Западная Европа против Византии. Константинополь под натиском крестоносцев

Теперь препятствия к тому, чтобы Андроник надел императорский пурпур, были убраны; не хватало только оправданий. Зная, что толпа верит его словам и доверяет лишь ему в спасении империи, он принялся будоражить общественное мнение, которое должно было потребовать его коронации. Сначала он начал громко сетовать на свои невыносимые ношу и страдания, которые он претерпевает, служа народу, и вздыхать по своей былой приятной жизни в Понте, где он наслаждался богатством и сокровищами искусства. Он попросил освободить его от его трудов, утверждая, что иконы Одигитрии достаточно, чтобы защитить город от бед. В то же время он приказал демагогам разжигать в народе суеверный страх того, что если он покинет город, то город погибнет, если он, Андроник, не будет связан с Алексеем II. Многих людей из народа, а также тех аристократов, которые были приверженцами Андроника, взволновала эта угроза; восстания в городах Вифинии – Никее и Бурсе – стали финальным аккордом. Итак, в сентябре 1183 г. Андроник подготовил декларацию о необходимости иметь зрелого правителя, наряду с более младшим, и его доверенные лица стали подстрекать народ кричать: «Долгие лета Алексею и Андронику Комниным, великим римским императорам!» Собравшиеся массы народа сопровождали Андроника из его резиденции в Патриаршем дворце во Влахернский дворец на другом конце города. Обнаружив, что дворец заполнен людьми, которые уже оказывают Андронику императорские почести, Алексей II нехотя согласился, чтобы тот стал его соимператором. На следующий день Андроник был коронован в Святой Софии, и его имя теперь звучало первым в приветственных возгласах на том основании, что имя более старшего по возрасту должно предшествовать имени более младшего. Еще раз дав клятву поддерживать Алексея II, Андроник въехал в Большой дворец через церковь Христа в Халки вопреки традиции.

Следующий шаг – избавиться от Алексея II. Вскоре после своей коронации Андроник собрал своих друзей, которые заявили, что империи нужен только один правитель, и осудили молодого на смерть. Стефан Агиохристофорит, Константин Трипсих и Феодор Дадиврин были назначены исполнителями приговора. Однажды ночью они задушили Алексея II шнуром и принесли его тело Андронику, который будто бы пинал его и оскорблял родителей Алексея. Ему прокололи одно ухо, и к нему была приложена печать Андроника; затем у тела отрезали голову и поместили ее в Калабат. Тело было погребено со стенаниями в море хартулариями Иоанном Каматиром и Феодором Хумном. Андроник попросил патриарха Василия Каматира освободить его от клятв, данных им Мануилу и Алексею II, и от любых других клятв, которые он уже нарушил. В обмен на это отпущение грехов патриарх потребовал, чтобы на придворных церемониях он и синод сидели на низких стульях рядом с троном; эта просьба была удовлетворена, но, как утверждает Никита Хониат, эта привилегия просуществовала лишь несколько дней.

Почти не оплаканный, Алексей II исчез с исторической сцены, так и не сыграв сколько-нибудь значительной роли. Константинопольская чернь, которая раньше проявляла какую-то привязанность к сыну Мануила, предпочла сильного правителя юноше с сомнительными способностями.

Но еще оставалась вдова Алексея Агнес-Анна, дочь короля Франции Людовика VII. По словам Никиты Хониата, она была еще ребенком, которому не исполнилось двенадцати лет; но Андроник (старше ее на полвека) принял решение жениться на ней, так как желал еще теснее связать себя с оставшейся в живых представительницей дома Мануила и обезопасить себя от любого бунта от ее имени. По имеющимся свидетельствам, девочка не хотела принимать убийцу своего мужа, но церемония была проведена. Византийские авторы считали этот противоестественный союз между юностью и старостью одним из главных преступлений Андроника и увековечили его в витиеватых и высокопарных литературных произведениях.

Во время своего регентства при Алексее II Андроник был весьма озабочен своим публичным имиджем, так как хотел выглядеть защитником Алексея. На торжественных церемониях он склонялся перед юношей и даже носил его на плечах. На дверь храма Сорока Севастийских мучеников, которая выходила на рыночную площадь, он повелел прикрепить портрет их обоих; на портрете он был изображен одетым в платье простолюдина: одеяние из темной ткани достигало ему до бедер, а белые сапоги доходили до колен. В руке у него был изогнутый, направленный вниз меч, в изгибе которого была изображена голова юного императора. Так Андроник, видимо, хотел показать, что он будет отбивать удары, нацеленные в шею императора. Он еще раньше выбрал храм Сорока Севастийских мучеников как место своего последнего упокоения; он украсил его и приказал перенести в него останки своей первой жены. На картинах, висевших на стенах пристроек этой церкви, он выставлял напоказ свою силу в сценах успехов на охоте, а на одной даже было изображено, как он режет и готовит мясо. В других местах города по его приказу были поставлены его статуи, а одну из них – бронзовую – он намеревался поставить на вершину Анемодулионской колонны, стоявшей на главной площади города. Он приказал испортить статуи очаровательной Марии-Зены: на них она теперь стала выглядеть старой и увядшей. Так он рассчитывал повлиять на народные массы. Для образованных людей он сравнивал себя с Давидом, но, если тому пришлось выходить лишь за пределы Палестины, чтобы сразиться с амаликитянами, он, Андроник, прошел все земли на Востоке и везде восхвалял Христа и выступал в роли его апостола.

Отчасти благодаря этой пропаганде Андронику удалось поддерживать свою популярность на очень высоком уровне. Такие примеры, как спонтанное нападение толпы на трех судей, иллюстрируют степень его власти. Однако, как только он добился короны, он изменил свое отношение к жителям Константинополя. Часть своего времени он проводил в пригородных дворцах, где развлекался с танцовщицами и наложницами. Когда он находился в городе, он уже перестал быть таким доступным и окружил себя охранниками-варварами, которые плохо или вообще не говорили по-гречески. Он жил в страхе перед своими врагами, а у дверей его спальни спала громкоголосая собака. Он начал смеяться над простотой горожан, которых он так легко провел. Над арками рыночной площади он повелел установить рога огромных убитых им оленей, чтобы и продемонстрировать свою удаль, и (если верить предвзятому свидетельству Никиты Хониата) посмеяться над людьми, намекая на неверность их жен. Летом 1184 г., когда рухнула ограда императорской ложи на Ипподроме и убила шестерых человек, Андроник пришел в ужас от того, что толпа в панике сметет его, и только настоятельные просьбы его друзей помешали ему бежать во дворец.

Коронация Андроника в сентябре 1183 г. была моментом его триумфа. Получив корону, он позволил мятежникам в Вифинии временно жить спокойно, в то время как он отдыхал во Фракии. Он охотился и совершил паломничество к могиле своего отца Исаака севастократора, находившейся в монастыре, основанным им в Бере. Он почтил могилу, поставил возле нее ограду и одарил императорскими украшениями в память о неисполнившихся честолюбивых устремлениях отца к императорской короне. Вернувшись в столицу под Рождество, он провел остаток зимы, наблюдая за турнирами и посещая зрелища. Из-за того, что он воздерживался от дурных поступков, по словам Никиты Хониата, это время многие называли безмятежными днями.

Тем не менее узурпация власти и убийство не могли не повлечь за собой проблем. Армия Андроника под командованием Алексея Враны и Андроника Лайарда воевала на берегах Нишавы и Моравы с вторгшимися венграми. Врана и солдаты, видимо, были верны новому императору, но Лапарда сильно обеспокоила произошедшая смена власти. Будучи в прошлом противником протосеваста и приверженцем Марии Порфирородной, он не был верным сторонником Андроника. Он также был женат на племяннице Мануила Комнина и поэтому имел причину опасаться преследований со стороны Андроника как член императорской семьи. Не находя поддержки своим взглядам в балканской части империи, он принял решение присоединиться к мятежникам в Вифинии. Он оставил армию и сначала отправился посоветоваться со своей семьей в Адрианополь, откуда начали распространяться слухи о его намерении. Андроник настолько боялся военной доблести этого человека, что написал правителям в Азии, что Лапард идет на восток с официальной миссией и все, что он будет делать, согласуется с волей императора. Наряду с этой попыткой дискредитировать Лапарда в глазах руководителей восстания он направил тайные указания своим доверенным лицам. Лапард со своими друзьями поплыл через Мраморное море, но когда он сошел на берег в Атрамиттионе, то был схвачен Кефалом, местным властным лидером, который был там блюстителем интересов Андроника. Лапард был ослеплен и заключен в монастырь Христа Пантепопта в Константинополе, где и закончил свои дни.

Если справиться с Андроником Лапардом оказалось легко, то с мятежниками в Вифинии все было не так просто. Как уже говорилось ранее, их восстание началось в сентябре 1183 г. и послужило Андронику оправданием надеть императорский пурпур. Почву для восстания следует искать в сопротивлении провинциальных магнатов и местных чиновников плану реформ Андроника. В Никее восстание возглавили Феодор Кантакузин и Исаак Ангел; в Бурсе – Феодор Ангел и двое менее известных людей Лев Синесий и Михаил Лахан, которые, возможно, были должностными лицами при прежней власти. Братья Ангелы недавно возвратились из Сирии, куда они бежали с отцом; другой их брат, Константин, незадолго до этого был брошен в тюрьму, возможно, после своего необдуманного возвращения в Константинополь. Зимой 1183/84 г. Андроник оставил бунтовщиков в покое, хотя все же написал «глупцу» Синесию и «бездельнику» Лахану, чтобы они прекратили либо бунтовать, либо жить, «так как причинение нам вреда и ваше существование не угодны Богу и неприемлемы для нас, Его слуги». Той же зимой город Лопадион, находившийся на берегу реки Риндакос, присоединился к восставшим.

Как только вторжение венгров перестало представлять угрозу, Алексей Врана повел свою армию из Европы на помощь Андронику для нападения на Вифинию. Сначала Врана был отправлен в Лопадион; он захватил его, а затем присоединился к Андронику, осаждавшему Никею. Этот город со множеством недовольных солдат и наемников-турок держался стойко; особый гнев у Андроника вызывали его жители, которые со стен города выкрикивали в его адрес грубые оскорбления. Когда с помощью дерзких вылазок жителям города удалось уничтожить осадные машины Андроника, тот прибег к военной хитрости. Из Константинополя была привезена мать Ангелов Евфросинья Кастамонитисса и привязана к верхней части кожуха тарана. Осажденные пришли в ужас, но не в смятение, перебили солдат у тарана точными попаданиями метательных снарядов спасли женщину и сожгли таран. Андроник был обескуражен и разбранил своих людей за неповоротливость.

Однажды Феодор Кантакузин следил за проезжавшим мимо городских стен Андроником и совершил вылазку из восточных ворот, чтобы напасть на него напрямую. Но нападение Кантакузина было столь стремительным, что его конь упал, а сам он вылетел из седла и был мгновенно убит пехотинцами Андроника. Кантакузин был душой обороны города, и его смерть привела жителей в крайнее отчаяние. Исаак Ангел был настроен заключить мир, и архиепископ вывел процессию, состоявшую из женщин, детей и представителей духовенства, молить о пощаде. Андроник пощадил население, но казнил или отправил в ссылку многих знатных людей, а турецких наемников он приказал посадить на колья и поставить их вокруг города. Исаак Ангел был отправлен назад в Константинополь целым и невредимым, получив разрешение мирно жить в своем родовом особняке. Позднее Михаил Хониат похвалил его за то, что он смягчил гнев жестокого Андроника и спас городское население.

Немедленно началась осада Бурсы. По повелению Андроника в город были выпущены стрелы с письмами, в которых горожанам было обещано прощение, если они отдадут ему на расправу своих лидеров. Произошло много сражений, но капитуляция считалась неизбежной, так как защитникам города не удалось уничтожить осадные машины императора. В конце концов отчаявшиеся солдаты оставили стены города, и в него ринулись императорские войска. Так как не было заключено никакого перемирия, Андроник не чувствовал себя обязанным сдерживать свою ярость. Синесий, Лахан и сорок других лидеров восстания были повешены, другие были брошены в ямы умирать, а большая часть населения попала в тюрьму. Феодор Ангел был ослеплен, посажен на осла и отправлен скитаться в чужих краях; лишь милость кочевников-туркоманов спасла его от смерти. Теперь Андроник направился в Лопадион, взятый ранее Враной, где также дал волю мщению: тамошний епископ был ослеплен за то, что не предотвратил восстание. Андроник покинул Вифинию, оставив за собой фруктовые деревья, увешанные страшным урожаем.

Противостояние Андроника придворной знати, проявлявшееся еще при жизни Алексея II, теперь стало главной темой государственной политики. Он всегда находился в конфликте со знатными семьями, которые группировались вокруг Мануила, и он поднялся до вершины власти на волне народного восстания в Константинополе против этого класса. По всей империи он поощрял народ поддерживать свою власть, и его реформы были задуманы для пользы низших классов. У Евстафия сохранился пересказ речи Андроника, обращенной к его сыновьям и их женам; и хотя выражения, вероятно, недостоверные, они все же представляют его политику так, как ее понимали в народе. Сыновья – даже отважный Иоанн – были напуганы тем политическим курсом, который взял Андроник; но император сказал им, что, когда он умрет, лишь они одни будут великими и под их властью будет находиться народ, состоящий из мясников, пекарей, производителей благовоний и им подобных, которыми легко управлять; когда нет титанов, они смогут править пигмеями. Действия Андроника мотивировались ненавистью к аристократам и стремлением укрепить власть его семьи.

Политика императора в сельской местности была направлена на разрушение власти магнатов; общими фразами говорится о том, что он наказал их за жадность и изгнал их с властных постов, а на их место прислал чиновников из столицы. Он был неумолим в своих суждениях против богатых людей, которые угнетали своих соседей. Вскоре после обретения им власти декабрьским указом 1182 г. он отменил «простагму» (приказ – грен.) Мануила, в которой аристократам и стратиотам (воины, набиравшиеся из свободных крестьян, обязанные служить в ополчении фемы. – Пер.) запрещалось продавать свои земли кому-либо, за исключением представителей их собственных классов. (Стратиотов – бывших крестьян теперь можно было сравнить с западными рыцарями среднего достатка, которые были собственниками земель, доходы с которых могли обеспечить им покупку коня и доспехов.) Эта мера была направлена на уменьшение территориальной базы власти магнатов. Однако требовалось немало времени, чтобы такой указ возымел свое действие, и ничего не свидетельствует о каком-либо сокращении владений магнатов за короткое время царствования Андроника.

В Константинополе император казнил, ослеплял или заключал в застенки представителей знати по малейшему поводу. Над теми, кому он позволил жить в принадлежавших им дворцах (таким как Исаак Ангел, его дядя Иоанн [Ангел] Дука и сыновья Иоанна), Андроник установил контроль. Семейные группы, такие как вышеупомянутое семейство Ангелов, были связаны воедино клятвой верности существующей власти, согласно которой, если один из них совершает акт предательства, пострадают все остальные. Так, когда Андроник счел, что Давид Комнин предательски сдал Фессалоники викингам, он бросил в тюрьму мать и брата Давида. Указ об объявлении вне закона от августа – сентября 1185 г., который грозил казнью всем, кто находился в тюрьме, и всем их друзьям и родственникам, возможно, был последней попыткой применения этого принципа. Принудительная дача клятвы была поразительно успешной, так как после бегства Ангелов больше не было заговоров аристократов против Андроника.

Многие видные деятели бежали за границу. Евстафий упоминает членов семей Малеинов, Даласенов и Кладонов среди других знатных людей, которые бежали из страны; некоторые присылали людей из своей свиты в качестве своих представителей. Самым выдающимся беглецом был Алексей Комнин виночерпий – сын старшего брата Алексея протосеваста Иоанна, у которого имелись серьезные наследственные притязания на византийский трон. Аристократы уезжали к султану Коньи, которые давали клятву защищать сына Мануила Комнина, и к князю и патриарху Антиохии и королю Иерусалима, которые тоже давали аналогичные клятвы. На Западе они стремились к папе римскому, королю Франции и германскому императору, герцогу Монферратскому, королю Венгрии и другим монархам, но особенно к королю Сицилии. Будущий император Алексей Ангел нашел себе убежище у Саладина. К ним присоединялись купцы-латиняне, гражданские служащие и наемники, которых Андроник изгнал и совместные усилия которых в конечном счете и способствовали крушению его власти.

Хотя Андроник в целом враждебно относился к представителям семьи Комнинов, однажды он проявил себя даже слишком щедрым. Исаак Дука Комнин был сыном дочери Исаака севастократора – брата Мануила I; его тетей со стороны матери была Феодора Комнина, возлюбленная Андроника. В последние годы жизни Мануила Исаак был отправлен на Сицилию правителем, но после 1180 г. его захватили в плен армяне. На протяжении нескольких лет он томился в заточении, пока, вероятно, в 1184 г. Андроник и тамплиеры не выкупили его из плена. Андроника побудили к этому мольбы его любимой Феодоры, а также просьбы двух своих знатных приверженцев – Константина Макродуки и Андроника Дуки, которые, возможно, состояли в родстве с Исааком Комнином. Возможно, он также хотел прибрать к рукам значимого представителя рода Комнинов и потенциального руководителя восстания или нападения на него самого. Оказавшись на свободе, Исаак Комнин боялся возвращаться в Константинополь и использовал присланные ему средства, чтобы перебраться на Кипр, где он представил поддельные письма с назначением его правителем острова. Как только его приняли на Кипре, он объявил о своей независимости от Константинополя и стал таким же тираном, как и сам Андроник. Он даже взял себе титул василевс и, возможно, назначил патриарха, который и короновал его. Таким образом, территориальный распад империи Комнинов продолжался как на востоке, так и на Балканах.

Тиранические действия Андроника потрясали всех наблюдателей. Никита Хониат сообщает, что с момента его вступления в Константинополь он стремился убить кого-нибудь каждый день или, по крайней мере (Никита перефразирует свое утверждение), придать кому-нибудь зверский, устрашающий вид. Повсюду было столько шпионов и информаторов, что знатные люди не могли спать, боясь даже снов об императоре. Его методы были предвестниками методов современных тоталитарных режимов, так как его агенты могли явиться ночью, чтобы увести с собой своих жертв, вырывая мужей из рук их жен. Даже женщин бросали в тюрьму, пытали, морили голодом и ослепляли, по словам Никиты Хониата.

Так как его авторитет среди населения начал падать, Андроник почувствовал необходимость предложить людям кровавые зрелища. Первый такой спектакль состоялся как непосредственный результат бунта на Кипре. Константин Макродука и Андроник Дука – верные и даже восторженные приверженцы Андроника – настояли на выкупе Исаака Комнина и взяли на себя ответственность за его хорошее поведение. После начала бунта Исаака Андроник пришел в ярость и за неимением более подходящих объектов обратил свой гнев на этих двоих. Сначала он приказал им заставить Исаака возвратиться в Константинополь; когда они не смогли выполнить приказ, император устроил для них публичное наказание. В День Вознесения 30 мая 1185 г. огромное количество людей собралось в Филопатионе (пригород Константинополя), и начался официальный суд. Двое аристократов молили о пощаде. С места встал Стефан Агиохристофорит с обвинением Макродуки в предательстве и швырнул в него камень; толпа закидала обоих камнями, и оба несчастных чуть не расстались с жизнью. Андроник приказал их увезти и посадить на колья на берегу Золотого Рога – Дуку на северной его оконечности напротив еврейского кладбища, а Макродуку – у Босфора на пляже напротив Манганского монастыря. Когда кто-то из друзей императора попросил позволения похоронить тела, он заявил, что не желал их смерти, но закон оказался сильнее его воли.

Вскоре толпе было предложено аналогичное развлечение. Незаконнорожденный сын Мануила Алексей протостратор был женат на дочери Мануила Ирине. Какое-то время он сначала был особенно близок императору, но его родство с императорским домом было настолько тесным, что он не смог устоять перед искушением составить заговор. В этом его поощряли двое братьев по фамилии Севастьян. Алексей стоял слишком высоко, а они слишком низко, чтобы давать друг другу взаимные гарантии. Вскоре после казни Дуки и Макродуки о заговоре стало известно. Братья были повешены на берегу Золотого Рога напротив Перамской паромной переправы, а Алексей ослеплен и заточен в крепость Челу на побережье Черного моря неподалеку от Босфора.

Но самые страшные ужасы Андроник приберег для слуги Алексея по имени Мамал, который поощрял своего хозяина, доставляя ему книги пророчеств о будущих императорах. Для Мамала император приказал сложить огромный костер посреди сфендона – изогнутого конца Ипподрома, который служил театром. Вокруг него он поставил людей с длинными пиками, которые загоняли несчастную жертву в пламя до тех пор, пока тот не упал замертво. Его книги были сожжены вместе с ним. Городские жители, которых хотел развлечь Андроник, были тронуты до слез жестоким зрелищем, и шаткий авторитет императора не укрепился, как он рассчитывал.

Константин Макродука, Андроник Дука и Алексей протостратор были приверженцами власти; и революция не закончила пожирать своих детей. Константин Трипсих был одним из доверенных лиц Андроника при подготовке убийства Марии-Зены и Алексея II, и Никита Хониат утверждает, что в своем рвении быть полезным императору с Трипсихом соперничал только Стефан Агиохристофорит. Трипсих погиб из-за переданной императору завистливым соперником случайно сказанной фразы о том, что Иоанн (выбранный императором любимый сын Андроника) будет всего лишь шутом, когда придет к власти. За эту фразу Трипсих был ослеплен и брошен в тюрьму по приказу Андроника, пережив, по словам Никиты Хониата, пытки, на которые он сам до этого обрекал многих других людей.

В 1185 г. популярность Андроника пошла на убыль, а опасность со стороны варягов приблизилась; и орган, состоявший из руководящих общественных деятелей в Константинополе, под названием сенат периодически мог оказывать сопротивление и изменять волю императора. Георгий Дисипат, чтец в Святой Софии, высказался против Андроника, заявив, что тому доставляет удовольствие лишь насаживать людей на вертел и преподносить их, жаренных на углях, своей жене. Дисипат чуть было не пострадал именно так, как он описал, «будучи поданным уж и не знаю на каком блюде», по словам Никиты Хониата, «но уж точно на огромном», когда вмешался его тесть Лев Монастериот. И хотя толпа чуть не убила Монастеориота за смелость поставить под сомнение выселение Марии-Зены из дворца, он сохранил за собой значимое положение. Теперь ему удалось сформировать мнение сенаторов в отношении Дисипата. Слухи о захвате сицилийцами Дураццо (в настоящее время Дуррес в Албании. – Пер.) уже тревожили общественность, и поэтому Андроник сдержал себя, и Дисипат провел оставшиеся месяцы его правления в тюрьме, молясь о том, чтобы о нем забыли.

В то время как именно преследование Андроником представителей высшего класса и его насильственные действия запечатлелись в умах современников, его конструктивные усилия по реформированию системы управления Комнинов производили впечатление на тех, кто мог их оценить. В частности, Никита Хониат как представитель чиновничества в какой-то период правления Андроника рисует картину идиллического процветания в провинциях, являющуюся контрастом кровавым деяниям императора в столице. Однако он предоставляет очень немного конкретных данных для подкрепления своих утверждений. Прежде чем анализировать размах этих изменений, мы должны изучить его управленческий аппарат, так как его выбор должностных лиц не только обусловливал успех или неуспех его реформ, но и указывает на истинность его притязаний на то, чтобы называться реформатором.

В первую очередь поражает то, что Андроник безо всяких сомнений использовал представителей знати до тех пор, пока они оставались ему верными. Среди самых близких к нему людей были: Константин Макродука, женатый на сестре его любимой Феодоры Комнины, и Андроник Дука – сумасбродный молодой человек, который ценил предоставленную ему свободу своих желаний. Незаконнорожденный сын Мануила Алексей протостатор тоже пользовался доверием Андроника. Все трое принадлежали к высшей знати, близко связанной с троном. Для командования армией полностью годились только аристократы. Среди них, хотя Андроник Лапард и выступил против него после смерти Алексея II, Алексей Врана верно служил новому режиму до конца. Когда Андроник собрал войска для отражения норманнского вторжения в 1185 г., он принял решение разделить командование (вероятно, чтобы ни один полководец не имел возможность восстать против него). Четыре из тогдашних семи назначенных полководцев были представителями знати: его собственный сын Иоанн, Андроник Палеолог, Мануил Камица и Алексей Врана.

Известные правители провинций при Андронике были выходцами почти в той же пропорции из высшего класса. Во время войны с норманнами он отправил из дунайских провинций в Дураццо своего зятя Романа, неутолимая жадность которого лишала жителей желания защищать город от нападавших. Для командования там войсками он послал талантливого офицера Иоанна Врану, а для управления Фессалониками – Давида Комнина – представителя неизвестной ветви императорского рода, который обоснованно боялся императора больше, чем норманнов. Возможно, он скорее предал бы Фессалоники, чем снова попал бы в руки императора. Андроник не подвергал осуждению всю знать, а использовал тех ее представителей, которые подходили для его целей и были готовы служить ему. Имеющиеся свидетельства наводят на мысль о том, что он пострадал от своих решений чуть больше, чем извлек пользы.

Когда Андроник шел из Понта в Константинополь, он призывал к новой централизации управления империей; власть, отнятую у провинциальных магнатов, следовало вернуть императору и его доверенным лицам – профессиональным чиновникам. Поэтому неудивительно, что значительная часть этого класса была среди преданных ему сторонников нового режима. Главной фигурой администрации, по-видимому, был хартуларий Феодор Хумн, на жадность которого позднее жаловались пизанцы и который однажды наложил вето на крупную реформу из соображений экономии. Тем не менее в войне с норманнами он проявил себя как самый храбрый полководец Андроника. Среди важных «унаследованных» от времен правления Мануила людей был императорский секретарь Михаил Агиофеодорит, который пользовался доверием Андроника до самой его смерти. Феодор Маврозом с Пелопоннеса заработал себе репутацию исключительным рвением на императорской службе, а севаст Иоанн Маврозом (вероятно, родственник Теодора) привел армию из Пелопоннеса для снятия осады с Фессалоник. Димитрий Торник, судья при Андронике, принадлежал к известной семье чиновников. Михаил Аплухир – член семьи, служившей Мануилу, был одним из прислужников Андроника, если верить Евстафию Солунскому. Аплухир оставил после себя поэму-диалог, написанную в традициях Иоанна Цеца (византийский филолог, плодовитый комментатор античных авторов. – Пер.). В начале 1186 г. Михаил Хониат написал Феодору или Феодосию Мацуку, бывшему секретарю Мануила, что, работая у Андроника, тот исполнял роль старозаветного пророка, служа Господу и смягчая кровожадного тирана. Роль Льва Монастериота в качестве судьи и председателя сената уже была упомянута. Константин Трипсих гетериарх, который сыграл свою роль в убийствах императрицы-матери и императора, видимо, принадлежал к роду имперских служащих; двое правителей Эллады при Андронике – Никифор Просух и Димитрий Дримис (которым Михаил Хониат адресовал свои речи) – тоже родом из этого же класса. И наконец, сам Никита Хониат какое-то время служил тирану.

«Новых людей», которых Андроник ввел во власть в годы своего правления, было на самом деле гораздо меньше, чем профессиональных чиновников. Человеком, который находился между этими двумя группами управленцев, был коринфянин Исаак Аарон, увезенный на Сицилию во время войны с норманнами в 1147 г.; там он и выучил латынь или итальянский язык. Позднее он служил Мануилу в Византии в качестве переводчика; но в 1172 г., движимый злобой, он выдал свою миссию венецианцам, и, когда об этом стало известно Мануилу, он приказал ослепить Аарона. При Андронике Аарон снова вышел на первый план как советник императора и побуждал его к назначению суровых наказаний.

В результате следующий император Исаак Ангел приказал вырвать Аарону язык. Другим советником Андроника, не имевшим известных связей с профессиональным чиновничеством, был Константин Патрен; его Евстафий называет известным льстецом. И тем не менее он был одним из трех судей, которые воспротивились Андронику, когда тот решил изгнать императрицу-мать. Феодор Дадибрин (очевидно, начальник одного из подразделений охраны во дворце) совершил убийство Алексея II, а также ездил с его поручениями в провинции.

Самым прославившимся выскочкой был Стефан Агиохристофорит («носитель святого Христа»), которого ненавидевшие его люди называли «Антихристофорит» («носитель антихриста»). Он был весьма скромного происхождения; его отец был сборщиком налогов; за попытку жениться на женщине знатного происхождения ему был отрезан нос. Он заработал себе репутацию человека безрассудного и хвастливого, и его старались избегать все добродетельные люди Константинополя. Будучи еще и честолюбивым, он начал околачиваться возле императорского дворца; однажды в присутствии Андроника он выразил свое сожаление о том, что столько замечательных людей получили хорошие должности, а ему, который гораздо замечательнее их, не было дано возможности проявить свои таланты. За такое нарушение этикета его тут же побила охрана, но Андроник решил дать ему шанс. Ему была дана должность в штабе великого доместика, но его обязанности не носили военный характер. Впервые он проявил себя как один из убийц Алексея II, а о его роли на суде над Макродукой и Дукой уже было сказано. Вдобавок он сыграл ведущую роль в воздействии на сенат и население, чтобы они просили Андроника короноваться. Правителю понравились его способности, и, в конце концов, он сделал его логофетом с титулом «севаст».