ю., как для любого целеустремлённого лидера, царство безостановочно уменьшалось. Они перестали понимать друг друга именно тогда, когда один достиг своей вершины успеха и хотел удержаться на этом уровне, а для другого этот пик был лишь началом пути к ещё большему, блестящему будущему. Она нестерпимо нуждалась в красном аттестате, выданном самой судьбой, а он просто хотел жить.

Я слушал каждого из них и не понимал, как они вообще могли встретиться, и тем более полюбить друг друга. Кто их соединил? И зачем? Антигерой встретился с антигероем, родили двух несчастных детей, которые навсегда запомнят, что мама – это хорошо, папа – это хорошо, а семья – это плохо.

***

С А. мы каждый день оббивали пороги служб судебных приставов в разных районах Москвы. Он закрыл все потребительские кредиты, и теперь нам было нужно срочно снять обременение. Мы не успевали. До суда оставалось пять дней. Я пытался хотя бы выйти на сделку до суда, но шансы таяли с каждым днём.

***

Судья зачитал, кто находится в зале суда, зачем находится и о чём сегодня пойдёт речь.

Мы опять сидели с Ю. в пустом зале. Представитель банка снова не явился, и задача Ю. была простая и важная одновременно.

Она представила судье договор аванса, все документы, собранные от приставов, о том, что долги отсутствуют, и клятвенные заверения через неделю выйти на сделку.

Но судья был непреклонен. Он не желал опять переносить заседание и вынес неутешительный вердикт, объяснив при этом, что решение суда вступит в силу через десять дней, и что, если мы выйдем на сделку в это время, то нам нечего опасаться данного вердикта.

Судья закрыл заседание, вяло стукнув молотком, и мы молча вышли из зала суда и побрели дальше, на улицу.

– Ю., скажи, на что ты рассчитывала, когда перестала платить по ипотеке? Мне просто интересно.

Она некоторое время молчала.

– Ты понимаешь, что вы миллионы теряете сейчас? Ведь А. тебе перечислял деньги.

– Он не платил алименты! На какие деньги я должна была оплачивать все расходы на детей?

– Ю., он мне прислал доказательства того, что он платил.

– Что там он тебе прислал? Ни копейки я от него не получила. Зачем мне вещи, которые он покупал? У них этих вещей море. Мне деньги были нужны. Я сама могу купить им вещи. Он переводил мне двадцать тысяч только на платёж по ипотеке. А у меня иногда даже пяти тысяч не было на продукты. Что ты знаешь о том, как мы жили?

Я понимал всю бессмысленность разговора. Ю. защищалась как могла, умоляюще глядя на меня. Когда её красивые глаза до краёв наполнились слезами, я сдался.

– Ладно. Я всё понял. Только не плачь. Я сделаю для тебя всё, что смогу, обещаю. Пока.

И я быстро стартанул в сторону метро, пока Ю. не успела зареветь во весь голос.

Я шёл и думал, что им обоим трудно и совершенно не понимал, что с этим всем теперь делать. Они так отчаянно ненавидели друг друга, что говорить с ними о временном перемирии, хотя бы ради детей, виделось абсолютно пустым делом.

***

Мы встретились в банке заранее, чтобы подписать сочинённое мной соглашение о разделе имущества.

Я понимал, что эта бумажка действительна, только если они будут в неё верить. А так как они совершенно не знали законов, то верили мне, а я сказал, что не будет подписанного соглашения, не будет сделки, не будет квартиры.

Та переговорка оказалась слишком тесным пространством для их ненависти, возведённой в степень. Они будто не слышали моих слов. Наверное, если бы в тот момент кто-то встал между ними, он бы сгорел в молниях гнева, которые они направляли друг на друга.

Ю., чувствуя защиту в виде меня, начала первая. Каждое сказанное ею слово поджигало А. как пороховую бочку. Я пытался изо всех сил увести их внимание в сторону сделки. Нам обязательно нужно было подписать соглашение, которое лежало на столе. Но кроме меня никто не торопился этого делать.

– Ещё слово, и я тебя размажу по стене прямо здесь! – заявил А., побледнев. – И Олег тебе не поможет!

Ю. тут же замолчала и притихла, косясь в мою сторону. Я окаменел. Разнимать драку бывших супругов не входило ни в мои планы, ни в мою комиссию.

– Так. Я встаю и ухожу. С меня хватит! – Я действительно встал и направился к двери.

А. тоже встал:

– Я с тобой. Пойдём покурим…

Мы вышли из банка. А. закурил. У него сильно дрожали руки.

– Олег, извини, но я не могу даже смотреть на неё. Понимаешь… У меня была трёхкомнатная квартира, которая стоила десять с лишним лямов, был бизнес, который кормил меня, и который она у меня отобрала. Может он и не был большим, но он был моим и стабильным. Была хорошая машина. У меня было всё, понимаешь? Скажи, что теперь у меня есть? Скажи?.. Миллион семьсот, которые я получу после сделки, и лада приора? Вот чего я добился за последние десять лет! Как после этого я могу спокойно разговаривать с причиной моего жизненного краха?

Я молчал. Он был прав. Он был так прав, что в ту минуту единственное моё желание было крепко его обнять и сказать: «Держись, брат!», но вместо этого я произнес:

– Я помогу тебе купить участок бесплатно… Не надо! – Я остановил его жестом. – Это моё решение. Участок тоже нужно проверить. Я помогу тебе, даже не спорь. Давай обсудим, где ты собираешься его искать.

Мы наконец отклонились от эпицентра взрыва, и наш разговор ушёл в сторону будущего А. Он сразу решил, что на остаток от ипотечной квартиры купит землю и потихоньку построит дом.

Когда он начинал говорить об этом, его глаза загорались надеждой. Он рассказывал, что построит для каждого из детей по комнате и, может быть, когда-нибудь дети переедут к нему, и он опять будет счастлив.

Приехали покупатели, мы вернулись в банк. Я рассадил всех по трём переговоркам. Подписал соглашение о разделе имущества, и мы ушли в процесс продажи. Моя коллега не подвела. Мы вдвоём очень быстро управились со всей сделкой. Дальше была регистрация и передача квартиры.

***

Свою долю от балашихинской квартиры А. подарил своим детям, закрыв при этом на десять лет возможность продать её.

Мебель поделили: что-то А. сложил на лоджии, а огромный двухкамерный холодильник и телевизор остались в квартире до момента постройки дома.

Мы с А. приобрели отличный участок земли под ИЖС недалеко от Балашихи, оформили все документы, и я был рад, что сэкономил А. хоть немного денег из тех грошей, что он получил от развода. В конце концов, он всё-таки сунул мне в карман конверт с вознаграждением после сделки. Я крепко его обнял, сел в машину и уехал.

Ю. с детьми переехала обратно в Балашиху и, честно говоря, наша связь на этом прервалась.

Через год А. написал, что Ю. не отдаёт ему вещи, мебель и технику, которые они по-честному поделили.

Я написал Ю. Она ответила, что он ей должен сто тысяч за какие-то там коммунальные платежи, и что она отдаст только после того, как он ей заплатит.

Я передал это А. и сказал, что ничего не могу с этим поделать. Он устало произнёс: «Шваль никогда не станет человеком», – и отключился.

***

Что сказать-то хотел. Сосед вчера зашёл на пиво. Говорит: «Посоветуй, как лучше сделать. Я вот жениться надумал. Мне бы быстренько сейчас однушку на двушку крутануть. Сколько бабла на доплату нужно, а? Сам понимаешь, после брака это уже будет совместное, да и детей пора мне уже заводить, а в однушке как-то не вариант».

Ну я ему рассказал, конечно. Ещё посоветовал спросить у будущей жены, как она училась в школе. А ещё лучше, посмотреть её аттестат, и, если окажется, что она отличница, то бежать от неё со всех ног. Всё-таки кесарю пусть кесарево, а мы как-нибудь сами.

Пока. Не кашляйте.

25 апреля

Я – тварь дрожащая, но иногда «…или право имею!». Тогда я превращаюсь в зло, чтобы защищать интересы тех, кто упал на самое дно жизни. А также тех, кто даже не подозревает о своём неизбежном бомжатском будущем.

Однажды, будучи молодым и наивным, я получил совет от И.Е. – самой умной женщины, которую я когда-либо встречал. Она сказала: «Эту квартиру всё равно продадут, а его закопают на Орехово-Зуевском кладбище. Так что, если ты такой уж весь в белом, помоги ему и не дай сдохнуть раньше времени».

Эти слова прозвучали, как удар в челюсть. Мир не делится на добро и зло; он полон оттенков серого. После той сделки я перестал обращать внимание на моральные дилеммы. Порой, чтобы помочь кому-то по-настоящему, нужно забыть о правилах и поступить так, как считаешь нужным.

Настоящая помощь редко выглядит, как в голливудских блокбастерах. Те, кого общество определило в биомассу, просто борются за своё существование. Я научился игнорировать лицемерие и концентрироваться на реальных потребностях людей. Если нужно, я буду играть по своим правилам, даже если это сделает меня уродом в глазах остального общества.

Браво тем, кто ненавидит меня. Вы ведь считаете себя другими, верно? Вы обязательно не такие, как я. Но вот ирония: вы всё равно приходите ко мне за помощью, потому что даже такой гнусный тип, как я, может оказаться полезным вам – высокоморальным и безупречным людям.

В конце концов, все вы с вашими чистыми руками и высокими стандартами не хотите испачкаться. Поэтому и приходите ко мне. Я делаю то, что вам не под силу, и спасаю вас от необходимости смотреть на мир таким, каков он есть на самом деле.

И хотя вы меня презираете, помните: без меня ваша жизнь станет гораздо сложнее. Я умею копаться в чужом дерьме, чтобы вы и дальше могли спать спокойно. Называйте меня подонком и мразью – мне фиолетово. Я точно знаю, что придёт время, и вы будете нуждаться в моих услугах, как в воздухе.

Со временем я научился видеть мир не в черно-белых тонах, а в бесцветных оттенках реальности, где каждое действие имеет свою цену. Жизнь не учебник по этике. Здесь каждый выбор – это компромисс, каждое решение – балансировка на грани. Правильные и неправильные деяния часто переплетаются, стирая границы между аморально-чёрным и ангельски-белым.

В этой чертовой игре, где каждый шаг и каждый выбор могут изменить всё, я стал человеком, который не боится грязи. Потому что именно в ней порой скрывается истина, необходимая для «того самого» правильного решения.

Так что судите меня, как хотите. Я знаю себе цену. Если для спасения одного я должен стать злом для другого – так тому и быть. В этом аду, который мы называем жизнью, иногда необходимо выбирать большее из двух зол.

***

В ту квартиру меня привели. Сказали, есть алкаш, который уже восьмого риелтора сменил. Спросили, не хочу ли я попробовать?

Как и все добропорядочные граждане нашей страны, я категорически относился ко всем алкоголикам и бомжам. Я не считал их за людей и определял как необычную разновидность homo sapiens, обитающих за пределами разумной жизни. Между мной и этой стаей недоразвитых существ было толстое стекло предубеждений.

Но слова И.Е. толкнули меня на подвиг отчаянного самоусовершенствования. Я двинулся по адресу, чтобы покорить вершину собственного чванства и брезгливости.

Квартира располагалась на Олимпийском проспекте в одном из самых престижных мест тогдашней Москвы – кирпичном ведомственном доме. Это было воплощение старой советской роскоши: просторный вестибюль, консьерж в синей форме, мраморные полы и высоченные потолки.

Мы свернули за угол и оказались в отдельном отсеке. Я подумал, что раньше здесь, вероятно, располагалась бухгалтерия или ЖЭУ. У квартиры было два входа: отдельный с улицы и из подъезда. Идеальное место для коммерческой недвижимости. В моей голове уже роились идеи, кому и как можно продать это уникальное пространство.

Мы постучали в массивную дверь. Спустя несколько минут нам открыл сам А. – среднего роста, очень худой мужчина неопределённого возраста. Его я разглядел потом, а сначала не мог оторвать глаз от внушительной дыры на его шее, из которой торчала толстая силиконовая трубка. Рядом с ним стоял поддатый доходяга, видимо, привлечённый хозяином в качестве переводчика.

Понять, что говорит А., было нереально: клокочущие звуки, перемешанные со свистом и сипением. Сама квартира рыгнула на нас концентрированным запахом окурков и перегара. Собравшись с духом, я сдержанно вошёл в квартиру.

Роскошный ремонт в стиле диких девяностых сильно поистёрся. Зелёные мраморные подоконники и столешницы, огромные хрустальные люстры и бра, эстонская лакированная стенка, чешский кухонный гарнитур и румынский комплект мебели для спальни – всё ещё нашёптывали легенду о былом величии их хозяина.

Надо сказать, что А., несмотря на довольно чистую одежду, выглядел не просто как обычный алкаш-пропойца, а как самый настоящий синий синяк. Он был копией тех бомжей, что собираются в подворотне, чтобы пересчитать выпрошенные у прохожих копейки, купить самое дешёвое пойло и прямо там его распить. Потом обгадить все углы и в этой же жиже уснуть коротким и тревожным сном.

Моя привычка обращаться с клиентами на «вы» в этот раз застряла в горле. А. было трудно поставить даже рядом с самыми нищебродскими обитателями самого дешёвого района Капотни. Пока я пытался смириться с тошнотворным запахом и понять, с чего начать диалог, А. и его собутыльник молча следовали за мной.

Изучая пятикомнатный притон с его просторными комнатами, необъятной кухней и ванной с джакузи, я силился представить прошлую жизнь хозяина. Настолько удивительным был разрыв между внешностью квартиры и её «синим» собственником. Я был потрясён роскошью этого царства с отдельным входом. Но ещё больше я офигевал от её владельца.

У «переводчика» А., видимо, сильно горели «шланги», поэтому он первый начал диалог и суетливым тоном произнёс:

– Слушай, А. говорит, давай сразу на «ты», без ваших этих риелторских шарканий.

– Хорошо, – выдохнул я последний чистый воздух из своих лёгких.

– В общем, ему нужно продать эту хату. Деньги нужны на бизнес. Мы с А. планируем вернуться на его родину. Там его ждут. Но, понимаешь, у А. сейчас напряг с деньгами, и он хочет получить аванс за будущую продажу, чтобы начать пока готовиться к отъезду.

Это было настолько нагло и откровенно, что я задумался, а были ли до меня другие риелторы? Если были, то ясно, почему их здесь больше нет. Эти двое ловили свой синий кайф в том числе и на живца.

В эту минуту я ощутил всю глубину жестокого обмана и неконтролируемую ярость. Казалось, каждый волос на моей голове только что задарма впитал непроходимую вонь висевшего в воздухе перегара.

Я остановился, выпуская воздух тонкой струйкой. Решил дышать неглубоко, чтобы меньше провонять этой мерзостью. Профессионально улыбнулся, упёрся взглядом в прозрачные глаза А. и монотонно начал внедрять в его сознание всю мою ненависть и отвращение:

– Слушай, если тебе серьёзно нужны бабки на бизнес, то лови план: мы продаём эту помойку и покупаем что-то приличное в пределах Садового кольца. Плюс доплата, скажем, пять миллионов, чтобы тебе на бизнес хватило. Но до продажи квартиры бабла на спиртное ты не увидишь, я тебе это гарантирую. Могу поддержать тебя хавчиком, если обещаешь, что будешь трезв до и во время моих визитов. Дальше всё здесь нужно прибрать, потому что в таком виде твоя хата никому не всралась. Позови своих друзей – я кивнул на его собутыльника – и выкиньте весь тухляк, дышать нечем. И последнее: если ты ищешь девятого лоха, который будет поставлять тебе бесплатное бухло, то, чувак, это было мимо. Я про другое.

– Дехклок, – заклокотал А.

– Что? – переспросил я.

– Он говорит, десять миллионов ему нужно, а не пять.

– И чтобы этого переводчика тоже не было, когда будешь готов к разговору, – я ткнул пальцем в сторону притихшего собутыльника. – Вот моя визитка. Обдумай мои слова и звони, если решишь всё делать по-пацански, или забудь, что я здесь был.

Я шагнул к выходу быстро, будто на последнем вздохе. Мне казалось, что в следующую секунду я-таки задохнусь и рухну прямо в это сверхпрочное дерьмо.

***

А. прислал сообщение, что готов говорить о продаже. Мы договорились встретиться 11 мая в 11:00.

Я стоял у кассы и диктовал по списку почти всё, что можно найти в меню Макдака. Подумал, что А. должен бы съесть все, что я ему принесу. Я почему-то считал, что алкоголики вечно голодны, потому что на еду у них попросту не остаётся денег. Дождавшись своего заказа, который включал в себя два битком набитых пакета фастфуда, я отправился по маршруту, который в течение следующих четырёх месяцев станет моим ежедневным времяпрепровождением.

Но тогда я шёл без особых ожиданий, просто потому что обещал хавчик, вот и тащил. Я прекрасно понимал, что зависимые от синьки люди не умеют держать слово и говорить правду, они врут всегда, везде и всем. Но я всё равно упрямо шёл, потому что шёл за деньгами. Анализируя все варианты этой сделки, у меня постоянно выскакивала семизначная цифра комиссии.

Может, есть люди, которые могут отказаться от таких денег, а я тогда даже не думал в эту сторону. Я шёл к алкашу, жаждущему халявного пойла, словно двигался в сторону автоцентра, где меня ждал новенький автомобиль. Я так загорелся этой идеей, что все очевидные риски, связанные с провалом этой сделки, казались мне абсолютно спорными.

Завернул во двор. А. сказал, что будет ждать меня там. На одной из лавочек расположилась компания дворовых синяков, завтракающих одной на всех бутылкой красного. Кто-то указал на меня пальцем. А. обернулся, засунул руки в карманы брюк и с уверенностью сурового бандита попрощался со своими корешами.

Сейчас ко мне приближался чувак в малиновом пиджаке с золотыми пуговицами. Сильно мятая белая нейлоновая рубашка, такие же «глаженные» чёрные брюки, собравшиеся гармошкой под коричневым ремнём, и остроносые казаки из крокодиловой кожи завершали безупречный образ, внушавший уважение и страх среди «своих».

Он был трезв, чисто выбрит и элегантен, насколько это возможно для алкоголика. В руках он держал старую потёртую барсетку, в которой, видимо, он носил тот счастливый рубль, что обычно кладут в новый кошелёк. Его лицо, ещё более помятое, чем одежда, было кошмарно опухшим.

Мы зашли в подъезд, и я снова кайфанул от изысканности вестибюля этого сталинского антиквариата. Широким жестом добродушного хозяина он пригласил меня внутрь своих апартаментов.

Было чисто и убрано. Тёплый воздух врывался через все открытые окна, наполняя квартиру запахом сирени, растущей под окнами. Дышать было почти легко. Мы сели за большой стол, накрытый изрезанной и прожжённой сигаретами клеёнкой в бешеную розочку. Некоторое время А. молча разглядывал меня. Я с неменьшим любопытством разглядывал его. Потом он встал, включил электрический чайник, насыпал растворимый кофе в кружки и залил их кипятком. Одну из кружек он поставил передо мной, пододвинул пачку рафинада и снова сел напротив.

Я поднял кружку за его здоровье и отхлебнул самый отвратительный напиток, который когда-либо пил:

– Послушай, спасибо за кофе. Нам нужно обсудить некоторые детали продажи твоей квартиры.

Он вытащил трубку из горла, вытер жидкость, которая тут же оттуда полилась, и засипел:

– Давай просто поговорим, а? Расскажи про себя: кто ты, откуда, чем дышишь?

Это было странно и невероятно одновременно, но я принял этот вызов. Первый раз в жизни я рассказывал историю своей жизни незнакомому человеку – алкашу с сильного похмелья. И чем дольше я говорил, тем больше, как ни странно, увлекался своими воспоминаниями. Чем глубже я погружался в своё прошлое, тем внимательнее он слушал, словно его собственная жизнь была лишена памяти.

Каждый раз, когда я делал паузу, чтобы промочить горло отвратительным кофейным напитком, его глаза требовательно сверлили меня, вынуждая продолжать.

Он всё так же сипел, но без трубки в горле его речь можно было разобрать. Из дыры время от времени выливалась мутная жёлтая жидкость, которую А. аккуратно вытирал удивительно чистым платком. Он задавал вопросы с настойчивостью, которая балансировала на грани допроса и искреннего интереса, и каждый мой ответ, казалось, наполнял его чем-то ему нужным.

В общем, это было моё самое странное и необыкновенное интервью. Я никогда бы не подумал, что буду рассказывать пропитому пьянице секретные секреты из собственной жизни, но это ровно так и случилось. Тот день, возможно, стал одним из самых удивительных в моей жизни. Во всяком случае, к концу нашей встречи из пропитого дворового существа А. для меня превратился в человека. Это было очень странно.

– Скажи, ты правду сказал, что можешь эту хату поменять на центр, чтобы бабло ещё осталось? – просипел А., когда мы уже стояли в прихожей.

Я обернулся к нему, пытаясь уловить, насколько серьёзно он это спрашивает.

– Правда. Цветной бульвар, трёшка – устроит?

Глаза А. заблестели, и он сжал кулаки, как будто проверял свою решимость.